Текст книги "За лесными шеломами"

Автор книги: Юрий Качаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– Надо вызволять брата Савву! – взялся за плащ чернец. – Он меня спас от печенегов, и за мной – должок.

– Рябка тебя проводит, – простонал побитый отец Григорий. – К Жериволу ступай. Вместе сообразите, как действовать...

* * *

...В доме Иоанна отмечали именины Фёдора – младшего сына купца-варяга. Именинник сидел во главе стола, на почётном месте, – в красной шёлковой рубашке, гладко причёсанный на пробор. Фёдор был светлее старшего брата Павла – русые волнистые волосы, голубые глаза. «Ангелочек наш», – смеялась Меланья. Рядом с Фёдором находился его отец – мало изменившийся за четыре года, всё такой же благообразный, крепкий. Справа сидел Варяжко, а напротив – Найдёна. Замыкала стол жена Иоанна – Фёкла: маленькая, юркая, чем-то напоминавшая чёрненькую мышку. Прочитав молитву, принялись за трапезу. Иоанн поднял кубок:

– Слава богу, мы сегодня празднуем вместе. Ведь семья – главная опора мужчины. Я счастливый человек – у меня верная жена и красивые дети. Осушить хочу этот пенный кубок, здравицу произнеся в вашу честь. Фёдор, мальчик, не хворай и расти большой, радуя и меня, и маменьку своими успехами. Павел, ты подумай над выбором пути. Скоро тебе пятнадцать. Буду рад, если сделаешься купцом – продолжателем семейного дела. Но последнее слово за гобой. Не хочу неволить. Ежели задумаешь поступи ть на службу к князю – в добрый час!.. Доченька любимая! Пусть твоё семейное счастье будет безгранично; станем вместе молиться за здоровье Брыкуна – Бог ему в помощь!.. Жёнушка моя! Мы с тобой прожили восемнадцать лет. Много было трудностей и печалей, но запомнилось хорошее. Низкий поклон тебе за это!.. Милые мои! Да вселится покой и чистота в ваши души. Счастья вам, любви и всемерной благодати!

Праздник шёл своим чередом. Выпили за здравие Иоанна, за достаток в доме, за спокойствие на Киевской земле. А по просьбе тятеньки именинник спел стишок на греческом языке. В общем, смеха и радости было много. Неожиданно раздался шум в сенях. Распахнулась дверь, и в светёлку залетел разъярённый Лют. От его зловещей физиономии Фёкла ахнула. Иоанн встал из-за стола. А Найдёна сделалась белее, чем скатерть.

– Празднуете, пируете? – заорал Мстислав. – Рады до смерти, что пристроили дочь, несмотря на то, кто она такая?!

Купец спросил в недоумении:

– Что случилось, зяте? Почему ты врываешься в дом, будто неприятель, непонятные речи молвишь, не сказав никому «здрасьте»?

– Обойдётесь! Подлые, поганые. Христианские выродки. Или вы не знали, что Найдёнка – моя сестра?!

Вся семья варяга онемела от ужаса. Фёкла стала отчаянно креститься, муж её выпучил глаза, у Меланьи раскрылся рот.

– Как – сестра? Почему – сестра? – наконец опомнился Иоанн.

– Потому!.. Ублюдки... Мать – княгиня Ольга, а отец – Свенельд, вот почему!

Бедная Найдёна, потрясённая сказанным, потеряла сознание и сползла под стол. Братья кинулись поднимать её. Фёкла продолжала креститься, одурело уставившись в красный угол с иконами.

– Да-а, дела-а... – произнёс купец. – Не поклёп ли это?

– Можешь сам спросить у любимого попика Григория!.. В общем, так: нам совместно больше с ней не жить. Барахло Найдёнкино принесут завтра поутру. И уродца вашего – Брыкуна – вместе с ним. Мне чужого добра не надобно. И не вздумайте затеивать свод – раздавлю, как поганых вшей. Любопытным же говорить: разлюбились, мол, и рассорились, не желают друг дружку видеть. Слышите, мальцы? – обратился он к Фёдору и Павлу. – Если трепанётесь – убью! – И Свенельдич вышел, хлопнув дверью.

Наконец Меланья очнулась, выпила воды, посмотрела здраво.

– Как ты, душенька? – спросил Иоанн.

– Отпустило вроде бы... Лют ушёл?

– Да, сказал, что тебя бросает... Завтра принесут Брыкуна. И твои пожитки.

– Ну и ладно. Мстиша мне давно надоел. – Посидела, подумала и отрезала: – А вообще пусть не задаётся. Коль я дочка княгини Ольги, стало быть, знатнее его. Управлять могу вместо Ярополка!

– Господи, о чём ты? – изумился купец.

– Не волнуйся, тятенька. Я ещё на киевский стол не села. Но уж коли сяду, не обижу вас, моих благодетелей! – и в её улыбке Иоанн действительно разглядел абсолютное сходство с бабушкой Владимира...

* * *

...Жеривол взял фонарь со свечой внутри, а Паисию дал ремень с ножнами и мечом. Но предупредил:

– Это на крайний случай. Если мирно не удастся пройти.

Вышли на крыльцо. Из других дверей выглянула Меньшута. Догадавшись о целях мужчин, стала умолять:

– Дяденьки, возьмите меня с собой. Не могу в четырёх стенах сидеть и томиться.

Но кудесник сказал решительно:

– Не проси, не надо. Что могла, ты уже проделала: поведала нам о случившемся. Остальное – дело мужчин.

Девушка захлюпала носом:

– Вы вдвоём не сдюжите...

– От тебя тоже проку мало.

– Ладно, до ворот провожу хотя бы.

Во дворе к ним примчался добродушный Полкан. Стал визжать и прыгать.

– Тоже хочет с вами, – усмехнулась Меньшута.

– Чтобы лаем разбудить всю охрану? Нет уж, не возьмём, – отрицательно взмахнул рукой Жеривол.

Вышли за ворота. Тёмная промозглая ночь обнимала Киев. Лужи, стянутые неокрепшим ледком, жалобно хрустели, будто новый пергамент.

Пёс Полкан продолжал скулить. Он царапал ворота лапами, словно говорил: «Ну пусти же, пусти, этим людям без меня будет очень трудно».

– Так и быть, – вздохнула Меньшута. – Чай, не помешаешь... – и открыла дверку.

Радостно вильнув клочковатым хвостом, пёс выскочил на улицу. Девушка закрыла засов и направилась к дому.

Жеривол и Паисий обогнули детинец.

– Мы куда? – произнёс болгарин по-гречески.

– Для начала – налево, – буркнул волхв.

За детинцем начинался так называемый городок Кия – самая старая часть укрепления, в том числе и капище. Многолюдные праздники проходили на Лысой горе, за городом; здесь же стояла небольшая постройка: круглая, типа современной ротонды, с отверстием в крыше; в эту дырку поднимался дым от жертвенного костра; зажигали его по праздникам – 26 декабря, в день бога Рода, 1 марта, на славянский Новый год, и 24 сентября, в «именины овина», в честь Сварожича. В остальное время капище было закрыто и входить в него разрешалось только Жериволу.

Волхв чиркнул кресалом и зажёг свечу в фонаре. Вынул ключ – длинный, с хитроумной бородкой, осветил замок на двери святилища и открыл его, повернув головку ключа три раза. Вместе с чернецом отворили дверь. Петли взвизгнули. Брат Паисий, меленько крестясь, поспешил вослед за кудесником.

В капище было сыро. От огня свечи инок разглядел круглый жертвенник из камня, справа и слева – две ниши, в каждой – идол. Жеривол сказал:

– Первый – Род, а второй – Сварожич, сын Сварога, бога неба... Да простят меня всевышние, что вторгаюсь в полночный час в их обитель с мирскими целями. Бо святое действо творю: сына спасаю от погибели... – И взглянул на брата Паисия: – Помоги сдвинуть жертвенник.

Камень был тяжёлый, весь покрытый копотью. Медленно, со скрипом отъехал. В нос ударил застоявшийся воздух и запах прели: брат Паисий увидел в земле яму. Он провёл рукой по щеке и оставил на коже чёрный сажный след.

Жеривол осветил ступеньки и спустился первым. Вскоре они уже продвигались по довольно узкому подземному коридору, сплошь поросшему мерзкой плесенью. Здесь дышалось трудно. Пот по лицу катился градом. Шли, казалось бы, бесконечно долго, и монах с замиранием сердца думал, что одно неловкое движение – потолок подземного хода рухнет и завалит их заживо.

В это время Полкан, пробежав по следам вдоль стены детинца, оказался у капища. Помогая себе лапой, мордой приоткрыл плохо затворенную дверь, юркнул внутрь и, обнюхав жертвенник, устремился вниз.

Жеривол осветил новые ступеньки. Произнёс:

– Выход в княжьи хоромы, близ медуши и прочих складов. Рядом – стража. Надо незаметно пройти у кузни. Там воротца острога, за которыми – узилище. Ясно?

– Ясно.

Уперевшись в потолок спинами и плечами, яростно пыхтя и пружинясь, сдвинули второй камень. От притока свежего воздуха сделалось полегче. Жеривол загасил свечу. Выбрались на землю и, стараясь ступать беззвучно, устремились в сторону узилища – части детинца, отгороженной крепкими столбами, заострёнными сверху; тут и содержались в ямах преступники.

Вслед за Жериволом и иноком выскочил на воздух Пачкан. Лапы его семенили неслышно. Только ноздри фильтровали важные и неважные запахи, а кудлатый хвост вытянулся в струнку – как у гончих псов, идущих по следу.

У ворот острога горела свеча в фонаре и ходил часовой с угрожающей секирой на длинном копье. Жеривол вытащил мешок, всыпал в него что-то из коробочки, извлечённой откуда-то из-под балахона, и слегка встряхнул. А когда страж ворот, развернувшись на загнутых кверху носках, оказался к нему спиной, быстро набросил мешок ему на голову. И зажал горловину, предоставив охраннику возможность надышаться снадобьем из коробочки. Вскоре дружинник отключился и осел на землю. Брат Паисий потянул ворот за кольцо и хотел зайти внутрь, как столкнулся нос к носу со вторым охранником, покидавшим территорию узилища. Несколько мгновений оба разглядывали друг друга в недоумении. Но чернец нашёлся быстрее и, зажав дружиннику рот, чтобы тот не пикнул, саданул его по голове мощным кулаком. Парень обмяк и затих в его объятиях. Жеривол и Паисий аккуратно сложили стражников рядышком и прошли за ограду. Прошмыгнул туда и Полкан.

– Фу ты, леший! – прошептал кудесник, вздрогнув при появлении пса. – Брысь отсюда! Кто тебя пустил?

Но собака побежала вперёд, тщательно обнюхивая каменные плиты, прикрывавшие спуски в ямы. Миновала одну, вторую. Неожиданно замерла около четвёртой. Фыркнула, поскребла землю лапой, обратила морду к мужчинам и негромко тявкнула.

– Кажется, нашли... – сказал Жеривол. – Ай да пёсик! Если это яма, где сидит Милонег, я тебя кормить буду за своим столом!

Навалились на камень, в несколько приёмов сдвинули его с отверстая. И закашлялись от запаха нечистот. Чародей запалил свечу в фонаре, лёг, наклонился в яму. И увидел сына: тот сидел на корточках у стены, положив голову на согнугые колени.

– Милонежка, милый... – произнёс отец.

Савва поднял голову:

– Тятя, тятенька... Господи, свершилось!..

Вытащить его на поверхность было уже нетрудно. Он упал в объятия Жеривола, целовал его и плакал. Стиснул руку монаху:

– Брат, благодарю!

Обратил внимание на собаку:

– И Полканчик с вами?

– Если бы не он, мы б не знали, как тебя найти.

Милонег погладил шавку, та его лизнула. Вдруг раздался крик:

– Караул! Измена!

Замелькали огни, и в ворота острога начали наваливаться дружинники. Что ж, пришлось не милосердничать и сражаться по-настоящему, не на жизнь, а на смерть. Впереди крушил мечом неприятеля брат Паисий. Вслед за ним наступали отец и сын, вместо кистеней зажав в кулаках небольшие камни. Лепту свою вносил и Полкан: он бросался на нападавших, в клочья драл порты и кафтаны. А когда Милонег вооружился кем-то оброненной секирой, перевес на их стороне оказался полный. На земле остались лежать семь трупов. Два охранника убежали. Два стонали, не в силах пошевелиться.

– Быстро! Вниз! – крикнул Жеривол. – Эти позовут подмогу. Надо проскочить!..

И они устремились назад к подземному ходу...

* * *

...Утром Суламифь вышла из детинца и направилась к Подольским воротам, чтобы, по велению Настеньки, обратить в деньги драгоценности и купить на них лошадь и возок. Доски мостовой были мокрыми от растаявшего снега. Город просыпался: потащились подводы, разложили товары на лавках купцы, со своим инструментом шли по улице плотники... Вдруг хазарка услышала за спиной:

– Суламифь, ты ли это?

Обернулась и увидела дочь Вавулы Налимыча.

– Вот удача так удача, – подошла к ней Меньшута вплотную. – Я иду и думаю, как тебя найти, – глядь, а ты сама шествуешь по улице. У меня к тебе дело.

У служанки отлегло от сердца: девушка с Подола вряд ли представляла опасность для их предприятия.

– Не хочу толковать при всех, – сморщилась юница и взяла хазарку под локоток. – Вот сюда свернём... Прочь от посторонних ушей...

Наконец, остановившись у какого-то глухого забора и взглянув по сторонам – нет ли кого поблизости, – девушка сказала:

– Побожись, что не выдашь меня Люту с Ярополком... Э-э, да ты иудейка, всё одно можешь обмануть... Поклянись хотя бы: «Лопни мои глаза, коли я продам!» Говори.

– Лопни мои глаза... – неуверенно повторила та. – Коли... продавать...

– Верю, верю. В общем, слушай. Этой ночью Милонег сбежал из узилища...

Суламифь вскрикнула от радости, но Меньшута цыкнула сердито:

– Тихо! Что орёшь? Разговор секретный... Значит, он укрыт сейчас в потаённом месте. Будет там до вечера. А как солнце сядет, станет ждать княгиню за городом, возле княжьей купальни на Днепре. Сможет – пусть приходит. Коли нет – Милонег уедет один. Поняла? Передашь Анастасии?

– Да, да, поняла, передашь, конечно...

– Ну ступай тогда. И учти: Милонега охраняют друзья. Коли вместо княгини явится к купальне Блуд или Лют с дружиной – им несдобровать.

– Нет, нет, передашь только госпоже... – И хазарка, по-утиному переваливаясь в тулупе, заспешила обратно в сторону детинца.

А Меньшута прикусила губу и подумала, чуть не плача: «Дура я набитая, бестолочь окаянная, голова садовая... На моём месте другая извела бы соперницу, разлучила их, каверзы настроила... Ну а я... своими руками... отдаю любимого... Матерь Берегиня, что за участь моя такая?! – Глубоко втянув воздух и прикрыв глаза, как бы вдавливая накатившие слёзы в себя обратно, девушка закончила мысленную тираду: – Ничего, может, обойдётся. Говорили, что княгиня болеет. Во дворце охрана... Вероятно, сил у неё не хватит... Или стража её не пустит... князь прищучит... Мало ли что бывает на свете!.. Лишь бы не пришла! Это будет счастье!..»

...А Свенельд и Лют, обнаружив пропажу узника, поставили на ноги всю дружину. Обыскали дом Жеривола и дом Григория, рыскали по дворам и улицам, прочесали постройки вдоль ручьёв Юрковица и Клов. Но безрезультатно! Мстиша усилил караулы на всех городских воротах, а из конников сформировал патрульные группы – по двое, по трое – объезжать городские концы. На дорогах в сторону Овруча, Пинска, Переяславля, Чернигова боевые отряды расположил. Зло заметил отцу: «Мышка в мышеловке. Буду я не я, коли не сверну ему шею». А Свенельд посмотрел на него задумчиво: «Это проба сил... Схватишь Милонега – значит, Киев наш... – А потом добавил: – Не забудь приглядывать за княгиней. Жериволов сын сделает попытку с ней снестись – помяни моё слово. И тем самым себя раскроет...» – «Верно! – восхитился Мстислав. – Про неё-то я сразу и не подумал. Ну конечно, Анастасия! Станет той приманкой, на которую клюнет рыбка!..»

...Потаённым же местом, где скрывался молодой человек, была купальня. Вытащив Савву из узилища, ещё затемно посадили беглеца в бочку из-под вина и с восходом солнца провезли через боковые Кузнецкие ворота, где стояла менее суровая охрана. Правил лошадью брат Паисий, сзади на телеге, возле бочек, находились два причты, подручных волхва, – Ёрш и Немчин. Спрятав Милонега и болгарского инока за дверями купальни, оба начинающих чародея продали бочки на Подоле, а на вырученные деньги накупили сена – чуть ли не целый стог. Навалили его на телегу, укрепили сверху палкой и двумя длинными верёвками, пообедали у знакомой старушки (та всё спрашивала: что везёте да куда путь держите, и пришлось ей наврать с три короба), а под вечер возвратились на берег. Можно было ехать, закопав Милонега в сено, но влюблённый медлил, ждал прихода княгини.

– Бесполезно, Савва, – урезонивал его брат Паисий, говоря по-гречески. – Сам подумай: как она пройдёт? Все окрестности кишат княжеской дружиной. А тем более не известно, удалось ли Меньшуте передать ей о месте встречи.

– Понимаю, да, – соглашался юноша. – Ну, ещё подождём немного. Пять мгновений погоды не делают...

– На счету каждый миг, – возражал ему Ёрш. – Нам придётся ехать не по дороге, а по берегу, делать крюк, и в кромешной тьме это очень сложно.

– Мы должны выбраться к Ирпени до восхода солнца, – вторил ему Немчин. – А с рассветом пересядем на лодку – и тогда поминай как нас звали! Вверх по Днепру – до Припяти, по Ужу и по Норину – поплывём до Овруча...

– Верно, верно, – отвечал Милонег. – Погодим чуточек – и всё...

Минуло ещё полчаса, но княгини не было. Сумерки сгущались. Время поджимало. Молодой человек с горечью сказал:

– Ладно, поспешим.

Он устроился в сене, а помощники Жеривола – спереди и сзади телега: Ёрш на передке как возничий и Немчин на задке в качестве охранника. Брат Паисий не поехал, остался в Киеве.

– Ну, благослови вас Господь, – произнёс монах. – С Богом. Трогай!

Ёрш стегнул коня... И телега, поскрипывая колёсами, растворилась в вечернем мареве.

Вдруг Паисий услышал частое дыхание. С юга, со стороны Киева, выплыла фигура – тонкая, девичья, – раздались шаги, и к нему приблизилась молодая женщина – с бледным иконописным лицом, чёрными большими глазами.

– Ты княгиня?! – поразился чернец, спрашивая по-гречески.

– Да... они уехали?..

– Я попробую их догнать. Жди нас тут, – и Паисий бросился за исчезнувшей в темноте подводой.

Он догнал телегу через пару минут. Бухнул, задыхаясь:

– Стойте!.. Она пришла!..

Милонег вынырнул из сена и, не слушая никого, устремился назад, к купальне. Он не чувствовал под собой земли. В самом деле! Глина берега не касалась его подошв. Юноша летел, словно подхваченный яростным воздушным потоком, – может быть, Стрибог нёс его на крыльях, может быть, архангел Гавриил – переносчик благих вестей?.. Ближе, ближе – вот они уже в нескольких вершках друг от друга – руки протянуты навстречу – пальцы соприкоснулись! – плечи, губы, мокрые от слёз щёки – всё слилось в поцелуе...

– Девочка моя... любимая... ты сумела вырваться...

– Да, пришлось усыпить охрану... Суламифь легла на одр вместо меня...

– Как я счастлив!..

И они застыли в благостном объятии...

– Торопитесь, милые, – деликатно покашлял в кулак брат Паисий.

Молодые люди повиновались.

В это время раздался конский топот. За деревьями замелькали факелы. Пятеро дружинников на конях выехали к купальне. С княжьим воеводой Вовком впереди. Он спросил монаха:

– Кто ты есть?

– Человек, – отвечал Паисий с болгарским акцентом.

– Он живёт в доме у Григория, – вспомнил кто-то. – Странник, который прибыл с христианскими книгами.

– С Милонегом, да? – догадался Блуд. – Где скрываешь вора? Тут, в купальне?

– Не, то неправда...

– Живо осмотреть!

Два дружинника спешились и ворвались в сруб. Выскочили вскоре обратно:

– Пусто, никого...

– Говори, подлец! – крикнул Вовк, обнажая меч. – Жериволов сын в какой стороне?

– Я не ведать, не... – лепетал Паисий. – Пощадить... не губить меня...

– Ах ты негодяй! – воевода взмахнул мечом, и чернец, обливаясь кровью, повалился наземь.

А дружинники устремились за беглецами.

– Вот они! Держи!..

Завернув повозку, окружили телегу.

– А, Немчин и Ёрш... Чтой-то вы надумали по ночам ездить с сеном? Али прячете в нём кого?

– Да кого можем прятать, господин княжий воевода?

– Вот и я думаю: кого? Мы сейчас посмотрим...

Только Ёрш их опередил: бросил нож в одного из дружинников, а другого огрел бичом. Не отстал и Немчин: выхваченной палкой выбил из седла третьего вояку. Но четвёртый бросил в сено факел. Влажный стог нехотя занялся в верхней части.

– Милонег, горишь! – заорал Немчин.

– Так! Ата! – закричал Блуд и внезапно замер. – Ба! Да с ним княгиня!

Этой секунды замешательства было достаточно, чтобы Ёрш оглушил сына Претича. Савва, оттащив Настеньку от пламени, ринулся на помощь. Вскоре все противники были связаны: двое успокоились навсегда, трое – в том числе и Вовк – лежали на земле без чувств.

– Лошадь! Стой! – заметался Ёрш.

С полыхающим возом сена бедная кобыла поскакала вдоль берега. Ёрш вскочил на коня одного из дружинников и погнался следом.

Милонег обнял свою любимую. Та прижалась к нему всем телом, как напуганное дитя.

– Ты дрожишь? Мы скоро поедем...

– Я с тех пор, как горела в церкви, видеть не могу открытый огонь...

Ёрш вернулся один. Сообщил понуро:

– С кручи сорвалась. Думаю, что – насмерть...

– Да-а, история... Что ж, придётся ехать верхом, – заключил Жериволов сын. – Вы по одному, мы вдвоём.

– Как тогда, – улыбнулась гречанка. – Помнишь, ты меня увёз из монастыря Святой Августины?

– Ну ещё бы! Сладкое мгновение моей жизни...

Наконец отловили третьего скакуна (остальные разбежались неизвестно куда), сели, устремились вдоль берега... Чёрные ночные деревья проплывали мимо. Где-то в темноте, под обрывом, тек невидимый Днепр... Савва сжал Настенькину талию, наклонился к ушку, ласково сказал:

– Уж не сон ли это? Ты – со мной, моя...

– Я сама не верю... Бог меня провёл мимо часовых – только Бог!.. Коль удастся вырваться – больше не расстанемся!

– Никогда, любимая, больше никогда!..

Горемычные вы мои! Оба не представляли, сколько бед и волнений предстояло им ещё испытать в дальнейшем!.. А пока они двигались на север. Впереди лежал Овруч...

* * *

...Надо ли описывать, как сердился Лют, выслушав рассказ раненого Вовка? Угрожал сгноить, разорвать на части, четвертовать... Но фактически жизнью поплатились семеро: брат Паисий, пятеро дружинников, охранявших Настеньку во дворце, и несчастная Суламифь. Инока нашли в луже крови около купальни: у него была отрублена левая рука, но монах не умер, даже узнавал многих окружающих. Ярополк присудил всем виновным смертную казнь... Вовка разжаловали в сотские. Жеривола хотели выпороть публично, но потом, пощадив его возраст и оценив общественный статус, подвергать наказанию не стали. Правда, с тех пор не здоровались с ним и за княжий стол больше отобедать не приглашали... Да! Ещё одно существо пострадало от происшедшего. В приступе безумного гнева Ярополк ворвался в Настенькину одрину и свернул шею чижику. А затем свалился, будто бы подкошенный, и забился на полу в бешеном припадке.

По-иному прослезилась Меньшута – тихо, горько, умоляя Ладу пощадить её, остудить привязанность к Милонегу. Только всё напрасно: коль написано тебе на роду кого-то любить, то никто изменить твою судьбу не сумеет – ни Перун, ни Лада, ни даже Род.