Текст книги "Слушайте звезды! (сборник)"

Автор книги: Юрий Брайдер

Соавторы: Николай Чадович,Сергей Булыга,Александр Бачило,Александр Силецкий,Таисия Пьянкова,Владимир Шитик,Евгений Дрозд,Игорь Пидоренко,Татьяна Грай,Юрий Глазков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

X

Утром Куликов на работу не пошел. Не пошел и назавтра. Заскочивший проведать больного друга Толик обнаружил его лежащим на диване.

– Ты что, заболел? – заботливо спросил Толик.

– Нет, – буркнул Куликов, не пошевелившись даже для того, чтобы подать ему руку.

– А как же работа? Они справку потребуют.

– Плевать я хотел на бюллетень!

Толик сконфуженно замолчал. Куликов лежал на диване, устремив взгляд в потолок и не испытывал желания поддерживать разговор.

– Ты подумай, какой будет скандал, когда у тебя справки не окажется, – проговорил наконец Толик.

Куликов вскочил, свесив ноги на пол.

– Чего ты лезешь? – почти закричал он. – Что хочу, то и делаю! Ясно?

– Да я… ничего… Я только узнать… Я ведь беспокоился… – смущенно проговорил Толик.

Но Куликову уже стало стыдно.

– Ладно, – сказал он, – за беспокойство спасибо. И давай, иди, иди домой. Я завтра появлюсь.

Он действительно появился на следующий день, спокойно воспринял выговор, а на дела совершенно махнул рукой. Ближе к вечеру его поймал Петренко и спросил про задачки. Куликов молча отвел Петренко к своему столу, вытащил из ящика листки, сунул их Петренко в руки и ушел, не произнеся ни единого слова.

Неприятности на работе ему были невыгодны. Хотя он и считался молодым специалистом, однако терпение начальства тоже было не бесконечным: рано или поздно его выгонят. А Парс предпочитал встречаться с ним здесь, в трамвайном парке. Конечно, он мог изменить место их встреч, но это было связано с определенными трудностями. Подобные трудности не позволяли Парсу появляться чаще, чем раз в неделю.

С цилиндром Куликов не расставался. Однако мальчишеская радость, которая владела им в первый день, теперь сменилась совсем другими чувствами. Пришла боязнь. Он боялся ходить по улице, смотреть по сторонам, случайно задеть кого-нибудь плечом; вдруг на него прикрикнут, и это разозлит его. После работы он спешил скорее добраться до дома и запирался в своей комнате. Он ощущал что-то похожее на всемогущество пигмея.

И тут родилась идея. Парс говорил, что создал свой прибор на основе сканнера. Не значит ли это, что его можно использовать в качестве сканнера? Куликов договорился с Николаем, и тот привез ему свой видеомагнитофон. Ожидания оправдались. Но, что замечательнее всего, цилиндр не терял свойства Прибора: вторгаясь в фильм, Куликов продолжал получать от Парса ментальные импульсы. Без всякой тренировки он становился мастером менбиа.

Теперь все свободное время Куликов проводил запершись у себя в комнате. Он модифицировал фильмы с самого начала: входил в одного героя, затем в другого, в третьего… Число переделанных лент росло, Николай невозмутимо выкладывал деньги за каждую. Он не лез с расспросами, и это казалось удивительным. Куликов как-то задумался над странным поведением Николая, но одна мысль немедленно потянула за собой другие, куда более неприятные. А размышлять о собственных поступках Куликов не желал. Он чувствовал, что изменился за последнюю неделю.

Неделя подходила к концу. Наступил день встречи с Парсом.

Вечером позвонил Толик.

– Привет! – робко сказал Толик. – Ты это… На дежурство идешь?

– Да, – холодно ответил Куликов.

– Так я заезжаю с видиком, как обычно? Куликов помолчал. Потом сказал:

– Спасибо, я как-нибудь обойдусь.

– Ну ладно тогда, – обиженно проговорил Толик.

– Пока! – равнодушно бросил Куликов и положил трубку.

Через полчаса появился Николай. Теперь за кассетами приходил он. Засунул в сумку переделанные и выложил на стол новые – сырье. Затем достал бумажник и отсчитал купюры, которые Куликов бросил в ящик. Завтра он положит их на сберкнижку. «Еще немного, – подумал он, – и можно покупать свой видео. – Но почему-то эта мысль теперь его не радовала. – Что такое видео? Чепуха! Греза!»

В трамвайный парк Николай вез его на своих «Жигулях». Видеомагнитофон и телевизор лежали на заднем сиденье. Николай вслух расхваливал переделанные кассеты. Говорил он ровно и без видимых признаков восторга – настоящий деловой человек! Но если только у Куликова появится свой видео, плевать он хотел на этого делового человека! Пошлет всех подальше: и его, и Толика, и Тиграшку! Он заведет свое дело. Оригинальные кассеты нынче ценятся высоко.

Имея Прибор, он мог позволить себе не только кассеты. Кассеты, видео, деньги – все это чепуха! Вот только бы договориться с Парсом! Без Парса он ничто. Парс мог выключить Прибор в любую минуту, и тогда он сразу лишится всего. И уничтожить Прибор Парс мог при первом желании. Вот он есть в руке; раз! – и нет ничего! Парс застраховался от чужой самодеятельности. Куликов помнил его предупреждение накануне их прощания.

Они уже подъезжали к парку, когда Николай стал толковать о том, как бы он помог Куликову, если бы присутствовал при переделке фильмов. Куликов поначалу не особо вслушивался, но потом сообразил, о чем идет речь, и взглянул на Николая с удивлением. За последнее время это был первый случай, когда тот решился вызвать Куликова на откровенный разговор. «А все-таки интересно, – подумал Куликов, – как он себе представляет механизм переделки? Должна же у него быть какая-то разумная версия». Но Николай, заметив удивленный взгляд, осекся и переменил тему. Вероятно, он опасался, как бы излишняя заинтересованность не повредила их деловым отношениям.

В парке, приняв дежурство, Куликов расписался во всех журналах, сообщил о своем заступлении по телефону в диспетчерскую и залез в кресло. Теперь предстояло ждать несколько часов, пока вернутся в парк последние трамваи.

Появился Петренко. Присел на табурете.

– За задачи пришел тебя благодарить, – сказал он. Куликов молча кивнул головой.

– А Валька как уважать меня стал! – сказал Петренко: – Это, говорит, ничего, папа, что ты последнюю решить не смог у нас, говорит, в классе Олег Чарушников, первый спец по математике, и тот не решил!

Он еще что-то говорил, но Куликов не слушал. Сообразив наконец, что начальник не склонен разговаривать, Петренко умолк и вскоре ушел, обиженный таким равнодушием.

«Ну вот, еще одного человека обидел! – неожиданно кольнуло Куликова. – Он же со всей душой! А-а, плевать!»

Но он уже вспомнил Толика, а потом всю эту сумасшедшую неделю: фильмы, драки, опять фильмы, деньги Николая. «Гнусно, до чего гнусно!» – думал он.

Все реже доносился визг открывающихся и закрывающихся ворот, стук колес на стыках рельс, крик водителей-перегонщиков. Рабочий день подходил к концу.

Все стихло наконец в парке, а до появления Парса оставалось около получаса. Куликову вдруг почудилось, что со стороны ворот донесся какой-то слабый звук. «Петренко, наверное, устроиться никак не может», – подумал он. И опять неожиданно – тот же звук, как будто позвякивание железки о бетонный пол, а затем брань вполголоса. «Заблудился он там в темноте, что ли?» На всякий случай Куликов сжал в ладони Прибор. Но все было тихо. Он занялся видеомагнитофоном, и тут боковым зрением заметил: как будто тень мелькнула за трамваем. Куликов выпрямился.

– Эй! – крикнул он. – Кто там?

Тишина. «Неужели показалось? Нервы, что ли? Да какие нервы! Я же точно видел!»

– Выходите, вам говорят! Нечего тут в прятки играть!

Первым из-за трамвая вышел громила с простуженным голосом. Он усмехнулся угрюмо, и в руке у него был зажат кусок ржавой трубы. За ним появился Аркадий и с равнодушным видом упер в бок вагона поднятый локоть. С другой стороны, чуть подальше, отрезая Куликову путь к воротам, стояли молчун и незнакомый коренастый крепыш, оба с дубинками. Третьим в этой группе был Афиноген в своей молодежной курточке. На лица всех троих падала густая тень.

– Значит, здесь ты и работаешь, милый? – ласково проговорил Афиноген.

– А вы, ребята, я вижу, за добавкой пришли? – ответил Куликов.

Вся тяжесть последних дней слетела вмиг, и он снова чувствовал по-мальчишески веселую злость.

– Перестань, парень! – раздраженно сказал Афиноген. – Мы сегодня к шуткам не расположены.

– Отдай кассеты, шушера! – прохрипел говорун.

Он не успел еще поднять свою трубу, как уже падал спиной, раскинув руки, в смотровую яму, с грохотом обрушивая кучу металлолома. Аркадий, вместо того чтобы идти ему на помощь, метнулся в глубь депо. Куликов – за ним. Аркадий вскочил в темный салон одного из трамваев и полетел к противоположному концу вагона на соединение с молчуном, который громко топал где-то в той стороне.

– Петруха! Ты что там шумишь? – услышал вдруг Куликов глухой голос Петренко из-под трамвая. Очевидно, именно под этим вагоном он и устраивался на ночь. «Еще не хватало!» – подумал Куликов. Аркадий перескочил в другой трамвай, потом в третий: они кружили невдалеке от освещенной конторки. Где-то рядом носился и молчун. Почти настигнув наконец Аркадия, Куликов отчаянно сжал цилиндр и попытался сбить его с ног. Аркадий ловко ушел от удара и неожиданно напал сам, пришла пора защищаться Куликову.

– Петренко! – заорал он. – Сиди в яме и не высовывайся!

Очевидно, Аркадий настраивал себя всерьез. Куликов несколько расслабился, выкрикивая предупреждение Петренко, и тут же на него обрушился целый вихрь быстрых, не всегда точных ударов. Один пришелся в боковое стекло, которое треснуло и обрушилось. Но у Аркадия не было Прибора и ему не помогал Парс, мастер ментального боя. Аркадий не мог выйти победителем.

– Петруха, держись! – услышал Куликов, но уже совсем в другой стороне, у конторки. Петренко, видно, сообразил что к чему, только не сориентировался спросонья в темноте и побежал на свет. «Но там же крепыш с Афиногеном!» – промелькнуло у Куликова в голове. Два яростных удара – и Аркадий, распластавшись, лежал на сиденье. Сквозь разбитое стекло трамвая Куликов видел свой стол с видеомагнитофоном, кресло и крепыша с Петренко, которые совсем сблизились: один – с дубинкой, другой – с гаечным ключом. Афиногена не было рядом: по всей вероятности, он почел за лучшее убраться подальше. И вдруг Куликов вспомнил: «Смотри, Петренко, береги голову!» Врач! Операция! На него по темному салону беззвучно надвигался молчун. «Выпрыгнуть в окно? Броситься к ним? Нет, не успею!» Все это он успел продумать в одно мгновение. Молчун был совсем близко. «Не успею!» И тут он ощутил в руке тяжесть цилиндра. Да, оставался только один выход. Петренко неуклюже размахивал гаечным ключом, а крепыш поднимал дубинку, точно как молчун в двух шагах от Куликова. «Береги, Петренко, голову!» Цилиндр, пущенный словно снаряд, решил дело. Никогда самому Куликову не удалось бы бросить его так сильно и так точно, но Парс был настоящим мастером. Крепыш упал, а у Петренко вырвалось изумленное восклицание. Все! Теперь Парс ему, Куликову, больше не подмога. Он повернулся к молчуну и сжал кулаки. Теперь одна надежда оставалась – на собственные силы.

К счастью, молчун тоже изумился и повернул голову на возглас Петренко. Собрав всю свою силу в кулак, Куликов ударил – по-простому, без хитростей. Молчун удивленно охнул и тяжело осел, роняя дубинку.

Это была настоящая победа! Его, не Парса!

Он подходил к конторке, гордо улыбаясь.

– Ну ты даешь! – восхищенно приветствовал его Петренко. И вдруг закричал, указывая пальцем за спину Куликова: – Петруха! Осторожнее!

Тот обернулся.

Говорун пришел в себя, вылез из ямы и прихрамывая подкрадывался к Куликову сзади. Он был в ярости, и кусок ржавой трубы покачивался в его руке.

XI

Смотреть дальше Парс не мог. Он выключил изображение. Все это он уже видел, когда в первый раз просматривал пленку. И мертвого Куликова видел – там, на Земле, в тот вечер. Появился Парс слишком поздно; успел только удалить камеру и ликвидировать Прибор – искать его не было времени. Он уничтожил следы своего пребывания и исчез.

С того вечера прошла ровно неделя. Монтаж был закончен, свою задачу Парс решил. Насколько приблизился он при этом к «настоящему кино», Парс не мог знать определенно. Но одну дедовскую заповедь он помнил. «Если у фильма счастливый конец, – говорил дед, – то надо хорошенько подумать, прежде чем причислить его к подлинному искусству». Скорее всего, за деда тут говорило раздражение: с появлением сканнера Трепса концовки фильмов не блистали разнообразием. Все фильмы завершались торжеством того героя, в которого входил мастер менбиа. Без сомнения, несчастливая развязка еще не служила гарантией качества ленты. Но, по крайней мере, Парс мог утешать себя тем, что на один шаг приблизился к таинственному «настоящему кино».

Правда, это не только не утешало теперь Парса, но, наоборот, служило поводом к тягостным раздумьям. Он взглянул со стороны на свои действия и признался себе, что с самого начала желал подобной развязки. Он подталкивал Куликова к подобной развязке; он заставил его впутаться в такие дела, которыми Куликов всегда брезговал; он дал Куликову Прибор и тем самым до предела обострил ситуацию. Он, Парс, виноват во всем, что случилось, – вот та мысль, которой он мучился последние дни.

«Что за несуразности? – уговаривал себя Парс. – Что значит виноват? Кто такой Куликов? Инструмент, которым я воспользовался для достижения намеченной цели. Неужто мне жаль его, пустого заносчивого парня, который забыл свои принципы во имя денег и того, чтобы порезвиться с глупой игрушкой?»

Но все было напрасно. «Я должен был сразу понять, что задача мне не по плечу», – думал Парс. Теперь он вспомнил, как смутное беспокойство тревожило его еще в то время, когда события только развивались. Куликов ему сразу понравился, а симпатия к человеку, которого собираешься использовать в качестве безликого инструмента, – не слишком удачный помощник. Он не прислушался тогда к своим чувствам, он самоуверенно их проигнорировал. И теперь за это расплачивался. Неделя, проведенная в видеозале наедине с отснятой лентой, довершила дело. Куликов стал для Парса близким человеком. Парс решил задачу, но потерял уверенность и покой.

Один вопрос преследовал Парса неотступно: почему Куликов бросил цилиндр? Ведь бросить его – значило обезоружить себя. С Прибором в руках Куликов оставался неуязвимым, без Прибора он мог рассчитывать лишь на собственные силы. И ради кого? Ради этого жалкого, бесполезного алкоголика, с которым Куликов и двумя словами не обмолвился? «Впрочем, нет, было однажды, – вспомнил Парс, – решал задачки для его сына». Он включил поиск, и через минуту-другую на экране появился Петренко. Вот он сидит на табурете. Взгляд смущенный и робкий. Вот он, неуверенно улыбаясь, протягивает листки. Куликов раздражен, но помочь обещает. Петренко уходит. Куликов лениво принимается за задачи, оживляется и скоро уже пишет не отрываясь. Остается последняя. Куликов теперь не видит ничего вокруг, так он увлечен. Грызет карандаш, начинает быстро записывать, останавливается, сердито все перечеркивает. За спиной у Куликова появляется он, Парс, заглядывает в листки. Забавная задачка!

Для Парса эта детская штучка никакой сложности не представляла. Он решил ее мгновенно, еще тогда, в парке. Теперь он вспомнил условие и снова шутя получил ответ. Но какая-то слабая неясная мысль беспокойно зашевелилась у него в голове. «Интересно, осилил он задачу или так и, бросил нерешенной?» – подумал Парс. И снова включил «поиск». На экране высветилась комната, диван, видеомагнитофон Николая и Куликов с листком в руке. Задачка не выходит. Куликов берет в руки Прибор и, сжав его в ладони, снова ищет решение. «Нет, парень, нет, – подумал Парс, – тут я тебе помочь не в силах. Такого прибора, что передавал бы еще и способности интеллекта, мы пока не создали. Вот ведь как: оказывается, он все-таки вспомнил про Петренко. А я-то считал, что, заполучив Прибор, он ко всему на свете интерес потерял». Неясная мысль уже начинала принимать определенные формы, уже поднималась, требуя, чтобы ее наконец заметили. Парс встал и подошел почти вплотную к экрану, стараясь разобрать, что пишет Куликов. «А ведь он сейчас решит!» И наконец та мысль: «Погоди, погоди… А какое здесь эффектное может получиться преобразование!» Зазвенел телефон. Куликов вышел из комнаты и, вернувшись, за задачки больше не брался. Но Парс вдруг забыл и про Петренко, и даже про Куликова. Он быстро ходил взад-вперед по своему видеозалу с креслом посередине и огромным экраном в полстены. «Какое эффектное преобразование!» – повторял он про себя, потирая ладони и улыбаясь. Подобное возбуждение он испытывал крайне редко, лишь когда чувствовал, что он на пороге нового открытия. Вдруг он остановился как вкопанный и взглянул на часы. Как раз сейчас время очередной встречи с Куликовым. Ровно неделя прошла, и лимит энергии еще не исчерпан. «Конечно, – удивляясь своему оживлению, думал Парс, – конечно, я думал об этом все последние дни, только об этом – потому и обнаружил преобразование». И впервые в жизни Парс поступил необдуманно. Он всегда с особой тщательностью взвешивал, анализировал догадку, прежде чем проверить ее на практике. Но теперь времени на размышления не оставалось.

Из-за трамвая он видел слабо освещенный стол с видеомагнитофоном. В кресле сидел грустный Толик, рядом на табурете Петренко, сгорбясь и сцепив ладони замком. Оба молчали.

– Ы-ых! – сдавленно произнес вдруг Петренко, не поднимая головы, и мстительно заскрипел зубами.

– Все из-за того, что связался с этими… Сидел бы сейчас здесь, с тобой и смотрел кино. – Толик грустно махнул рукой.

– Не сметь! – заорал вдруг Петренко и даже привстал с табурета. Он был заметно пьян, совсем не слегка, как бывало обычно. – Не сметь! Он настоящий мужик был, ясно? – Петренко опустился на табурет и вновь скрипнул зубами.

– У меня тут кассета есть, – после некоторого молчания сказал Толик. – «Белое солнце пустыни». Это его любимый фильм был… Может, посмотрим?

Парс вышел из-за трамвая и уверенно зашагал к столу. Толик испуганно обернулся и вскочил со своего места.

– Что вам надо? Кто вы такой?

– Я друг Петра Куликова, – спокойно сказал Парс.

– Вот я сейчас тебе устрою, друг! – взвизгнул вдруг Петренко и, покачиваясь, кулаками вперед, двинулся на Парса.

– Знаем мы таких друзей! – сказал Толик, возбужденно блестя глазами.

– Стойте! – властно проговорил Парс. – Сначала выслушайте. У меня осталось совсем мало времени. Вы потом сами пожалеете.

Петренко остановился на полдороге, недоверчиво и подозрительно глядя на Парса. У того в руке неожиданно появился диковинный предмет, отдаленно напоминающий кассету.

– Одну минуту, – сказал Парс и, отстранив Петренко, шагнул к столу.

– Что вы делаете? – вскричал Толик.

Но крышка была уже снята. Быстрые пальцы летали над раскрытым видеомагнитофоном; появлялись и исчезали невиданные инструменты.

– Что вы делаете? – отчаянно повторил Толик.

– А вы думаете, эта допотопная машинка так сразу и станет показывать? – с усмешкой ответил Парс, не отрываясь от своего занятия.

Какая-то спокойная сила исходила от него, и Петренко с Толиком не осмеливались вмешаться.

– Но вы же мне все испортите! – с тоской проговорил Толик.

– Тебе не испорчу, не беспокойся. Немного изменю, только и всего. Преобразую слегка. – Парс выпрямился. – Знаете, я, пожалуй, так это и назову: преобразование Куликова.

Петренко с Толиком неуверенно переглянулись.

– А вот себе – точно испорчу, – продолжал Парс. И голос его вдруг стал грустным. – Все, над чем не один месяц бился, все испорчу. Она ведь у меня единственная: не сделал копии, не успел.

Он помахал кассетой и вставил ее в видеомагнитофон. Экран засветился, и на нем – Куликов. Сидит в кресле и ожидает его, Парса.

– Вот мы сейчас и посмотрим, – сказал Парс и, прежде чем Толик и Петренко успели понять, что происходит, включил сканнер.

Темнота навалилась на него, закружила, швырнула с силой на что-то твердое, и он сразу потерял сознание. Когда он очнулся, то увидел над собой слабо освещенный бок трамвая и рекламную надпись. Он поднял голову. У стола спиной к нему сидел Куликов. «Получилось! Получилось!» – подумал Парс с восторгом. И вдруг вспомнил: в его распоряжении всего несколько минут. Сейчас появится Афиноген с громилами. А он, Парс, даже не продумал своих действий. Впервые с помощью сканнера он оказался внутри фильма не ментально, а в действительности; ментальное боевое искусство атаки здесь не помощник, надо владеть искусством боя настоящего. Чувство беспомощности нахлынуло на Парса. Сам-то, сам-то он сделать ничего не мог! Но Парс быстро взял себя в руки. Любая задача имеет решение, значит, и у этой оно должно быть.

«Ну да, конечно! – сообразил он. – Элементарно!» И, стараясь не шуметь, отполз от света за трамвай. Встал в темноте и принялся глазами отыскивать вагон, под которым, как он помнил, минут через десять должен проснуться Петренко. «Кажется, этот». Он уже наклонился над ямой, когда услышал голос Куликова:

– Эй! Кто там? Парс прыгнул в яму.

– Выходите, вам говорят! Нечего тут в прятки играть! Парс прислушался. Точно! Где-то рядом раздавалось негромкое похрапывание. Согнувшись, он полез под трамвай и сразу наткнулся на спящего Петренко. Парс затаил дыхание. «Ну уж с этим-то я, наверно, управлюсь», – подумал он.

Со стороны конторки раздались голоса, потом грохот металлолома. Это упал говорун. Петренко зашевелился в темноте. Промедление становилось опасным, и Парс, выставив руки, упал прямо на Петренко; тот вскрикнул, просыпаясь, но Парс уже всей тяжестью придавил его к полу и зажал рот рукой. Петренко попробовал вырваться, но Парс держал его крепко. Над их головами раздался топот: пробежал Аркадий, затем Куликов. Обрушилось стекло. Парс изо всех сил удерживал брыкающегося Петренко и отпустил, только когда в депо все стихло. Почувствовав, что невидимые руки больше не прижимают его к полу, Петренко громко заорал, но Парс уже убегал по смотровой траншее. Пробежав изрядное расстояние, он вылез, сел на край и перевел дыхание.

У стола под лампочкой сидел в кресле Куликов и с усмешкой наблюдал, как молчун, косясь опасливо, оттаскивает за ноги говоруна, который как рухнул со своей ржавой трубой, так ее и не выпустил. Крепыш уполз сам, без чужой помощи. Возле кресла стоял Петренко и обалдело пялился на эту сцену. Куликов приказал ему не вмешиваться.

Когда болтающаяся голова молчуна скрылась за вагоном, Петренко повернулся к Куликову и начал рассказывать, быстро размахивая руками, как на него накинулись в темноте, зажали рот, не давали шевельнуться, как он хотел бежать на помощь, но те не пускали. Их было двое, нет, даже трое, никак не меньше чем трое.

– Одному я как дал хорошенько… – взахлеб рассказывал Петренко.

Из-за трамвая вышел Парс. Петренко замолчал и, ткнув Куликова в плечо, сказал:

– Смотри. Еще один.

– Это свой, – сказал Куликов и поднялся навстречу Парсу. Потом взглянул на часы и спросил: – Ты чего это так рано? Еще десять минут осталось.

– Стреляли, Петруха, стреляли! – ответил Парс, и Куликов впервые совершенно явственно разглядел на его обычно бесстрастном лице довольную улыбку.