Текст книги "Слушайте звезды! (сборник)"

Автор книги: Юрий Брайдер

Соавторы: Николай Чадович,Сергей Булыга,Александр Бачило,Александр Силецкий,Таисия Пьянкова,Владимир Шитик,Евгений Дрозд,Игорь Пидоренко,Татьяна Грай,Юрий Глазков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

И показал Назар на рукавицы заячьего пуха.

Наталья приняла со стола подарок, вздела одну из рукавиц на руку; мешает что-то. Сняла. Тряхнула. Стукнулся об пол, порхнул во все стороны яркими лучами голубой алмаз…

Ну, вот и все!

Чего еще вы от меня ждете?

Да. Пробовали Наталья с Назаром погреб подкопать. Хорошее подполье вырыли, а дверки в жилье земляного дедушки так и не обнаружили. И оставили эту тайну для нас.

Виктор Ресенчук
Полет

«Моей любимой мечтой в самом раннем детстве было смутное сознание о среде без тяжести, где движения во все стороны совершенно свободны и безграничны и где каждому лучше, чем птице в воздухе. Откуда явились эти желания – я до сих пор не могу понять. И сказок таких нет, а я смутно верил, и чувствовал, и желал именно такой среды без пут тяготения».

К. Э. Циолковский

«Автобус мчался по шоссе. Я еще издали увидел устремленный ввысь серебристый корпус ракеты. Чем ближе мы подъезжали к стартовой площадке, тем ракета становилась все больше и больше, словно вырастая в размерах. Она напоминала гигантский маяк, и первый луч восходящего солнца горел на ее острой вершине». Раннее утро. Вот он – красавец-корабль. Гигантское тело в оцеплении ферм. А ведь действительно похож на маяк. Вот и первый луч солнца. Я жду. Сейчас он должен вспыхнуть на вершине ракеты… Есть! Я стою у края стартовой площадки и смотрю на знакомые с детства очертания. Смотрю, высоко закинув голову, как мальчишка, восхищенно следящий за первым полетом воздушного змея. На мне тот же ярко-оранжевый скафандр и белый шлем с четырьмя гордыми буквами – «СССР». Поднимаюсь на лифте к кабине и… вошел в кабину, пахнущую полевым ветром. Бесшумно захлопнулся люк. Я остался наедине с приборами. Было слышно все, что делалось за бортом корабля на такой милой, ставшей еще дороже Земле. Вот убрали железные фермы, и наступила тишина. Вот они – предстартовые минуты. Есть время подумать и, как ни громко это звучит, оценить прожитое. Что успел сделать и что еще предстоит. Есть время подумать, вспомнить о красном телефоне там, внизу. Достаточно было снять трубку и сказать. Одно слово. Краткое и суровое. Он мог снять ее, СП. Тогда. Сейчас этого никто не сделает. И я доложил:

– «Земля», я – «Космонавт». Проверку связи закончил. Исходное положение тумблеров на пульте управления заданное. Глобус на месте разделения. Давление в кабине – единица, влажность – 65 процентов, температура – 19 градусов, давление в отсеке – 1,2, давление в системах ориентации нормальное. Самочувствие хорошее. К старту готов». Полуторачасовую готовность не дадут. И послушать Утесова – тоже. За несколько минут до старта ему сообщили, что на экране хорошо видно его лицо, что его бодрость радует всех.

Так. Мне объявили десятиминутную готовность. Десять минут – это достаточно долго. Есть время подумать…

Звездная Академия… Я пришел туда еще мальчишкой. Первый курс – селенографическая экспедиция. И Луна уже сотни лет как обжита, и случиться ничего не может, как не может ничего случиться в хорошо ухоженном городском сквере. А вот на тебе, случилось. Глайдер угробил, сам три дня со сломанной ногой валялся. Второй курс – курсовая работа на Марсе. Третий – спецсеминар по палеоконтакту на Земле. Наска, Туркмения, Сибирь. Четвертый – диплом на Япете. Отлично. И вот теперь через несколько минут могучий космический корабль унесет меня в далекие просторы Вселенной. Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты…

– Дается зажигание.

– Вас понял: дается зажигание.

– Предварительная ступень… Промежуточная… Главная… Подъем!

– …

Я ничего не ответил, да они и не ждали. Это Минута Тишины в эфире. Оно, слово, имело право звучать только один раз. И об этом знали. Знали оставшиеся внизу, знали его друзья, пошедшие вслед за ним. «Я услышал свист и все нарастающий гул, почувствовал, как гигантский корабль задрожал всем телом и медленно, очень медленно оторвался от стартового устройства… Рев двигателей. Многотонная колонна зависает в воздухе, дрожащем и тающем, а затем лениво и плавно уходит ввысь. Захватывающее зрелище, даже когда знаешь все это наизусть. Голубое небо, веретено корабля и грохочущие дюзы… Но это для них, тех, кто остался внизу. А мне – пятьсот секунд полета «на взрыве».

Начали расти перегрузки. Я почувствовал, что какая-то непреоборимая сила все больше и больше вдавливает меня в кресло. Было трудно пошевелить рукой и ногой. Перегрузки все возрастали, Да, перегрузки росли. И я был рад. Я радовался этой тяжести, как радуются победе. Ведь это было настоящее. То немногое, что мне досталось…

Земля напоминала:

– Прошло семьдесят секунд после взлета. Я ответил:

– Понял вас: семьдесят. Самочувствие отличное. Продолжаю полет. Растут перегрузки. Все хорошо.

Ответил бодро, а сам подумал: неужели только семьдесят секунд? Секунды длинные, как минуты. Минуты… А мне хотелось, чтобы эти секунды длились часами. Ведь этих секунд и минут так мало. Мало для меня и этого островка земной жизни диаметром чуть больше двух метров. Запасы пищи, воды, регенерационных веществ и емкость источников электропитания рассчитаны на полет длительностью до десяти суток. Это – из технического описания. Это – на случай отказа двигателя. Корабль затормозится в атмосфере и через несколько суток совершит посадку в одном из районов земного шара. Это – для тогда. Когда могло случиться все. Могло, но не случилось. А сейчас в случае отказа меня мягко подхватят магнитные ловушки и аккуратно поставят в один из ближайших доков. Только и всего. Даже обидно, что рисковать-то л сейчас не могу. Ведь для него полет – Подвиг. А для меня? Что значит этот полет для меня? Я протянул руку к бортовому журналу: …Отчетливо вырисовываются горные хребты, крупные тени, большие лесные массивы, пятна островов, береговая кромка морей. Я видел Солнце, облака и легкие тени на далекой и милой Земле. Сейчас у него уплывает карандаш и он станет громко диктовать свои впечатления на магнитную ленту…

Земля… А ведь действительно, для того, чтобы понять, как она тебе дорога, просто необходимо взглянуть на нее вот так, в маленький иллюминатор с оптическим ориентиром. Сколько же ей пришлось вытерпеть?! С тех пор, как человек почувствовал себя царем и стал царствовать, глупо и неумело. Травил ее кислотными дождями, вырывал ее зеленые волосы. А сейчас она летит во Вселенной, светлая и голубая. Он видел ее такой. И теперь, когда межзвездные корабли стартуют с орбиты Марса, когда юркие планетолеты доставляют пассажиров на Луну в считанные минуты, нам некогда взглянуть на свою планету пусть в маленький, но так много открывающий иллюминатор.

Корабль вышел на орбиту – широкую космическую магистраль. Наступила невесомость – то самое состояние, о котором еще в детстве я читал в книгах К. Э. Циолковского. Сначала это чувство было необычным, но вскоре я привык к нему, освоился и продолжал выполнять программу, заданную на полет. Вот оно, передо мной. Отпечатанное на бумаге, оттиснуто золотыми буквами. Полетное задание № 1. Его знает наизусть каждый космонавигатор: «Одновитковый полет вокруг Земли на высоте 180–230 километров продолжительностью 1 час 30 минут с посадкой в заданном районе. Цель полета – проверить возможность пребывания человека в космосе на специально оборудованном корабле, проверить оборудование корабля в полете, проверить связь с Землей, убедиться в надежности средств приземления корабля и космонавта».

И это задание я не выполню. Потому, что оно было задано не мне. А что касается проверки возможности пребывания, то она, эта возможность, уже проверена, и не раз. Проверено и оборудование корабля. И глазок телекамеры также прекрасно видит мое лицо, как видел его лицо в тот день, когда высота была 327 вместо положенных 230, когда полетное время было на 18 минут больше предусмотренного полетным заданием. Когда весь мир восхищался этим беспримерным подвигом. Когда за ним наблюдали только с Земли, а не со множества кораблей и обсерваторий. Вот они, эти корабли. В небе над Землей загорелись тысячи новых звезд. Станции, космогородки, стапели… И все, кто сейчас на орбите, и те, кто еще только на подходе к Земле, все они следят за мной – маленькой и чуть заметной пылинкой на фоне их родной и любимой планеты. И все они узнают корабль и глядят на свои приборные панели. Ведь его портреты есть в каждой рубке. В каждой… кроме, пожалуй, этой. Да здесь портрет и не нужен. Потому что это его корабль, вернее – молекулярная копия. Он сидел в этом кресле, смотрел в этот иллюминатор, сжимал ручку управления. А потом столица будет встречать его, Первого Человека… Он шагнет на ковровую дорожку, бегущую от самолета, и спокойно и уверенно пойдет по летному полю. А миллионы людей замрут в волнении и станут завороженно глядеть на его ботинок. Там развязался шнурок… И все будут переживать, вдруг наступит, споткнется… А он шел весело и широко…

Теперь я хочу рассказать о своих мечтах в той области человеческой деятельности, которая стала моей профессией, пока еще редкостной и необычной… Не отрываясь от реальных возможностей науки и техники, а лишь слегка вторгаясь в область фантастики, я стараюсь представить себе, как одна за другой воздвигаются гигантские ступени, ведущие человека во Вселенную… Все чаще будут взлетать в космические дали лаборатории. И наступит наконец день непосредственного контакта с Луной. Возможно, кто-нибудь упрекнет меня в том, что мечты мои слишком робки, что пройдет еще лет десять – пятнадцать, и не только на Луну, Венеру и Марс, но даже на Меркурий и Плутон будут уже летать тысячи туристов. Так обязательно будет, но, думаю, в другие, более отдаленные эпохи.

Он был прав. Первый Человек в Космосе. И мы благодарны ему. И сейчас каждый выпускник нашей Звездной совершает свой первый самостоятельный полет именно на его корабле. Космическом корабле «Восток» без порядкового номера. Именно в этой кабине, в этом неповоротливом скафандре, и именно 108 минут. Чтобы потом, ведя современный комфортабельный лайнер в глубинах дальнего космоса, нести с собой малую частицу Великого Подвига – память об этом полете и о том, кто совершил его Первым.

Этот полет – почетное право. Право! Право любить свою Землю и ее людей. Право открывать новые миры и себя в них. Право сказать при встрече с далекими и желанными братьями: «Я – сын Земли!» Право…

– Докладывает курсант-стажер Гранин. Первый самостоятельный полет завершен! К новым полетам готов!

Александр Силецкий
Зимарь

Зима в тот год надвинулась внезапно.

Листья на деревьях, не успев облететь, поникли, съежились и бурыми колокольцами нелепо болтались под ударами ветра на мерзлых ветвях.

И – несмолкаемый, сухой, как кашель, шорох и перезвон плыли над землей. Монотонный, как молитва, шепот, нескончаемое причитание увядшей красоты…

Городок был маленький, и дыхание близких вьюг и ледяное сверкание солнца в бесцветном небе особенно чувствовались на опустевших улицах, на перекрестках, где одиноко и тревожно мигали светофоры.

Люди забились в свои дома, наивно-безотчетно стремясь быть защищенными теплом жилищ; автомобили, будто катера на замерзших реках, без движения выстроились вдоль тротуаров.

Город быстро и как-то незаметно погружался в долгую зимнюю спячку.

Лишь в одном месте, на центральной площади, возле городского парка, еще сохранялось подобие жизни и веселья. Да-да, веселья, потому что люди, сгрудившиеся перед парковой оградой, тихонько, но от души посмеивались, толкали друг друга в бок, и перемигиваясь, вполголоса судили и рядили, беззлобно, как это часто бывает у праздных зевак.

– Гляди-ка, гляди-ка, шевелится… Не нравимся мы ему, что ли?

– Нет, конечно, он не урод, и в лице есть даже что-то симпатичное, но… какой-то он весь дикий!..

– И где такую страсть откопали? Сроду ничего похожего не видел! И впрямь – Зимарь.

В самом центре людского кольца стояла массивная железная клетка.

В ней сидел человек.

Он был укутан в меховую шубу и сидел прямо на голых досках пола.

Шапки на нем не было. Длинные русые волосы обрамляли его узкое бородатое лицо.

Со стороны он казался неподвижным, и только взгляд его, напряженный, что-то ищущий, скользил по толпе – как маятник, туда-сюда, да тонкие ноздри широко раздувались, ловя запахи, что прилетали с площади.

Мятно-пряные запахи первого дня зимы…

Временами его оцепенению приходил конец. Тогда человек вздрагивал, точно в нем распахивалась невидимая дверца, выпускавшая наружу сгусток беспокойно бьющейся энергии, он начинал беспомощно шевелиться в коконе своей шубы, барахтаться в ней, становясь на колени, – но вспышка активности быстро угасала, и вновь апатия овладевала им.

Рядом с клеткой важно прохаживался невысокий, коренастый мужчина в шитом золотыми нитями полушубке и громадной куньей шапке, надвинутой едва не до бровей, и приговаривал громко, с хрипотцой:

– Давай, давай, кто посмотрел – плати! Вот ящик – кидай монету!

– Да за что платить-то? – с вызовом спросил вдруг кто-то из толпы.

– Как за что? – удивился хозяин клетки. – А за все: за зрелище, за выставку, за, так сказать, сюрприз. Чудо природы! Где еще увидите такого Зимаря?! Только у меня. Во всем было свете – только у меня!

– А почему же он – Зимарь? – удивились в толпе. – Что это такое?

Мужчина перестал вышагивать взад-вперед перед клеткой, сунул руки в карманы полушубка и, склонив голову набок, ненадолго задумался.

Или просто сделал вид, что задумался, – ведь подобные вопросы, наверняка, ему задавали и прежде.

– Да кто ж его знает, – сказал он наконец, словно и сам удивляясь. – Зимарь он – и все тут. Сам так назвался. Я его предупредил: смотри, говорю, я ведь вывеску дам, так на ней и напишу – «Зимарь», а он только знай себе кивает. Согласен, выходит. Ну, вот и все.

Хозяин повернулся к ящику с деньгами и, приподняв его обеими руками, слегка встряхнул.

– Не густо, не густо, – сокрушенно покачал он головой. – Плохо бросаете. А смотреть, небось, каждый горазд.

С самого раннего утра небо было подернуто легкой дымкой. К полудню она сгустилась и превратилась в серую пелену, совершенно закрывшую солнце. И, наконец, над городом заплясали первые снежинки.

Зимарь привстал внутри клетки, вскинул руки и замер так на несколько секунд, повернув лицо к стылому небу, и вдруг тихонько засмеялся, и, словно в трансе, закрыв глаза, принялся раскачиваться из стороны в сторону, а половицы скрипели в такт его движениям, и этот скрип, негромкий, но протяжный, монотонный, как плач детеныша ночного зверя, поплыл над площадью, мешаясь со смехом.

Толпа загудела.

– Вот! – воскликнул хозяин клетки, театрально выбрасывая руку вперед. – Сейчас вы можете наблюдать Зимаря в активный период. Он пробудился! Зрелище, достойное пера Шекспира!.. Или Вольтера… – неуверенно, после короткой паузы, добавил он. – Словом, это вам не баранки есть. Это – жизнь, и это – искусство. Да, искусство, – повторил он непреклонно. – Искусство Зимаря! Я утверждаю. Послушай-ка, Зимарь, тебе ведь хорошо сейчас, не так ли?

Зимарь непонимающе взглянул на хозяина. Казалось, этот вопрос застал его врасплох.

– Да, – наконец, еле слышно, произнес Зимарь.

– Неправда! – крикнула девушка, что стояла ближе всех к клетке и уже долго с немым состраданием глядела на Зимаря. – Неправда! Ему сейчас очень плохо. Разве вы не видите?

– Что ты понимаешь, детка? – рассмеялся хозяин. – Все вы такие: вам бы только пожалеть. Для вас это так, игра. А уж я-то своего Зимаря понимаю. Он – мой хлеб. И я знаю, когда ему плохо, а когда – хорошо.

– Неправда, – повторила девушка. – Вы не видите самого главного.

– Это чего же, позвольте-ка спросить? – недобро прищурился хозяин.

Она стояла перед ним – маленькая, щуплая, в легком не по сезону, коротком стареньком пальтишке, самая обыкновенная девчонка, миллион таких…

Но ее глаза!..

– Шла бы ты отсюда, – посоветовал хозяин, отворачиваясь от нее.

По толпе – из края в край – порхнул согласный и язвительный смешок.

Но девушка, как будто и не слыша ничего, шагнула к самой клетке и, просунув руку между железными прутьями, потянула Зимаря за полу шубы.

Тот чуть вздрогнул и вопросительно, с тревогой взглянул на нее.

Непонимание и странная какая-то надежда…

– Зимарь, – позвала девушка, – ты не волнуйся. Все будет хорошо. Я…

– Кто ты? – глухо спросил Зимарь. – Я… тебя знаю? Он словно силился сам угадать недоступное ему.

– Я слышала о тебе, – быстро зашептала девушка. – Я нарочно пришла. Я подумала…

– Ты еще тут?! – схватил ее за рукав хозяин клетки. – Я, кажется, сказал…

– Не горюй, Зимарь! – бросила девушка через плечо. – Я приду. Скоро…

Не докончив, она прощально махнула рукой и пропала в скопище зевак.

К полуночи небо разъяснилось, и в морозной тьме замерцали звезды.

Хозяин клетки отправился в гостиницу, где во втором этаже за подобающие деньги снял себе маленький уютный номер с широкой кроватью, фаянсовым умывальником и малиновой портьерой на окне.

Хозяин себе цену знал и прибедняться не любил.

Зимарь остался ночевать в клетке. Он запахнул на себе шубу, поднял воротник и свернулся калачиком на заиндевевших досках пола.

Перед уходом хозяин сказал:

– Сегодня был удачный день. Повезло же мне, черт возьми, когда я встретил тебя!.. Так бы теперь и колесить всю жизнь, о куске хлеба не заботясь! Да ведь и ты, брат, устроился недурно, а?

Зимарь ничего не ответил.

– Ладно, – добродушно произнес хозяин, – когда-нибудь мы с тобой поговорим начистоту. Не век же тебе молчать… Ну, до завтра.

Зимарь остался один. Он лежал без сна долго.

В его голове не роились воспоминания, не выстраивались в причудливые картины славные мечты о будущем, не теснились в груди обиды, горести, не томило его ничего, способное гнать сон, и тем не менее он ворочался с боку на бок, вздыхал и печально глядел в темноту.

Странно, зима была его стихией. Откуда ж эти вялость и апатия, тоска?

Болезнь?

Нет, он зимою вовсе не болел. Даже смешно – в любимый-то сезон!

Причина таилась в другом.

Он внезапно поймал себя на удивительном, даже забытом чувстве. Чувстве ожидания…

Он даже не знал, чего именно ждет. И зачем. Вернее, ощущал и через это – знал, но вдруг забыл, поскольку чувство, обостренное, из подсознания, явилось вместе с радостью от наконец нагрянувшей зимы, а после эта радость понемногу испарилась, и чувство вместе с ней ушло…

Рядом с клеткой, в темноте, послышались шаги.

– Зимарь, ты спишь?

И память наконец-то возродилась!

Вот кого он ждал! Пускай не отдавая в том себе отчета… Верил – в ожидании, и вера подменяла знание до самого последнего момента.

– Зимарь, почему ты такой?

– Какой? – спросил он очень тихо.

Что-то может случиться, показалось вдруг ему. Но зачем? И почему сейчас? Ведь он уже бежал от перемен – однажды…

– Ты – в клетке. И тебя называют – Зимарь… Тебя это не удивляет?

Ничуть. Клетка – мой дом, я привык. А имя… Оно кормит меня.

– Оно посадило тебя в клетку! Да-да! Ну, скажи, почему тебя такзовут?

– Почему? – он склонил голову набок, силясь хоть что-нибудь различить во тьме. – Наверное, у каждого свой сезон в году, своя пора в жизни. Я – зимний человек. Со снегом и морозом я как бы возрождаюсь вновь и вновь.

– Но тогда всех нужно посажать в клетки и показывать, как диковинных зверей!..

– А почему бы и нет? Если в конце концов начинаешь понимать, что клетка неплохо тебя прокормит…

– Ты, вероятно, очень одинок?

– Теперь – нет. Теперь…

– Хочешь, я открою клетку?

– А потом?

– Мы убежим. Я давно уже хотела встретиться с тобой, Зимарь.

– Ты, наверно, тоже очень одинока, если так говоришь?

– Да.

– Но зачем я тебе?

– Каждому нужен в жизни свой поводырь. Мне нужен ты, Зимарь. Я это поняла, как только услыхала про тебя.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Летица.

Ночное молчание города обволакивало их, надежно заключая как бы в кокон, в котором, словно в материнской утробе, рождались доверие и чувство причастности друг к другу – через молчание, холод и ночь, и кокон этот был крепок и велик, чтобы вместить обоих.

– Вот оно что, – сказал он удивленно. – Летица… Теперь мне ясно…

– Я открою клетку? – спросила она.

– Будь добра.

Лязгнул в тишине засов, и дверь на ржавых петлях тяжело отворилась.

Зимарь переступил порог.

– Ну вот и все, – сказал он. – Дай мне руку. Господи, да ты совсем закоченела! – он скинул шубу и укутал ею девушку. – Теперь у меня вообще ничего нет, – сообщил он просто и без сожаленья.

– Не беда! – засмеялась Летица. – Вдвоем ведь легче, правда? Ну, пошли.

И зимняя ночь развела в разные стороны – их двоих и прежнюю обитель Зимаря.

В конце мая, когда солнце обогрело землю и буйная зелень выплеснулась на площади и тротуары, мальчишки с окраин принесли весть: в город прибывает цирк. Он движется по главной улице и скоро достигнет площади у городского парка.

Разряженный, купающийся в майском тепле народ устремился навстречу.

Каждый хотел увидеть диковинку раньше других.

К вечеру гости выехали на центральную площадь.

На невысокой тележке стояла большая клетка с золочеными прутьями, а рядом с тележкой, подталкивая ее, шагал высокий бородатый мужчина с тяжелым вещевым пешком за спиной. В левой руке он зажимал суковатую палку и, опираясь на нее, гулко стучал по мостовой.

В клетке сидела молодая женщина. Беременная, но не утратившая своей красоты.

Она улыбалась и радостно глядела по сторонам, словно приветливо узнавая давно покинутые места. Над клеткой витиевато красовалась надпись: «ЛЕТИЦА! Толькоу нас!».

У ограды парка они остановились. Вокруг мигом собрался народ.

– Переночуем здесь, а завтра двинемся дальше, – предложил мужчина.

– Нет, – возразила Летица, – передохнем тут немного, а переночуем за городом. Здесь душно.

– Как тебе лучше, – согласился мужчина и с нежностью взглянул на подругу. Потом, повернувшись к зрителям, раскатисто крикнул: – Чудо природы! Где еще увидите такую Летицу?! Только у меня! Подходите, платите и смотрите!

– А почему она – Летица? – удивились в толпе. – Что это такое?

Мужчина пожал плечами:

– А бог ее знает. Летица она – и точка. Сама так назвалась. Короче, чудо из чудес!

Поздно вечером, когда совсем уже стемнело, зажгли фонари и толпа разошлась, к клетке приблизился невысокий, щегольски одетый мужчина.

– По-моему, я где-то вас видел, – обратился он к хозяину клетки.

– Возможно, – согласился тот.

– Да нет, я вас определенно знаю! Только не пойму, откуда?..

Они вгляделись друг в друга, и тут бородач понимающе положил гостю руку на плечо.

– Вы возили меня в клетке, – сказал он. – Помните такого – Зимаря?

– А ведь правда! – обрадовался мужчина. – Какая встреча! Это ваша жена?

– Сейчас это – Летица, – сухо поправил его Зимарь. – И только. Чудо природы.

– Понимаю, понимаю, – закивал мужчина. – Стало быть… и вы – туда же?

– Надо ведь на что-то жить. Простаков везде много.

– А зимой, выходит, поменяетесь местами? – засмеялся мужчина.

– Посмотрим, – неопределенно качнул головою Зимарь. – Об этом рано говорить. Еще май на дворе…

– А знаете, – вдруг сказал мужчина, – у меня к вам деловое предложение.

– Серьезно? – прищурился Зимарь.

– Абсолютно. Я, как вам известно, слов на ветер не бросаю. Давайте сделаем так: вы оба сядете в клетку, а я буду возить вас и показывать. Что вам мыкаться по очереди? Да и Летица… как я вижу, в положении. А так – задаром еда, питье, одежда… Чем плохо? А?

С минуту Зимарь размышлял. Потом он вопросительно взглянул на Летицу.

Та ответила ему ясной безмятежной улыбкой.

– Нет, – сказал Зимарь. – Спасибо, но нам это не подойдет. Мы свободные люди. Счастливо оставаться.

Он легонько толкнул ногой тележку, и все сооружение, скрипнув колесами, медленно покатилось.

Он шел по пустынной улице, освещенной редкими фонарями и взошедшей оранжевой луной, шел уверенно и спокойно, навстречу лету, осени и милым его сердцу зимним стужам, шагал неторопливо, мерно постукивая об асфальт суковатой палкой.

А рядом, в клетке, плыла и улыбалась своим радостным мыслям Летица – его любящая подруга, нежная спутница на долгую жизнь.

И между ними, как звено, соединяющее концы цепи, таилось третье чудо, которому еще суждено было явиться на этот удивительный свет.