Текст книги "За лесными шеломами"

Автор книги: Юрий Качаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Средец, осень 974 года

Как известно, собственно Болгарское государство находилось когда-то по течению Волги и Дона, а болгары («волгары»?) изначально родственны чувашам и хазарам. Но в VII веке нашей эры, после смерти болгарского царя Кубрата, сыновья его поделили землю отца: старший, Баян, остался на Кубани и затем был захвачен Хазарским каганатом; средний, Котраг, основал Волжско-Камское царство со столицей Булгар (ныне – посёлок Болгары в Татарии); младшие братья – Кубер и Аспарух – с несколькими тысячами подданных совершили переход с Волги на Дунай; Кубер ушёл в Паннонию и попал под владычество Аварского каганата; Аспарух сел на севере Греции, где его люди смешались с местными славянами и стали прародителями современных болгар.

Разумеется, близкая Византия постаралась прибрать к рукам северных соседей. Царь Болгарии Симеон просто копировал все обычаи византийцев. Непокорного старшего сына Михаила он постриг в монахи, а престол завещал среднему – Петру. Пётр женился на внучке византийского императора, так что дети его – Борис, Роман, Ирина, Ксения – были наполовину ромеями. Старший сын Симеона, Михаил, вместе с младшим, Иваном, поднял восстание против Петра. Но при помощи дяди – Георгия Суросовула – Пётр разгромил и упрочил собственную власть. Новое восстание вспыхнуло на западе – возглавлял его македонский феодал Никола. С ним уже Пётр справиться не смог, и Болгария разделилась на две части: Западное царство во главе с Николой, и Восточное – с Петром.

После Николы правили его сыновья, названные ветхозаветными именами, – Моисей, Давид, Аарон, Самуил. Первые два погибли в боевых действиях с ромеями. Аарон отрёкся от престола и ушёл в монастырь. Так что к осени 974 года Западной Болгарией управлял один Самуил.

Город София звался тогда Средец (от старинного римского «Средика»), Но Софийская церковь уже стояла; впрочем, сравнивать её с Софийским собором в Преславе, а тем более – в Константинополе, было очень сложно: строили её не греки, а славяне-христиане – предшественники болгар, – аскетично, строго и невыразительно. И вообще, весь Средец выглядел довольно провинциально: каменное здание только одно (царские палаты), немощёные улицы, при наличии водопровода по римскому образцу – сточные канавы на улицах...

Именно сюда, на берег реки Искыр, и стремился младший из сыновей Петра – оскоплённый ромеями Роман. Вместе с братом во Христе Теофилисом добирались они почти два месяца: грек Панкратос довёз их на барке до восточного входа в Константинополь; далее монахи шли вдоль Мраморного моря, миновали перешеек Галлипольского полуострова и опять вдоль берега, но уже Эгейского моря, двигались по направлению к Греции. В устье Нестоса беглецы едва не утонули в болоте, но счастливо выбрались и пошли на север, вдоль хребта Пирин, мимо пика Мусала, где берёт начало река Искыр. Ну а там выкрасть лодку и добраться на ней до столицы владений царя Самуила было уже несложно.

Самуил принял их достаточно настороженно, на двенадцатилетнего Романа он взирал с подозрением. Царь – квадратный, несколько похожий на обезьяну, с длинными руками и прижатыми к черепу ушами – иногда выпячивал нижнюю губу, и при этом голова у него поворачивалась налево. В первый раз при таком движении у Романа похолодело под ложечкой, но потом он понял: Самуил подвержен нервному гику.

– Ваше величество! – убеждал его подросток. – Мы должны покончить с нашим противоборством. Цель одна – Болгария. Враг один – ромеи. Нам пора взяться за руки и объединить бедную страну, обесчещенную захватчиками.

Выпятив губу, царь повёл голову налево, а затем ответил:

– Вы смеётесь, молодой человек? Чтоб начать настоящую кампанию, надо иметь три вещи как минимум: деньги, армию и желание воевать. А сейчас у меня отсутствуют и одно, и другое, и третье. Слава Богу, что ромеи остановились на наших границах. Если б мощь, которую они обрушили на русского князя, Иоанн обрушил на нас, мы бы дрогнули на вторые же сутки. – Он опять повёл головой и добавил более спокойно: – Я ценю ваш юношеский задор и желание покончить с враждой между нашими царствующими домами. Мой отец не любил Петра. Но с его сыновьями мы готовы заключить перемирие... Если Бог поможет нам в этом...

Огорчённый Роман сказал:

– Я на вас надеялся...

Царь взглянул на него насмешливо:

– Обстоятельства выше всех... Максимум того, что могу для вас сделать, – это предложить остаться в Средеце. Будьте гостем. Мы живём без роскоши, но еда и напитки лучше, чем в монастыре на Принцевых островах...

А поскольку Роману деться было некуда, он и в самом деле остался. Но спустя неделю сын Петра почувствовал лихорадку губы высохли и потрескались, начал бить озноб, и монах Теофилис тщетно пытался согреть его тёплыми вещами. Лоб Романа горел, он впадал в забытье. А часа через три-четыре юноша покрылся испариной, жар окончился и больной проспал до утра безмятежным сном. Встал Роман совершенно здоровым, ел с немалым аппетитом, с удовольствием прогулялся по берегу Искыра и присутствовал в церкви Святой Софии на обедне. Через трое суток приступ повторился. Вызванный Теофилисом лекарь констатировал малярию Очевидно, в низовьях Нестоса малышка укусил комар-бациллоноситель. Приступы длились в течение месяца, ухудшая состояние бедного царевича. Он осунулся, кожа стала жёлтой, на еду не хотел смотреть. В первых числах сентября, после очередного приступа, началось безумие: сыну Петра казалось, что его хотят оскопить повторно, он кричал, метался, бил руками в стену; иногда молился, декламируя целые куски часослова, иногда звал на помощь брата Бориса. Состояние ухудшалось быстро. Он лежал без движения, а дыхание было хриплое и прерывистое. Лекарь, посмотрев на его расширенные зрачки, предсказал близкую кончину. Но случилось невероятное: мальчик выжил. Теофилис кормил его с ложечки и возил на коляске на прогулки.

Месяца через два сын царя Петра смог ходить и присутствовать на церковных службах. Он теперь твёрдо знал: Бог ему помогает; надо вызвать брата Бориса и совместно начать боевые действия.

Киев и окрестности, лето 975 года

Жеривол научился волхвовать от отца, Пересвета, и ходил у него в помощниках-причтах с юных лет. А поскольку у чародеев не было обета безбрачия, он женился на сводной сестре печенежского хана Кирея – Фатиме. Молодые люди полюбили друг друга с первого мгновения, и прекрасная мусульманка подарила супругу семерых детей. Пятеро из них умерли в младенчестве. Оставались двое: девочка Красава, мальчик Милонег. А сама Фатима погибла, оступившись на лестнице в тёмном погребе и сломав себе позвоночник. Милонегу в то время было восемь лет.

От ношения Жеривола и княгини Ольги испортились после её крещения. Он считал, что с христианизацией народа Русь окажется под влиянием Византии и утратит свою самобытность. А поэтому вместе со Свенельдом начал битву за Святослава. И успех им сопутствовал: юный князь поссорился с матерью, отказался принять христианство и женился на дочери Жеривола. Но Красава умерла при загадочных обстоятельствах, Жеривол грешил на властолюбивого зятя, и с тех пор дружба их расстроилась.

А другим огорчением в жизни кудесника был, естественно, Милонег: сын не захотел стать волхвом и ушёл в дружинники к Святославу. Жеривол негодовал, обещал проклясть, но потом смирился. Он в чертах Милонега узнавал красавицу Фатиму. И любовь к пылкой печенежке усмиряла гнев отца, извиняла сына, заставляла потакать прихотям его и фантазиям. А когда ведуну выпало сгубить собственное чадо, выбрав жертвой Перуну, он едва не сошёл с ума: заболел, был на грани смерти. Но наследник выплыл, и тогда родитель впал в другую крайность – суеверного его обожания; страсть к Анастасии и принятие им христианства он воспринимал без тени смущения, только плакал при расставаниях, провожая Савву в дальние походы. От разлуки худел, чувствовал апатию, а при случае помочь дорогому детищу воскресал и буквально наполнялся энергией.

Надо ли описывать, как боролся волхв, чтоб не допустить нападения Люта и Свенельда на Овруч! Он собрал всё своё могущество, всё, что знал из старинных книг и чему отец научил его в юности, и, явившись в белом облачении к Мстише, смог его загипнотизировать, убедить в сглазе и болезни. От испуга, на нервной почве Лют захворал, покрываясь язвами. Сам Свенельд умолял волхва снять заклятие с сына, обещая не ходить на Древлянскую землю. Жеривол смягчился и внушил умирающему Мстиславу, что теперь он поправится. К осени 974 года Лют восстановил хорошее самочувствие, а зимой начал помышлять о захвате владений князя Олега. Ярополк тоже был за это; он хотел отомстить неверной супруге за измену и унижение. Но кудесника все боялись. Вовк по прозвищу Блуд предложил по-тихому удавить жреца, но когда спросили, сможет ли он сам выполнить задуманное, начал мяться и увиливать под разными предлогами. И других охотников тоже не нашлось. Оставалось только одно: подготовить поход тайно от волхва. Лют поехал в Вышгород, начал отдавать распоряжения, собирать дружину и тренировать её в чистом поле. Всю весну он потратил на приготовления к походу.

Но и Жеривол не дремал. Погрузив бабку Тарарырку в состояние провидческого транса, он спросил, что ей мерещится.

– Вижу, батюшка, Ольгин град, – лепетала старуха с закрытыми глазами, – вкруг него – шатры рати Лютовой... И его, проклятущего, на коне верхом... Объезжает своих дружинников, наставляет, как надобно биться супротив Олеговых витязей...

– А когда хотят выступить? – наклонился к ней волшебник, волнуясь.

– Ой, не ведаю, не ведаю чтой-то... Мнится мне, что недолго ждать... Не позднее изка, четвёртого дня, праздника Ярилы...

Жеривол, не мешкая, поспешил к князю во дворец. Ярополк грелся на майском солнышке, сидя на крыльце, а холоп-брадобрей приводил в порядок ногти на его руках – обрезал и подтачивал, действуя маленькой пилочкой с перламутровой ручкой.

– Здравия желаю великому князю, – поклонился кудесник, стоя на последней ступеньке крыльца. – Соблаговоли выслушать меня, бо имею сказать важное зело.

Святославлевич, щурясь от весеннего света, вяло проговорил в ответ:

– Молви, Жериволе.

– Не воюй Овруч, княже.

Тот слегка приподнял чуть опухшие со сна веки, посмотрел в глаза чародею с удивлением – чересчур наигранным и от этого малоправдоподобным:

– Я не понимаю, о чём ты.

– Не криви душой. Понимаешь. Лют готовит дружину, после дня Ярилы хочет двинуться на Древлянскую землю. Отмени поход, не гневи Перуна, нашего заступника. Он велит убивать врагов, но не братьев единокровных.

Ярополк холодно заметил:

– Не о брате моём печёшься, но о сыне своём паршивом, соблазнившем княгиню Анастасию... Что ж, скажу тебе откровенно, волхве: мы обложим Овруч и зашлём к Олегу послов. Коли выдаст неверную жену вместе с Милонегом – города не тронем. Заупрямится – пусть пеняет на себя: всё спалим дотла.

Губы Жеривола гневно изогнулись:

– Я лечил Мстислава при условии, что войны не будет. И Свенельд, и он обещали это.

– Ну а я при чём? – ухмыльнулся князь. – С них тогда и спрос. Я зароков тебе не давал. И не оставлял ни на час своего желания отомстить княгине.

– Как бы не пришлось после пожалеть, – глухо произнёс чародей, весь дрожа от негодования. – Зло предвижу великое, кровь и смерть. Княже, умоляю, одумайся.

– Разговор окончен, – отмахнулся от него Ярополк. – Ты мне надоел. Я весёлым встал, радовался теплу. От тебя только огорчения. Уходи, а не то велю выставить насильно.

Волхв промолчал. Не отвесив положенного поклона, он сошёл с крыльца и направился к выходу из княжьих хором. Чародей решил, что настало время действовать. План созрел ясный и реальный.

Между тем во дворце Свенельда разыгралась иная драма. К воеводе прибежал челядинин-придверочник и с испугом сказал, что пришла Меланья, по прозвищу Найдёна, и хотя ей поведали, как и было наказано: «Мы гостей не принимаем», – начала буянить, говорить, что она не гость и её должны пустить без каких бы то ни было препятствий. «Хорошо, веди, – проворчал хозяин дворца с явным недовольством. – Я приму её в гриднице, но кормить и поить не стану».

Ранней весной Свенельд простудился, несколько недель пролежал пластом, тётка Ратша за ним ходила и поставила на ноги. Но пятидесятисемилетний воин чувствовал себя всё ещё неважно, по ночам потел – так, что простыни становились мокрыми, кашлял и чихал, а в суставах ощущал ломоту и треск. И поэтому не знал, примет ли в походе Люта участие. Он сидел в гриднице и думал о дочке: «Для чего пришла? Станет вымогать деньги и добро? Коли так, почему молчала три года? Собиралась силами?»

А Найдёна молчала потому, что её происхождение отступило на задний план под напором других событий. Главное – она оказалась беременной от покойного брата Паисия. Летом 973 года разрешилась мальчиком. Окрестила его в день Зосимы-пчелятника, так и назвала. А потом возилась с двумя детьми – ненавидела убогого Брыкуна и лелеяла младшего – крепкого, смышлёного. В доме Иоанна все ей помогали, а особенно Фёкла. И никто не сказал Меланье худого слова: здесь христианскую мораль ставили превыше всего; дескать, что ж? – ну, случилось кровосмешение, Лют прогнал, а Зосима родился от Паисия, – значит, на то воля Божья; надо не роптать, а смиренно принимать испытания духа, жить по чести и справедливости.

Тут ещё свалилась напасть на семью Иоанна: Павел, по прозвищу Варяжко, полюбил дочку Люта – Бессону. И она его полюбила тоже. Но когда в дом Свенельдича заслали сватов, Мстиша их прогнал со словами: «Хватит с меня Найдёнки! Не желаю видеть зятем поклоняющегося кресту!» С дочкой была истерика, угрожала броситься со стены на камни, Мстиша рассвирепел и хотел её отлупить, но вмешался Тучко, защитил сестру. А Варяжко, разлучённый с возлюбленной, страшно переживал, похудел и ходил печальный. Он с шестнадцати лет поступил в гриди к Ярополку, нёс охрану его хором, и лишь служба помогла Павлу избежать помешательства: в карауле мысли его развеивались, юноша крепился и порой даже забывал о своём несбывшемся счастье. Тучко находился в Вышгороде с отцом, а когда по делам возвращался в Киев и встречался с другом, предлагал ему: «Хочешь, помогу сестрице с тобой бежать? Дома стерегут её зорко и сурово, но найти способы сумею». А Варяжко отвечал сокрушённо: «А куда направимся? В Овруч – глупо, не сегодня-завтра вы его захватите. В Новгород к Добрыне – примет ли меня, пожелает ли враждовать с Клерконичем? Нет, бежать нелепо. Я не Милонег, у меня решимости меньше». И тогда Тучко посоветовал обратиться к Найдёне. Пусть Меланья сходит к настоящему своему тятеньке – Свенельду – и попросит заступиться за внучку. Павел обещал это предложение обсудить с сестрой...

И Найдёна загорелась тут же. Ей давно хотелось пообщаться со своим новоявленным отцом, завязать дружбу...

Так они и встретились.

Он сидел мрачный и суровый. Светлые глаза – как у волка, злые, острый нос и бескровные щёки; борода недлинная, с сильной проседью; жёлтые костлявые руки и кадык на жилистой жёлтой шее. В общем, старый хищник, забившийся в логово.

А она была симпатична: крутобёдрая, круглолицая, с карими насмешливыми глазами, сочными губами, белой шеей; только пальцы – толстые, короткие – выдавали алчность и своеволие. «Да, похожа на покойную Ольгу; – мысленно отметил Свенельд, – именно такой её привезли из Пскова и отдали за князя Игоря. Было это – страшно подумать! – сорок лет назад!»

Поклонившись, Меланья произнесла:

– Доброго тебе здравия, господин боярин. Слышала – хворал. Лучше ли теперь?

– Слава Роду, лучше. С чем пришла, Найдёна? Коли станешь просить о помощи, дабы я примирил Мстишу и тебя, то напрасно.

– Нет, Свенельде, это дело прошлое. Мы христиане, и у нас также не положено, чтобы брат женился на сестре, а отец на дочери. Бог меня наказал за нечаянный грех – сыном-дурачком...

– Ну, сестра ли ты Мстише – под большим вопросом... – покачал головой варяг.

Жетяцина ответила:

– Что ж, тебе виднее, господин боярин...

Он взмахнул рукой:

– Недосуг мне болтать об этом. Голова болит... Говори, что хочешь, или уходи.

– Бью челом за брата... названого брата – Варяжку. Он и внучка твоя Бессона полюбили друг друга. Тятя слал сватов к Мстиславу Свенельдичу, только Лют их прогнал, и едва не поколотил. А ребятки страдают сильно. Павел сам не свой, ходит, будто тень. И Бессона, я слышала, не намного лучше Окажите милость, господин боярин, поспособствуйте этой свадьбе.

У Свенельда потеплели глаза.

Он спросил:

– Сколько лет Варяжке?

– Справили семнадцать.

– Внучка младше на год... Я как раз недужил и впервые слышу об их любви... Что ж, подумаю. Обещать ничего не буду – ты сама знаешь Мстишу, спорить с ним почти невозможно, но подумаю и попробую что-то сделать... А теперь ступай.

В знак расположения княжий воевода протянул руку. Женщина, склонившись, прикоснулась к ледяной коже. И сказала, пятясь:

– Благодарствую, господин боярин... Больше не хворай...

– Постараюсь... Да и ты не болей, Найдёнка...

«А она мила, – подумал Свенельд, – и вполне тактична: мягко обошла вопрос о родстве... Неужели – дочь? И прямая наследница киевского стола? Есть о чём размыслить...»

«Старый гриб, – думала Меланья, покидая его дворец. – Никуда не денется, будет помогать. Я – законный повод сковырнуть князя. И Свенельд это понимает...»

* * *

...Жеривол тем временем посетил Меньшуту. Девушка жила по-прежнему в отчем доме и на все предложения о замужестве неизменно отвечала отказом. И хотя Вавула Налимыч выговаривал ей сердито: «Ты с ума сошла? Хочешь остаться в девках? И наследников мне не подарить? Хватит выбирать! Кто зашлёт сватов – за того и выдам, понятно?» – но всегда в последний момент смягчатся, не желал настаивать. Впрочем, понять тревогу купца можно было: дочери исполнился двадцать один, а в таком возрасте женщины зачастую имели пятерых-шестерых детей! О Меньшуте уже говорили как о старой деве...

Усадив волхва и попотчевав его свежим пивом, дочь Вавулы Налимыча беспокойно произнесла:

– Чует моё сердце, ты не с добрыми вестями о Милонеге...

Он любовно посмотрел на Меньшуту и провёл ладонью по её руке:

– Жаль, что ты не моя невестка... Добрая, красивая...

Девушка едва не расплакалась, но сумела побороть подступившие к глазам слёзы. Прошептала с дрожью:

– Говори, я слушаю...

– Дело у меня... Я узнал, что Мстислав Свенельдич скоро выступит против Овруча. И хотел бы предупредить Олега. Нужен человек, кто бы незаметно дошёл до столицы Древлянского княжества...

– Я пойду! – вырвалось у Меньшуты сразу.

– Как посмотрит на это сам Вавула Налимыч?

– Тятя в Галиче, закупает соль. Я успею обернуться до его возвращения.

– Не боишься, девонька?

– Семь бед – один ответ. За возможность увидеться с Милонегом я отдам все сокровища на свете.

Он поцеловал её и прижал к груди:

– Бедная моя! Как бы я хотел счастье твоё устроить!

– Ты уже устроил – тем, что посылаешь с поручением в Овруч.

– Разве это счастье! Это горе для всех для нас...

На рассвете следующего дня девушка, одетая в домотканое платье и простой платок, с узелком на палочке за спиной, миновала два подольских квартала – Гончары с Кожемяками, вышла в чисто поле и направилась вдоль Днепра на север. Через лес идти она не хотела – там и звери хищные, и разбойники с острыми ножами, да и просто заблудиться ничего не стоит. Только Вышгород пришлось обогнуть, где стояли шатры Лютовой дружины...

* * *

Мстиша, отпраздновав день Ярилы, снялся с места и в походном порядке двинулся на запад. Путь его пролегал по такому маршруту: Малин – бывший Искоростень – Овруч. Войско у него было небольшое – две с половиной тысячи конников и пеших, но, по сведениям воеводы, у Олега не насчитывалось и этого. Вместе с Лютом ехал сын – Тучко Мстиславлевич, а ударной группой руководил воевода Вовк. По дороге пели песни, балагурили и обменивались шутками – знали, что кампания предстоит весёлая, без особенных трудностей и кровавых битв.

Но лесные дороги – узкие. И дружина растянулась на несколько вёрст: в голове ехал Блуд со своим отрядом, конницу замыкали Лют и Тучко, а за ними уже – пехота, и скрипел колёсами маленький обоз. А когда совершали переправу через Уж, Вовк ушёл далеко вперёд, часть пехоты оставалась на левом берегу, часть была на правом, вдруг из леса выскочили люди – в шлемах и кольчугах, с красными щитами. В стане Люта началось замешательство. Нападавшие и рассчитывали на это: в несколько минут окружили Мстишу, полностью отрезав от его людей.

– Кто вы? Что вам нужно? – крикнул он, обнажая меч.

– Я – Олег, князь земли Древлянской, – выехал вперёд гордый витязь. – Твой вопрос обращаю к тебе же: что вы делаете в моих пределах?

– Мы предупреждали тебя: выдай нам княгиню и Милонега, и войны не будет. Ты отверг это предложение. По велению киевского князя мы пришли выполнить угрозу.

– Но у вас ничего не выйдет. Вы окружены. Двинетесь вперёд – и моя дружина перебьёт всех до одного. Я прошу по-хорошему: дай приказ повернуть назад. С миром отпущу и сопровожу до Малина. А иначе – смерть.

Лют, гарцуя на лошади, гневно произнёс:

– Нет, Клерконичи не сдаются без боя. Если ты не трус, станем биться: ты и я, вдвоём. Кто из нас победит, тот и будет править.

Князь слегка помедлил: он учился военному искусству у Мстислава Свенельдича и прекрасно знал, что противник суровый. Но в глазах дружины проявлять слабость не годилось. И Олег ответил:

– Хорошо, согласен.

Оба спешились. Взяли по щиту и мечу. Стали друг против друга: крепкий и высокий Лют, жилистый и злобный; Святославлевич – хоть и ниже ростом, но проворнее и моложе. Чья возьмёт? И какое качество верх одержит? Поручиться никто не мог...

Лют пошёл в атаку. Он теснил противника, не давая ему опомниться, – меч свистел, рассекая воздух. Если бы не щит, то Олег был бы поражён в первое мгновение. Мстиша наступал. Изрыгая проклятия, он рубил сплеча, и казалось, что его рука устали не знает. Вот удар пришёлся по шлему, и Олег упал, полностью раскрывшись. Злющая улыбка искривила губы Клерконича. Лют сказал:

– Ну, молись, князёк. Быть тебе покойником, – и с размаху вонзил в него меч.

Но Олег успел увернуться – остриё ткнулось в землю – и ударил по ногам Мстислава. Мстиша охнул и сел в траву А Олег вскочил и приставил клинок к голой шее Свенельдича.

– Ну, сдаёшься? – даже в эту минуту князь давал ему шанс не погибнуть.

– Чтоб ты сдох, подлец! – Лют не принял благородства соперника; его душил гнев.

– Видят боги: я не жаждал крови, – и Олег надавил на меч.

Захрипев, Лют свалился мёртвый.

Это было сигналом для остальных: началось побоище. Из Древлянской земли ноги унесли человек четыреста киевлян. Раненого Тучко вынес на себе раненый же Блуд. Киев был напуган случившимся.