Текст книги "Милый, единственный, инопланетный (СИ)"
Автор книги: Юлия Монакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
– А где Илья? – вырывается у меня прежде, чем я успеваю прикусить себе язык.
– Так и знала, что ты спросишь, – фыркает Лёлька и тут же начинает строчить что-то в ватсапе.
– А, так он не поехал тусить вместе со всеми, – объясняет она наконец. – Рус говорит, что вскоре после того, как мы ушли из клуба, Илья тоже отправился домой.
– Ясно. Ну… пусть при случае передаёт ему привет.
– Угу, – кивает Лёлька, снова тая в улыбках, и я понимаю, что ничего-то она сейчас Русу явно не скажет, а если и скажет – то никакого привета Илье тот не передаст, просто забудет. В данный момент им обоим совершенно не до этого…
Воскресенье у меня выдаётся ленивым и абсолютно домашним. Я отсыпаюсь, читаю, готовлю вопросы к завтрашнему эфиру и стараюсь не думать о Карике. Чем ближе понедельник – тем больше я волнуюсь. Молчание Руденского выглядит подозрительно, но я упорно гоню прочь тревожащие меня мысли.
Однако на смену мыслям о Карике упрямо и неуклонно лезут мысли об Илье…
В конце концов, я сдаюсь: открываю ноут, набираю в поисковике “синдром Аспергера” и весь вечер читаю информацию о данной проблеме, погрузившись в мир “инопланетных”. Это – нечто совершенно новое для меня, действительно другая Вселенная. Кое-что забавляет, кое-что откровенно ужасает… а кое-что в поступках и поведении Ильи становится теперь более понятным и объяснимым.
Затем, не удержавшись от любопытства, вбиваю в поисковую строку “сотрудники Google Россия”, рассчитывая найти хоть какую-нибудь информацию об Илье, я ведь не знаю о нём ничего, даже фамилии… но то ли запрос некорректен, то ли информация засекречена – я не нахожу ничего интересного, кроме, собственно, нескольких фотографий московского офиса компании. Среди засветившихся кое-где на снимках сотрудников предсказуемо нет Ильи – он не производит впечатление человека, который станет специально лезть в объектив. Скорее уж, наоборот – всячески будет стараться избегать контакта с фотографом…
Как я ни пытаюсь убедить себя в том, что Карик всё осознал и больше меня не побеспокоит, а всё же отчаянно трушу, собираясь на работу утром понедельника. У меня трясутся все поджилки при мысли о предстоящей встрече – а встреча непременно состоится, мой эфир идёт аккурат за окончанием смены Руденского. Разве что схитрить и заявиться в студию впритык, чтобы у него не осталось времени на выяснение отношений?.. Но это будет непорядочно по отношению к моему сегодняшнему гостю.
Интервью, к слову, обещает быть интересным – нынешним утром нас почтит своим присутствием знаменитый артист Александр Белецкий. Красавец, аристократ, звезда кино и театральных подмостков – мы гонялись за ним несколько месяцев, прежде чем он наконец изволил дать царственное согласие. При этом заранее оговорил, что вопросы ему задавать можно только профессиональные и общие, отвлечённые, ни слова про личную жизнь! Ну, как скажете, господин Белецкий, как скажете…
Водитель Петька обращает внимание на то, как я напряжена по дороге на работу, но не лезет в душу. Чем мы ближе к офису – тем сильнее меня трясёт. Я очень, очень волнуюсь. Моя внутренняя сигнализация буквально захлёбывается воем.
И, как выясняется, не зря…
34
ПРОШЛОЕ
Лиза, октябрь 1994
Последняя неделя в школе перед осенними каникулами стала для Лизы нескончаемой пыткой.
Ей постоянно мерещились ехидные смешки и шепоток за спиной. Казалось, что все девчонки из Лизиного класса и даже из параллельных дружно показывают на неё пальцем и многозначительно улыбаются, а мальчишки исподтишка изучают, каким образом у неё сходятся ноги, и радостно гогочут – среди старшеклассников было распространено убеждение, что после “первого раза” у девушки непременно меняется походка. Так и хотелось остановиться, развернуться лицом ко всем мнимым обидчикам и закричать, что это всё идиотские мифы, потеря девственности никак не влияет на способность и манеру ходить!
На самом деле, конечно же, никто не думал над ней смеяться – по той простой причине, что никто ничего и не знал. Но всё равно рядом с Лизой всегда был верный Тимка, который сопровождал её везде: и в столовую, и в спортзал, разве что в туалет с ней вместе не ходил, но предупредительно околачивался поблизости. Сначала Лиза хотела возмутиться, что не нуждается в няньках, но, прислушавшись к себе, поняла, что в присутствии Берендеева и впрямь ощущает себя лучше. Как-то спокойнее. В одиночку справляться со всем этим было бы гораздо сложнее…
Когда в понедельник утром Олег Тошин явился на первый урок с фиксирующей повязкой на носу, одноклассники принялись расспрашивать, что с ним произошло, а кое-кто даже рискнул пошутить:
– Да это его Динка Старцева приложила лицом к двери… на почве ревности.
Тошин криво ухмыльнулся, недобро покосившись на остряка, но никак это не откомментировал. Что касается Берендеева, то он выглядел таким довольным, словно испытывал тайное злорадное удовлетворение при виде покалеченного носа одноклассника.
Лиза очень боялась этой встречи и так же сильно ждала её. Она вспыхнула, когда Олег вошёл в класс, и попыталась поймать его взгляд, но он не смотрел в ту сторону, где она сидела. Как-то слишком старательно не смотрел, будто нарочно избегая Лизу. Несколько раз на перемене она дефилировала мимо его парты, надеясь, что он окликнет её, хотя бы поздоровается или спросит, как дела, но Тошин делал вид, что всецело поглощён беседой с кем-то из одноклассников. Лишь один раз Лизе удалось перехватить взгляд Олега, и она выдавила из себя робкую улыбку, как бы демонстрируя, что не держит на него зла и что им просто нужно поговорить, но… он в ту же секунду отвернулся, словно в упор её не замечая.
Динка Старцева не приходила в школу почти целую неделю, передав с кем-то из одноклассниц записку о болезни. И только в самый последний день перед каникулами она наконец заявилась. Вплыла в класс с видом королевы – неизменно красивая, гордая, неприступная – и как ни в чём не бывало плюхнулась за парту рядом с Олегом. Словно и не было той ужасной ссоры на осеннем балу. Словно вообще ничего не было, а Лизе это только приснилось… если бы не повязка на носу Тошина, напоминающая о том, что, к сожалению, это был не сон.
Олег воспринял появление подруги как само собой разумеющееся: приобнял её за талию и привычно чмокнул в щёчку. Лиза чувствовала, что вся кровь прилила сейчас к её щекам; ей снова мерещились насмешки за спиной и издёвки в свой адрес.
В тот день она не слышала учителей на уроках, просто сидела, уставившись в одну точку, и даже не старалась изображать учебное рвение. Как назло, её равнодушие не ускользнуло от внимания математички Жанны Борисовны с говорящим прозвищем Жаба. Та получила его, во-первых, за инициалы, во-вторых, за мерзкий булькающий голос, а в-третьих – за то, что очень уж любила гнобить и унижать симпатичных старшеклассниц. Казалось, она буквально ненавидит юных девушек за их красоту, свежесть и молодость… На дурнушек и парней её ненависть не распространялась.
Жаба удумала вызвать Лизу к доске и заставила доказывать какую-то теорему. Более неподходящего момента выбрать было просто нельзя, Лиза и так ненавидела алгебру с геометрией – потому что не понимала их, а тут ещё и в такой день, когда она чувствовала себя несчастной, униженной, раздавленной и преданной…
Жаба тут же уселась на своего любимого конька, не преминув перейти на личности.
– Что, Лизюкова, – пробулькала она, – решила, что раз свой жалкий трояк за четверть получила, то я уже не могу эту оценку исправить? Много о себе возомнила, да? Слишком взрослая стала, учиться больше не надо? Волосы распустила, юбку короткую нацепила – завлюблялась?
Лиза, до этого безучастная к происходящему, внезапно вздрогнула и подняла глаза на учительницу: её слова нечаянно попали в цель. А та продолжала со вкусом стыдить и распекать нерадивую ученицу:
– И о чём вы только думаете, бесстыжие? И главное – чем? Куда вы пойдёте без знаний и образования? Только на панель и дорога… А что, интердевочки нынче в моде!
– Как вы смеете, – выговорила Лиза, цепенея от ужаса и собственой дерзости. Все знали, что с Жабой лучше не спорить: нужно было просто молчать и пережидать бурю.
– Я-то смею, – продолжала булькать Жаба, – я-то смею, милая моя, а вот ты пока никто и звать тебя никак, так что изволь слушать, что тебе говорит педагог с тридцатилетним стажем!
– Да засуньте вы себе свой стаж… знаете, куда? – грубо сказала Лиза и под гробовую тишину класса выскочила за дверь.
Никто ещё не успел опомниться, как Тимка, быстро подхватив со стола Лизину сумку и закинув на плечо свой рюкзак, тоже поднялся и направился к выходу.
– Берендеев, – пророкотала Жаба, опомнившись. – А ты куда это собрался? Я тебя, кажется, не отпускала. Идёт урок!
– Да засуньте вы себе свой урок… знаете, куда? – откровенно копируя Лизины интонации, бросил Тимка, не оборачиваясь, и через секунду тоже скрылся за дверью.
35
НАШИ ДНИ
Марина, сентябрь 2019
Прознав, что сегодня в прямом эфире мне будет давать интервью сам Александр Белецкий, вся прекрасная половина нашего радио приходит в радостное возбуждение. На работу являются даже те, у кого сегодня выходной или чья смена начинается позже. Дамы принарядились, сделали причёски и накрасились как на праздник – даже уборщица Валентина накрутила кудри и подвела глазки.
– Мариш, Мариш, – налетают на меня сотрудницы “Молодёжки FM”, едва я переступаю порог, – а познакомишь с Белецким после эфира? Уговоришь его с нами сфоткаться? А может, он и чайку с нами попьёт?
– Девочки, насколько я знаю, он не любит фотографироваться, – неуверенно отбиваюсь я, но мои слова никто не принимает всерьёз.
– Ну как это “не любит”! С такой-то внешностью?!
– Лично я с ним пока и сама не знакома, а в интервью он не производит впечатление рубахи-парня, – виновато развожу руками. – Мне кажется, он тщательно оберегает своё личное пространство.
– Ой, да ладно! – фыркает телефонная операторша Лилечка. – Скажи уж откровенно, решила эгоистично захапать такого потрясного мужика в собственное пользование!
Я нервно смеюсь. Волнение от предстоящей встречи с актёром накладывается на волнение от перспективы увидеть Карика, и я трясусь, как овечий хвост.
Белецкий прибывает за пятнадцать минут до эфира и, разумеется, тут же оказывается окружён нашими милыми дамами – они обступают его прямо у дверей студии и начинают щебетать, выпрашивая автографы и совместное селфи. К счастью, артист с утра находится в благодушном настроении (по телефону, откровенно говоря, он произвёл впечатление слишком холодного, едва ли не высокомерного), поэтому начинает послушно расписываться на клочках бумаги и, мило улыбаясь, отвечать на какие-то глупые вопросы.
Я тем временем осторожно просовываю нос в студию. В данный момент звучит музыкальная добивка перед рекламой, но у микрофона никого нет. Машинально делаю шаг вперёд и… кто-то резко втягивает меня внутрь и захлопывает дверь.
– Попалась, птичка!
Ну конечно же, это Руденский. И шуточки у него всегда предсказуемые, повторяющиеся… однако моё сердце прыгает сейчас как яйцо в крутом кипятке. Карик тем временем втискивает меня в пространство между стеной и шкафом с компакт-дисками, чтобы нас нельзя было разглядеть от двери, и жадно целует в шею.
– Ты спятил? – интересуюсь я, пытаясь отбиваться. – Чуть заикой не сделал… Отпусти, сюда сейчас войдут, я не одна!
– А когда будешь одна, – шепчет он, – я могу всё это повторить?
– Послушай, – злюсь я, – это уже даже не смешно. Я, кажется, всё тебе сказала по телефону…
Его взгляд и тон тут же меняются, Карик отстраняется и испытывающе смотрит на меня, а затем подозрительно спрашивает:
– С кем ты была в клубе?
– А почему я должна перед тобой отчитываться?! Не слишком ли много ты на себя берёшь?
– Не надо так со мной, Мариша, – он резко дёргает меня к себе, и я снова оказываюсь прижатой к его груди.
– Твою жену уже выписали из роддома? – ядовито спрашиваю я, надеясь, что хоть упоминание о ней его охолонит.
– Нет.
– Ты поэтому сейчас такой злой и неудовлетворённый?
– Чёрт… – он в сердцах бьёт кулаком по стене. – Да что с тобой происходит-то?! Ведь всё было так хорошо.
Я качаю головой.
– Хорошо, но подло.
– И ты поняла это только теперь? – его голос сочится сарказмом. – Раньше тебя всё устраивало. Или дело действительно только в том, где нам с тобой встречаться? Так давай не поедем ко мне, отправимся в любое другое место…
– Дело не в месте.
– Да что ж такое-то, Марин! – Карик уже явно психует. – По-моему, ты затянула с игрой в обиженку. Я тут с ума схожу, понимаешь… Я тебя люблю. Правда люблю… – и, пока я, ошарашенная этим признанием, растерянно глотаю ртом воздух, он опять вжимает меня в стену своим сильным разгорячённым телом. Сердце отплясывает канкан, руки, ноги и губы дрожат, а его дыхание тем временем опаляет мне висок, щёку, шею…
– Девочка моя, – торопливо бормочет он прямо мне в губы, – я и сам не думал раньше, что так к тебе привязался. Ты не представляешь, как без тебя тоскливо. Мы два дня не виделись, а как будто целую вечность… Маришка, солнышко моё…
Делаю невероятное усилие и вырываюсь из кольца его рук. Как раз вовремя: дверь студии распахивается, на пороге возникают Блинчик и Белецкий. Оба смотрят на нас с Кариком с некоторым изумлением, и если Руденский умеет прекрасно властвовать собой и сейчас, одёрнув рубашку, спокойно возвращается к микрофону, чтобы дождаться окончания рекламы и достойно завершить эфир, то я, должно быть, выдаю себя с головой одним только взъерошенным и диким видом.
– Вы тут дрались, что ли? – озадаченно спрашивает Блинчик, а я тем временем вижу, что в глазах Белецкого мелькает понимающая ироничная усмешка. Но у меня уже не осталось моральных сил на стыд…
Руденский заканчивает свою смену и уступает место нам. Я в таком смятении и раздрае, что начинаю программу буквально на автопилоте.
– Всем доброго-предоброго утра! Пусть ваш понедельник будет лёгким и радостным. Угадайте, кто сегодня приехал в студию, чтобы выпить со мной чашечку кофе? Ни за что не поверите – это заслуженный артист России Александр Белецкий!.. Клянусь, в жизни он красив точно так же, как на экране, и я сейчас сама себе завидую…
Губы мои весело несут какую-то жизнерадостную чушь в микрофон, я задаю гостю наводящие вопросы, а сама в упор не вижу его и практически не слышу. Меня до сих пор трясёт.
Что бы я там ни твердила, как бы ни уговаривала себя и ни убеждала – а вырвать и выбросить за ненадобностью кусок сердца не так-то и легко. Господи, меня тянет к Карику. Я всё ещё влюблена в него. Ненавижу себя за это, но…
Я низко опускаю голову и вдруг вижу, что на стол капает слеза. Моя слеза. А затем – ещё одна. И ещё…
Вот не хватало мне ещё истерики во время прямого эфира, в ужасе думаю я, начиная паниковать, и в этот самый момент чувствую, как Белецкий аккуратно накрывает мою ладонь своей и вкладывает туда бумажную салфетку. Я поднимаю глаза и встречаю понимающий сочувствующий взгляд. Артист ободряюще подмигивает мне – мол, не переживай, прорвёмся! – и, перехватывая инициативу, спокойно и уверенно начинает рассказывать какую-то театральную байку.
36
ПРОШЛОЕ
Лиза, октябрь 1994
– Лизюкова, подожди! Да стой же… Лиза!
Тимка почти кубарем скатился со школьного крыльца, пытаясь догнать одноклассницу. Заслышав знакомый голос, она нехотя остановилась, но не обернулась. Так и дожидалась Тимкиного приближения, чуть ссутулившись и уставившись себе под ноги.
– Ты совсем ку-ку, что ли? – очутившись рядом и пытаясь отдышаться, Берендеев протянул Лизе её сумку, куртку и пакет со сменной обувью. – Ещё бы голышом на улицу выскочила. Ноябрь на носу, между прочим. Скоро снег пойдёт!
– Нотация окончена? – Лиза недобро прищурилась. – Я могу быть свободна?
Тимка с удивлением уставился на подругу.
– Какая нотация, Лиз? Просто… нужно одеться. Простудишься ведь! Я за тебя волнуюсь… и переживаю.
– Не надо за меня переживать, – Лиза нехотя натянула куртку, вырвала свою сумку из рук Берендеева и независимо вскинула подбородок. – Всё? Я пойду теперь?
Тимка растерялся ещё больше.
– А… ты торопишься? Давай я тебя провожу.
– Зачем?
– Ну, просто. На всякий случай.
– На какой “всякий”? – с каждой его репликой Лиза невольно всё сильнее заводилась. – Думаешь, мне нянька нужна? Так и собираешься за мной по пятам таскаться, боясь, как бы я ещё чего-нибудь не натворила? Что, получать аттестат тоже меня за ручку поведёшь? А в институт со мной поступать не поедешь, случайно?
Тимка невольно отступил на шаг, ошарашенный этим натиском негатива, что было так не похоже на обычно кроткую и милую Лизу.
– Мне кажется, – предпринял он последнюю попытку, – что тебе сейчас лучше не оставаться одной.
– Да я мечтаю быть одна! Хочу, чтобы меня оставили в покое! – выкрикнула Лиза в отчаянии. – Я сыта по горло твоей “товарищеской” заботой, понял? Спасибо за помощь и всё такое, но дальше я как-нибудь сама о себе побеспокоюсь, ладно?
– Лиз… – он нерешительно потянулся к ней, собираясь, видимо, взять за руку, но она резко отшатнулась, не давая ему сделать этого. Тимка смутился, но всё-таки договорил:
– Я знаю, что тебе сейчас нелегко. Я правда понимаю, что ты сейчас чувствуешь…
– Понимаешь? – переспросила Лиза и рассмеялась – коротко, зло, как-то безнадёжно и обречённо. – Да ни хрена ты не понимаешь, Берендеев. Ты понятия не имеешь, каково мне сейчас. Каково это – чувствовать, что любимому человеку нет до тебя никакого дела. Когда он смотрит на тебя как на стенку, а ты себя ощущаешь при этом куском дерьма, потому что готова простить ему любое унижение, и вообще – всё… Но только плевать он хотел на эти твои жертвы, потому что в его мыслях – вовсе не ты!
– Полагаешь, мне это незнакомо? – спросил Тимка после паузы. Лиза пренебрежительно фыркнула.
– Не смеши, Берендеев. У тебя, наверное, самая большая трагедия в жизни – это трояк по русскому. Или когда ваша баскетбольная команда соперникам продует…
– Дура ты, Лизюкова, – беззлобно, даже с какой-то отеческой жалостью, проговорил Тимка, внимательно глядя ей в глаза. – Ни черта в людях не разбираешься. Ни в хороших, ни в плохих…
Засунул руки в карманы, натянул капюшон куртки на самые глаза и решительно зашагал прочь.
37
Ноябрь 1994
Практически все осенние каникулы Лиза провела дома. Разве что в магазин за хлебом несколько раз вышла и мусорное ведро вынесла… да и то – по маминой просьбе, иначе и вовсе просидела бы в своей комнате безвылазно. Точнее, пролежала бы.
Ею овладели лень и апатия. Не хотелось ровным счётом ничего, даже выполнять элементарные действия вроде чистки зубов по утрам и вечерам. Лиза валялась на кровати, не слишком усердно делая вид, что читает какую-то книгу, и всё глубже погружалась в свою тоску. Она уже жалела, что наговорила гадостей Тимке – в противном случае он мог бы хоть немного отвлечь её от невесёлых мыслей, у него это всегда отлично получалось. Но первой звонить ему было стыдно, а сам он тоже никак не проявился за эти дни.
Несколько раз с замиранием сердца она набирала номер Тошина, но на звонки постоянно отвечала его мама, и Лиза, не говоря ни слова, бросала трубку. Впрочем, если бы ответил сам Олег – она тоже не знала бы, что ему сказать. Она просто очень хотела поговорить с ним с глазу на глаз. Не по телефону…
Лиза почти перестала есть – не было аппетита. В конце концов, забеспокоилась даже старшая сестра.
– Восьмой день лежишь, – заметила Лариска мимоходом, раздвигая шторы и впуская в комнату утренний свет. – Не жрёшь и не пьёшь… даже не улыбнёшься. Уже вся зелёная от нехватки свежего воздуха. Честное слово, если бы я тебя не знала как облупленную, то стопроцентно подумала бы, что ты залетела, – она усмехнулась.
– Чего? – обалдело переспросила Лиза.
– Ну, забеременела… – легко пояснила старшая сестра. – Только ты у нас святоша. Да и от кого тебе беременеть? – она фыркнула. – Не от этого же твоего… рыжего, лопоухого… Разве что несравненный Олежка почтил тебя своим вниманием? – Лариска насмешливо подмигнула.
Лизу подбросило на кровати, будто взрывной волной.
– Откуда ты знаешь про Олега?!
Лиза никому этого не рассказывала. Никому! Но Лариска лишь покачала головой:
– Да так… птичка одна на хвосте принесла, что ты по нему сохнешь. “Сегодня утром он посмотрел на меня и очень тепло улыбнулся – наверное, это что-то значит?!” – пропищала она, нарочно утрируя и явно изображая голос младшей сестрёнки.
Лиза не могла поверить собственным ушам.
– Ты… ты читала мой дневник?! Как ты могла?! Как посмела рыться в моих вещах?
– Я не рылась, – не испытывая ни малейшего угрызения совести, Лариска передёрнула плечами. – Ты сама его оставила в верхнем ящике стола, а мне срочно понадобился карандаш. Решила поискать у тебя, ну и наткнулась… так зачиталась, что оторваться не могла, – она хихикнула.
– Ты не должна была… – в шоке повторяла Лиза. – Ты не имела права…
– Да ладно тебе, не смущайся, – спокойно отозвалась сестра. – Обычные любовные переживания… кто из нас не страдал по самому красивому мальчику в школе? – она намеревалась снисходительно потрепать младшенькую по плечу, но та резко отклонилась. Её душили слёзы обиды и стыда.
Лариска с досадой поджала губы.
– Ох, ну если это было под грифом “совершенно секретно”, могла бы и получше прятать своё сокровище. Хотя бы под подушку… туда бы я точно не полезла – ни случайно, ни специально.
– Это подло… подло… – задыхаясь, выговорила Лиза.
– Ну, значит я подлая, – покладисто согласилась Лариска. – Извини, некогда с тобой болтать, в институт опаздываю. И посуду помой, там на кухне осталась после завтрака, мама не успела.
Оставшись одна дома, Лиза достала свой дневник и принялась с отвращением перелистывать странички, исписанные её мелким торопливым почерком. Олег… Олег… Олег… всюду один Олег. И вот это всё читала Лариска?! Ничего из того, что случилось с Лизой на осеннем балу, не было ею описано, но всё равно невыразимо стыдно было перечитывать сейчас эти наивные детские признания.
Она разорвала тетрадь на мелкие клочки и сожгла их в тазу. Стало немного легче…
Подумав, Лиза начала решительно собираться. Ей необходимо было увидеть Олега и поговорить с ним.
Слова сестры о беременности занозой засели в голове. А что если это правда? Разумеется, Лиза не могла не думать об этом и не исключала такой возможности. Ей было не пять лет, она прекрасно знала, что детей не аист приносит, а получаются они как раз в результате того, что было между ней и Олегом. Пока, наверное, ещё рано было делать какие-то выводы, ведь прошло всего две недели. Однако Лиза надеялась, что пронесёт…
Она знала номер квартиры Тошиных, но не рискнула подняться и позвонить. А вдруг дома окажется кто-то из взрослых? Уселась на скамейку возле подъезда и приготовилась ждать сколько потребуется. Рано или поздно Олег должен был появиться. Лиза даже не думала о том, что здесь её запросто может застукать тётя Алла, портниха, и резонно поинтересоваться, какого рожна девчонке понадобилось в чужом дворе.
Однако вместо тёти Аллы или самого Олега она увидела Динку Старцеву: та завернула во двор со стороны улицы и направилась к подъезду Олега, небрежно помахивая полиэтиленовым пакетом “Мальборо”. Очевидно, явилась в гости к своему ненаглядному.
Казалось, Старцева совсем не удивилась, обнаружив Лизу на скамейке. Подошла, молча присела рядом. Некоторое время обе не произносили ни звука. Наконец, Динка нарушила затянувшееся молчание.
– Не вздумай преследовать Олега и шпионить за ним. Поняла? – спросила она почти ласково.
– Я и не преследую… – растерянно пробормотала Лиза.
– Ну да, конечно, – Старцева утомлённо вздохнула. – В школе проходу ему не даёшь, глаз с него не сводишь… На осеннем балу, чуть только я отлучилась – сразу кинулась приглашать Олега на танец…
– Я кинулась? – у Лизы глаза полезли на лоб от такой наглой клеветы.
– Ну а кто? Не он же. Олег уже сам не знает, куда от тебя деваться. Он мне признался, что ты к нему неровно дышишь… да и я не раз замечала, как ты на него смотришь. Гордость надо иметь, Лизюкова.
– Гордость?.. – переспросила Лиза в замешательстве.
– Именно. Знаешь ведь, что Олег не свободен. Что у нас с ним всё серьёзно. А сама ему на шею вешаешься… некрасиво. Нет, ты вообще-то девчонка неплохая, – добавила она почти великодушно, – поэтому я с тобой сейчас нормально разговариваю. С другой бы даже время тратить не стала… Подстерегли бы её вечером на тёмной улице и… – Старцева красноречиво умолкла. Не нужно было пояснять – Лиза всё прекрасно поняла.
– Ты мне угрожаешь? – переспросила она, не веря своим ушам.
Динка хрустально рассмеялась:
– Милая моя, это не угроза. Это дружеское предупреждение. Говорю же, я хорошо к тебе отношусь, поэтому решила поначалу просто… по-человечески. Или мы не люди?
Лиза молчала.
– В общем, надеюсь, Лизюкова, ты меня услышала, – Старцева поднялась со скамейки. – Не приходи сюда больше и не пытайся его выследить. И в школе тоже держись от Тошина подальше. Поняла?
Лиза как-то заторможенно кивнула.
– Ну вот и славненько. Я знала, что мы поймём друг друга, – лучезарно улыбнувшись, одноклассница поплыла к подъезду.
38
НАШИ ДНИ
Марина, сентябрь 2019
Идут последние минуты эфира. Белецкий отвечает на звонки радиослушателей, преимущественно радиослушательниц. Каждая вторая признаётся ему в любви, и я невольно начинаю сочувствовать артисту. Каково это – быть объектом обожания миллионов? Причём очевидно же, что клюют они прежде всего на яркую внешность, а не на талант. Большая часть поклонниц ни разу не видела Белецкого на театральной сцене и в серьёзном кино, пленившись очередной проходной ролью в каком-нибудь костюмном псевдоисторическом сериальчике, куда из-за аристократической внешности его так любят приглашать режиссёры…
Интересно, уехал ли Карик домой? Мысли о нём против воли продолжают роиться в моей голове, и я отчаянно трушу, опасаясь новой встречи. Если он снова начнёт настаивать и заливать о своём большом и светлом чувстве… чёрт, ну я же не железная. Он небезразличен мне. Я действительно больше не хочу с ним отношений, но… я всё-таки до сих пор его люблю.
Завершаю передачу и, передав эстафетную палочку коллегам-новостникам, выхожу вместе с Белецким из студии. С опаской озираюсь – Руденского пока нигде не видно, но он может перехватить меня по пути.
– Простите, Александр, вы сейчас куда направляетесь? – интересуюсь я у артиста, набравшись наглости.
– Прямо сейчас? На парковку, а затем в театр на репетицию, – невозмутимо отвечает он.
– Мы можем вместе спуститься… и выйти из здания тоже вместе? – робко прошу я.
– Вы кого-то боитесь? – спрашивает он понятливо. Я сконфуженно киваю. Ну и пусть он после этого считает меня идиоткой…
Предчувствия не обманывают – едва мы приближаемся к лифту, как из-за угла появляется Карик и с ходу хватает меня за руку:
– Марин, можно тебя на минуточку?
Господи, ну почему же с ним так трудно… Мне казалось, я вполне доходчиво и понятно объяснила, что ничего больше от него не хочу!
– Нет. Оставь меня, пожалуйста. Я ухожу, – пытаюсь высвободиться, но Руденский держит меня железной хваткой.
– Ну, так просто ты не уйдёшь! – шипит он в ярости. Мне ужасно стыдно за эту сцену, которая разворачивается на глазах у Белецкого. Не оставляя попыток освободиться, я резко дёргаю руку, но Карик продолжает тянуть меня к себе.
– Эй, полегче, молодой человек, – говорит Белецкий. Тон его обманчиво спокоен, но стоит взглянуть ему в глаза – и леденящий холод буквально парализует собеседника. Вижу, что Карик теряется от такого красноречивого предупреждающего взгляда и выпускает мою руку.
Меня колотит крупная дрожь, я мечтаю поскорее убраться отсюда. Белецкий, легко считывая моё состояние, ободряюще улыбается:
– Марина, не подскажете мне, где тут у вас поблизости можно перекусить? Я не успел позавтракать. Желательно, чтобы было не слишком людно и в меру съедобно. И, кстати, если составите мне компанию – я буду просто счастлив, – любезно добавляет он.
– Компанию?.. – я растерянно хлопаю мокрыми от слёз ресницами, но тут же хватаюсь за эту мысль как за спасительную соломинку. – Да-да, с удовольствием. Тут недалеко, я покажу!
Карик испепеляет меня практически ненавидящим взором.
– Ладно… – цедит он сквозь зубы. – Мы потом с тобой поговорим.
– Сомневаюсь, – я качаю головой.
Белецкий как ни в чём не бывало берёт меня под руку и уверенно заводит в лифт. Мы молча спускаемся, садимся в его машину, всё так же не говоря ни слова, и выезжаем с парковки.
– Выпейте воды, – артист протягивает мне запечатанную бутылку минералки. – Куда вас отвезти? У меня ещё полно времени.
– Вообще-то, мне надо в университет, но… вы же хотели поесть, – отзываюсь я растерянно.
– Я дома завтракал. Просто нужно было придумать повод, чтобы отбить вас у этого… излишне пылкого молодого человека, – Белецкий улыбается, и я невольно улыбаюсь в ответ, поддавшись обаянию его знаменитой улыбки – добрые милые морщинки лучиками разбегаются от синих, как море, глаз.
– Простите меня за эту сцену, – говорю я смущённо.
– Перестаньте. Не вы же её устроили, – он качает головой. – Вы, кстати, отлично держались.
– Держаться нету больше сил*, – криво улыбаюсь я. Белецкий неожиданно радуется как ребёнок:
– Ух! Вот уж не думал, что девушка вашего возраста может цитировать мультфильмы моего детства. Мы с вами всё-таки из разных поколений.
– Отец, царство ему небесное, угнетал нас воспитанием… – к месту вворачиваю я фразу из “Трёх сестёр”, и это производит такое колоссальное впечатление на Белецкого, что он едва не выпускает руль из рук.
– За Чехова я вообще весь ваш, с потрохами! – шутит он. – Нет, в самом деле, Марина, мне очень приятно узнать, что молодёжь в двадцать первом веке вовсе не так безнадёжна, как принято о ней думать, – последнюю фразу он договаривает нарочито старческим, шамкающим голосом, и мы оба весело хохочем.
– Сколько вам, небось уже сорок? – спрашиваю я в притворном ужасе.
– Сорок три, – отвечает он скорбно, и я делаю вид, что эта цифра приводит меня в натуральный шок.
– Боже мой, какой кошмар!..
В общем, если он и ставил своей задачей развеселить меня и отвлечь от мыслей о Карике – у него это прекрасно получилось.
Белецкий довозит меня до универа и, порывшись в бардачке, вдруг протягивает две бумажные полоски:
– Это пригласительные на вечерний спектакль. Можете сами прийти, можете отдать кому-нибудь.
– Спасибо вам, – я улыбаюсь до самых ушей, обрадованная этим внезапным подарком. – Ни за что никому не отдам! Обязательно приду!
Уже предвкушаю, в каком восторге будет Лёлька – разумеется, именно она и составит мне компанию в сегодняшнем походе в театр. Сам Белецкий пригласил!.. Да она умрёт от счастья.
