Текст книги "Путь Владычицы: Дорога Тьмы (СИ)"
Автор книги: Юлия Эфф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
– Молодая госпожа! – с восхищением прищёлкнул языком Кенан, Дыв махнул ему рукой, и слуга, быстро и привычно перебирая ногами, молодым горным козлом побежал вниз, притормозив лишь раз – чтобы отчитаться перед гостьей – он позвал мастера!
Она приближалась, и Дыв понял: ничего не забыто и, более того, сердце забилось, словно не Кайа, а он карабкался в гору.
– Так вот ты где прячешься, бог любви! – задыхаясь от подъёма и со смехом проговорила принцесса на кар-малерийском с почти незаметным акцентом, как только оказалась в нескольких метрах. – Дыв?
И остановилась, видя его замешательство.
– Ты не рад меня видеть?
Это была совершенно другая Кайа.
18. Посвящение Кайи
За всего каких-то два месяца она заметно изменилась – тело приобрело или начало приобретать женственные мягкие формы. Но не только увеличилась грудь и бёдра, по-иному стали блестеть глаза и… Дыв не удержался – потрогал волосы, не заплетённые, как у всех фрейев в мелкие непокорные жёсткие косички, а в одну, причём из неё выбивались явно мягкие локоны.
– Ты получила свою тьму? – вместо ответа на вопрос спросил он, разглядывая знакомую.
– Об этом я хотела с тобой поговорить, – Кайа перехватила его руку и прижалась к её ладони щекой. – Колючая… Ты много работаешь?
– Спустимся вниз или… быть может… – он неопределённо махнул вверх, в сторону виноградников, – там есть скамейка в начале первого ряда.
Ящерка кивнула, просунула пальцы под его локоть, вынуждая согнуть руку, и они медленно пошли на верх холма.
– Что у вас нового? – вежливо спросил Дыв.
– Мы ждём жениха Солвег. Отец сказал малерийцам, которые приезжали, что хватит уже замазывать глаза подарками, и он хочет увидеть будущего мужа своей дочери. Во дворце для гостей готовят комнаты на среднем ярусе… В каждой комнате поставили по большой лохани… Ты помнишь? – Кайа смеющимся взглядом заглянула в серые прищуренные глаза.
Разумеется, он помнил эту шутку. Кивнул, но промолчал. Кайа болтала:
– Вообще, во дворце ужасная суета. Отец зачем-то приказал вымыть его. Он говорит, что не хочет сплетен в адрес небрежности фрейев. Учитель Вилфред кое-что подсказал отцу, и теперь у нас даже перед дворцом посадили цветы, правда, они какие-то хиленькие. Учитель Вилфред говорит, это потому что приближается зима и воды цветам мало. И мостовую от дворца до пристани переделывают… В общем, у тебя тут тишина по сравнению с нашей жизнью… Мне разрешили остаться с тобой до вечера. И… – Кайа помялась, вдруг смутилась. Выпустила руку Дыва, остановилась, – и у меня сегодня первое посвящение. Вчера я получила благословение нашего Сердца.
– М-м, – разочарованно протянул Дыв, – значит, эта твоя новая внешность – очередной обман Тьмы?.. Поздравляю, Кайа, ты наконец получишь крылья, о которых мечтала. Дон Инграм будет доволен своей будущей женой, которая уже так талантливо научилась менять тело.
Не будучи более ведомым за руку Кайей, он сделал несколько шагов вперёд и вопросительно обернулся на сиплый шёпот:
– Ты не понимаешь! – она стояла с более чем очевидным выражением на лице – готовая заплакать.
– Да, Кайа?
– Ты не понимаешь! – запальчиво сказала она. – В том-то и дело, что это не тьма! Я… сама такой стала! И… я не понимаю!..
Она обернулась, не видит ли кто её из диких, посмотрела небо, и только потом вытянула перед собой руку:
– Смотри!.. – на ладони поднимался язычок ярко-жёлтого пламени. Кайа закрыла глаза: – Когда я думаю, про Инграма, у меня появляется вот это… Оно не обжигает, ты можешь дотронуться до него.
Изумлённый Дыв подошёл:
– Это магия Тьмы?
Кайа открыла глаза и жалобно поискала сочувствие во взгляде Дыва:
– Посмотри, а ЭТО, когда я думаю о тебе… – на ладони взметнулось пламя и потянулось к отпрянувшему Дыву. – Чем моя боль в сердце сильнее, тем ОНО ярче… Я подумала, что ты знаешь… Ты
Она сложила пальцы, огонь пропал, и горячо обняла, прижимаясь к Дыву:
– Я так скучала по тебе! Я почти каждую минуту думала о тебе… – Кайа разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь мужчины.
Смущённый Дыв повёл её к скамье, укрытой первыми кустами винограда от любопытных глаз, усадил её, вцепившуюся ему в рубашку, и терпеливо ждал, когда поток слёз иссякнет.
– Я влюбилась в тебя по-настоящему, да? – в конце концов смиренно произнесла Кайа, самостоятельно вытирая лицо, и Дыв увидел, что это не краска, а оно действительно опухло от влаги.
– Получается, так, моя принцесса.
– Но отчего так больно? – Кайа подняла на него лицо с дрожащими губами, – почему мне постоянно больно? Когда я думаю о тебе, когда думаю про Инграма, что я ему скажу? Мне страшно, что ты можешь уехать однажды, со своими принцами. А пока ты здесь, я чувствую себя спокойной, как будто ты рядом… Я столько всего передумала за эти дни… Ты слышишь, как я говорю? Теперь мне даже сны снятся на кар-малерийском… А ты… Я даже не знаю твоего настоящего имени. Как тебя зовут на самом деле?
Дыв попытался улыбнуться. Эта ящерка ковыряла и ковыряла его какую-то рану, добираясь до окаменевшего сердца:
– Я – Дыв. Другого имени я не заслужил. Отец наверняка меня уже проклял за мой побег.
– Он тебе не ответил?
– Нет.
В установившейся минутной тишине Кайа вытирала нос, сморкалась и пыталась успокоиться. Когда она решила, что у неё получилось, обратилась с ноткой веселья к Дыву:
– Наверное, я сегодня стану другой. Ты начнёшь меня бояться. Проведи со мной эти несколько часов, пожалуйста! Я хочу вспомнить, каково это, когда ты обнимаешь меня и делаешь вид, что влюблён… И готов ради меня на всё…
– Кайа! – Дыв не мог понять себя, хочет ли он того же, или снова срабатывает чувство самосохранения. Внезапно захотелось бежать отсюда, куда глаза глядят. Нет, сесть на лодку и грести хоть до самых Челюстей Бога и ждать там три недели, пока во Фрейнлайнд не поедет Ядран с Давором…
Не дожидаясь решительных действий с его стороны, Кайа резко встала, подняла платье, чтобы было удобнее перебросить ногу через колени рассеянного слуги, и оседлала его.
– Поцелуй меня, Дыв! – обхватила руками его лицо и прижалась губами к его губам, сухим, обветрившимся.
И он не устоял, возбуждение решило за него: руки сами собой обхватили мягкую талию и прижали к себе, а затем одна рука зарылась в мягие волосы и с силой обхватила затылок, не отпуская далеко от себя чужие тёплые губы.
*****
Под мехом стало жарко, и Кайа откинула шкуру:
– Уф-ф, ты горячий, – повозилась, переплетая свои ноги с ногами Дыва, – готова терпеть твой жар вечно… Но, знаешь, кажется, я проголодалась, живот ходуном ходит…
Дыв издал смешок, извернулся, чтобы накрыть болтливый рот своим. Минута, потраченная на очередную порцию поцелуев, и мужчина снова откинулся на ложе:
– Мне обед и ужин приносит Кенан. Сейчас посмотрю, что у меня осталось.
– Ну, правда, Дыв, потрогай! – Кайа приложила его шершавую ладонь себе на живот.
– Я ничего не чувствую, – Дыв поднялся, начал натягивать штаны. – Тебе лучше одеться, не хочу, чтобы Кенан пялился на тебя.
– Я накроюсь, не хочу одеваться, ты же вернёшься ко мне? – Кайа легла на бок, игриво проводя по оголённым бёдрам рукой, и закусила губу, наблюдая, как Дыв одевается.
Многое было сказано, но не самое главное. Кайа тысячу раз повторила: “Я люблю тебя!” – а Дыв молчал, улыбался и позволял любить себя. Принцесса, конечно, понимала: ничего общего между слугой и ею быть не может, но всё-таки… хотя бы чуточку лжи… Дыв вышел из шатра, и Кайа укрылась шкурой, прижимаясь подбородком к меху. Она оказалась права, когда решила, что житель Кар-Эйры ей объяснит все странности, которые с ней происходили.
Тьма давала чувство свободы, но его всегда было в избытке. Кайа должна была почувствовать изменения в теле – и чувствовала. Где-то в сердце росло что-то сильное, могущественное, и, однажды подняв руку над собой, Кайа увидела огонь. Или свет. Она сама не поняла. Огонь отца, которым король почти не пользовался, был всегда тёмного цвета, как чадящие язычки пламени, в которое пролили масло. Мать и сёстры никогда огонь не демонстрировали, поэтому Кайа решила пока не делиться страхами – вдруг само пройдёт.
Но родители заметили изменения в теле дочери – чешуйки не отросли, и змеистый рисунок особо не проступил, хотя определённо сохранялись бугорки, являющиеся основанием для роста покрова тьмы. Отец сказал: всё, хватит ждать, время пришло.
Перед первой жертвой Тьма должна была благословить официально, назначили день благословения. После него на сороковой день (так рассказывали сёстры) начнётся жуткий зуд по всему телу и прорежутся маленькие крылья. Летать с такими ещё не получится, но после второй жертвы Кайа сможет безбоязненно спуститься на один пролёт лестницы – сёстры и Инграм там поначалу тренировали свою “мягкую посадку”.
В жертву Тьме принесли четырёх невинных ягнят, по числу сторон света. И когда решётка вся обагрилась, а снизу приветственно взметнулся сумрачный столб, Асвальд Второй, не прекращая тёмной молитвы, сделал знак – королева сняла со своей дочери наброшенную на голое тело накидку и подтолкнула её к Очагу:
– Иди, Кайа. Встань точно в центр и потерпи немного…
Стараясь не поднимать смущённых глаз, ибо она чувствовала на себе любопытство и недоумение близких – отца, матери и Солвег – за своё не покрытое чешуей тело, Кайа выполнила необходимое, сразу отмечая ледяной воздух внутри Мрака. В тело впились тысячи тысяч маленьких щупалец, но очень скоро именно там, где у всех отмеченных Тьмой располагался рисунок, стало особенно морозно. Кайа тихо зашипела от боли и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на любой спасительной, отвлекающей мысли.
Матушка велела потерпеть, не предупредив, насколько это будет невыносимо. Тьма вгрызалась в гладкие бесчешуйчатые бугорки, словно пыталась проникнуть в тело через них. Теперь Кайа не чувствовала “укусов” в других местах, а только обнимающий её узор.
“Надо потерпеть! Инграма нет больше трёх месяцев. Ещё три осталось. Он обещал вернуться через полгода. Инграм! Чувствуешь ли ты, как я терплю ради тебя?..” – она думала о брате, но почему-то в тёплые мысли примешалась фальшь. Да, на какой-то миг стало чуть-чуть легче, но Тьма позлорадствовала, усиливая напор и вгрызаясь ещё сильнее.
“Был бы Дыв рядом… С ним всегда было легче выносить боль… Дыв, милый, родной, а ты, чувствуешь ли ты?.. Любимый мой…” – и вдруг от сердца и почему-то желудка по телу пошли тёплые волны. Возможно, Тьма добилась своего к этому времени и отпустила Кайю, но что-то продолжало держать её на решётке, ноги отяжелели…
Она впала в очень странное состояние, похожее на сон. Через прикрытые веки беспокоили красные сплохи со стороны, но открыть глаза не было сил – наступило умиротворение и ощущение невесомости. Знакомое ночное томление, боль от мыслей о разлуке с любимым рабом и счастье обнаружения сладостных чувств – впервые мысли были так материальны, укутывая собой и спасая от холода. Наконец даже стало немного жарко, взмокло лицо и под грудью, Кайя руками осторожно убрала пот. Глаза сами собой открылись, и реальность в один миг вернулась на своё место.
Тьма больше не обнимала, чувство тепла отступило, и оттого по телу засновал сквозняк, хозяин этой башни.
– В-выходить можно? – выстукивая зубами вопрос, Кайа нерешительно переступила на мокрой скользкой решётке.
Лица у родителей и сестры были очень странными, но думать пока об этом не хотелось. Матушка набросила ей на плечи накидку, и Кайа судорожно закуталась, поджимая пальцы на ступнях – каменный пол показался совсем уж ледяным.
– Полдела сделано, Кайа. Осталось капище, – отец пытливо смотрел ей в лицо, – Солвег, помоги сестре.
Королева раскинула крылья, и, скользя влажными ступнями из-за невысохшей крови, Кайа взобралась на мать, Солвег полетела следом. Полёт закончился быстро – матушка принесла дочь к ближайшим северным горам, выбрав древнее сакральное место у скалы.
Рядом мирно паслось стадо овец вперемешку с коровами, и пастух с мальчишкой-подпаском, узнав королеву, сразу пали ниц, пряча лица в траве.
– Я должна буду совершить омовение кровью… О! – Кайа провела рукой по краю удлинённой каменной чаши размером с взрослого крупного человека.
Несколько лет назад Улва завершала здесь инициацию Тьмой, и младшая настырная сестра умоляла взять её с собой. Как обычно, добрее всех оказался Инграм. Он тоже помогал разрывать овец и сливать их кровь в чашу, пока Улва полностью не оказалась закрыта тягучей и тяжёлой жидкостью. Согласно знаниям прародителей, после того как Тьма влила в тело первозданную силу, требовалось “покормить” её, а что подходило лучше, чем кровь, без которой нет жизни?
Кровь должна была напитать каждую чешуйку – от пальца на ноге до макушки, спрятанной под волосами. Поэтому Улва семь раз окуналась вместе с головой, и овечья кровь проникла в самую сердцевину её косичек. Через неделю их пришлось отрезать из-за заведшихся червей, и потом Улва год отращивала волосы. Над ней не смеялись, ибо все в своё время проходили через эту неприятную плату за крылья.
После этого терять, как говорила Улва, ей было нечего; и полгода, когда Марна и Солвег летали к капищу набраться силы перед следующей инициацией и подбирали волосы, Улва спокойно окуналась с головой, а потом легко смывала под ближайшим водопадом с коротких прядей густеющую кровь.
Теперь обряд потомков предстояло повторить и Кайе. Она мужественно терпела затянувшееся наполнение чаши, в которую легла, лёгкую тошноту и уже знакомый зуд – по контуру фрейского рисунка на теле. Но больше всего (а возможно, это и была причина тошноты) беспокоили возложенные на край чаши запашистые овечьи морды с остекленевшими глазами и высунутыми языками из приоткрытых перекошенных оскалов. Кровь струйками медленно стекала по камню. Прошлый раз, помнилось, Кайа успела вдосталь нагуляться по окрестности и забраться на гору, пока здесь лежала Улва. Тогда казалось, что день закончился быстро… А сейчас от пытки временем в голову какие только не лезли мысли!
– Не жди, когда наполнится до краёв, помогай себе руками, – притащив очередную тушу, сказала матушка, заметив наполовину чистое тело дочери.
И Кайе, до сих пор брезговавшей касаться рубиновой жижи, пришлось набирать её в ладошку и растирать по телу. К сожалению, Тьма из Очага не отрастила новую чешую – как было гладким тело, так и осталось, лишь кожа начала заметно шелушиться на узоре. Зуд нарастал, затошнило сильнее. Кайа несколько раз глубоко вдохнула и прикрыла глаза: нужно было отвлечься от окружающей картины и овечьего запаха немытой шерсти.
Шлёп! Очередная тушка опустилась рядом, из перезанной артерии вырвался свист вместе с булькающей жидкостью. Кайа поморщилась и сильнее зажмурилась да сцепила зубы.
– Наслаждайся, сестрёнка! – ухмыльнулась Солвег и улетела.
В ушах от тошноты гулко била своя кровь, возможно, не желающая мириться с чужой, проникающей внутрь через кожу. Из-за этого гула Кайа пропустила несколько резких реплик матушки и Солвег…
Шмяк! Слева от неё убрали тушу, с которой перестала обильно течь кровь, и на её место положили другую, явно более крупную, потому что животворящая жидкость зажурчала слишком бодро. Вскоре чаша наполнилась до половины, и Кайа, не открывая глаз, уже плескала себе на грудь.
Кто-то остановился рядом, хмыкнул, промелькнула мысль: “Здесь Дыв! Или Инграм вернулся!” – Кайа резко открыла глаза и повернула голову. Но это была всего лишь Солвег.
– Ты всю ночь здесь собралась нежиться? – сестра медленно подошла, сворачивая крылья. – Ныряй, не тяни.
– Сейчас… немножко ещё… – Кайе было стыдно признаться в страхе: стоило представить своё безволосое отражение или, наоборот, с волосами, но с копошащимися с в них белыми личинками, как сразу в фантазии возникало перекошенное от отвращения лицо Дыва. Даже если он никогда не увидит мерзких последствий, всё равно спросит, зачем Кайа отрезала волосы. А знать причину – всё равно что видеть своими глазами.
Она отвернулась от Солвег, думая ещё немного собраться с духом, но вдруг взгляд наткнулся на очередные остекленевшие глаза, не овечьи – на самом высоком уступе чаши, свесившись вниз головой с рассечённой шеей, лежал тот самый пастух, который час назад упал на колени перед повелительницами.
Хрип застрял где-то в горле, и Кайа не могла себя заставить отвести глаза от подёрнутого ужасом лица. Она несколько раз видела во время инициаций, которые проходили старшие сёстры, как умирают дикие, а на свадьбе Марны насмотрелась вдоволь на разрубленные тела. И всё же смерть этого случайного мирного пастуха, потомка светлокожего раба, потрясла неопытную принцессу.
Солвег придержала дёрнувшуюся сестру за плечи:
– Так будет быстрее. Тем более избранным требуется больше человеческой крови, не так ли? – и с силой толкнула Кайю, погружая её голову в купальню из крови и перебивая протестный крик. Она задёргалась, пытаясь вырваться, но Солвег держала крепко: – Ещё спасибо мне скажешь, сестричка…
Кайа молотила руками, разбрызгивая так тяжело собранную кровь вокруг себя, извивалась, пытаясь оттолкнуть цепкие руки Солвег, которая машинально, из-за забивающего нос запаха крови, раскрыла крылья и тяжело дышала, опьянённая желанием выбросить сестру из чаши и залезть туда самой.
– Солвег! Отпусти! – сердито приказала королева, опускаясь с очередной овцой. – Я тебя предупреждала, что Кайа испугается.
– Хорошо, матушка, – Солвег неохотно подняла руки, по локоть раскрашенные кровью и со вздохом провела по лицу, “умывая” его. – Можно я здесь побу?..
Вынырнувшая на поверхность Кайа, судорожно цепляясь за края, поднялась над чашей и, хрипя, поползла вниз.
– Что ты наделала, Солвег? – с укоризной покачала головой Отилия. – Кайа, девочка моя, успокойся.
Но “её девочку” начало рвать – безудержно, даже не кровью, а чёрной жижей. Перемежая рвоту с рыданиями, Кайа пыталась что-то сказать. Её руки то скользили по телу, словно кровь была платьем, и пытались сорвать его, то хватались за горло. Она попыталась вытереть глаза, чтобы открыть их, но кровь склеила веки, и Кайа взвыла от беспомощности.
Её корчи со стонами наконец достигли нужного эффекта – королева приказала Солвег помочь оттащить Кайю к водопаду и смыть хотя бы с лица кровь, чтобы успокоить истерику младшей, неопытной и такой пугливой дочери.
Оказавшись в холодной воде, Кайа, и правда, немного успокоилась. Как только разлепила глаза, бросилась под падающий водный поток, ругая Солвег.
– Марна права, избранная что надо! – ухмыльнулась та, наблюдая за нервными движениями сестры.
– Ты сама когда-то была такой, – заметила Отилия, становясь рядом.
– Не настолько. От крови меня никогда не тошнило. И я бы задумалась на вашем с отцом месте, почему Тьма так странно на неё реагирует. Считаю, Кайа слишком много времени проводила с карамалийцами… – Солвег пошла к чаше, на ходу сбрасывая одежду. В наполненной кровью ванне, Её высочество расслабленно растянулась, присмотрелась к выражению лица покойного пастуха и спихнула его ногой с купальни. – В самом деле, уродливый раб!
Королева постояла на берегу, задумчиво наблюдая за дочерью, продолжавшей всхлипывать и оттирать с себя кровь, потом опомнилась – раскинула вокруг себя тьму, и та слизнула с кожи и одежды пятна крови.
Смыв с себя кровь, замёрзнувшая в горной воде Кайа с трудом выбралась на берег: от холода не только зуб на зуб не попадал – руки окоченели. Кое-как набросив на себя относительно тонкую накидку и кутаясь в ней, Кайа мстительно направилась к Солвег, лениво плещущейся в кровавой купальне.
– Зачем ты убила пастуха? – она покосилась в сторону стада. Подпаска не было видно, напуганный мальчишка убежал, как только старший товарищ был схвачен фрейей.
Солвег приоткрыла глаза и довольно улыбнулась:
– Хотела проверить, ты – всё ещё одна из нас или уже какая-нибудь карамалийка.
– Как?! Что за глупость?! И при чём тут пастух?
– При том, что он не хотел умирать. Только фрейи могут почувствовать смерть, забранную силой. Мне тебе весь манускрипт с Основами Тьмы пересказать? – сейчас Солвег была похожа на Марну больше, чем когда-либо. Интонациями, насмешливой гримасой, провоцирующей на ссору.
Кайа ужаснулась:
– Ты убила простолюдина только для того, чтобы проверить, почувствуя я его недобровольную жертву или нет?.. Ну, ты и гадина! Даже Марна до такого не додумалась бы!
– Пф!
– Как же ты выйдешь замуж за малерийца, если готова убивать ради развлечения?!
Неожиданно слова сестры задели Солвег, она подобралась и сделала вид, что собирается выпрыгнуть из каменной чаши на Кайю. Та попятилась.
– А ты, я смотрю, уже приняла их законы? – напугав сестру, Солвег вернулась в прежнее безмятежное положение: не нужно было прилагать особых усилий, чтобы вывести “избранную малышку” из себя. В отсутствие Марны, в самом деле, было скучно. – Может, тебя надо выдать замуж за малерийца? Уехала бы, всем стало бы проще.
Рядом с ними приземлилась матушка, летавшая за подпаском и притащившая его в полуобморочном состоянии назад. “Делай свою работу хорошо, если хочешь жить!” – бросила фразу, как кость, мальчишке и вернулась к дочерям.
– Мне надоело слушать, как вы ругаетесь! – нахмурилась королева, услышав последнюю фразу Солвег и видя, что лицо младшей дочери исказилось от гнева.
– Она сорвёт договор с малерийцами, мама! Она специально это делает! – запальчиво пожаловалась Кайа. – Если бы не Инграм, лучше бы я уехала отсюда, чем жестокая Солвег!
– Это не вам решать, – королева уклонилась от разбора конфликта и спросила, готова ли Кайа вернуться домой. Та с радостью согласилась, и, оставив среднюю дочь напитываться чужой жизнью и страхом через кровавую купальню, Отилия унесла Кайю назад.
Оказавшись в своей комнате, Кайа первым делом вызвала служанку и велела нагреть много воды в нижней купальне да принести ножницы. Страх перед отвратительными личинками в сердцевине косичек напомнил о себе во время полёта – голова будто назло начала чесаться. И только оказавшись в чистой воде с обильной пеной, как это любил делать Дыв, Кайа немного успокоилась. Желудок отпустило, тот сразу вспомнил, что опорожнился до последней капли час назад, и потребовал еды. Служанки выполняли все её прихоти беспрекословно, помятуя о хорошей памяти злопамятных фрейев, когда те начинали матереть от каждой принятой жертвы.
Отилия тем временем успела поделиться с супругом кое-какими свежими мыслями. Асвальд выслушал предложение заменить невесту для малерийцев, отчасти согласился: действительно, Кайа не такая, как её сестры, слишком добрая и слишком чувствительная. Но однозначного решения не принял:
– Пусть сначала Кайа умертвит свою первую жертву. Я лично хочу посмотреть на это. А там будет видно. Если наша младшая дочь вовсе не избранная, а изгой, то ей самое место в Кар-Эйре. И договор соблюдём, и устроим судьбы Кайи и Солвег сообразно их талантам.
Королева признала, что её удовлетворяет этот вариант. И ведь на самом деле, никто не понимал, что значит избранная? Если Кайа выжила благодаря Свету, а не воле Тьмы, то это многое меняло. На её сегодняшней инициации Тьма, окутавшая коконом принцессу, вдруг обагрилась, замерцала сполохами, как это бывает с грозовым небом, в котором просыпаются молнии. Покраснела Тьма и вдруг исчезла в Очаге, напоминая побитую собаку. Проклятый рыжий малериец, всё-таки что-то он намудрил со своей жертвой!
Немного успокоившись, королева пошла искать дочь. Материнская интуиция вынудила спуститься на нижний ярус к слугами, и недовольная Отилия вошла в купальню, которую заволокло паром. Прежде чем её увидели служанки, королева услышала:
– Моя доннина, ваши волосы – лучше волос даже волос Её величества! Какие они стали мягкие, словно нежный лён…
Отилия вынырнула из тумана и увидела картину: Кайа, сидя в воде, уплетает что-то с чашки, стоящей на полу рядом с купальней, а две служанки уже наполовину расплели косички и прочёсывают их гребнем, удивляясь новому свойству фрейских волос. Появление королевы напугало девушек, они чуть было не унеслись за дверь, но Её величество жестом велела остаться. Сама присела рядом с довольной дочерью и взялась за длинный гладкий мокрый локон, пахнущий мыльной водой.
– Не хочется верить, Кайа, но, по-моему, ты в самом деле слишком много времени провела с болтливым карамалийцем, – Отилию почему-то уязвила расслабленная беспечность дочери и её, не такие, как у всех фрейев, послушные волосы простолюдинки.
*****
Дыв вернулся с котелком, обёрнутым тряпицей, поставил его на стол и перебросил тряпку на плечо:
– Только не говори мне, что ты не ешь похлёбки простолюдинов. Иначе тебе придётся срочно лететь во дворец за куском плохо прожаренного мяса.
Дыв обрнулся, с улицы его позвал Кенан, не решающийся войти без спроса. Дыв вышел и моментально вернулся с небольшой корзиной:
– Но тебе готовы услужить. Посмотри, какую красоту собрала Рыжая Лотта. Так, посмотрим: лесные ягоды… мытые… фрукты…
Набросив нижнее платье, Кайа подошла сзади и обняла Дыва, раскладывающего съестное по чашками:
– Я хочу, чтобы ты со мной был сегодня ночью. Мне не будет так страшно.
Дыв замер, выдержал паузу и продолжил работать медленнее:
– Ты хочешь, чтобы я присутствовал при твоём первом убийстве?
– Но я же смотрела, как ты убиваешь диких. И сбилась со счёта. Сколько человек ты умертвил на поле?
Дыв повернулся, взял Кайю за запястья, отодвигая от себя:
– Убивать в бою – это одно. Если ты назвался воином и плохо владеешь оружием – это твои проблемы: значит, надо было лучше тренироваться. Но убивать беззащитного, который плохо понимает, что он делает – это преступление… Впрочем, для вас, фрейев, это значения не имеет. Вы всегда выше законов Всемирья.
Он отпустил Кайю и, как ни в чём не бывало, вернулся к сервировке. Сказал будничным тоном:
– Садись, всё готово. У меня только один стул. Дикие сколотили специально для меня мебель, чтобы я не ел с пола, как они говорят. Очень дружелюбный народ, большинство – потомки первых рабов, но кровь, безусловно, перемешалась. Рыжая Лотта, например, явная карамалийка в пятом поколении. А её муж похож на арнаахальца, у него тонкое лицо и зелёные прожилки в карих глазах. Да, есть и явные дети фрейлеров. Этих не перепутаешь – лица тонкие, тёмные и глаза злые. Именно из них получаются хорошие воины, потому что у них в крови тьма, для которой убийство – лакомый кусок…
Слушая внимательно Дыва, спокойно рассказываюшего про диких, Кайа тем не менее увлечённо ела немного горячую, но удивительно вкусную похлёбку. О многом хотелось спросить Дыва, сейчас больше похожего на учителя Вилфреда, но, правду говоря, Кайа робела. От запястий карамалийца до края закатанных выше локтя рукавов рубашки вздувалась мужественная сеточка вен под тёмными волосками; на распахнутой груди темнела поросль, которая уходила вниз; и отросшие на голове волосы как-то по-особому были собраны в малерийскую косу… От Дыва несло такой мужской и хозяйской уверенностью, что страшно было с ним спорить. И Кайа просто слушала, неловко уводя взгляд на приготовленные продукты.
– Не пересоленная похлёбка? – Дыв дождался отрицательного кивка и задумчиво сказал: – Странно. Рыжая Лотта плачет второй день. Я думал, почему даже её пироги горчат. Знаешь, почему она расстроена? Я расскажу. Её младшая сестра, которой всего двадцать, почти твоя ровестница, решила принести себя в жертву Тьме. То есть тебе, ради твоих крыльев… Как это будет, расскажешь? Вы кусаете в шею и выпиваете кровь? Почему молчишь?
Кайа отставила пустую миску:
– Её никто не заставляет. Это её выбор. Дикие верят, что, отдав свою жизнь фрейям, однажды возродятся фрейлерами и тоже получат шанс взлететь.
Дыв скрестил руки на груди:
– И почему же дикие верят в эту чепуху? Может быть, потому что фрейям выгодно, чтобы дикие так думали?
– Они сами просят нас о милости! – Кайа начала злиться: Дыв поднимал слишком неудобную тему.
– Разумеется, сами просят. Сестру Рыжей Лотты, Тирезию, гвыбоды второй день поят отваром, от которого Тири забыла своё имя и близких!.. Но ты можешь быть спокойна, сегодня ночью она будет совершенно искренне тебя умолять убить её. Я пробовал этот отвар – это настойка на дурманящих травах. Говорят, фрейи тоже после каждой жертвы выглядят пьяными… Ты всё ещё хочешь, чтобы я видел, КАК ты ЭТО делаешь?
Кайа закрыла лицо ладонями и покачала головой. В горле возник ком, мешающий говорить. Но, высказавшись, Дыв, как ни в чём ни бывало, налил подогретого на костре травяного отвара, предложил ягоды вприкуску и пчелиные соты, принесённые тем же заботливым Кенаном.
Сделав пару глотков, чтобы избавиться от колючего кома, Кайа отважилась взглянуть на невозмутимого с долей холодности во взгляде Дыва. Словно не было часов нежных ласк и признательных вздохов от удовольствия прикосновений.
– Я буду плохой королевой, я знаю. Отец ошибся: я недостойна Инграма. Может, мне правда вместо Солвег нужно уехать с вашими принцами и выйти замуж за одного из них? – Кайа усмехнулась горько. – Мне очень жаль, что ты не принц. Я бы хотела, чтобы это было так… Впрочем, тебя я тоже не хотела бы сделать несчастным, ведь ты меня не любишь. Так, позволяешь быть с тобой…
Дыв изумился откровению и присел на край ложа. Он хотел знать, что имеет в виду его гостья, и Кайа медленно, сбиваясь на паузы, в которые глотала отвар, рассказала про вчерашнюю инициацию. Если бы Солвег не проболталась, Кайа бы не узнала, что, вполне возможно, Тьма её не благословила. Никто не знал, окрашивание Тьмы в красный цвет – это хорошо или плохо, потому что ни с кем не случалось. И во время омовения её стошнило не потому, что она почувствовала кровь неправильно убитого простолюдина – тошнило от зрелища убитых животных и крови вообще; дома, за столом, последние месяцы Кайа только делала вид, что пьёт из кубка, а на самом деле боялась даже губы раскрыть…
Матушка проговорилась: мол, отец может передумать, если что-то с Кайей пойдет не так, и охотно отпустит в Кар-Эйру, где Кайа выйдет за нелюбимого принца…
Дыв слушал и почему-то веселел. Это задело Кайю, она решила, что зря разоткровенничалась, теперь над ней смеются, и сердито набросилась на ягоды и фрукты, закусывая плотно хлебцами.
– А ты не потолстеешь, моя доннина? – вдруг рассмеялся Дыв.
– Какое тебе дело, карамалиец? – буркнула Кайа.
Её стул вдруг развернули – Дыв опустился перед ней на колени:
– Слушай, если тебе так сильно нужна кровь добровольца, то возьми мою. Прямо сейчас. Без воплей гвыбодов и их плясок. А? В моей крови есть всё, что тебе нужно для того, чтобы остаться нормальным человеком и не превратиться в ящерицу… Или, если хочешь, пусть все увидят – плевать. Мне всё равно.
