Текст книги "Ради безопасности страны"

Автор книги: Юлиан Семенов

Соавторы: Вильям Козлов,Станислав Родионов,Борис Никольский,Павел Кренев,Юзеф Принцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

16. ЛЕЩ КАПИТАНА ШОРОХОВА

Всего за полчаса до приезда «графа» на пасеку Лепков сообщил капитану Шорохову о припрятанном в кустах ящике с аквалангом, за которым нынче пожалует сюда Гриваков. Поняв, что попался, он не собирался щадить и «графа».

Павел Петрович распорядился организовать на пасеке засаду. Время бежало, а на душе кошки скребли: не почуял ли опасность «граф»? А вдруг он уже смотал удочки с Мертвого озера?

Здесь, на пасеке, его и перехватил Василий Ершов – он опять приехал в Клины навестить свою Аннушку, – ходил по пятам и рассказывал об утренней рыбалке. Ему крупно повезло – подряд на удочку выволок двух большущих лещей!..

Но Павел Петрович слушал его невнимательно, его мысли были заняты предстоящей встречей с «графом», нужно было поскорее спровадить отсюда настырного Ершова...

– У тебя машина здесь? – спросил Шорохов.

– Не на дельтаплане же я сюда прилетел, – сострил Вася.

– Ты знаешь, где тут Мертвое озеро?

– Там и паршивого окунишку не поймаешь, – ответил Ершов.

Решение созрело мгновенно: засада засадой, но нужно самому убедиться, что «граф» не удрал. Наверняка он сюда приедет на машине – не на себе же он потащит тяжеленный ящик с аквалангом на озеро? Если даже они встретятся, то ничего страшного: мало ли местных машин ездит по дорогам?

Сидя рядом с недоумевающим Ершовым, капитан коротко рассказал про «графа» и Лепкова. Если «Жигули» цвета слоновой кости попадутся навстречу, спокойно пропустить их и продолжать свой путь. Когда «граф» скроется из вида, развернуться – и за ним!

Павел Петрович взглянул на часы: уже время Гривакову появиться, но проселочная дорога была пустынной, лишь один мопед протарахтел навстречу, Вася Ершов сбоку бросал на Шорохова изумленные взгляды, крутил баранку и морщил широкий загорелый лоб: ему нужно было переварить услышанное!

– Помнишь, когда ты леща руками сграбастал? – после длительной паузы сказал он. – Вот тогда я подумал, что ты...

– Чекист? – улыбнулся капитан.

– Не, тренер по самбо.

Своего первого леща Шорохов поймал сразу после возвращения из Ялты. Ершов рано разбудил его и потащил на утреннюю зорьку. Жутко спать хотелось, глаза слипались – вот в такой-то момент Павел Петрович и заметил, что поплавок исчез, а удочка в руках изогнулась в дугу.

– Пашка, лещ! – заорал Ершов. – Подсекай!

Шорохов взмахнул удилищем.

– Тяни-тяни, пусть он голову из воды высунет, тогда пойдет как миленький, – ерзая на скамье, подавал советы Вася. – Послушай, Паша, дай я вытащу?!

– Я сам, – ответил тот, подтягивая к лодке заходившую меж круглых зеленых лопушин рыбину. Лещ не хотел высовываться и глотать воздуха. Вася привстал, держа в руке подсачок. Глаза у него расширились, губы сложились в трубочку, будто он свистом хотел приманить леща.

– Уйдет! – шептал он, переступая с ноги на ногу, отчего деревянная лодка накренялась то в одну, то в другую сторону. – Зацепится за лопушину и оборвет жилку...

Павел Петрович все ближе подтягивал свою добычу, лещ все-таки глотнул воздуха и сразу золотистым блюдом заскользил по раздающейся в обе стороны поверхности к лодке. Не оборачиваясь, Шорохов взял из рук приятеля подсачок и ловко просунул под рыбину, но в этот самый момент опомнившийся лещ рванулся вверх и в сторону, что-то жалобно треснуло – это обломился, кончик удочки, – раздался громкий всплеск – рыбак мешком плюхнулся в озеро и обеими руками прижал леща к груди. Вася подставил подсачок, лещ, выскользнув из рук, очутился в нем.

– Ну ты силен! – сказал Вася, когда Павел Петрович с кормы забрался в лодку. – Леща руками? Такого я еще не видел! – Он приподнял подсачок с тяжело ворочавшейся рыбиной: – Два килограмма потянет! Везунчик ты, Паша!

Мокрый, взъерошенный Павел Петрович сидел, на корме и счастливо улыбался, – оказывается, рыбалка не менее азартное дело, чем охота! Пучеглазый лещ ворочал темными глазами, в которых отражалось солнечное небо, раскрывая вытянувшийся в трубочку рот с маленькими белыми отростками на губах.

Вчера мирная рыбалка, а сегодня опасная охота на жестокого и вероломного врага... Вправе ли он подвергать опасности Васю Ершова?

– Можешь на меня рассчитывать, Паша, – будто прочитав его мысли, сказал тот. – Моего родного деда в Клинах фашисты из автомата застрелили...

– Только будешь делать все так, как я скажу, – предупредил капитан. Что придется делать, он и сам еще не знал, но то, что «граф» в обговоренное с Лепковым время не приехал на пасеку, было ясно. И это тревожило Павла Петровича.

– Кто бы подумал, что Кузьма враг? – покачал головой Ершов. – У него же партизанская медаль.

– От немцев за предательство он также получил медаль.

– А этот «граф»? Зачем сюда приехал?

– Наверное, не для того, чтобы взглянуть на Мертвое озеро, где он утопил двадцать пять душ партизан, – сказал капитан. – Лепков говорит, что у него там что-то спрятано.

– Клад?

– Сколько еще до озера? – спросил Шорохов, уж который раз взглянув на часы.

– Минут десять езды, – ответил Ершов.

– Останови машину, – попросил капитан.

Тот послушно притормозил у толстой осины с ободранным с одной стороны стволом. На этом месте древесина покраснела.

– У него парабеллум и уйма патронов, живым он вряд ли сдастся, – решительно заговорил Павел Петрович. – Ты останься здесь, а я поеду дальше...

– Паша, родной! – взмолился Ершов, не вылезая из кабины. – Век не забуду, возьми меня с собой! Сам знаешь, бог силенкой не обидел, а в багажнике у меня ружьишко прихвачено... – Он смущенно заерзал на сиденье. – На всякий случай вожу с собой, я ведь еще и охотник.

Спорить с Ершовым времени не было, и потом капитал понимал, что, возможно, помощь потребуется...

Когда они снова осторожно тронулись по почти не наезженной дороге, Василий спросил:

– А писатель... это маскировка?

– Выходит, так, – ответил капитан, вытаскивая пистолет. – Но рассказ «Трубочист» я сам написал. Без обмана. А теперь внимательно слушай, что мы с тобой будем делать, если он там...

17. МЕРТВОЕ ОЗЕРО

Лидия Андреевна сидела на брезенте у костра и смотрела на своего Колю, который прыгал в облепившем его шерстяном костюме с помятым термосом в руках и кричал как обезумевший:

– Есть бог на небе! Я нашел его! Нашел! Спасителю или кому там я поставлю в церкви самую толстую свечку!..

Она ничего не понимала: неужели эта дурацкая жестянка так на него подействовала? Обычно умеющий держать себя в руках, Севастьянов сейчас вел себя, как мальчишка, нашедший любимую игрушку...

– Лида, собирай манатки! Мы нынче же уедем отсюда...

– На юг? – встрепенулась женщина.

– На край света, – вырвалось у него, губы растянула счастливая улыбка. – В Ялту, Сочи, Стамбул!

– В Стамбул далековато... – улыбнулась она.

Но Гриваков уже не слушал ее, он содрал с себя мокрое белье, швырнул на траву, вытерся махровым полотенцем, быстро натянул на себя все сухое.

– Ну чего стоишь? – прикрикнул на женщину. – Собирайся, ничего тут не оставляй, я сейчас палатку сверну... – Он поднял с пня термос, потряс его, губы снова растянула счастливая улыбка.

– Что в нем? – спросила Спирина.

– Заколдованный джинн! – рассмеялся он. – Я с ним завоюю весь мир!

– А я? – подняла она на него погрустневшие глаза – что-то в его поведении не понравилось ей.

– При чем тут ты? – воскликнул он, потом подошел, привычно погладил по плечу – так гладят кошку. – Все будет хорошо, дорогая, вот увидишь!

Она все собрала, сложила в сумки, а он по всем правилам складывал оранжевую палатку, потом запихивал ее в тесный чехол, его сумка с торчащим из нее осклизлым термосом стояла на переднем сиденье.

Она отвернулась и стала смотреть на озеро. Вода снова изменила свой цвет – из светло-зеленой стала темно-синей, с багровыми пятнами в том месте, куда длинными мечами воткнулись солнечные лучи. Она слышала, как он прямо из бутылки допил остатки коньяка, с размаху зашвырнул ее в прибрежные кусты. Большая сиреневая стрекоза метнулась в сторону, звонко защебетала потревоженная птица.

И тут в ровный гул сосновых вершин вклинилось тонкое журчание автомобильного мотора. «Граф» пружинисто вскочил с травы, швырнул палатку в раскрытый багажник, метнулся к переднему сиденью, что-то выхватил из своей сумки и запихнул в карман. Еще совсем недавно такое счастливое лицо его стало незнакомо-жестким, сжатые губы превратились в узкую полоску. Пригнувшись у машины, он через заднее стекло наблюдал за лесной дорогой. Скоро меж деревьев показались вишневые «Жигули».

– Черти их принесли... – пробормотал «Граф», выпрямляясь: в машине он разглядел двоих – наверное, рыбаки; по всей вероятности, они сюда изредка наведывались. Номер на машине местный, да и парни, не обращая на туристов внимания, о чем-то оживленно спорили.

«Жигули» повернули неподалеку от них и медленно поползли по седому мху вдоль берега. Скоро мотор заглох, из машины вылезли два парня: один из них был высокий, плечистый, настоящий богатырь, второй, в светлой куртке, – среднего роста, щуплый на вид. Он с любопытством стал разглядывать озеро.

– Рыбка клюет? – крикнул высокий, с растрепанной шапкой русых волос парень. Он приветливо улыбался.

– Какая тут рыба? – недовольно отозвался Гриваков. – Так, мелочишка.

– А мы с бреднем, – словоохотливо заявил богатырь. – Быть такого не может, чтобы на уху не поймали! Месяц назад у самого берега пять щук выскочили. Самая маленькая – больше двух килограммов.

Худощавый открыл багажник, вытащил сеть и бросил в осоку у самой воды, высокий взял топор и поднялся на холм, где росли молодые сосенки. Скоро послышался сочный стук топора.

– Ой, я позабыла купальник! – спохватилась Лидия Андреевна, хотела было пойти к кустам, где он был повешен, но Гриваков схватил ее за руку.

– Садись! – прошипел он. – Я сам возьму.

Женщина ничего не понимала: только что был веселый, смеялся, а сейчас не узнать. Чего он боится?

Она видела, как он, стараясь идти медленно, подошел к кусту ольшаника, снял мокрый купальник, по пути захватил с травы розовую мыльницу и, стараясь не глядеть на приезжих, вернулся к машине. Один глаз его зло прищурился, будто он прицеливается: он увидел за рулем Спирину.

– Прочь! – сквозь стиснутые зубы прошептал он. – Да не вылезай из машины – передвинься на свое место!

Она обиженно перевалилась на соседнее кресло. По дороге сюда он несколько раз давал ей посидеть за рулем. Кстати, водила она не так уж и плохо...

– Коля, что с тобой? – стала терять терпение женщина. Ее задел его тон: раз смолчала, два, сколько можно?

– Все думают, здесь рыбы нет, а я пустой не уезжаю, – бахвалился притащивший две жерди верзила. – Надо знать места.

Они опустились на колени и стали растягивать между жердями сеть.

– Возьми ботало в багажнике, – распоряжался высокий. – Да сруби шест!

Проходя с топором неподалеку от них, худощавый заметил:

– Уезжаете? Извините, если помешали вам...

– Вода больно уж холодная, – ответил Гриваков. – Я костер не буду тушить, может, вам для ухи пригодится? Сучьев я натаскал...

Лидия Андреевна, повернув к себе зеркало заднего обзора, подкрашивала губы. Окинув взглядом опустевший бивуак с дымящимся костром, «граф» сел за руль, он совсем не обращал внимания на частые удары топора, раздававшиеся неподалеку. Мотор сразу завелся, но, когда он тронул с места, заглох. Высокий, держа бредень за край, смотрел на них. Что-то в лице его не понравилось «графу». Чертыхаясь, он дал несколько минут прогреться мотору и стал выруливать на дорогу. В этот момент впереди с протяжным шумом прямо поперек колеи рухнула молодая сосна. Растерявшийся парень – это было видно по его лицу – выскочил перед самым радиатором «Жигулей» и, жестикулируя рукой – в другой у него был топор, – стал что-то объяснять...

– Болван! – выругался Гриваков и вдруг резко подал машину назад, будто бы намереваясь с разгону перескочить через неожиданное препятствие. Парень с виноватым видом смотрел на них. Топор в тонкой мускулистой руке покачивался. Шорохов стоял спиной к дороге и не видел того, что заметил из кабины Гриваков: к Мертвому озеру приближался зеленый «газик». Упавшая сосна преграждала и ему путь. Из затормозившей машины выскакивали люди в гражданской одежде с пистолетами в руках.

Гриваков выхватил парабеллум и через лобовое стекло несколько раз выстрелил в стоявшего перед упавшей сосной парня, затем задом развернулся и мимо подбегавшего к «Жигулям» высокого рыбака с поднятой жердиной, с надсадным ревом, выжимая все из мотора, понесся к крутому в этом месте берегу. И тут все услышали душераздирающий женский вопль, резко оборвавшийся на высокой ноте. Светлая машина на какое-то мгновение будто взлетела над озером, бешено вращая в воздухе колесами, и с оглушительным шумом рухнула в воду. Раздалось сердитое шипение, вырвалось облачко пара, цепочка бурлящих пузырей потянулась от берега на глубину.

Прибывшие подбегали к тому месту, где на суше обрывались следы шин. Ершов, отшвырнув жердь, в одежде бросился в воду, нырнул. Когда немного развеялась донная муть, метрах в десяти от берега, будто проявляясь на фотобумаге, смутно обозначились очертания «Жигулей». Всколыхнулась вода, и на поверхности показалась голова Василия, длинные русые волосы залепили лоб, глаза. Под мышкой он держал обмякшее тело Гривакова.

– Баба там платьем за что-то зацепилась, – хватая широко раскрытым ртом воздух, с трудом выговорил Ершов. Двое мужчин на берегу быстро разделись и нырнули.

На дороге, у срубленной сосны, сидел на хвое обнаженный до пояса Павел Петрович, а пожилой мужчина в безрукавке умело бинтовал ему предплечье.

– Молите бога, товарищ капитан, что кость не задело, – говорил мужчина. У ног его – раскрытая медицинская сумка, на земле осколки от ампулы с йодом, окровавленные тампоны.

– Этого... типа оживите! – кивнул в сторону озера капитан. Там лежал на берегу с закрытыми глазами Гриваков. Одна нога подогнута, модная, с карманчиками, рубашка на плече разорвана до ворота, лоб кровоточил...

Василий Ершов гнал по проселку машину в райцентр, рядом с ним сидел Павел Петрович. Вид у него был немного сонный, лоб и щеки побледнели, сквозь повязку проступила на предплечье кровь. Тот, кто перевязывал рану, сказал, что нужно срочно в больницу.

– Я хотел сначала бабу вытащить, – рассказывал Вася, – ничего не получилось – она застряла поперек дверцы... Надо же, врага откачали, а своя погибла!

– Еще одна жертва принесена Мертвому озеру, – проговорил Шорохов. – Генерал говорил, им памятник нужно поставить.

– Кому?

– Храмцову и его людям... По приказу Гривакова их зверски утопили здесь, а командира заживо сожгли.

– И я такую мразь вытащил? – горестно воскликнул Ершов и стиснул баранку. У него даже костяшки пальцев побелели.

– Не переживай, – улыбнулся Павел Петрович. – Его будут публично судить. Раз кинулся в озеро, значит, народный суд для него страшнее смерти.

– Зачем ты сосну повалил? – спросил Василий. – Эти на «газике» все равно задержали бы его.

– И он с ходу бы таранил нашу машину? А там полно людей...

– А ты чего не стрелял? Ну, когда он пер на тебя?

– Женщина кричала, хваталась за руль...

– Веселая у тебя, Паша, работенка... – задумчиво произнес Ершов. – Я думал, такое только в кино бывает!

А Павел Петрович думал, что без добровольных помощников – простых советских людей – разве бы он нашел Лепкова и Севастьянова-Гривакова? Клавдия Михайловна, райвоенком, Василий Ершов, его глазастый брат Витька...

– Передай, пожалуйста, братишке от меня. – Он положил в углубление рядом с рычагом переключения скоростей свой любимый перочинный ножик с перламутровой ручкой и множеством приспособлений. – И скажи, что фирменные коробки из-под сигарет вручу ему, когда выйду из больницы, черт бы ее побрал!

– И этот... вшивый граф приехал из Канады, чтобы достать со дна озера какие-то беленькие камушки в термосе? – покачал кудлатой головой Ершов.

– Бриллианты это, Вася, – дрогнули в слабой улыбке синеватые губы капитана. – Там целое состояние, может быть, больше, чем на несколько миллионов долларов.

– То-то он прижимал эту посудину к брюху...

– Спасибо тебе за все, – сказал Шорохов.

– У тебя такая интересная работа, понятно, и опасная, дай бог! А ты пишешь про каких-то трубочистов! Напиши лучше про все это.

– И напишу, – улыбнулся Павел Петрович.

– Как будет называться?

– «Тайна Мертвого озера», – очень серьезно ответил капитан Шорохов.

ЮЛИАН СЕМЕНОВ
«ТАСС УПОЛНОМОЧЕН ЗАЯВИТЬ...»
Заключительные главы романа

В Нагонии, одном из молодых государств, сбросившем иго колониализма, ЦРУ США готовит контрреволюционный переворот. Штаб-квартира ЦРУ в Лэнгли торопит своего агента в Москве Дубова, требуя все новой и новой информации, касающейся отношений Советского Союза с Нагонией, вопросов экономической помощи СССР этой стране.

Завербованный американской разведкой во время пребывания в заграничной командировке, Дубов, имея доступ к интересующим ЦРУ материалам, стремится выполнить задание своих хозяев. При этом, опасаясь разоблачения, он не останавливается даже перед убийством своей близкой знакомой Ольги Винтер, которая начинает догадываться о его втором, истинном лице.

Путем сложнейших поисков и проверки ряда лиц, располагавших интересующими американскую разведку сведениями, органы КГБ сосредоточили внимание на Дубове. Проверкой версии о связи Дубова с ЦРУ занята большая группа чекистов во главе с генерал-майором Константиновым.

Проанализировав результаты наблюдения за Дубовым, а также все имеющиеся материалы по делу, чекисты принимают решение об аресте шпиона. Однако при обыске Дубов сумел воспользоваться ядом, которым заранее снабдили его хозяева, и покончил с собой.

Казалось бы, тщательно продуманной, в деталях разработанной операции чекистов грозит неизбежный провал: для захвата с поличным американского разведчика-дипломата во время закладки им тайника нужен живой Дубов, ибо, как приходят к выводу советские контрразведчики, сложная система его связи с ЦРУ предусматривала строго определенные действия, поездки на собственной машине в определенное время, по определенным маршрутам и т. п. Чтобы безошибочно разгадать всю систему связи, не допустить малейшей оплошности и с успехом завершить операцию, времени – в обрез. О том, как завершилась эта операция, и рассказывается в публикуемых заключительных главах романа «ТАСС уполномочен заявить...».

Сергей Дмитриевич Дубов зашел в кабинет начальника отдела в двенадцать.

– Здравствуйте, Федор Андреевич, я к вам с просьбой.

– Пожалуйста.

– Вы меня сегодня с двух до трех не отпустите?

– Вы уже закончили обработку материалов по Нагонии?

– К часу закончу. Посижу без обеда, но закончу. Хочу съездить в загс...

– Ах вот так, да?! Поздравляю, от всей души поздравляю. Кто пассия?

– Милый, славный человечек из рабочей семьи – Оля Вронская, так что с оформлением, думаю, никаких сложностей не будет. Визу на меня уже запросили?

– Ждем.

– Время есть, конечно. Так, значит, вы позволите, да?

– Конечно, конечно, Сергей Дмитриевич.

Дубов вернулся на свое место, заглянув предварительно в секретный отдел, разложил на столе папки с материалами по Нагонии и, достав ручку, начал вчитываться в строки; ручку теперь он держал строго вертикально – замечание ЦРУ учел; кадры получались со срезанным верхом, а в Лэнгли ценили не то что строку – запятую.

В два часа он спустился на стоянку, сел в «Волгу» и поехал к Ольге.

– Здравствуй, лапа, – сказал он. – Паспорт с собой?

– Да. А что?

– Ничего, Я хочу сделать тебе сюрприз.

Около загса он остановил машину, поднялся с девушкой на второй этаж; Ольга повисла у него на руке, прижалась, поцеловала в ухо.

– Не надо привлекать внимание, – шепнул Дубов. – Сдерживай эмоции, пожалуйста.

– А если они не сдерживаются?

– Так не бывает. Выдержка – прежде всего. Очень хочешь быть женой?

– Очень.

– Почему вы все так замуж стремитесь, а?

– Потому что любим, наверное.

Дубов усмехнулся:

– А что такое любовь? Можешь определить? Ладно, это философия, заполняй бланк, лапа. Через пару месяцев поедешь со мною на Запад, там мы с тобою выясним эту философскую проблему. Хочешь со мною уехать, а? На работу, на работу, бить буржуев в их берлоге, хочешь?

– Какой же ты сильный и умный, Сережа! Как мне радостно быть с тобой!

Дубов заполнил бланк быстро, помог Ольге, выслушал рассеянно слова загсовского работника:

– От всего сердца поздравляем с вашим решением. Ждем вас через три месяца, машину можно заказать на первом этаже, по поводу обручальных колец обратитесь в комнату номер восемь – там все объяснят.

– Про кольца и машину – спасибо, – сказал Дубов, – а вот три месяца нас никак не устроят. Мы вот-вот уезжаем за границу, по делам, может, посодействуете ускорить оформление брака? Необходимые ходатайства я подготовлю, ладно?

...Потом Дубов отвез Ольгу на работу, дал ей поцеловать себя:

– Только в ухо не надо – мне щекотно.

В пять часов он сдал все папки в отдел, проверил, как точно секретчица отметила время, и пошел на профсоюзное собрание.

Трухин и Проскурин, наблюдавшие за ним с двух разных точек, обратили внимание на то, что Дубов, в отличие от других, был подчеркнуто внимателен; когда кто-то из выступавших поднимал острый вопрос, он переглядывался с теми, кто сидел в президиуме, в зависимости от реакции там соответствующим образом вел себя: лицо его менялось, словно человек примерял маски античных актеров – недоумение, радость, возмущение, снисходительность, интерес...

После собрания Дубов поехал домой. Он поднялся в лифте на четвертый этаж, открыл дверь и почувствовал на плечах руки: рядом с ним стояли Проскурин и Гмыря; около двери – три чекиста; понятые – две женщины и мужчина со странной бородой, она показалась Дубову отчетливо клетчатой: седина – внизу, потом клочья черных волос и рыжий отлив возле ушей.

– В чем дело, товарищи? – спросил Дубов, чувствуя, как лицо его сделалось багровым, горло перехватило – тяжелый комок мешал дыханию.

– Мы пойдем к вам и там все объясним, – сказал Гмыря. – Открывайте дверь своим ключом.

Дубов не мог сдержать дрожь в руке, ключ никак не попадал в скважину.

– У меня кто-то уже был-ыл, – сказал он себе самому, – я чувствую, тут уже был кто-то...

В комнате ему предложили сесть, обыскав предварительно, – лицо его сделалось бледным, сразу же обозначились синяки под глазами.

– Ознакомьтесь с постановлением на обыск, – сказал Гмыря.

Дубов никак не мог прочитать: строчки двоились.

– Вы можете искать, но что только? – сказал он. – Мне сдается, что случилась-ась какая-то ошибка. Или нарушаются нормы социалистической законности-ти.

Следователь, капитан Агибалов, подвинул себе стул, сел напротив Дубова:

– Вы не хотите признаться во всем чистосердечно?

– В чем?

– Подумайте. Чистосердечное признание всегда учитывается.

– В чем-ем я должен признаться-аться? – тяжело заикаясь, спросил Дубов.

– Умели напачкать, сумейте и отвечать, Дубов, – сказал Гмыря.

– Мне признаваться-аться не в чем. И напрасно ваши люди угоняют мою машину.

Проскурин глянул на Гмырю – машину действительно отгоняли: надо было срочно проверить, нет ли в ней тайника.

– Что же, приступайте к обыску, – сказал следователь Агибалов, – а мы пока посидим...

Наблюдая за тем, как чекисты приступили к обыску, Агибалов рассеянно взял фонарь, стоявший на столе, вытащил батарейки, две отодвинул, а третью начал сосредоточенно вертеть в руках.

Дубов неотрывно следил за его пальцами – лицо его снова покраснело, язык сделался сухим; он казался ему невероятно тяжелым.

Следователь отложил батарейку, закурил, подвинул к себе пепельницу, аккуратно положил обгоревшую спичку, посмотрел на Дубова; тот сидел напряженный, чуть откинув голову, губы его тряслись, побелели.

Агибалов снова взял батарейку, отвернул дно, выложил на стол капсулу с пленкой, глянул на Дубова.

– Значит, знаете-аете...

– Знаем, – ответил Агибалов и достал из портфеля камень: булыжник как булыжник, только легкий, нажми невидимую кнопку – откроется; этот тайник только что обнаружили в гараже...

Дубов посмотрел на Гмырю и Проскурина, которые сидели рядом с ним, на ручках кресла, так, чтоб он не мог встать, потом перевел взгляд на Агибалова:

– Если вы хотите использовать меня для работы, прикажите вашим людям немедленно вернуть машину на место: каждая парковка контролируется людьми из посольства, можете сорвать следующую встречу...

Проскурин поднялся, вышел из комнаты, на его место сел Трухин.

– Но машиной  м ы  не отделаемся, – продолжал Дубов. – Я также являюсь объектом постоянного наблюдения людьми из посольства, следовательно, моя жизнь имеет товарную ценность. Гарантируете жизнь? Тогда проведем все в лучшем виде.

– По поводу жизни суд будет определять, Дубов, – ответил Гмыря.

– А без суда нельзя?

– Нет, – сказал Агибалов. – Нельзя.

– Напрасно-асно... Я могу  д а т ь  очень много; то, что я могу дать, никто не сможет...

– Что же, давайте, – сказал Гмыря. – Послушаем.

– Я лучше напишу-шу... х-хотите?

Он поднялся, легко взял ручку из кармана пиджака, который висел на другом стуле, потянулся к бумаге, что лежала стопкой возле лампы, размашисто написал:

«Я, Дубов Сергей Дмитриевич, считаю своим долгом заявить следующее по вопросам, связанным с моей работой в ЦРУ...»

На мгновение он задумался, м о т и в и р о в а н н о  поднес ручку ко рту, потом стремительно мотнул головой, укусил кончик ручки. Гмыря не успел ничего сделать. Дубов свалился на пол, лицо его стало синеть. «Скорая помощь», вызванная из Склифосовского, констатировала отек легких; три часа Дубова пытались спасти. В десять часов он умер; вскрытие показало идентичность яда, от которого погибли Ольга Винтер и он, агент ЦРУ, «Умный». Доктор, проводивший вскрытие Дубова, потерял сознание, вдохнув пары яда; вторая бригада работала в противогазах.

...Константинов оглядел собравшихся, откашлялся, но говорить не начал; долго раскуривал сигару, даже после того, как пустил струю голубого легкого дыма прямо перед собою, словно отгонял на осенней охоте последних комаров, самых злых и надоедливых.

– Нуте-с, – наконец выкашлянул он, – с чем пойдем к руководству?

– С трупом, – выдохнул Гмыря. – Провал полнейший, что и говорить.

– Я бы так резко вопроса не ставил, – заметил Проскурин. – В конечном счете агент выявлен, утечка информации остановлена, инструкции ЦРУ у нас на руках. Разве этого мало?

– Зачем себя успокаивать? – Коновалов пожал плечами, прислушался к бою курантов: отзвонило два раза – два часа ночи. – То, что сказал подполковник, само собою разумеющееся, но главного мы не выполнили: мы не имеем изобличенных с поличным разведчиков.

– Верно, – согласился Константинов. – Снова провал. Но мы должны их изобличить.

– Как же без Дубова мы их теперь возьмем? – спросил Проскурин. – Не следует обольщаться, надо довольствоваться тем, что есть.

– Давайте проанализируем, что мы имеем, – сказал Константинов. – Начинайте, товарищ Гмыря.

Тот поднялся:

– Мало что имеем. В наших руках инструкция: послезавтра Дубов должен встретиться с неизвестным дипломатом, скорее всего с Лунсом или Карповичем. Место сигнального пароля для машины Дубова – стоянка на «Паркплатц». Где эта стоянка, нам неизвестно. Неизвестно и точное место встречи в парке, а он громаден. Чтобы вывести работников ЦРУ на встречу с Дубовым у объекта «Парк», мы должны  в ы с ч и т а т ь, где находится «Паркплатц». Пока – все.

– Вы? – обратился Константинов к Проскурину.

– Согласен с Гмырей.

– Товарищ Коновалов...

– Если мы хотим выйти послезавтра в «Парк», надо продумать легенду для исчезновения Дубова, столь внезапного: посольские смотрят не только за машиной, но и за ним самим.

– Все? – спросил Константинов. – Спасибо. Итак, первое: подразделение товарища Гмыри разрабатывает и обеспечивает легенду «срочной командировки» Дубова на Дальний Восток, на конференцию по проблемам, связанным с зоною Тихого океана. Второе: подразделение Проскурина продолжает работу по аккуратному опросу всех знакомых Дубова – маршруты поездок, время, привычные места парковок. Третье: подразделение Коновалова готовит все материалы о маршрутах выявленных сотрудников ЦРУ – не было ли пересечений, снятия сигналов с дубовских мест стоянок, вроде той, у МГИМО, – это, видимо, парольный сигнал, полученный им в прежней инструкции, очень похоже: он оставил там машину чуть более чем на полчаса, встретил Ольгу, а на следующий день пошел на контакт в Парк Победы.

– А как же мы  в ы ч и с л и м  «Паркплатц»? – вздохнул Проскурин. – Никаких зацепок...

– Вызывайте Ольгу Вронскую к девяти утра, – сказал Константинов. – Попробуем с ней побеседовать.

...В девять утра Ольга Вронская вошла в кабинет Константинова, улыбнулась ему, ни тени недоумения не было на ее лице, совершенно спокойна.

– Здравствуйте, мне сказали, чтобы я приехала к четвертому подъезду...

– Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Успели позавтракать?

– А я сегодня вообще не буду есть – только холодная вода.

– Держите разгрузочные дни?

– Третий раз в жизни.

– С врачом посоветовались? Это, говорят, не всем показано.

– Мой друг прекрасно знает йогу, он убежден, что голодный день необходим. – Ольга глянула на часы.

– Уже захотелось поесть? – спросил Константинов. – Ждете вечера?

– Нет, я должна позвонить на работу.

– Как вы думаете, почему вас пригласили ко мне?

– Наверное, в связи с выездом за границу...

– Вы собираетесь за границу?

– Да. С Сережей... С моим будущим мужем, – пояснила она.

– Понятно. Нет, я пригласил не в связи с этим, хотя... Я хочу вас спросить: как бы вы отнеслись к человеку, которого мы подозреваем в шпионаже?

– Так же, как и вы, – легко ответила Ольга. – Шпион – это отвратительно.

– Почему? – поинтересовался Константинов. – Тоже все-таки работа... Есть плотники, есть летчики, есть шпионы...

Ольга рассмеялась:

– Хорошенькая работа!

– Высокооплачиваемая. По нынешним временам шпиону «за вредность» хорошо платят.

– Я помню, мама читала стихи в детстве: «Наемник вражьих банд, переходил границу враг, шпион и диверсант». Я после этого с бабушкой по лесу боялась гулять, за каждым кустом шпион и диверсант виделся.

– Любите бабушку?

– Обожаю.

– Больше, чем маму?

– Так нельзя спрашивать...

– Почему?

– Потому что обидно придется отвечать или лживо, а я ни того, ни другого не хочу.

– Понятно. Оля, простите за прямоту вопроса: вы Сергея Дмитриевича любите?

– Очень-очень.

– Не просто, а «очень-очень»?

– Да.

– Работа ваша нравится вам?

– Нет.

– Отчего?

– Скучно. Я знаю, что могу больше дать, а никому вроде бы этого не надо.

– Вы предлагали?

– Что?

– Дать больше и лучше?

– Это неудобно... Как будто навязываешься.

– Навязываются – это когда просят. Когда предлагают – совсем другое... Кого из писателей любите?