Текст книги "Милый, единственный, инопланетный (СИ)"

Автор книги: Юлия Монакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

На самом деле, конечно, семейное положение Карика не могло меня не беспокоить. Время от времени я впадала в отчаяние, понимая всю бесперспективность наших отношений, но потом снова испытывала чувство эйфории и безумной влюблённости, понимая, что просто не могу с ним расстаться. В общем, кидало меня нешуточно…

Никогда и ни к кому я не ревновала Карика так сильно, как к его жене. А он, надо было иметь смелость признаться себе в этом, был тем ещё дамским угодником, вокруг него постоянно крутились девушки. Ему льстило их внимание, возбуждал их откровенный, неприкрытый интерес. И да, он ведь даже сходил на свидание с Женей – той самой неудавшейся самоубийцей – ровно через год! И я вовсе не могу дать руку на отсечение, что они тогда не переспали, хотя сам Карик, конечно же, уверял меня, что это была исключительно “товарищеская встреча”.

И всё-таки, повторюсь, ни к кому из его мнимых и настоящих девушек я никогда не ревновала так же, как к его законной супруге.

Разумеется, я давно нагуглила её странички в соцсетях и периодически устраивала себе сеансы мазохизма, бесконечно листая её фотки.

Она была красива. Очень. В ней чувствовалась порода и какая-то неуловимая манящая грация. Я же с упорством идиотки сканировала каждое их совместное фото с Кариком и прибегала затем к Лёльке со своими ничтожными находками:

– Слушай, ну согласись, что они не очень смотрятся вместе?

– Угу, – отвечала подруга, глядя на меня с плохо скрываемой жалостью.

– Прямо вот чувствуется, что между ними нет привязанности, нет настоящего тепла.

– Угу.

– Смотри, они даже улыбаются дежурно, натянуто. А глаза у обоих холодные.

– Угу.

– И обнимает от её как-то… неискренне.

– Угу.

– И вообще, они ещё с института вместе. За столько лет любая страсть поутихнет, ведь правда? Между ними наверняка давно уже нет былого влечения.

– Угу…

Почему Лёлька ни разу не остановила меня? Не промыла мне мозги? Не ткнула носом в очевидное: Карик с женой – потрясающе красивая пара и просто обалденно смотрятся вместе?

Очевидно, потому, что знала: я всё равно не стану слушать.

18

Я направляюсь в зону отдыха, чтобы расслабиться на мягком диванчике, выпить кофе и поболтать с кем-нибудь, втайне надеясь, что Карик ещё не уехал домой. Хотя глупо надеяться на это – после его ночной смены… Впрочем, мне грех жаловаться, всё равно я встречусь с ним сегодня вечером.

Однако на месте меня ожидает сюрприз: там вовсю идёт гулянка. Этакий импровизированный банкет а-ля фуршет. На столе накрыта скатерть-самобранка с мясной и сырной нарезками, крошечными бутербродами, тарталетками и фруктами. Все весело галдят, смеются, ходят-туда сюда, жуют и выпивают – слышу, как хлопает пробка от шампанского, и это явно не первая бутылка. Смело – на рабочем-то месте, да в восемь часов утра… О, оказывается, сам Карик на разливе!.. Моё сердце сладко сжимается от радости: он всё-таки остался!

– Мариш, закончила работу? Присоединяйся! – рядом со мной материализуется болтушка Катя из пиар-отдела и быстро суёт мне пластиковый стаканчик с шампанским в одну руку, а канапешку – в другую. – Руденский сегодня проставляется, можно пожрать и выпить на халяву! – шутит она.

– Так это Карик поляну накрыл? – удивлённо спрашиваю я, снова выискивая глазами виновника торжества, который пока что не видит меня. Он выглядит невероятно счастливым, каким-то одухотворённым, а окружающие хлопают его по плечу и что-то радостно говорят, видимо, поздравляют. – А какой повод-то?

– У него сегодня сын родился!

К счастью, меня никогда в жизни не били кулаком под дых, но сейчас я, кажется, испытываю абсолютно идентичные ощущения.

От боли трудно дышать. Я задыхаюсь. Я в шоке и недоумении. Сын? У Карика? Сегодня? Но это же бред, как такое возможно?!

Не обращая внимания на окружающих, я пробиваюсь через толпу сослуживцев к счастливому новоиспечённому отцу. Подняв голову, он встречается со мной взглядом и на секунду смущается. Но только на секунду.

Затем Карик притягивает меня к себе, смачно целует на глазах у всех (спасибо хоть, что просто в щёку) и с гордостью сообщает:

– Пацан! Богатырь на четыре кило! Полчаса назад из роддома позвонили…

– Поздравляю, – откликаюсь я страшным голосом. Мозг совершенно отказывается адекватно воспринимать происходящее и реагировать на него. Что мне делать? Тоже поздравить и дружески чмокнуть в щёчку? Или расцарапать эту наглую самодовольную рожу? И то и другое кажется немыслимым, но что-то ведь я должна сделать?

Страшная, унизительная догадка вдруг прошивает меня насквозь. Проходит навылет как пуля.

– Ты пригласил меня к себе домой, потому что… твоя жена сейчас в роддоме?

Все вокруг громко переговариваются и веселятся, не обращая на нас внимания, и это хорошо, потому что наш диалог звучит по-настоящему дико даже на мой собственный слух.

– Ну да, – невозмутимо отзывается он, – а что такого? Ведь реально классная возможность…

– То есть сейчас, отпраздновав с коллегами, ты поехал бы в больницу к жене с поздравлениями, орал бы под окнами признания в любви и слова благодарности за сына, а вечером преспокойно ждал бы меня в гости?

– Ну да, – снова повторяет он. – Что именно тебя смущает? Можно подумать, ты была не в курсе, что у меня есть жена…

– Карик, ты дебил? – горько спрашиваю я. – Ты правда не видишь, как омерзительна вся эта ситуация?

– Да брось ты, – он уже слегка захмелел. – Не надо читать мне мораль и строить святошу. Ты тоже в постели с женатым мужиком кувыркаешься, к чему сейчас изображать из себя невинную овечку? Что за лицемерие? Какая разница где, если мы с тобой всё равно это делаем?

– Даже у таких вещей есть границы. То, что недопустимо ни при каких обстоятельствах… – мне странно, что приходится объяснять ему очевидное, и от этого я чувствую себя очень глупо.

– Хрень это всё, – кривится он со скукой в голосе. – Типа по пятницам и четвергам нельзя, а по субботам и понедельникам – можно? В гостиницах – пожалуйста, а в доме у любовника – ни-ни? Что за ханжество! Марина, – взгляд его становится жёстким, а интонации – стальными. – Ты спишь с несвободным мужчиной. Раздвигаешь перед ним ноги по первому свистку. И сейчас что-то лепечешь о допустимых границах? Не много ли на себя берёшь?

Его слова бьют наотмашь, как пощёчина. Я смотрю на него и буквально слышу, с каким звоном разбивается на мелкие острые осколки моё сумасшедшее, глупое, влюблённое сердце.

Желание выплеснуть шампанское ему в лицо или затолкать в глотку канапе – так, чтобы он подавился, задохнулся и сдох – становится нестерпимым. Я через силу улыбаюсь Карику онемевшими губами, выталкиваю из себя:

– Ещё раз поздравляю! – и бегу прочь сломя голову, не видя ничего и никого перед собой.

19

Рыдаю всю дорогу до универа. Хорошо, что я не поехала с водителем – мне не стыдно демонстрировать зарёванное лицо пассажирам в метро, точнее, мне плевать, что они обо мне подумают, а вот сочувствующих взглядов и расспросов Петьки я бы уже не вынесла.

Выйдя из вагона на своей станции, тычу в телефон дрожащими пальцами, едва поймав сигнал. Я ничего не вижу, глаза затуманены от слёз, но мозг всё-таки кое-что соображает: единственный, кто сейчас может меня спасти – это верная Лёлька.

Уже через полчаса мы с ней сидим в университетской столовой, злостно прогуливая первую пару – теорию журналистики. Лекции читает древний замшелый доцент Борщёв, который до сих пор свято уверен в том, что хороший журналист должен ходить на интервью не с диктофоном, а с блокнотом и ручкой. Он никогда не отмечает присутствующих и не запоминает лиц, поэтому мы ничего не теряем.

Сейчас Лёлька сидит напротив меня за столом, горестно подперев щёку ладошкой, и с сочувствием наблюдает, как я с каким-то отчаянным ожесточением запихиваю в себя пирожные, одно за другим: наполеон, картошку, эклер… Мне нужно заесть мерзкое послевкусие, оставшееся от разговора с Кариком. Лёлька со вздохом двигает ко мне поближе стакан компота и ждёт, когда меня отпустит. Ресницы всё ещё мокрые от слёз, а губы предательски подрагивают. Такой грязной и униженной я не чувствовала себя ещё никогда и, вспоминая слова Карика про “раздвигаешь ноги по первому свистку”, снова начинаю давиться то ли пирожными, то ли рыданиями.

Слава богу, я не слышу от Лёльки ничего злорадно-ехидного в духе: “А я сразу знала, что этим закончится! Мне этот твой Карик никогда не нравился!” Подруга не спешит добивать поверженную меня. Наоборот, услышав о том, что произошло на работе парой часов ранее, Лёлька оживляется и торжественно заявляет:

– Так, прекрати реветь! Это не беда, а праздник. Праздник твоего освобождения!

Неуверенно киваю. Хотелось бы верить, что это действительно так, но…

– Ради бога, только не вздумай сгоряча увольняться! – с тревогой предостерегает меня Лёлька. – Руденский не стоит этого. А работа… работа – просто мечта!

Я и не думала об увольнении, хотя сейчас начинаю понимать, что подруга имеет в виду: мне ведь придётся встречаться с Кариком практически ежедневно… ходить мимо него и делать вид, что мне ничуточки не больно…

– Хорошо, что завтра выходной, – говорит между тем Лёлька. – Пока ещё стоят тёплые и солнечные деньки, нужно выбраться куда-нибудь на природу и забацать тебе крутецкую новую фотосессию! Такую, чтобы твой инстаграм взорвался от лайков, а у всех мужиков пошёл пар из ушей при взгляде на тебя. Обновлённая, сексуальная и свободная – так я вижу твой новый образ! – мечтательно провозглашает она.

Мне нравится идея, хотя сейчас, с распухшим от слёз носом и красными глазами, я меньше всего тяну на “сексуальную”. Но всё равно слова Лёльки вдохновляют. Я её обожаю. Только она одна в целом мире умеет правильно подбодрить!

– Это ещё не всё! – загадочно прищуривается Лёлька. – На сегодняшний вечер у меня планы. Собственно, теперь и у тебя тоже.

– Какие планы? – я подозрительно буравлю подругу взглядом. От неё можно ожидать чего угодно: может позвонить вечером и приказать спуститься вниз, к подъезду, захватив с собой паспорт, а утром ты обнаружишь себя в Питере, на Невском проспекте, с горячей шавермой в одной руке и стаканчиком кофе – в другой.

– Мы идём тусить в клуб! – объявляет Лёлька, и я незаметно выдыхаю с облегчением – уф, это не так страшно, как могло бы оказаться. Но в это время Лёлька заканчивает фразу:

– Это будет поцелуйная вечеринка! Все-все-все целуются с симпатичными молодыми людьми, даже с незнакомцами!

И, пока я растерянно хватаю ртом воздух и пытаюсь что-то возразить, хлопая ресницами, Лёлька добавляет безапелляционным тоном:

– То, что надо в твоей ситуации. Тебе точно должно понравиться!

20

НАШИ ДНИ

Илья, сентябрь 2019

В шесть часов вечера заезжает мама. Она в курсе, что я не выношу неожиданных гостей, поэтому о сегодняшнем визите мы договаривались заранее. Я очень люблю её и ценю, что она всегда принимала меня таким, какой я есть, не ломала и не перестраивала под себя или общепринятые нормативы. Даже когда я объявил, что собираюсь снимать квартиру и жить отдельно, она отнеслась к этому с пониманием, хотя призналась мне однажды, что ей это далось не очень-то легко. У неё нет никого ближе меня, но она всё равно старается не превышать дозу своего присутствия в моей жизни. Мне сложно в полной мере понять её чувства, лично мне не бывает скучно одному: даже если я не вижу её или Руса подолгу, не встречаюсь и не созваниваюсь с ними, мои мысли заняты чем-то другим и у меня нет времени на тоску. В тот период, когда у меня были отношения с девушкой, я тоже не слишком печалился, если не встречался с Алёной несколько дней и даже дольше.

Мама целует меня в щёку и обнимает. Я не очень-то люблю объятия с поцелуями, но здесь иду на уступки: знаю, что ей это важно.

– Ты ел сегодня? – спрашивает она, присаживаясь на край дивана.

– Ну конечно, ел. Человек же не может существовать без еды, – отзываюсь я. Она вздыхает. Это тоже одна из её тайных печалей, о которой она честно мне рассказала: ей хотелось бы приезжать ко мне с полными сумками продуктов, забивать ими холодильник, жарить-парить-варить для меня обеды и ужины, а затем кормить чуть ли не с ложечки. Только тогда материнское сердце может быть спокойным, это её собственные слова.

Я же предпочитаю покупать продукты сам – раз в неделю, по списку, чётко всё планируя, чтобы не было излишков еды и не приходилось затем от них избавляться. Готовлю тоже самостоятельно – ровно столько, сколько требуется мне одному.

Мы сидим рядом на диване, она задаёт мне стандартные вопросы, я на них терпеливо отвечаю, хотя этот традиционный ритуал кажется мне скучным: помимо питания, она всегда интересуется одним и тем же – здоровьем, настроением, делами на работе. Когда очередь доходит до Руса (“Как поживает твой друг?”), я сообщаю о том, что сегодня приглашён на празднование его дня рождения в клуб.

– Ой, передавай ему самые искренние поздравления от меня! – говорит мама. – Такой отличный парень, я ведь его совсем ещё мальчишкой помню, сколько вам было, когда вы подружились? Лет шесть?

– Пять, – уточняю я.

Я помню детали нашего знакомства так же ясно и хорошо, как будто это случилось совсем недавно, а не девятнадцать лет назад.

Выдался дождливый день, из-за чего нашу группу не повели на прогулку. Честно говоря, я был этому только рад. Уселся в углу, чтобы меня не беспокоили, и принялся собирать из куцего детсадовского конструктора модель лунохода.

Через какое-то время я почувствовал, что кто-то молча присел рядом. Я покосился в ту сторону и увидел мальчишку. Как его зовут, я не помнил, а может, и вовсе не знал – лица всех пацанов в нашей группе сливались для меня в одно.

– Ты чего строишь? – поинтересовался мальчик.

– Луноход, – ответил я. – Только нескольких важных деталей не хватает, потерялись.

– Ну, построй что-нибудь другое, – предложил он. – Робота сумеешь сделать? А динозавра?

Я молча принялся подбирать детали для робота и соединять их друг с другом. Мальчик тоже хранил молчание, наблюдая за моей работой.

– Круто выходит, – сказал он наконец. – А как тебя зовут?

– Илья Тошин.

Мы ещё немного посидели в тишине.

– Что, тебе разве не интересно, как меня зовут? – не выдержал он.

– Нет, – честно ответил я.

– Блин, – он опять некоторое время молчал, видимо, подбирая подходящий ответ, но так и не смог ничего придумать, поэтому спросил другое:

– А ты чего сердитый такой?

– Я не сердитый.

– А чего всё время отворачиваешься?

Я пожал плечами:

– Мне так удобнее.

– Ты боишься меня, что ли?

Я старательно прислушался к своим ощущениям.

– Нет, не боюсь. Но если ты начнёшь меня щекотать, мне будет неприятно и больно.

– Да с чего мне тебя щекотать? Вот ты странный, – сказал он.

– Другие щекочут… – отозвался я.

– Да они придурки все! – заявил мой собеседник. – Они и ко мне тоже приставали. Я там одному уроду руку прокусил до крови, воспиталка разоралась…

– Почему?

– Что “почему”? Почему разоралась?

– Почему руку прокусил, – пояснил я.

– А, да он сам напросился, – отмахнулся мальчик. – Чуркой меня обзывал.

– Как?!

– Ну, чуркой.

– Чурка – это обрубок? Кусок дерева? – уточнил я, вспомнив всё, что вычитал в детских энциклопедиях. У нас дома было очень много книг, мама мне покупала и про динозавров, и про строение человека, и про роботов, и историю древнего мира, и задачки по математике для дошкольников, и ещё полно всяких.

– Сам ты обрубок! – сказал мальчик. – Чурка – это значит, нерусский. Не видно, что ли?

Я искоса взглянул на него и покачал головой. Пацан как пацан…

– Нет.

– Нет?! Да ты посмотри, у меня и кожа темнее, чем у тебя, и волосы чёрные, и глаза…

– И что?

– Остальные не такие, понимаешь?

Я не понимал. То есть я, конечно, видел всё, что он называл: и кожу, и волосы, и глаза. Но не мог сообразить, что в этом странного и почему теперь он называется “чуркой”.

– А ты кто? – спросил я на всякий случай.

– Дагестанец. Меня, кстати, Руслан зовут. Руслан Керимов. Хоть это тебе и неинтересно.

Я равнодушно пожал плечами. Ну, Руслан и Руслан…

– У тебя, я смотрю, тоже в этой группе друзей нет? Правда же, тут ни одного нормального пацана?

– Мне с ними скучно и непонятно, – признался я.

– Я у вас первый день только, но мне уже тоже с ними скучно и непонятно. Слушай, а давай с тобой дружить? Ты мне будешь братом.

Необычные речи мальчика всё больше и больше сбивали меня с толку.

– Как я могу быть твоим братом? Моя мама – она ведь не твоя мама.

– Да блин, ты правда странный какой-то… Брат – это просто так говорится. Значит, очень хороший и близкий друг, который никогда не бросит и не предаст.

Я снова кинул на него испытывающий взгляд искоса, а затем проверил на всякий случай:

– Ты меня никогда не бросишь и не предашь?

Руслан отозвался:

– Никогда. Если мы поклялись в дружбе, то слово нельзя нарушать даже под страхом смерти!

– Хорошо, – согласился я, не совсем, впрочем, поняв про “страх смерти”. – Тогда я тоже не нарушу слово.

– Ну что, здравствуй, брат? Давай лапу! – он протянул мне ладошку с растопыренной пятернёй. Я покачал головой.

– Мне не нравится, когда меня трогают. Это обязательно?

– Вообще-то, настоящие мужчины всегда обмениваются рукожо… рукопажо… ру-ко-по-жа-ти-ем, – старательно выговорил он. – Но если тебе прям сильно не нравится…

– Сильно, – подтвердил я. – Терпеть этого не могу.

– Ладно, я понял. А я не люблю, когда меня называют Русланчиком или Русиком, чуркой и черномазым. Просто Руслан, а ещё лучше – Рус. Запомнишь?

– Не любишь, когда тебя называют Русланчиком или Русиком, чуркой и черномазым. Просто Руслан, а ещё лучше – Рус, – повторил я слово в слово.

– Ни фига себе! Вот это память у тебя. Ты, кстати, вот что… если кто-то тебя станет снова щекотать или бить, или ещё чего, сразу мне говори. Я им всем морды расквашу. До конца жизни забудут, как к тебе приставать!

– Хорошо, – подумав, согласился я. Было бы и в самом деле неплохо избавиться от назойливого внимания товарищей по саду. – Я тебе скажу.

Появившись в моей жизни в тот самый день, Рус так в ней и остался.

Иногда я просто не замечал его присутствия, он, как и мама, умел оставаться незаметным и ненавязчивым, что я очень ценил. Но он всегда и неизменно был рядом, всё с той же детской готовностью “расквасить” за меня любую “морду”.

21

ПРОШЛОЕ

Лиза, октябрь 1994 года

Вопреки Лизиным надеждам и робким ожиданиям, на осеннем балу всё сразу же пошло не так, как она себе намечтала.

Во-первых, Олег не пришёл. Точнее, в конце концов он всё-таки появился, но к тому моменту настроение Лизы уже упало до критически низкой отметки, весь свет сделался ей не мил, её не радовали ни дискотека, ни новое платье, которое действительно ей очень шло, ни комплименты мальчишек-одноклассников, ни то, как они наперебой приглашали её на “медляки”. Ей не нужны были другие, она ждала только Тошина… Даже Тимка, честно пытающийся развеселить подругу, не снискал в этом успеха – настолько равнодушной и отстранённой выглядела Лиза.

В итоге, когда она потеряла последнюю надежду, практически впала в отчаяние и уже собиралась сбежать потихоньку домой, Олег и появился в актовом зале. Правда, он был не один, а с дамой своего сердца Динкой Старцевой, но парочка выглядела так, словно они только что подрались, а потом, собравшись впопыхах, прибежали в школу. Лица обоих казались злыми и отчуждёнными: хоть Олег с Динкой и пришли вместе, но при этом не смотрели друг на друга и не держались за руки.

Лизу, признаться, данное обстоятельство только порадовало – она терпеть не могла эту целлулоидную куклу Динку с глупо вытаращенными синими глазами и золотистыми локонами, которая могла говорить только о парнях да тряпках. Лиза, конечно, ревновала и завидовала, мечтая оказаться на её месте, но ничего не могла с собой поделать. Впрочем, лицо Тошина выглядело таким расстроенным, что радость Лизы несколько померкла, а сердце болезненно сжалось. Судя по всему, они ещё не окончательно выяснили отношения, потому что, оказавшись в центре дискотеки, Олег снова примирительным жестом положил руку Динке на плечо и горячо заговорил, убеждая подругу в чём-то, чего Лиза не могла расслышать из-за расстояния и грохочущей музыки.

Старцева была не на шутку рассержена. Зло прищурившись, она выкрикнула что-то Тошину в лицо, пытаясь сбросить его руку, а когда он попробовал силой притянуть девушку к себе и обнять, вдруг размахнулась и со всей дури залепила ему пощёчину.

Как назло, именно в эту самую секунду музыка стихла, и оглушительный звон ладони, впечатавшейся в щёку, услышали, кажется, все присутствующие. Лиза невольно ахнула. Как можно было ударить Олега по лицу?! По его прекрасному, красивому, благородному лицу?! Эта Старцева совсем берегов не видит…

Олег схватился за щёку. Было видно, что он изо всех сил сдерживает себя, чтобы не ответить Динке тем же.

– Да пошла ты, – прошипел он ей в лицо. – Строишь из себя королеву… Надоело бегать за тобой, не хочешь нормально общаться – ну и хрен с тобой! Достала ты меня, Старцева, поняла?!

– А уж как ты меня достал, придурок! – истерично выкрикнула Динка.

– Только смотри, коленки не обдери, когда приползёшь ко мне просить прощения, – парировал Тошин.

– Да кому ты на фиг сдался, урод?!

– А ты кому сдалась, овца кривоногая?!

– Что-о-о? – лицо Старцевой пошло красными пятнами.

– Да что слышала!..

Кое-кто из нечаянных свидетелей этой сцены не смог сдержать злорадных смешков: несмотря на модельный рост, тонкую талию и оформившуюся грудь, ноги у Динки и впрямь были немного “иксовыми”.

Не в силах вынести всю глубину своего унижения, Старцева бросилась вон из актового зала. Лиза наблюдала за этой сценой с ужасом и потрясением. К Олегу тут же подошли друзья, стали его успокаивать и хлопать по спине, а затем, приобняв за плечи, потянули куда-то за собой, подальше от любопытных глаз. Лиза и сама не отказалась бы составить им компанию – утешить Тошина ласковым словом, но, разумеется, её с собой никто не звал, и она снова упала духом.

В зал Олег вернулся где-то полчаса спустя. Лиза была уверена, что его давно уже нет в школе, поэтому сердечко её моментально взмыло от радости. От эмоциональных качелей, которые она испытывала на этом осеннем балу, голова буквально шла кругом.

Тошин выглядел успокоенным и повеселевшим – очевидно, приятели смогли его отлично взбодрить. Он сделал несколько шагов и остановился посреди зала, словно соображая, что ему дальше предпринять – потрястись с другими ребятами в ритме музыки или постоять у стеночки, дружески потрепаться с одноклассниками. В тот же момент заиграл очередной “медляк”, и это решило дело: Тошин с живым интересом огляделся по сторонам, выискивая себе подходящую партнёршу для танца.

Все девчонки затаили дыхание и внутренне подобрались, расправив плечи, выпрямив спины и выпятив грудь, втайне рассчитывая на приглашение от первого красавчика школы. Лиза же не успела толком ни помечтать, ни испугаться, ни обрадоваться, когда Олег вдруг оказался рядом с ней и подмигнул:

– Потанцуем, Лизюкова?..

Она плыла в его объятиях под завистливые взгляды одноклассниц и не верила в то, что всё происходящее с ней – реальность. Её не смущал даже явственный запах алкоголя, который она уловила. Видимо, ребята пропустили под шумок рюмашку-другую, контрабандой пронеся спиртное на школьную вечеринку…

– У тебя всё хорошо? – нерешительно спросила Лиза, практически прижавшись губами к его уху и замирая от чувства острого хрупкого счастья. Брови Тошина чуть приподнялись.

– Да, а почему ты спрашиваешь?

– Ну… вы же с Диной поссорились…

– А, это… – он махнул рукой. Уголок его рта дрогнул в презрительной усмешке. – Достала она меня, честно. Даже думать о ней больше не хочу.

– А что случилось? – набравшись наглости, спросила Лиза.

– Да ревнует меня к каждой юбке, представляешь?! Вот и сегодня застала у меня дома соседку, студентку-первокурсницу, и разоралась. А соседка правда пришла просто соли одолжить, веришь?

– Верю, – выдохнула Лиза влюблённо.

– Ну вот. А Динка не поверила. Говорит, какая такая соль, если у неё халат короткий, ничего не прикрывает, и вообще… Короче, довела, – он с досадой поморщился. – Не выношу ревнивых баб. Бесят!..

Лиза с тревогой завертела головой, проверяя, не вернулась ли Старцева в зал. Не хотелось бы становиться жертвой её болезненной ревности…

– Ты чего, Динку боишься? – догадался Олег и улыбнулся. – Да не переживай, к тебе бы она точно ревновать не стала!

Лизе стало обидно. Неужели она настолько непривлекательна?.. Поняв свою оплошность, Тошин торопливо добавил:

– Я в том смысле, что… ну, мы же с первого класса все вместе учимся. Знаем друг друга как облупленных. Она к тебе привыкла. А на самом деле… на самом деле ты просто классная! – добавил он, убедительно тараща глаза. – И очень красивая… правда.

Лиза замерла от этого неожиданного признания. Ноги у неё подкосились, и если бы Олег не держал её сейчас за талию – точно упала бы к его ногам. Так бывает? Правда? Любовь всей её жизни, Олег Тошин, только что сказал, что считает её красивой?!

Тем временем он поднял руку и коснулся Лизиного лица, очерчивая контур нежных девичьих губ.

– Ты целовалась когда-нибудь? – спросил он с любопытством. Лиза зажмурилась и отрицательно замотала головой.

– Хочешь, научу? – спросил он игриво. Лиза распахнула глаза, а затем, гордо и независимо, как ей казалось, вскинув подбородок, смело ответила:

– Хочу!

22

НАШИ ДНИ

Марина, сентябрь 2019

– Значит, так, – Лёлька окидывает меня критическим взором. – Сегодня тебе надо выглядеть не овцой на заклании, а победительницей по жизни, роковой красоткой и разбивательницей сердец! Все молодые люди в клубе должны умирать от желания целовать именно тебя, а не какую-то другую девушку.

Мы сидим в моей комнате, забравшись с ногами на кровать, пьём свежезаваренный травяной чай и жуём бабушкино печенье; в ногах у меня раскинулся толстый и лохматый кот Веник и бесцеремонно храпит, всем своим видом демонстрируя презрение к глупым бабским разговорам.

– Может, сразу напишем мне на лбу красной помадой: “KISS ME”? – скептически интересуюсь я, слизывая с губ крошки. Лёлька задумывается.

– Красная помада… Бинго! Ты умница. Считается, что именно ярко-красный цвет вызывает у противоположного пола наибольшее влечение. Тащи косметичку, будем тебя красить!

– Да у меня и нет красной помады, наверное… – сомневаюсь я. – Предпочитаю более сдержанные оттенки.

– Никакой сдержанности! Никакой скромности! Никакого стеснения, будем красить тебя ярко-ярко!

– Как проститутку? – ехидно уточняю я.

– Как свободную, красивую, счастливую девушку, у которой вся жизнь впереди! Ты не просто идёшь в клуб – ты идёшь в клуб целоваться и отрываться!

– Девочки, – в дверь комнаты деликатно стучится бабуля, – ужин скоро будет готов. Вы сейчас покушаете или подождёте, когда Маринушкины родители с работы вернутся, и тогда уж все вместе сядем за стол?

Лёлька отрицательно мотает головой:

– Спасибо, Евдокия Тимофеевна, но мы с Мариной сегодня идём на вечеринку, так что ужинать не будем.

– Не будете?! – ахает бабушка.

– Не будем?! – эхом возмущаюсь и я.

– Что, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда? – поддевает меня подруга. – Ты должна быть лёгким, порхающим мотыльком, а не беременной бегемотихой! – затем она поворачивается к бабушке и поясняет:

– Знаю я вас, Евдокия Тимофеевна, у вас же всегда и первое, и второе, и компот… Подумайте сами, неужели Наташа Ростова нажиралась до отвала перед своим первым балом?

– Ну, если уж Наташа Ростова… – бабушка понимающе улыбается и возвращается в своё кухонное царство. Веник, встрепенувшись, соскакивает с кровати и следует за ней – кто-кто, а он не намерен игнорировать заветное слово “ужин”.

Едва мы выходим из дома и садимся в заранее вызванное такси, оживает мой телефон.

– Карик активизировался, – говорю я дрогнувшим голосом, наблюдая за именем, высветившимся на экране.

– Сбрасывай, – решительно командует Лёлька. Я подчиняюсь, потому что совершенно не готова сейчас с ним разговаривать и вообще не знаю, что могу ему сказать.

Карик набирает мой номер снова, я опять прерываю звонок и трусливо спрашиваю у подруги:

– А может, сразу отправить его в чёрный список? Боюсь, долго подобную осаду я не выдержу, а этот мастер… болтать языком может снова меня задобрить.

– Лучше переименуй контакт в телефоне: “Тот, перед кем я раздвигаю ноги по первому свистку”, – невозмутимо советует Лёлька, напоминая о моём недавнем унижении. Таксист с любопытством косится в мою сторону. – Взглянешь – и охоту отвечать отобьёт напрочь!

– Идея неплохая, но, боюсь, это слишком длинно.

Карик опять звонит. Сердце моё начинает стучать всё быстрее. Нет, конечно, я не простила его, но…

– Лучше ответь и пошли его прямым текстом, – снова распоряжается Лёлька. – А то он так весь вечер нам испортит!

– И что мне ему говорить? – пугаюсь я.

– Скажи, что он кобель, подлец, скотина и импотент.

– Но он далеко не импотент!.. – вскидываюсь я. Таксист всё живее интересуется нашей беседой и следит за дорогой уже вполглаза.

– Неважно. Главное, скажи. Это ударит его в самое сердце!

Я дрожащими пальцами принимаю вызов.

– Алло…

– Маришка, привет, – раздаётся в трубке знакомый, с бархатными интонациями, голос. – Всё ещё дуешься?

– Я не дуюсь.

– Ну я же слышу! Обиделась, да? Перестань, пожалуйста. Ты погорячилась, я погорячился…

– Нет, это я погорячилась год назад, когда отдалась тебе прямо во время ночного эфира! – с досадой говорю я. Краем глаза ловлю выражение лица таксиста – ему сейчас только ведёрка попкорна не хватает.

– Злючка моя…

Я слышу по голосу, что он улыбается, и действительно злюсь сейчас – но не на Карика, а на саму себя, потому что предательски таю и “плыву” от его интонаций. Тембр его голоса всегда действует на меня самым волшебным образом – я покрываюсь мурашками и ничегошеньки не соображаю, поскольку мозги превращаются в вату.

– Ну прости, прости, Мариш. Я правда виноват.

– Что с тобой, Карик? – взяв себя в руки, кротко интересуюсь я. – Не с кем сегодняшнюю ночь провести? Ну так ты не тушуйся, время ещё есть, сколько там молодых мамочек в роддоме держат? Дней пять? Может, ещё повезёт и найдёшь себе кого-нибудь до выписки…

– Зачем ты так цинично? – голос меняется с обольстительного на невинно оскорблённый – ох, и мастер же Карик играть интонациями! – Я же попросил у тебя прощения.

– Прощения, мой милый, надо просить не у меня, а у своей жены, – наставительно говорю я. – Вот перед кем ты действительно виноват. И вообще, не заставляй её нервничать, а то молоко пропадёт, – добавляю внушительно и наконец отключаю телефон. Мне больше нечего сказать Карику… зато есть что – не в меру любопытному таксисту, и все слова эти близки к непечатным.