Текст книги "Защита звездного престола.Дилогия"

Автор книги: Юрий Иванович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

   Понятное дело, что мы поклялись отомстить за своего друга, как только представится первая возможность. Увы! Нам тогда так тяжко пришлось, что до сих пор поражаемся: каким чудом сами выжили. Но зато именно в тот тяжкий период мы тоже со своей стороны накрыли огромную сеть моусовской агентуры, которая раскинула свою паутину на Оилтоне. А захватив в плен одну очень коварную даму, которую называли Горгона, мы выяснили много интересного и о печальной кончине наших агентов. Эта самая Горгона как раз и участвовала в раскрытии и ликвидации именно наших товарищей, которые работали непосредственно с Романом и Магдаленой Бровер. Но! Именно она, а потом и её подельники в один голос утверждали, что резидента, под именем которых работали друзья, так и не были ни найдены, ни арестованы. То есть пропали куда-то бесследно, словно в воду канули.

   И у нас появилась надежда, что ушлый и пройдошный Заяц придумал нечто такое, что помогло ему с женой спрятаться так глубоко и конспиративно, что его ни моусовцы отыскать не могут, ни с нами на контакт выйти не получается. Да вдобавок и выбраться оттуда у парочки никак не получается.

   Время нас конечно не щадило. Причём не в смысле седины на висках, или дополнительными наростами на сломанных костях, а именно своей острой нехваткой. Ну никак у нас не получалось несколько месяцев заняться этим вопросом. Вначале свои шкуры спасали, потом порядок внутри империи наводили с должным усердием. Но как только вздохнули с некоторой (так и хочется скорбно уточнить это слово "некоторой"!) свободой, как дал распоряжение начать работать в этом направлении нашему лучшему аналитику. Ну и при современных своих возможностях, когда у него в подчинении имелась жуть какая огромная мощь всего аналитического аппарата Оилтона, Алоис развернулся в полной мере. Из, казалось бы кучи совершенно разобщённых, и никак не связанных между собой фактов, он по крупицам собрал некую мозаику своего предположения, и выдвинул единственно возможный вариант событий.

   По нему получалось, что всего за несколько дней до провала всей нашей агентурной сети, Роман как-то догадался, а может и аналитически высчитал предстоящий крах и близкую гибель. А так как банально бежать из того места дислокации у него с женой не имелось малейшей возможности, он быстро, решительно и что важней всего радикально сменил внешнюю окраску своей деятельности. И сделав несложные манипуляции с документами, и чуток подправив свою внешность, стал одним из местных преступников, которые как раз в те дни устроили кровавые разборки между собой. Кстати диктатура Моуса и с негативными элементами подобного толка в своем королевстве боролась весьма эффективно. Припрятавшиеся остатки банд были арестованы, сопротивление жестоко подавлено, а тех, кто выжил в кровавой мясорубке бандитских разборок и следственной волокиты, быстро и безжалостно отправили на каторгу. Причём на одну из самых знаменитых и тяжких, где еле выживающие каторжане не имели малейшей возможности к побегу.

   То есть, если наш друг Роман и хохотушка Магдалена каким-то образом спаслись, то сейчас они влачат жалкое существование. И сами вырваться со страшной каторги никак не в силах, и весточку как раз оттуда тоже передать невозможно. А кто им может помочь? Правильно, только мы! И только нелегальным способом. Потому что намечавшееся, и довольно справедливое возмездие моусовскому режиму, которое готовилось весьма интенсивно в последние месяцы, опять пришлось отложить на неопределённое время.

   И не по нашей вине! А по вине всё той же Доставки, которая со странной настойчивостью поддерживая узурпатора на троне, раздула при этом настолько жуткий вой на всю Галактику в защиту своей марионетки, что наш космический флот был вынужден оттянуться на свои стратегические рубежи и внешнекосмические базы до выяснения обстоятельств.

   Конечно, существовали и иные рычаги давления на Пиклию. Хотя бы те же финансовые, к примеру. Хлынувшие на империю реки галакто, при появлении на ранках стахокапусов, могли помочь нам свергнуть любые неугодные Оилтону режимы возле наших границ без единственного выстрела. Вся беда таких надёжных методов заключалась в одном: страшная медлительность!

   Вот потому и было мною решено, а Гарольдом горячо одобрено собрать срочно команду, разработать должные планы, и в самое ближайшее время, тайно прошерстить нужную нам каторгу. А уж такое дело для нас казалось вполне выполнимым. Оставалось только всем незаметно и разными дорогами покинуть Оилтон, а потом точно так же по одному собраться уже в нужном месте королевства Пиклия.

   Как раз на мальчишнике я и раздал каждому из друзей, его долю предстоящих действий. А что? И тайну сохранили, и гульнули превосходно! Думаю, если Роман Бровер если и узнает о нашем веселье, то одни сутки опоздания нам простит. Он такой...

   Лишь бы сам продержался и Магдалену сохранил...

ГЛАВА ПЯТАЯ

   30602 год, королевство Пиклия, планета Элиза, системы Красных Гребней.

   Тупая, однотонная работа.

   День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, втекающие в мрачные, без просвета надежды годы.

   Тонкое зубило, под осторожными ударами молотка, откалывает кусочки спекшегося и спрессованного тысячелетиями песчаника. Главное, не отколоть слишком большой кусок, тем самым нарушив целостность возможно находящегося в пласте палеппи. Но даже когда в свете нашлёмного фонаря мелькнёт краешек этого природного чуда, ещё не факт, что удастся добыть уникальную ракушку без повреждения. Одно неосторожное или неправильное движение, и единый в своей целостности волнистый корпус природной драгоценности будет нарушен. Тонкий поверхностный слой палеппи пропустит воздух на внутренние ткани, и начинается необратимое разрушение. После этого ракушку уже не спасти.

   Но, даже вынув палеппи из спекшегося плена, ещё не факт что удастся её довести до сдаточного совершенства. Вначале надо пинцетом удалить все крупные, налипшие песчинки. Потом промыть трофей в нескольких растворах. Затем подержать ровно три минуты в цементирующем отвердителе и как можно быстрей на две минуты засунуть в камеру с жидким фтором. Тут даже малейшая ошибка в две секунды сказывается. Объект может либо покрыться сетью мелких трещин, либо потерять насыщенный, так высоко ценимый перламутровый цвет. Но если всё проходит с выдерживанием временных параметров, то напоследок ракушку на несколько часов оставляют в фиксирующем растворе. Это уже проще всего.

   И в итоге получается ювелирное изделие, сравнимое по себестоимости с ценнейшими минералами, и которое после соответствующих украшений, огранки и компоновки с себе подобными покупают во всей Галактике за немалые деньги. Продажа палеппи – это одна из весьма прибыльных ветвей экспорта королевства Пиклия и работы по добыче этих ценнейших ископаемых ведутся только с двумя выходными в месяц круглый год.

   История возникновения...

   Как вообще природа создала такое чудо? Большого труда догадаться исследователям не составило. Вулканические острова и песчаные пляжи вокруг них. Весьма питательные моллюски, которые обитают в неглубоких заливах, и служат пищей для океанских рыбок, называемых утконосами. Рыбки выедают моллюсков своими изогнутыми клювами, красочные ракушки падают на песок. За год, два, их заносит слоем песка. Время от времени вулкан извергается, и льющаяся в море лава, пропекает песок с ракушками до нужной температуры. И опять наносится следующий слой песка, и опять утконосы поедали аппетитных моллюсков. Через тысячелетия эти слоёные пироги песка, лавы и ракушек просели вниз на несколько километров и там добавочно подверглись длительному воздействию давления и горячих вулканических температур. А ещё через десяток миллионов лет, какие-то ретивые геологи-исследователи добрались до глубин в толще океанов, и достали на поверхность природное чудо, которое кто-то назвал по имени своей дочери Палеппи.

   Чудо быстро разрушилось, но состав был определён: нечто весьма похожее на натуральный жемчуг, но с прозрачными свойствами и с яркой перламутровой насыщенностью внутри. Тогда же быстро определили, что требуется сделать с палеппи, чтобы они сохранили все свои прелестные свойства и стали транспортабельны в виде украшений.

   И пошла добыча...

   А вот с добычей, особенно в производственных количествах, сразу возникли большие сложности. Со временем шахты в должных местах, сделали и на суше, что позволило не использовать дорогостоящие подводные купола на большой глубине. Но и в недрах оказалось несладко. Давление сказывалось, повышенная температура раздражала, частые смены рабочих в течении суток страшно поднимали себестоимость добычи, и непрерывное мотание клетей вверх-вниз приводило к неоправданным жертвам.

   По причине повышенного давления и температуры, нельзя было и поднимать породу на поверхность большими пластами, что несомненно, могло бы решительно сказаться на резком увеличении добычи. Ракушки опять-таки трескались и разрушались, если не проходили внизу полного процесса своей очистки и окончательного затвердения. Вот потому и приходилось старателям корячиться только внизу, на глубинах.

   Правда со временем выяснилось, что если пожить внизу больше месяца, то организм человека проходит странную трансформацию, как бы начинает привыкать к условиям жизни на глубине. Большинство работников переставало пользоваться защитными скафандрами с усиливающим экзоскелетом, у них улучшалось зрение, становилась для них привычной жара и условия существования делались, чуть ли не комфортными. Наверное по этим признакам в определённый период, стало бытовать мнение о некоей пользе пребывания внизу и разнеслись непроверенные слухи об излечении некоторых болезней у шахтёров. Не у всех, конечно, а у тех, кто соглашался оставаться внизу на месяц и более.

   Понятное дело, народ уловку работодателей раскусил, и ни в какие лечебные свойства глубинных шахт не поверил. Да и клаустрофобию никто не отменял!! Какой дурак согласится торчать на глубинах долги месяцы? Станешь богатым, зато превратишься в пускающего слюни дебила? Желающие подобного обогащения путём умопомешательства, перевелись быстро.

   Тогда правящий в то время король, забрав должный материк под власть короны, переименовал вольные прииски палеппи в тюрьму строгого режима, а точнее говоря в принудительную каторгу, и стал засылать в шахты разгильдяев, преступников, да противников своего правления. Вот с тех пор и пошло, что прибыльная статья экспорта Пиклии держится на подневольном труде уголовного сброда и политических противников. Над ними внизу стояли мастера, они же оценщики сдаваемых ценностей да регистраторы рабочего времени. Ну и довольно малое количество надсмотрщиков, жёстко следящих, чтобы уголовники не перебили друг друга и не вздумали эксплуатировать один другого с позиции силы. Мастерам и надсмотрщикам, которых меняли раз в две недели, помогали боевые роботы и настроенные должным образом камеры наблюдения. За всю трехсотлетнюю историю каторги, с неё ни разу не сбежал, ни один узник.

   Кстати, попытки заменить людей роботами, предпринимались не раз и не два. Но какую только уникальную, точнейшую технику не опускали вниз, и не пытались откалибровать окончательно на месте, ничего с этой затеи не получалось. Использовать людей оказалось и продуктивнее и несравнимо дешевле.

   Именно поэтому каторга на планете не просто выживала во все времена и считалась хорошо себя окупающей, а медленно и неуклонно разрасталась. Хорошо ещё, что геологами были определены окончательные запасы залежей палеппи. По их расчётам добыча могла продлиться ещё тридцать, максимум пятьдесят лет, если не отыщется новое "слоеное поле". Именно поэтому разрастание тюремно-исправительного объекта не форсировалось, и никто, даже нынешний узурпатор трона Моус Пелдорно, не настаивал на резкой добыче перламутровых украшений.

   Так что тем, кто попал на природный прииск с пожизненным сроком, переезд на новое место не светил. Как ни улучшалось здоровье внизу, как ни привыкал организм к запредельному существованию на глубинах, всё равно всплывал моральный фактор и люди, получившие пожизненные сроки, угасали, прожив максимум двадцать, двадцать пять лет. Имеются в виду те преступники, которые получали пожизненные сроки. Последний рекорд был установлен совсем недавно: некий знаменитый вор прожил на Донышке, как сами называли свою юдоль скорби заключённые, двадцать семь с половиной лет. Огромный срок! Причем, по мнению большинства, такой временной отрезок лишний раз подтверждал, что неоспоримый факт, что семейные пары вытягивают намного дольше.

   Это уже давно заметили и содержатели каторги. Поэтому процентное соотношение женщин и мужчин всегда поддерживался как шестьдесят к сорока. Вдобавок женщины лучше чувствовали с годами породу, и именно они чаще всего работали с молотками зубилами на окончательно стадии выемки ценности из породы. Тонкая, филигранная работа! Создание семей, как и наличие имеющихся – только приветствовалось. Хотя и проживание в ранге холостяка никто не запрещал. Или, к примеру, жить сразу с двумя жёнами не возбранялось.

   Причём не всегда, так называемая семейная ячейка образовывалась на тяге представителей разных полов к сексуальной близости. Порой между ними была только чисто платоническая дружба, чувство взаимоуважения, и некое родство душ, позволяющее им делить вместе все тяготы здешнего существования.

   Большинство же заключённых попадали сюда с определёнными сроками каторги. И если такие счастливчики доживали до конца своего срока и отправлялись на поверхность, это считалось настоящим праздником и добавляло остальным проблески житейского оптимизма. Ещё чаще в истории упоминались случаи, когда на поверхность поднимали невинно осуждённых, дела которых были пересмотрены, апелляции признаны основательными, и невиновного освобождали от каторжного труда. Были и такие случаи, когда после апелляции со стороны начальника каторги дело лучших добытчиков пересматривалось и срок тяжкого исправительного труда сокращали. Такое случалось даже чаще, чем само наступало благополучное окончание срока, но верили в подобную счастливую звезду для себя, все без исключения. И рвались к трудовым рекордам изо всех сил.

   Все, кроме двух каторжан. Один – это парень, высокий, худощавый, и на первый взгляд вроде как нескладный, неловкий и рассеянный. И вторая – это его родственница, этакая ловкая, неунывающая женщина и блестящими от задора и оптимизма глазами. Имена они имели вполне обычные, как для подданных пиклийской короны: Си Га Лун и Ве Да Лисса.

   Мало того, в первые месяцы своего становления на Донышке, эта странная парочка всеми силами скрывала свои опасения, что вдруг за ними явится надсмотрщик, в сопровождении боевого робота и скомандует:

   – С вещами, на выход! За вами послана клеть!

   Это означало бы, что поспешный и не совсем чистый обман с документами вскрыт, и судьи загорелись желанием выяснить, кто это вдруг так настойчиво скрывается под именами весьма и весьма нехороших уголовных элементов. Потому что под именами выживших при разборках уголовников, скрывались резиденты оилтонской разведки Роман и Магдалена Броверы.

   А тот факт, что Си Га Лун и Ве Да Лисса чего-то опасались, опытный бы аналитик высмотрел в нескольких мелких деталях и в линии поведения. Парочка ни разу не пожаловалась на свою долю, не проклинала жестоких судей и только в случае крайней необходимости, что-то там вякала насчёт своей прошлой жизни. Они сразу стали довольно вежливо, с уважением относиться к мастерам и надзирателям; ровно и без эмоций к коллегам; и без огонька – к своему каторжному труду. А почему без огонька? Да потому что передовики, пахавшие всё свободное время, выделялись, фиксировались мастерами в первую очередь. Им предоставляли для жительства более лучшие стационарные модули, выдавали усиленные пайки, вплоть до деликатесов и сладостей, и самое главное, они могли подавать апелляции наверх, чтобы их дело пересмотрели, и срок каторги хотя бы скостили. За таких продуктивных старателей, мастера стояли горой, помогали во всём и порой по собственной инициативе будучи на поверхности старались разобраться в делах своих любимчиков и как-то им помочь.

   Вот такой "ненужной помощи" влипшие в неприятности резиденты опасались больше всего. Первые год, полтора. Потом немного успокоились. Всё-таки понимание наивысшей опасности, угрозы гибели в них превалировало над желанием хоть как-то вырваться из жутких условий существования.

   Другой вопрос, что такое существование, в конце концов, и самых отчаянных оптимистов, сведёт в могилу. А значит, следовало жить хоть какой-то надеждой. А надежда была одна, и та весьма чревата. Во-первых, были жуткие сложности с возможностью передать нужную весточку на свободу. Каждого каторжанина, которому повезло выбраться наверх, тщательно допрашивали под воздействием домутила. Выискивали при этом все контакты с поверхностью и перепроверяя их пятикратно. Так что, даже отыскав надёжного и доверившегося во всём товарища, ещё нельзя было быть уверенным, что условная фраза в рекламном объявлении или знак нарисованный в общественном месте дойдут до высшего руководства.

   Мало того, Роман Бровер довольно сильно сомневался и в компетентности самого командования. Ну появится в газетах и информационных форумах объявление, обозначающая для грамотных людей: "Мы живы. Сидим в узилище" (имелся и такой сигнал на всякий случай), а толку? Естественно, что командование пошлёт неких, скорей всего желторотых и новеньких агентов разбираться. Те начнут копать, как и куда делись такие-то. Попросту ходить, выискивать свидетелей, дотошно их выспрашивать и рыться в секретной информации. А подобные действия для опытных моусовских контрразведчиков, что красная тряпка для быка. Их, местный шеф, правая рука Моуса, граф Де Ло Кле, отлично вымуштровал. Живо и самих агентов зацапают, а там и до лживых каторжан доберутся.

   Поэтому семейной паре, а точнее говоря отважным разведчикам из Оилтона, ничего не оставалось, как ждать и надеяться только на две вещи: некий счастливый случай или на разгром, полное уничтожение моусовского кровавого режима. И если уж так разобраться, то шансов у них получалось немало: в любом случае Оилтонская империя будет делать всё, чтобы устранить с политической арены своего главного и непримиримого врага.

   Правда годы шли, Моус продолжал здравствовать, и даже злодействовать, а каторжане так и работали ежедневно на страшных, уже порядком им осточертевших глубинах.

   Одно и то же...

   Тонкое зубило, под осторожными ударами молотка, откалывает кусочки спекшегося и спрессованного тысячелетиями песчаника. Главное, не отколоть слишком большой кусок, тем самым нарушив целостность палеппи.

   День за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем, втекающие в мрачные, без просвета надежды годы.

   Тупая, однотонная работа...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

   3602 год. Столица Оилтонской империи.

   Мне всё-таки было позволено высшей императорской милостью поспать пару часиков после такой бурной ночи и не менее бурного утра. Патрисия умчалась по своим делам, коих у неё в любое время дня и ночи имелся вагон и три тысячи маленьких тележек. А я как сибарит пороскошествовал на нашей внушительной по размерам, хотя почему-то всё равно называющейся двуспальной, кровати.

   Потом встал на удивление бодрый, посвежевший, и в отличном настроении отправился в сторону столовой, в надежде чем-нибудь поживиться. Завтрак уже давно прошёл, но наши повара привыкли, что я могу появиться ну в совершенно неурочное время и не удивлялись, когда я им вместо лёгкого завтрака мог заказать плотный, со всеми сменами блюд ужин.

   На этот раз я не мудрствовал лукаво, попросив лёгкий перекус, и вскоре уже с наслаждением делал первый глоток ароматного, горячего кофе. Но долго мне поблаженствовать не дали. Первым, кто мне сегодня испортил настроение и нагрузил проблемами, оказался Энгор Бофке, наша немеркнущая величина в мире имперского сыска. Оправдывая своё прозвище, Рекс воровато заглянул в столовую, грозно ощерился, смешно принюхался к запахам кофе и целеустремлённо двинулся мою сторону. Говорить начал уже издалека:

   – Танти, надо поговорить!

   Я сделал вид, что его и не услышал, и не увидел, даже когда он уселся за столом напротив. В целях надлежащего воспитания, решил проучить затаившего на меня вселенские обиды следователя. И только по истечении минуты, наткнулся как бы на него взглядом и с душевными нотками в голосе воскликнул:

   – О! Господин Бофке! Какая неожиданная встреча! Доброе утро! Присаживайся, дружище! Как тебе сегодняшняя погодка?

   Раз он меня только в официальных случаях называет положенным титулом, то и я не собираюсь выказывать к нему слишком уважительное или трепетное отношение. Времена его наставничества в далёком прошлом, смею надеяться, что во всех ситуациях у меня и без него знаний хватит разобраться в хитросплетениях следственных тонкостей. Дружить он со мной не желает, значит, буду к нему относиться как к любому иному следователю, подвизающемуся в службе имперской безопасности.

   Кофе я ему не предложил, на что он с ехидностью попытался меня подначить:

   – Спасибо, я уже пообедал.

   – Ну, тогда расскажи, как дети твои поживают? – в тон ему продолжал наглеть я. И мне удалось своего собеседника разозлить:

   – Слушай, Ветер! (под этим кондовым псевдонимом я во время последних пертурбаций много кровушки попил с Рекса!) Я на службе!

   – Везёт же некоторым! – выдал я с завистью. – Отработал своё – и домой, к детям... А я вон даже ночью, в кровати – и то считаюсь на службе. Дети появятся – тоже работа: будущих наследников и принцев воспитывать... Ненормированный, круглосуточный рабочий день...

   Бофке понял, трепетного внимания к своей особе он от меня уже в который раз не добьётся, поэтому решительно перешёл к делу:

   – Что это такое?! – и припечатал к столу то, чем наверняка пытался меня ошарашить. Тогда как я, не спеша доел круасан, запил его остатками кофе, и только потом стал отвечать:

   – Ну, если применить особые дедуктивные методы, которыми меня когда-то пытался обучить некий дядька Энгор, то понять легко: перед нами полиэтиленовый пакетик, а внутри него записка на небольшом клочке бумаги...

   – Не юродствуй! – оборвал меня следователь. – Ты писал?

   Самое интересно, что писал и в самом деле я. Только вот когда это было, и кому я эту записку передал, никак не мог припомнить. На стандартном квадратике плотной бумаги, которые всегда использовали на всех совещаниях внутри дворца, было написано явно моей рукой всего несколько слов:

   "Не слишком ли много ты требуешь?"

   Расценивать написанное можно было как угодно: от дружеского вопроса по поводу заказываемой на ближайшую вечеринку выпивки, до смертельной угрозы во время какой-нибудь торговле о миллионах. Всё зависело от того где эту записку отыскали и при каких обстоятельствах. А зная, куда ранним утром отправился Рекс по долгу своей службы, нетрудно было догадаться, с чем это всё связано.

   Поэтому отставив неуместный для ситуации тон, я стал посильно оказывать помощь в расследовании:

   – Пока не могу припомнить: кому и когда написал нечто подобное..., – и как консорт, тут же воспользовался своим правом знать всё остальное – Где это нашли?

   Энгор скривился. Всё-таки вопросы привык и страшно любил задавать только он. Да только и он до конца наглеть не стал, соображал прекрасно, какая у меня власть и догадываясь о моих скрытых возможностях.

   Поэтому со вздохом стал рассказывать:

   – Этой ночью умер от инфаркта министр энергетики...

   – Знаю.

   – ...И смерть вполне здорового человека от инфаркта вызвала у нас небезосновательные подозрения. Уже сейчас патологоанатомы утверждают, что остановка сердца произошла слишком странно, хотя до причины так и не докопались. Обыск ведётся везде и со всем тщанием. И на рабочем столе покойного, в его деловом календаре, на позавчерашнем дне лежала эта записка. Твой почерк мы опознали и без экспертов, они только дали официальное заключение.

   Рекс замолк, а я перешёл на сухой официальный тон:

   – И какие выводы вы сделали, господин Бофке?

   Тот пожал плечами:

   – Пока мало данных, для предварительных выводов. Но если хотят подставить консорта, – уголок его гуда дёрнулся в насмешке, – То делают это слишком топорно. Одной такой запиской, забравшегося на подобную вершину власти человека – не свалишь. Другой вопрос, если самые смелые предположения и догадки вдруг окажутся правдой...

   – В каком направлении будет дальше двигаться следствие?

   Энгор с явной язвительностью развёл руками:

   – А это всё зависит от желания сотрудничать со следствием каждого заинтересованного лица. Но что я могу обещать с полной гарантией, так это обязательное возмездие от богини правосудия любому человеку, какой бы высокий пост он не занимал.

   Я-то этому профи доверял на все сто, в его лояльности и честности можно сказать, что не сомневался, а вот он мне всё никак не мог простить скрытности, из-за которой никак не мог понять и свести воедино всю картину происходящих недавно грандиозных событий. Может чуть позже, в интересах всё того же следствия придётся Энгору поведать о некоторых тайнах, да и о Бульке тоже, но пока я не видел в этом малейшего смысла. Пусть ветеран сам корячится в расследовании, может чего и достигнет без лишнего вмешательства.

   Поэтому я только с этаким барским пафосом одобрил:

   – Похвально! Весьма похвально твоё стремление добиться справедливости. Со своей стороны я тоже обещаю помочь всем, что в моих силах. А конкретно: надёюсь что вспомню, когда я это писал и кому. Единственное, что могу утверждать со стопроцентной гарантией: данный вопрос не был обращён к покойному министру. И записка никак не могла быть написана в последние шесть, а то и семь месяцев. Скорей всего она появилась ещё до моего неожиданного отъезда на планету Земля. Или в тот трёхмесячный период, когда я пропал из Старого Квартала, но ещё не улетел на Землю.

   Рекс задумчиво убрал завёрнутую записку в карман, и продолжил, словно рассуждая вслух:

   – Попробуем сделать экспертизу, может для определения возраста и хватит... И всё равно, Танти, такая попытка тебя очернить, смотрится несколько несуразно. Допустим, когда тебя моусовцы держали в плену и пытались вырвать государственные тайны, они всё равно на тебя ориентировали свои некоторые, далеко идущие планы. Ну и могли тебя заставить писать сонмы разных записок на все случаи жизни. В том числе и для попыток компрометации некоторых чиновников, или для попыток их шантажа или подкупа. Но тогда получается, что в нашем окружении остаётся человек, а то и несколько, ниточки от которых как раз и ведут в те самые для тебя печальные три месяца? Возможно ли такое?

   Ну раз он сам, да ещё и вежливо приглашает меня поделиться своим мнением, то я никогда не откажу подобающе оформленной просьбе:

   – Вряд ли в наших рядах остались моусовцы, или даже шпионы Доставки. Скорей здесь уже стали действовать иные силы, которые просто использовали доставшееся им от наших врагов так называемое "культурное наследство". Уверен, что результаты моих допросов, видеозаписи и оставшиеся документы хранились где-то далеко, в нейтральном месте. Но это ведь не значит, что в том месте не пересекались интересы иных разведок. И сейчас, когда началась подковёрная война за покупку патентов, и за приобретение первых партий стахокапуса, некогда нейтральные нам силы могли стать если уж не врагами, то уж точно недоброжелателями. И не тебе ли не знать, Энгор, что добрая половина обитателей галактики душу дьяволу заложит, союзника утопит и папу продаст, как только появляется возможность заработать парочку миллионов галактов...

   – А вторая половина обитателей, – в тон мне продолжил Бофке, – Если появится возможность заработать больше парочки миллионов, ещё и маму родную пристроит рабыней на плантации.

   Я тут же деловито поинтересовался:

   – А ты к какой половине относишься?

   Глаза моего собеседника, блеснули угрозой:

   – Мне повезло. Я – то исключение, которое призвано заставить любого обладателя миллионов жить с оглядкой и бояться справедливого возмездия за свои прегрешения.

   Уж слишком серьёзная у него была физиономия, и я не удержался от ёрничества:

   – Коллега! Что же ты раньше молчал?! Я бы подсказал Ветру, и он бы принял тебя в свой отряд. Ты бы тогда сразу таких предателей как генерал Савойский вылавливал и иже с ними! Ты ведь помнишь, как он мне помог восстановить доброе имя? Вот! И тебе бы он помог, если бы ты был с ним более открытым и дружелюбным...

   – Обойдётся и без моего дружелюбия, – проворчал Рекс.

   Вспоминать о своих просчётах в работе он не любил страшно. А таких просчётов у него, которые я к счастью успевал ликвидировать со своими друзьями, оказалось немеряно. Припомнить хотя бы тот момент, когда заговорщики пленили императора Януша Второго и уже вводили ему домутил, желая выведать главные тайны о стахокапусе. Тогда положение спас Николя, положивший парализующим выстрелом всех скопом в кабинете первого человека империи, но и себя отключив на несколько часов отдачей. Ну и мой своевременный звонок Энгору помог справиться с ситуацией, жёстко повязать банду Соляка. Следователь тогда со стаей своих подручных успел вовремя, хотя от быстрого бега по коридорам дворца чуть инфаркт не получил.

   Вот и сейчас он встал, и уходя буркнул вместо прощания:

   – Танти, надеюсь, что ты отнесёшься к этому делу серьёзно!

   Да так и ушёл, ни приятного аппетита не пожелав, ни спокойной ночи.

   А раз я не сплю, то пора и остальных на ноги поднимать. Я достал крабер, и набрал номер Алоиса. Когда кто-то хрюкнул мне в ответ, я начал с максимальным воодушевлением в голосе:

   – О, юный мавр! Надеюсь, ты уже бодр и полон сил! Поэтому не станешь мне плакаться, что ты больной, старый негр и тебя уже все достали?

   – Не стану..., – согласился друг. – Потому что ещё сплю-у-у...

   Затихающая гласная в конце слова, показала, что он и крабер вот-вот выронит из рук, проваливаясь обратно в сон. Пришлось выбить частую дробь ногтями пальцев у себя по зубам, подавая знак "Наивысшее внимание!". Старая привычка, и может кому-то из посторонних покажется глупой и неуместной, но в нашей команде она действовала выше всяких похвал:

   – Что случилось! – уже целиком проснувшимся голосом отозвался Алоис.