Текст книги "Слушайте звезды! (сборник)"
Автор книги: Юрий Брайдер
Соавторы: Николай Чадович,Сергей Булыга,Александр Бачило,Александр Силецкий,Таисия Пьянкова,Владимир Шитик,Евгений Дрозд,Игорь Пидоренко,Татьяна Грай,Юрий Глазков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)
Слушайте звезды!
Предисловие
Казалось бы, совсем недавно, вышла в свет первая книжка серии, задуманной Всесоюзным творческим объединением молодых писателей-фантастов, а любители одного из самых популярных жанров художественной литературы уже могут составить библиотеку из таких сборников…
Книжка «Слушайте звезды!» содержит в основном написанное участниками семинара молодых фантастов, преходившего в начале 1989 года под Минском, в отличном Доме творчества белорусских писателей. Ребята с увлечением обсуждали привезенные на семинар произведения, пытаясь установить истину, критиковали друг друга, причем, может быть, и с излишним максимализмом. Но ведь каждый приехал сюда со своими взглядами, требованиями. А затем разбор лучших рассказов и повестей шел в группах, которыми руководили профессиональные писатели, в том числе и не фантасты. Последнее, по мнению участников семинара, принесло пользу – многим из них нехватает не столько неординарных идей, сколько умения создавать на их основе настоящие художественные произведения, поэтому советы опытных литераторов были как нельзя кстати.
На семинар в «Ислочь» собралась пишущая молодежь из многих регионов страны – Москвы, Ленинграда, Сибири, Украины, Средней Азии. Однако мне особенно дорого то, что добрую половину участников составляли белорусы, и вовсе не в силу географии.
Еще какой-то десяток лет тому назад о столь широком представительстве фантастов мы могли только мечтать. И пишущих было мало, и критика их не жаловала. Была она некомпетентная, предвзятая, занимались ею люди, далекие и от фантастики, и от литературы вообще. К чему это вело говорит хотя бы пример большого белорусского писателя Янки Мавра. Еще в 1954 году он написал повесть «Фантомобиль профессора Циляковского», была она непохожей на издававшиеся тогда, вносила в фантастику определенную новизну. А критику не понравилось то, что корабль летел с помощью энергии мысли, и писатель был обвинен в идеализме. В результате повесть так и не вышла отдельной книгой…
Теперешние молодые белорусские фантасты находятся в иных условиях. За свой любимый жанр они борются не в одиночку, да и в Союзе писателей их поддерживают. И подготовлена молодежь к творчеству хорошо – как в научном, так и в литературном плане. Первыми успехами мы можем быть довольны. Весомо заявили о себе в республиканских и всесоюзных журналах многие из тех, кто представлен в этом сборнике.
Конечно, даже при довольно строгом отборе не все в сборнике «Слушайте, звезды!» равноценно. И это, видимо, естественно. Авторы разные. Одни работают в фантастике давно, многому научились. Другие выступают едва ли не с первыми произведениями. Наверно, не все дебютанты впоследствии проявят себя. Но бояться этого не надо. Даже если один из десяти, представленных в сборнике новичков, не остановится в своем творческом росте, выдаваемый сегодня аванс пойдет на пользу литературе. Потому что не у каждого, особенно молодого автора, хватит упорства, воли, веры в себя, чтобы писать в ящик письменного стола. Вот почему так важно поддерживать и начинающего, и того, кто уже давно заявил о себе. В этом, на мой взгляд, и есть одна из ролей творческого объединения молодых писателей-фантастов.
Владимир Шитик
РУМБЫ ФАНТАСТИКИ
Видеоигры
Бельмондо остановился на краю крыши и посмотрел вниз. Прямо под ним висела круглая площадка балкона, а у подножия дома голубел четырехугольник бассейна. Преследователи гремели совсем рядом, за трубой. Вскинув руки, Бельмондо смело сиганул на балкон. От первого, кто прыгнул вслед, он с легкостью отстранился и небрежным ударом локтя отправил за перила. Но второй, лысый, с остро торчащими ушами, был уже тут и угрюмо шел на него, методично размахивая не то ломиком, не то кочергой. Отскочив, Бельмондо перехватил ломик в воздухе, налег всей тяжестью на лысого и в прыжке отбросил ногой третьего, подходившего с музейным тесаком в руке. Тот отпружинил от перил и, выставив острие, кинулся обратно и врезался неожиданно в своего, которого Бельмондо раскрутил и бросил навстречу. Через мгновение еще одно тело с проломленным черепом и с ненужным тесаком в руке успокоилось в растекающейся луже крови.
Все. Бельмондо осмотрелся с облегчением. Но тут зазвенело, обрушившись, стекло, и прямо из окна появилось дуло. Там, за окном, медленно поднимал ружье человек, весь в черном, лишь с белым тонким галстуком и в белых перчатках. Это был Черный Ангел… Бельмондо отчаянно рванулся к перилам, но было уже поздно. Прогремел выстрел, и Бельмондо повис на перилах; опять выстрел – он отделился от балкона и, кувыркнувшись, рухнул в голубой бассейн.
Старший дежурный мастер трамвайного депо Петя Куликов вяло нажал на «стоп». Ему было скучно, скучно чертовски. Вот когда он поднакопит на свой видео, то станет смотреть только настоящее кино. А пока приходилось довольствоваться этой галиматьей. С новыми кассетами трудности невероятные: надо бегать куда-то, договариваться, брать на вечер, возвращать поутру, брать снова и снова возвращать. Лень!
Свисавшая с невидимого потолка тусклая лампочка освещала стол с маленьким телевизором и видеомагнитофоном и старое кожаное кресло, в котором полулежал Куликов. Луч от лампочки отражался в стекле темного трамвая, на боку которого смутно поблескивала рекламная надпись. За этим угадывался другой трамвай. Дальше лампочка не доставала, и необъятное пространство трамвайного парка было погружено в темноту.
Куликов взглянул на часы. Скоро четыре. Через три с половиной часа дежурству конец, он пойдет домой и отоспится. Спасибо Толику, что согласился уступить ему видео на дежурство, а то бы он тут совсем помер от тоски. Толик, в общем, хороший парень: сам здесь работает, сам по ночам дежурит. Знает, как это увлекательно: всю ночь над телефоном зевать! Вот если бы у него еще кассеты водились. Так нет, и почесаться не желает ради новых кассет. Ему бы только футбол да футбол!
«Может, сходить все-таки к Тиграну?» – подумал Куликов неуверенно.
Тигран был знакомым Толика, из породы людей, к которым Куликов особой любви не испытывал. Но Тигран мог достать кассеты.
«Нет, – одернул себя Куликов. – Не хочу идти к Тиграну! Не желаю больше с ним связываться!»
Он лениво нажал на клавишу. Раскинув руки, мертвец плавал в бассейне, и вокруг его тела расползалось мутное облако. Оглушительно прозвенел телефон. Куликов поднял трубку. Авария на линии, срочно вызывали дежурного мастера с рабочим. Он мельком взглянул на экран; там шли титры, и за ними – ему показалось вдруг – мертвец пошевелил одной рукой, потом другой и, не поднимая головы, поплыл к берегу. «Срочно требуется помощь», – говорили в трубке. Титры кончились, и экран засветился ровным светом. «Выезжайте немедленно», – сказали в трубке.
«Показалось, наверное, – подумал Куликов. – Совсем одурел от этих дежурств!» И он крикнул громко:
– Петренко! На выход! Ответом было молчание.
– Петренко, черт побери! – заорал Куликов.
Через минуту дежурный рабочий Петренко, сонный и помятый, явился из ямы под трамваем, где он спал на ворохе тряпок. Топчан внутри здания отсутствовал: спать на дежурстве было запрещено.
Петренко был невзрачный, щуплый мужичонка. Куликов дежурил с ним не первую ночь, но все как-то недосуг было поближе присмотреться – то ли оттого, что его вообще мало интересовали те, с кем он работал, то ли оттого, что сам Петренко был какой-то слишком уж неприметный. В своем пальтишке неопределенного цвета он появлялся всегда за несколько минут до начала дежурства, обычно несколько навеселе, менял пальто на старый казенный ватник и надолго исчезал. Когда последние рабочие уходили из парка и гас верхний свет, он приходил снова, сидел молча и хмуро некоторое время, потом говорил: «Ну, я пошел, что ли?» – и отправлялся спать. Если была к тому необходимость, Куликов будил его криками. Под каким из трамваев Петренко устроил себе лежбище, Куликов не знал, да и: не интересовался.
Когда через несколько часов он возвратился в парк, заступала уже дневная смена. Толик в своем далеко не новом «Москвиче», нервничая, поджидал его у каменной ограды.
– Ты что, сдурел? – выскочив из машины, набросился он на Куликова. – Уже начало девятого. Мне же еще до дома доехать, а потом сюда назад. Я же опоздаю.
– Ну прости, – устало сказал Куликов, – я не виноват: вызов.
«Отличный парень Толик! – думал он. – И видео дал, и на машине сам за ним приезжает. Другой бы ни за что на такое не согласился. А этот просто так, из дружбы только».
Они снесли в «Москвич» видео и телевизор. Но Толик не уезжал.
– Ты знаешь, – возбужденно тараторил он, облокотясь на распахнутую дверцу, – вчера «Интер» так «Баварию» отделал, что только писк стоял. Три гола, три гола на чужом поле!
Куликов равнодушно слушал. Сейчас он пойдет домой и выспится хоть, а завтра опять на работу, в этот проклятый парк, и дежурство ночное опять через неделю.
– Ну, пока! – сказал он Толику, дождавшись конца тирады. И пошлепал к дому по мокрому тротуару.
Про фильм в хлопотах он забыл совершенно.
Ровно неделю спустя, в четверг вечером, они с Толиком опять подкатили к желтой каменной ограде. Шел обычный для осени мелкий дождь, и едва освещенное здание трамвайного парка с пятью массивными воротами походило в темноте на необъятный сарай. Поверх ограды свешивал ветви мокрый тополь с редкими серыми скрученными в трубочку листьями.
Внутри здания постоянно гуляли сквозняки. Непрестанно открывались и закрывались ворота. Суетились рабочие, не снимавшие ватники даже в летнюю пору. Вечерняя смена уже подходила к концу, верхние лампы еще продолжали гореть, но свет их был мутным, и в здании, как всегда, царил полумрак.
Вдвоем с Толиком они отнесли и установили на столе видеомагнитофон и телевизор. Знакомый пятачок с облупившимся креслом вдруг напомнил Куликову прошлое дежурство, фильм и неожиданную его концовку. Куликов работал в административном корпусе, сюда в течение недели не заглядывал и о ненавистных дежурствах старался не вспоминать. А придя домой, он вообще ни о чем не думал, кроме того, что завтра опять на работу. Вечерами он валялся на диване и смотрел телевизор. Ушли в прошлое те счастливые институтские годы, когда он был полон энергии, бегал по лекториям, библиотекам, выставкам и мог простоять ночь за билетами в кинематограф.
«Деградировал я совсем, – эта мысль все чаще в последнее время приходила ему в голову. – Ничего, – успокаивал он себя, – вот соберу на видеомагнитофон и начну новую жизнь».
– Послушай-ка, – осторожно спросил он Толика, – ты, случаем, эту развлекуху с Бельмондо на днях не проглядывал?
– Да ну ее! – ответил Толик и вдруг добавил неуверенно: – Погоди! Нинка что-то болтала про конец. Что-то про труп. Погоди, погоди… Да нет, не помню. Вечно она что-нибудь придумает! – Он раздраженно махнул рукой.
«Вот номер!» – с удивлением подумал Куликов.
– Конечно, – ехидно сказал он. – Вот когда будет чемпионат мира! Ты как, все матчи записывать собираешься?
– Эх, два года еще почти, – вздохнул Толик. – Ну, я пошел? Утром заеду.
Когда в парке все стихло и Петренко, силясь ступать твердо, отправился под трамвай, Куликов подсел к видеомагнитофону. «Посмотрю сразу финал», – подумал он.
Лысый шел на Бельмондо, размахивая ломиком. Бельмондо увернулся, схватил на лету ломик и прижал лысого к перилам. Но сзади приближался еще один, похожий на мясника, с огромным ножом в руках. В невероятном прыжке, не отпуская лысого, Бельмондо отбросил его к противоположному краю балкона. Мясник оттолкнулся от перил и с рычанием двинулся назад, выставив лезвие. Бельмондо присел внезапно и, перекинув лысого через себя, прикрылся его телом. Лысый поник с ножом в животе и перестал сопротивляться. Подхватив ломик, Бельмондо обрушил его на голову растерявшегося мясника. Но тела лысого он не выпустил. «Что-то не так», – тревожно промелькнуло в голове у Куликова. Он не успел сообразить, что именно, как зазвенело стекло, и в окно просунулся ствол. Бельмондо в два прыжка, прикрываясь трупом, как щитом, оказался рядом. Не успел прогреметь выстрел, как в окно полетел труп лысого. За ним прыгнул в комнату и Бельмондо. С минуту оттуда раздавался грохот. Потом все стихло. Пошли титры. С подоконника соскочил живой и невредимый Бельмондо. Двумя пальцами он держал пару смятых белых перчаток. У края балкона он брезгливо поднял перчатки, оглядел их и скинул вниз. Потом встал на перила и ласточкой ринулся в голубой бассейн.
Куликов, обалдело уставясь в экран, словно окаменел в своем кресле. Нет, невероятно! С минуту он никак не мог опомниться. Наконец совладав с собой, с опаской потянулся к столу и нажал на клавишу. Экран потух. Стало слышно, как за стеной шелестит дождь.
– Петренко! – крикнул он. Вышло хрипло и негромко. «Нинка, ну конечно же, Нинка! – соображал он. – Подменила пленку, стерва! Попугать меня решила!»
– Петренко!
Темные внутренности депо, темные трамвай, телефон на столе – все молчало как-то выжидающе и тревожно.
– Да, этого пушками не разбудишь! – громко и как можно бодрее проговорил Куликов. – Пойду-ка я его поищу. Вот Нинка! – попробовал он рассмеяться, вылезая с осторожностью из кресла.
Он отошел всего на десять метров от своей конторки и уже с трудом видел пол под ногами. Его тянуло вернуться в кресло, к свету, но он заставил себя обогнуть ближайший трамвай. Лампочка над столом отсюда не была видна, только сверху, сквозь стекла салона, пробивался рассеянный свет.
– Петренко, ты где? – крикнул он, слегка приободряясь от звука собственного голоса.
Ответа не последовало. Тишина, и тот же шелест дождя за стеной.
Куликов сделал еще шаг. Неожиданно нога в чем-то застряла, он рванулся, едва не упал, но, удержав равновесие, выдернул ногу, кинулся опрометью назад, к столу, и упал в кресло.
«Обычная скоба, – уговаривал он себя, – что ж тут страшного?» Однако все-таки встал и передвинул кресло спинкой к стене, так, чтобы темная глубина парка была перед глазами. «Теперь с тыла не зайдут, – непроизвольно подумал он. – Кто не зайдет? Вот слабак! Все Нинка! И эти проклятые капиталисты, сволочи, авторское право нарушают. Посмотреть, что ли, наше, советское? Успокоиться?»
Он вставил кассету, краем глаза поглядывая на ближайший трамвай, который заслонял от него другие, дальние. На экране появилась пустыня, знакомые кадры и вправду действовали успокаивающе. Телефон молчал, и Куликов, взяв себя в руки, уже посмеивался над собственными страхами.
«Все нервы виноваты, – думал он. – И эта тупая работа, никому не нужная, и эти глупые фильмы: драки, погони, убийства. Опустился, факт. Надо доставать кассеты с настоящими фильмами. И еще надо начать подыскивать место, которое было бы по душе, – не век же сидеть в этом болоте».
За этими размышлениями о будущем он успокоился совершенно. Даже представилось ему, что он видный кинокритик – было это его тайной мечтой – и выступает со статьей о пагубности лжеискусства.
Вывел его из задумчивости голос: «Аристарх, договорись с таможней!»
«И обязательно этот фильм упомянуть надо», – думал Куликов. И мысленно процитировал свою статью: – «Авторы фильма поставили перед собой серьезную и благородную цель: вдохнуть жизнь в окостенелый и ставший развлекательным жанр боевика».
Он взглянул на экран. Баркас качало, враги лезли со всех сторон, но Верещагин был великолепен. «Как ловко он с ними разделывается! Да, здорово сделано: сколько ни смотри, все кажется, будто в первый раз. А сколько новых деталей, что раньше не замечались! Здорово! Словно впервые! «Подлинный талант и неистощимая фантазия, – начал он снова подыскивать слова для статьи, – помогли авторам создать ленту, непреходящая ценность которой…»
– Верещагин, уходи с баркаса!
Он вспомнил, как в детстве плакал над этой сценой. И не он один: сколько мальчишек мечтали, глядя в телевизор, изменить ее. Даже фильм какой-то на эту тему сняли, где вмешиваются дети и спасают Верещагина.
– Верещагин, уходи с баркаса!
«Не уйдет». Верещагин заводил мотор. Даже теперь Куликов ощутил какую-то тяжесть на сердце, хотя он и знал фильм наизусть. «А вот вдруг!» – Мысль эта была бессмысленной. Сейчас на месте баркаса встанет огромный столб воды.
Баркас приближался к берегу. Сейчас! Но баркас не взрывался. «Что такое? – растерянно подумал Куликов. – Ну вот сейчас, точно!» Взрыва не было. И Верещагина возле штурвала не было. Куликов застыл в кресле.
Баркас ткнулся носом в отмель возле берега. Верещагин прыгнул за борт; два львиных скачка – и он уже на берегу. Куликов, не имея сил пошевелится, смотрел, как Верещагин в одиночку расправляется с басмачами. Наконец остался один Абдулла; он лежал на земле, прикрывая голову руками, а над ним, наставив наган, стоял Верещагин.
– Ты почто Петруху обидел, мразь?! – сказал Верещагин и спустил курок.
Стоп. Парс остановил изображение. Куликов застыл, приподнявшись со своего места, на огромном, в полстены, экране. Вид у него, бедняги, был совершенно потрясенный; губы кривились недоверчиво и несколько даже обиженно. Конечно, он испугался. В тот момент он ничего еще не понимал.
Парс откинулся в кресле, чувствуя, как подкатывает прежнее волнение. Как недавно все это было – меньше месяца назад! Он ощутил мягкие прикосновения сначала к ногам, потом к груди; кресло, словно живой кокон, упруго заволновалось вокруг тела, туго обхватывая его, сжимая и отпуская. Наконец массаж был закончен. Стало немного легче, и Парс погрузился в свои беспокойные мысли.
Цивилизация, которая вырастила и воспитала Парса, была на две тысячи лет старше цивилизации земной и несравненно более развита в техническом отношении. Великие открытия, однако, не успели еще уйти в прошлое. Шум вокруг одного из последних только-только начал утихать. Группа молодых ученых разработала и подтвердила экспериментально теорию снов. Ими было создано устройство, получившее наименование «сканнер», позволявшее его обладателю, как во сне, вселяться в мысли, чувства и наслаждения персонажей кинофильма.
Дед Парса был знаменитым кинорежиссером. Едва только объявили о новом открытии, он публично выступил с предложением запретить как дальнейшие разработки в данной области, так и серийный выпуск сканнеров. «Эта дурацкая игрушка погубит искусство кино» – предупредил он. Но поначалу на его слова никто не обратил внимания. Казалось, они далеки от истины: производство фильмов резко возрастало. Особой популярностью стали пользоваться фильмы-путешествия: зритель со сканнером, не выходя из собственного дома, мог прогуливаться по самым отдаленным экзотическим уголкам Вселенной. Не менее популярными были лирические ленты со всевозможными любовными приключениями. Но вскоре выяснилось, что опасения не столь уж беспочвенны. Катастрофически снизилось количество браков, упала рождаемость. Все больше людей, заполучив сканнер, бросали работу и уходили в иллюзорный мир приключений.
Последовал ряд указов. Первым делом были запрещены эротические фильмы, затем – фильмы-путешествия. Все силы правительство бросило на разработку системы жесточайшего контроля за выполнением введенных законов. Но тут Трепс, самый крупный ученый того времени, модифицировал сканнер.
Сканнер Трепса был существенным шагом вперед. Теперь с его помощью открылась возможность не только проникать, но и воздействовать; не только жить в рамках отснятого фильма, но и изменять сам фильм. Сюжет теперь зависел не от режиссера – режиссер создавал лишь обстановку, каркас ленты, – действие переходило в руки зрителя.
Возникло новое увлечение – ментальное боевое искусство атаки или, сокращенно, менбиа. И общественное спокойствие опять пошатнулось. Лихорадка менбиа охватила всю планету: каждый стремился к овладению новым искусством, чтобы самым увлекательным образом отдохнуть и размяться. Возродились все виды борьбы, в том числе и самые древние. Один из сограждан Парса прославился на этом поприще, раскопав где-то манускрипт с описанием борьбы бреверсов. Он нанял труппу и снял ленту «Виртуоз бреверса», которая разошлась миллионным тиражом.
Было во всем этом, однако, досадное несовершенство. Воздействовать на фильм можно было только в одиночку. Если рядом работало несколько сканнеров, то побеждал тот, чье поле обладало большей мощностью.
Дед Парса продолжал бороться. Как ни в чем ни бывало, он снимал свои ленты в традициях старого кино. Но и его фильмам не суждено было избегнуть общей судьбы. Из них выжимали все что могли, портили и выбрасывали. А выжать из дедовских лент что-нибудь для себя интересное любителям менбиа удавалось не без труда.
Зато новое кино процветало. Каждый день десяток лент выходил в свет, для того чтобы сразу по выходу измениться до неузнаваемости. Мастера менбиа жаждали все более и более острых ситуаций; режиссеры усложняли трюки; каскадеров не хватало, и на съемках все чаще гибли актеры. Это было похоже на эпидемию, которая разрасталась и принимала масштабы катастрофические. И правительство наконец приняло меры, чтобы пресечь болезнь раз и навсегда.
Отец Парса рассказывал, как однажды утром на всю планету передали речь деда. «Искусство кино умерло, – печально говорил дед. – Я не вижу смысла продолжать снимать фильмы. Их все равно уничтожат – самым варварским способом». Дед был первым, кто отступился во имя здоровья цивилизации. Его примеру последовали другие режиссеры. А непокорных вскоре усмирил закон: съемка новых фильмов была запрещена, старые были изъяты. Оставили в обращении немногим более двух десятков лент, которые с тех пор получили название канонических, – скудная подачка самым упорным и фанатичным поклонникам менбиа.
Парс учился менбиа уже на канонических лентах и о тех, которые дед называл «настоящим кино», имел довольно смутное понятие. Благодаря упорству он стал подлинным мастером ментального боя, хотя физически был не так уж и развит. Но не за новыми лентами отправился Парс на другую планету. Втайне от всех он решил преступить запрет и снять свой собственный фильм.
Эпоха космических аппаратов давно прошла. Уже сотни лет тому назад научилась цивилизация Парса покрывать огромные расстояния за время, близкое к нулю. Парс мог материализоваться в любой точке Вселенной, однако область разрешенного перемещения вокруг этой точки и время пребывания в ней были строго ограничены. Парс не имел возможности свободно передвигаться по поверхности чужой планеты и самостоятельно вести съемку. Он установил невидимую для глаза камеру в биополе единственного живого существа, которое встретилось в выбранной им точке. Он выбрал точку наугад и попал в огромный темный сарай, наполненный какими-то допотопными механизмами. А существом был старший мастер трамвайного депо Петр Куликов.
Камера включилась в ночь первого появления Парса на Земле, когда он, с целью несколько подготовить Куликова к контакту, проник в глупый фильм, похожий на канонический, только гораздо скучнее. Но его планы нарушил телефонный звонок и уход Куликова из парка.
Теперь, спустя почти месяц, лента была полностью отснята. Всю последнюю неделю Парс не выходил из видеозала, занимаясь монтажом. Материала набралось с избытком: камера сопровождала Куликова день и ночь. Поставленную задачу Парс решил, но его это не радовало.
В эту ночь Парс пустил в ход сканнер опять же с целью немного подготовить Куликова. И ему показалось, что тот не робкого десятка и что с ним можно вступить в контакт. Парс не ошибся. Не прошло и получаса, как Куликов совершенно освоился. Парс не скрыл, кто он и откуда, вот только о цели своего появления умолчал. Сказал, что интересуется кино. А Куликов наивно спросил, указывая на телевизор: «Как вы это делаете?» – словно этим землянам, которые отстали на две тысячи лет, можно что-либо разъяснить! А потом Парс дал ему поиграть со сканнером. Весь эпизод их первой встречи не вошел в окончательный вариант фильма. Парс посчитал, что он замедлит действие и не так важен для общего понимания. Куликов тогда забавлялся прямо как ребенок. Сканнер произвел на него впечатление необыкновенное. И побили его хорошенько там, в телевизоре, – он же ничего не умел. «Это все, что я могу тебе предложить, пока я здесь», – предупредил Парс, пресекая раз и навсегда возможность утечки идей. И попросил у Куликова кассеты, играя роль одержимого менбиа. Куликов пообещал к следующей встрече достать несколько новых.
Усилием воли Парс заставил себя сосредоточиться и включил изображение.
