Текст книги "Ради безопасности страны"

Автор книги: Юлиан Семенов

Соавторы: Вильям Козлов,Станислав Родионов,Борис Никольский,Павел Кренев,Юзеф Принцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Это почему же на чужого? – На лбу у Колесникова прорезалась резкая складка. – Мы машину покупаем.

– А если не купим? – тяжело посмотрел на него Парфенов. – Кто тебе спасибо скажет?

– Кто купит, тот и скажет! – отмахнулся Колесников. – Дурью маешься, Анатолий.

– Не знаю, кто из нас! – мрачно сказал Парфенов. Раскрылась дверь, и в комнату вошла Штайнер с кофейником в руках. Поставила его на поднос и обернулась к Парфенову:

– Битте, герр Парфенов. Самый горячий!

– Благодарю, – исподлобья взглянул на нее Парфенов. – Уже не хочется.

– А я выпью. – Колесников взял из рук Штайнер чашку с кофе и стал у окна.

Штайнер посмотрела на его спину, на хмурое лицо Парфенова и спросила:

– Что-нибудь не так?

– Притомились немного, – не сразу ответил Парфенов.

– Я понимаю! – закивала Штайнер и взглянула на свои часики: – О! Конец работать! Время за четыре часа с половиной!

– С полчасика еще можно посидеть, – сказал Парфенов и полистал лежащую перед ним папку. – Как с прикладными программами? Математическое обеспечение базовое?

– Да, да! – Штайнер развернула перед Парфеновым листы кальки. – Необходимое количество специалистов указано.

– Спасибо, – углубился в бумаги Парфенов.

– Пожалуйста.

Штайнер обернулась к Колесникову. Тот уже поставил пустую чашку на поднос, подошел к столу и, ероша волосы, рассматривал очередной чертеж. Потом спросил:

– Эти блоки заменяются?

– Конечно! – Штайнер безошибочно выбрала из вороха чертежей нужный и передала его Колесникову: – Вот.

– Угу... – промычал Колесников, вглядываясь в чертеж, и протянул руку за блокнотом.

– Магнитофон! – нараспев сказала Штайнер.

– Забыл, – виновато пожал плечами Колесников, взял кальку со схемой, присел к столику, на котором стоял магнитофон, включил его и принялся негромко надиктовывать нужные ему данные.

Парфенов встал из-за стола и с хрустом потянулся:

– Аллее! Все на сегодня.

– Я, я! – согласно закивала Штайнер. – Какие документы вас будут интересовать завтра?

– Значит, так... – задумался Парфенов. – Температурный режим, шумность, размещение... Что еще? Пожалуй, количество и сроки прибытия монтажников.

– Последнее не ко мне! – быстро сказала Штайнер. – Непосредственно к шефу.

– Ясно, – кивнул Парфенов.

– Вопрос бизнеса, – будто извиняясь, добавила Штайнер. – А я, как у вас говорят, просто технарь.

– Все мы просто технари, – надевая пиджак, сказал Колесников. – До завтра!

– До завтра, – кивнула ему Штайнер. – Ауфвидерзеен, герр Парфенов.

– Чао! – сделал ей ручкой Парфенов и направился к дверям вслед за Колесниковым.

Человеку несведущему валютная закупка представляется делом несложным: заказал, оплатил, получил. Лишь те, кто непосредственно занят размещением заказов в иностранных фирмах, знают, что операция эта непростая, требующая участия многих специалистов и зависящая от ряда условий. Тут и конъюнктура на международном рынке, и специфика данного производства, и взаимовыгодный контракт. Если же на заказ претендует не одна, а несколько фирм, то в действие вступает и такой немаловажный фактор, как те или иные отношения между договаривающимися сторонами.

Не посвященному в тонкости внешнеторговых операций покажется странной и длительность самого процесса закупки. Чем она больше, тем дольше время от первого ознакомления с технической документацией изделия до выработки импортного поручения и подписания контракта. А с какой из конкурирующих фирм он будет заключен, зависит во многом от оценки экспертов. И большая часть работы, равно как и ответственности, ложится на них.

Все это было хорошо известно Колесникову. Так же как и то, что каждая такая экспертиза надолго выбивала из привычной колеи. Предстояла поездка за рубеж, в фирму, а если контракт будет подписан, то и не одна. Опять откладывалась разработка прибора, идею которого он давно вынашивал, институтские дела передавались заместителю, тот вечно что-нибудь путал, по возвращении Колесникова «вызывали на ковер», и П. Н. с садистским спокойствием выговаривал ему, как мальчишке.

Было время, когда Колесников не любил уезжать из дома. Бывая в командировке даже за каких-нибудь несколько сотен километров, в соседнем городе, без причины нервничал, названивал в институт и домой, считал дни до отъезда. Особенно неуютно чувствовал он себя вечерами, когда оставался один в гостиничном номере. Курил одну сигарету за другой, пытался читать, но ловил себя на том, что пробегает глазами страницы, не очень-то уясняя смысл прочитанного, откладывал книгу и принимался мерить шагами тесноватый номер от окна до дверей и обратно. Снизу, из ресторана, доносились приглушенные звуки оркестра и веселые, как ему казалось, голоса. Наперед зная, что никакого веселья там нет, Колесников спускался вниз, без аппетита съедал первое попавшееся ему в меню блюдо, – почему-то всегда это были фирменные котлеты, одинаковые в каждом городе, – выпивал теплую до отвращения водку, поднимался к себе в номер и ложился в постель. Спал он плохо, несколько раз за ночь вставал, курил, пил воду, опять ложился и ждал утра, когда можно будет встать и заняться делами.

Колесников всегда завидовал людям, которые, попав в чужой город, чувствуют себя там, как дома. Встречая на улицах Москвы стайки молодящихся, энергичных старушек, весело окликающих друг друга на английском или немецком, он невольно задерживал шаг, наблюдая за тем, как храбро плутают они по арбатским и замоскворецким переулкам, лишь изредка сверяясь с планом. Сам он за границей не рисковал бродить по городу, а когда перед отъездом надо было искать подарки домашним, выбирался в ближайший от отеля супермаркет и покупал первое, что подвернется под руку. Вынимать сунутые ему дома мерки – следочки из картона и какие-то бумажные полоски – он в магазине стеснялся, и туфли для жены всегда оказывались на размер меньше, а платья, наоборот, больше. Над его непрактичностью посмеивались, а купленные им вещи расходились по знакомым.

Но Колесников знал, что дело тут вовсе не в том, практичен он или нет.

И в московской своей жизни, и в заграничных поездках он все чаще и чаще ловил себя на том, что видит себя как бы со стороны. Один Колесников спускается в метро, листает газеты, садится за свой рабочий стол в институте, а другой, будто сторонний наблюдатель, следит за тем, как он это делает. И, обычно слегка сутулый, Колесников распрямлял спину или менял походку, если тому, второму Колесникову, она казалась чуть шаркающей. А когда, понуро сидя перед столом П. Н. и выслушивая очередную нотацию, он вдруг откидывался на спинку кресла и закидывал ногу на ногу, это было не реакцией на резкие слова начальника отдела, а все тот же, сторонний Колесников подсказывал, что поза эта наиболее выразительна в данной ситуации. Это он, второй Колесников, остановил первого, когда тот уже решился попросить продавщицу с подходящей фигурой примерить платье, выбранное для жены, и заставил указать на выставленное на витрину, слишком для него дорогое, небрежно кинуть на прилавок крупную купюру и гордо удалиться, стараясь не думать о том, что себе он уже не может купить даже блока сигарет. Причем это было не самолюбием, не позой, а, скорее наоборот, желанием избавиться от ощущения какой-то неуверенности в себе, которая возникала в самых, казалось бы, обыденных, не «стрессовых» ситуациях. Особого значения он этому не придавал, – так, нервишки! – тем более что за чертежной доской ощущение это пропадало совершенно. Когда он увлекался работой, то мог запросто выдать такое решение, что все его сотрудники только разводили руками в немом восхищении. Сослуживцы переглядывались: «Может еще кое-что парень!», в глазах женщин читался нескрываемый интерес. Такие женские взгляды Колесников усекал мгновенно!

Так же посмотрела на него и Штайнер, когда он предложил свой вариант компоновки. Было это неделю назад, а сегодня, в последнее воскресенье их совместной работы в Москве, Эллен попросила Колесникова показать ей город.

День был солнечный, с легким морозцем, и на плакате «Москва – Париж» у входа в Пушкинский музей буквы казались мохнатыми от налипшего снега. Когда Штайнер и Колесников спускались по ступеням, Эллен поскользнулась, ухватила его за рукав, тут же отпустила, засмеялась и сказала:

– Прекрасная выставка. Какой Шагал! А Сезанн! Что, нет?

Колесников хотел вежливо покивать головой: мол, да, да, конечно, но неожиданно для себя выпалил:

– Я в живописи – как свинья в апельсине.

– Что, простите? – остановилась Эллен.

– Не разбираюсь в живописи, – пояснил Колесников.

– Но это еще не есть свинство, – наморщила лоб Эллен. – А при чем тут цитрон?

– Свинье все равно, что апельсин, что брюква, – усмехнулся Колесников. – А я Сезанна от Шагала не отличу.

– А-а! – рассмеялась Эллен. – Шутка? Фольклор?

– Вроде, – кивнул Колесников.

Эллен поглядела на него все еще смеющимися глазами и сказала:

– Я тоже не совсем большой специалист в живописи. Такая маленькая свинка!

– Непохоже, – возразил Колесников. – Из музеев не вылезаете.

– Приходится, – пожала плечами Эллен. – Мой шеф слегка... как это по-русски... чокнулся на живописи. Вот и я тоже... чокаюсь!

– Помогает? – поинтересовался Колесников.

– Пока ему не надоест говорить со мной об искусстве, работой я обеспечена.

– А если он на спорт перекинется?

– Запишусь в футбольную команду! – тряхнула непокрытой головой Эллен и опять рассмеялась.

У входа в бассейн «Москва» стояла очередь, и в глазах рябило от разноцветных курток и вязаных шапочек. Вышедшая из бассейна стайка ребятишек со спортивными сумками через плечо осадила ларек с мороженым.

– Они после купания едят мороженое?! – ужаснулась Эллен.

– Ну и что? – улыбнулся Колесников. – Моржи!

– Кто? – не поняла Эллен.

– Купаются круглый год.

– Под открытым небом?

– Могут даже в проруби. Во льду.

– О майн готт! – Эллен молитвенно прижала руки к груди. – Только бы мой шеф не увлекся этим... моржованием. Тогда я пропала!

– Будем надеяться на лучшее! – Он тронул Эллен за локоть, указывая на ступени подземного перехода. – Нам сюда.

Колесникову никогда бы не пришло в голову зайти в бубличную с Эллен. Но, проходя мимо, она вдруг замедлила шаг, потянув носом воздух, сделала стойку, как хорошая охотничья собака.

– Это пекарня?

– Бубличная, – взглянул на вывеску Колесников.

– Что то есть?

– Такие круглые штучки. С дыркой! – пытается объяснить Колесников.

– Пахнет, как дома воскресным утром! Заглянем?

– Пожалуйста, – не очень уверенно кивнул Колесников и, открыв дверь, пропустил Эллен вперед.

В небольшом полуподвальном помещении было тепло и чисто, у кафельных стен стояло несколько круглых столиков на высоких ножках, вкусно пахло свежеиспеченным тестом и кофе. У прилавка две девчушки-школьницы, смеясь, перебрасывали с ладони на ладонь горячие еще бублики. На них осуждающе посматривала старушка в пуховом платке, а в дальнем углу стояла у столика Нина.

Колесников увидел ее сразу, как только вслед за Эллен спустился по ступенькам. Нина удивленно подняла брови, потом понимающе усмехнулась и отвернулась к окну. Колесников почувствовал, что краснеет, разозлился на себя за это и покраснел еще сильней, потребовал тарелок, которых здесь не полагалось, и, прихватив с соседнего столика скупо нарезанные треугольничком бумажные салфетки, подал Эллен два горячих бублика.

– Кофе? – предложил он.

– Нет, нет! – отказалась Эллен. – Спасибо.

Она отошла к столику, подула на бублик, вгрызлась зубами в хрустящую корочку и зажмурилась от удовольствия.

– Ну как? – спросил Колесников.

– Вредно, но вкусно! – вздохнула Эллен. – Обожаю тесто!

– Ешьте на здоровье! – рассмеялся Колесников.

Чуть повернув голову, он покосился на Нину. Она, все еще глядя в окно, задумчиво жевала бублик. На столике перед ней стояла полупустая чашка с остывшим уже кофе. В цигейковой шубке, потертые петли и карманы которой она сама обшила кожей, в мужской шапке-ушанке она показалась Колесникову похожей на уставшую девчонку, и только едва заметные морщинки у подкрашенных глаз и складка между сдвинутых в раздумье бровей выдавали ее возраст.

Колесникову стало до боли жалко ее, и, сердясь на себя за эту ненужную, как ему казалось, жалость, он опять, как это не раз с ним бывало, увидел себя со стороны: стоит полным идиотом за пустым столиком напротив иностранки и смотрит, как она набивает рот горячим заварным тестом. И такой самоуверенностью вдруг повеяло на него от этой красивой, прекрасно одетой, пахнущей французскими духами и дорогими сигаретами женщины, что он, еще больше разозлясь на себя, обернулся к Нине и, словно только сейчас увидев ее, поднял в приветственном жесте руку.

Нина, уловив этот его жест боковым зрением, обернулась от окна и недоуменно посмотрела на Колесникова.

– Привет! – слишком громко для маленького помещения крикнул он.

Нина кивнула и чуть заметно пожала плечами.

– Ваша знакомая? – Эллен через плечо Колесникова взглянула на Нину.

– Да! – с нажимом ответил Колесников. – Работаем вместе.

– Тоже инженер? – заинтересовалась Эллен.

– Разработчик. – Колесников обернулся к Нине: – Идите к нам, Нина Владимировна!

Нина помедлила, взяла с полки под столиком матерчатую хозяйственную сумку и подошла.

– Знакомься! – улыбнулся ей Колесников. – Фрау Штайнер.

– Просто Эллен! – запротестовала Штайнер.

– Просто Нина! Вы всегда принимаете иностранных гостей на таком уровне, Георгий Константинович?

– Герр Колесников не виноват! – засмеялась Штайнер. – Это была моя инициатива.

– Тогда простим!.. Экскурсия по Москве? Смотрите налево, смотрите направо?

– Угадала, – кивнул Колесников.

Эллен смотрела, как Нина, слишком уж прямо, по-балетному, держа спину, поднялась по ступенькам, потом обернулась к Колесникову:

– Мне нравятся женщины с мужским характером.

– Характер нордический, стойкий... – пробормотал Колесников.

– Что, что?! – удивилась Эллен.

– Это я так... – смешался Колесников. – Двинули?..

– В смысле – пошли? – переспросила Эллен и перекинула через плечо ремень своей сумки. – Двинули!

Колесников и Эллен шли по тихой улочке, где рядом со старинными особняками высились новенькие кирпичные девятиэтажки. Многоголосый шум огромного города не докатывался сюда, хотя улица эта находилась почти в центре Москвы.

– У нас тоже есть такие дома. – Эллен остановилась перед кованой решеткой одного из особняков. – В пригороде. – Помолчала и добавила: – Приедете к нам – я сведу вас в один подвальчик. Там отлично готовят айсбан. Пробовали когда-нибудь?

– Нет, – покачал головой Колесников. – А что это?

– Свиная ножка с капустой. Вы любите хорошо поесть, Георгий?

– Как-то не задумывался над этим. Что значит хорошо?

– Хорошо – это значит вкусно и много.

– Много иногда могу. Если до этого дня три сидел без горячего.

– А так бывает?

– Бывает, когда заработаешься. А вкусно?.. Мне как-то без разницы.

– А кто вам готовит? Жена?

– Жена не готовит. Некогда. Работает много.

– Мне тоже некогда. И некому.

– А как же ваши знаменитые «три К»: кирхе, киндер, кюхе?

– Все изменилось, Георгий! – засмеялась Эллен. – У нас, деловых одиноких женщин, теперь «три А»: арбайтен, арбайтен, арбайтен!

– Понятно. Кстати о работе... Мне надо забрать кассеты и переписать кое-что до вашего отъезда. Это возможно?

– Конечно. Магнитофон у вас есть?

– Найду где-нибудь.

– Зачем же? Есть другой выход из положения. Подождите меня несколько минут, хорошо?

– Пожалуйста.

Колесников, не очень еще понимая, что задумала Эллен, посмотрел, как она скрылась в подъезде одной из девятиэтажек, закурил и принялся прохаживаться вдоль ограды соседнего особняка. Вскоре Эллен вышла с небольшим чемоданчиком в руках.

– Вот! – протянула она чемоданчик Колесникову. – Вполне приличный маг. Пользуйтесь на здоровье!

– Но я могу не успеть до завтра.

– Почему обязательно до завтра?

– Вы же улетаете. Кому его вернуть?

– Никому. Он ваш. Фирма считает, что вы вполне заслужили этот маленький подарок.

– Нет, нет! – решительно запротестовал Колесников. – Этого я не могу себе позволить!

– Но почему?! – искренне удивилась Эллен. – Вы так много сделали для нас. Не надо все так усложнять, Георгий! Это же необходимо для дела.

– Ну хорошо... – заколебался Колесников. – Но только с одним условием: когда закончу, возвращаю его в представительство. Герберту или кому вы скажете.

– Шеф будет очень обижен. И я тоже.

– Иначе я не могу.

– Делайте, как сочтете нужным. И не будем портить такой прекрасный день. Договорились?

– Допустим.

– И прекрасно! А сейчас я прощаюсь с вами. У меня в этом доме друзья, и они настаивают, чтобы я осталась обедать. Может быть, пойдем вместе? Они будут рады.

– Спасибо, нет, – покачал головой Колесников. – Мне еще надо поработать.

– Ну что ж... Жаль! Привет вашей сослуживице. Если вы ее увидите.

– Только завтра на работе.

– Да?.. Завтра так завтра. Провожать нас придете?

– Не знаю... Как сложится день.

– Тогда до встречи у нас в фирме. Ждем вас.

– До встречи.

Эллен пошла к дому, у подъезда оглянулась, помахала Колесникову рукой. Он махнул в ответ и медленно пошел вдоль улицы.

Окраина Дюссельдорфа, по которой ехала сейчас Эллен на своем «фольксвагене», показалась ей после заснеженной шумной Москвы серой и тихой.

Стояла ветреная, сырая погода, над крышами домов висел туман, ветер рвал его в клочья, он медленно рассеивался, чтобы снова сгуститься, когда стихал ветер.

Эллен припарковала свой «фольксваген» рядом с новеньким «мерседесом-300», стоящим у подъезда особняка с вывеской «Филиал торгового общества „Арго“», и потянула на себя тяжелую дверь.

В комнате, обставленной светлой современной мебелью, ее ждал невысокий, полный мужчина с начинающими редеть волосами. На круглом столике стояли бутылки и ведерко со льдом. Мужчина поднялся навстречу Эллен, в приветственном жесте поднял руку и кивнул на кресло напротив.

– Виски, джин, коньяк? – спросил он.

– Пожалуй, коньяк, Рудольф. – Эллен опустилась в кресло.

С ловкостью профессионального бармена Рудольф Герлах разлил напитки, поднял свой стакан с виски:

– С приездом! Займемся делами?

Эллен набрала цифровой код на замках своего кейса, положила перед Герлахом стопку фотографии.

– Георгий Константинович Колесников. Ведущий инженер-разработчик. Высокочастотная и вычислительная техника.

– То, что нужно! – одобрительно кивнул Герлах, рассматривая фотографии.

– Тридцать восемь лет. Женат. С женой отношения сложные. Есть женщина на стороне.

– Это она? – Герлах взял в руки фотографию Нины.

– Да.

– Довольно цепкая особа... – вглядывается в фотографию Герлах. – Что еще по Колесникову?

– Крайне импульсивен. На грани срыва. Своим служебным положением недоволен. И не без оснований.

– Да? – удивленно поднял брови Герлах. – Это что-то новое. Объясните.

– Колесников – инженер «божьей милостью», как у них говорят. Очень талантлив! В этом я убедилась. А его в институте держат на голодном пайке.

– Конфликты с руководством? – заинтересовался Герлах.

– Возможно. По линии института мы его не изучали. Не было возможности.

– Ну что ж... – Герлах раскурил сигару, плеснул себе виски и усмехнулся: – Назовем операцию – «Кейр-пакет». Знаете, что это такое?

– Даже не догадываюсь, – покачала головой Эллен.

– Еще бы! – рассмеялся Герлах. – Вас тогда и на свете не было! Сразу после войны американцы подбрасывали оголодавшим немцам в своей зоне посылки с продовольствием, сигаретами, дешевыми вещами с распродажи. Это и есть «кейр-пакет». Магнитофон Колесников взял?

– Думаю, да. Во всяком случае, сведений, что он вернул его в представительство, пока нет.

– Ну и прекрасно! – поднялся с кресла Герлах. – Надеюсь, ваши данные перепроверки не требуют?

– Если это необходимо, пожалуйста.

– Думаю, особой необходимости пока нет. Когда вы ждете Колесникова?

– На той неделе.

– О’кэй!

Колесников ждал отъезда с нетерпением. Дома было худо. Не легче было и с Ниной, хотя Колесников и пытался делать вид, что ничего особенного не происходит. Блажит девка! Замуж охота! А рвать сейчас с женой и начинать всю эту маету с разводом, обменом квартиры, выносить молчаливую враждебность, почти ненависть одной и скрытое желание другой переложить все эти тяготы на его плечи Колесников был не в силах. К прежнему чувству раздвоенности прибавилась и постоянная боязнь, что с ним непременно что-то случится. Где-то Колесников читал, что есть тип людей, предрасположенных к тому, чтобы с ними происходили всякие неприятности. И личные, и служебные. Этакие Епиходовы эпохи НТР! То ли нервная конституция у них особая, то ли биоритмы не те, а может, еще какая-нибудь чертовщина, но притягивают они к себе всевозможные житейские хворобы и ничего с этим поделать не могут. Себя Колесников к такой категории людей не причислял, но в последнее время что-то у него засбоило, и это его тревожило. Он стал не в меру раздражительным, с трудом сдерживался в разговоре со своими сотрудниками и несколько дней назад из-за случайной ошибки в расчетах скверно и грубо накричал на пожилого безответного Николая Николаевича, проработавшего в институте добрых три десятка лет. Колесников тяжело переживал случившееся, но извиняться перед Николаем Николаевичем не стал, просто старался избегать встреч с ним в институтских коридорах.

Вот и сегодня, в последний вечер перед отлетом, он и сам не заметил, как мирный, казалось бы, разговор с Ниной перерос в тяжелую и нелепую ссору.

Нина мыла посуду, а Колесников сидел за столом в кухне, покуривал и прихлебывал крепчайший чай из подаренной ему Ниной кружки.

– Что тебе привезти из капиталистического рая? – пошучивал Колесников, щурясь от табачного дыма. – Автомобиль, дубленку, шубу?

– Себя привези, – не оборачиваясь от раковины, сказала Нина. – Таким, каким был.

– А каким я был? – поинтересовался Колесников.

– Нормальным человеком, – Нина ожесточенно трет тарелку.

– А сейчас я что? Ненормальный?

– На грани, – кивнула Нина. – Еще чуток – и в психушку!

– Запсихуешь тут! – согласился Колесников. – Всё наперекосяк!

– Что именно?

– Да всё! – отодвинул пустую кружку Колесников. – Работа, жизнь!

– Ах скажите! – повернулась к нему Нина. – Жизнью он недоволен! Работой!.. А от кого это зависит? Да другой бы на твоем месте землю носом рыл! Все бы имел!

– Квартиру, дачу, машину, японский телевизор! – подхватил Колесников.

– Дачу необязательно, без японского телика можно перебиться, а квартира и машина элементарно необходимы!

– Так уж и элементарно? – съязвил Колесников.

– Слушай, Колесников! Не прикидывайся святым! – разозлилась Нина. – Хотела бы я посмотреть, как бы ты ко мне в коммуналке пробирался! Из всех дверей подглядывают, коридор длиннющий, по стенам велосипеды развешаны. Не дай бог, какой-нибудь упадет да по голове! На радость соседям!

– Взрослый или детский? – очень серьезно спросил Колесников.

– Кто? – не поняла Нина.

– Велосипед.

– Без разницы! – отмахнулась Нина. – Я, как тебе известно, на содержании ни у кого не была, хоть и не святая. Этот однокомнатный шалаш своим горбом вытянула. И на машину намолочу!

– Техническими переводами? – поинтересовался Колесников.

– Чем и как – это вопрос второй. Главное – результат!

– По крайней мере, откровенно, – пожал плечами Колесников.

– Вот именно! – непримиримо сказала Нина. – А ты в позу встаешь! В пятую позицию!

Нина составила пятки вместе, прижала локти к бедрам, вывернув отставленные ладони, и походкой Чарли Чаплина прошлась по кухне. Колесников усмехнулся и спросил:

– Ты все это серьезно? Или это так... Теории.

– Какие к черту теории?! – зло крикнула Нина. – Практика это, Колесников! Жизнь! Нормальная причем. Какой-то ты, ей-богу, туркнутый. Ты открой очи, оглянись, посмотри кругом! Твой Парфенов небось из каждой загранкомандировки по системе привозит. И в комиссионный тащит. Вот тебе и машина! Уж он-то своего не упустит! А ты? Блаженный какой-то! Магнитофон подарили, так и тот вернуть хочешь!

– Никто мне его не дарил, – буркнул Колесников. – На время взял. Для работы.

– Ах, для работы! – передразнила его Нина. – Врешь ты, Колесников. Чего ж тогда он у меня болтается?

– Так ты же... – Колесников даже задохнулся. – Ты же просила придержать... Записи какие-то фирменные выцарапывала... Переписать хотела!

– Давно переписала! – отмахнулась Нина.

– И молчала? Завтра же отнеси в представительство!

– Ты соображаешь, что говоришь? – возмутилась Нина. – Я никакого отношения к вашим экспертным делам не имею, и вдруг – здрасьте! Что обо мне люди подумают? Сам неси.

– Но я же улетаю ночным рейсом!

– А мне-то что? Тебе этот магнитофон всучили – ты и расхлебывай!

– Что значит «всучили»?! – вскочил Колесников. – Выбирай выражения!

– Ах, ах!.. Извините за непарламентское высказывание. Вы у нас человек утонченного воспитания! Вы людям не хамите, не оскорбляете, матом пожилых людей не кроете!

– Замолчи! – стукнул кулаком по столу Колесников.

– На Лизу свою кулаком стучи! – огрызнулась Нина.

– Лизу не трогай! – закричал Колесников. – Не смей!

– Ну спасибо! – Нина сорвала с себя фартук, бросила на стул. – Спать со мной – это пожалуйста, а обсуждать твою благоверную – ни-ни! Вот и иди к ней!. Она тебе чемоданчик уже собрала, бутербродов наготовила. Иди, иди! Не отсвечивай!

– И пойду! – шагнул к двери Колесников.

– Давай, давай! Топай! – подбоченилась Нина. – Два сапога – пара! Живете, как на Луне!

– Как умеем! – уже из прихожей крикнул Колесников.

– Да не умеете вы никак, – встала на пороге кухни Нина. – Полоротые!

– Это мы еще посмотрим! – крикнул, надевая пальто, Колесников.

– И смотреть нечего! – сунула шапку Нина. – До сорока лет дожил, а толку, как от козла молока!

– Ну и дрянь же ты! – Колесников нахлобучил шапку и хлопнул входной дверью.

Нина вернулась в кухню, села на табурет у стола и расплакалась.

Колесников стоял над раскрытым, аккуратно уложенным чемоданом. Сверху лежали пижама и целлофановый пакет с бутербродами. Колесников невесело усмехнулся, вынул пакет, закрыл чемодан и прошел на кухню. Положил пакет в холодильник. Вынул из кармана пиджака записную книжку и ручку. Вырвав листок, написал:

«Спасибо за бутерброды. Лечу самолетом. Георгий».

Положил листок посреди кухонного стола и вернулся к себе в комнату. Когда за окном послышался сигнал автомашины, Колесников взял чемодан, надел в прихожей пальто и шапку, подумал и постучал в закрытую дверь:

– Лиза... Елизавета Григорьевна...

– Да? – послышался из-за двери женский голос.

– Я уезжаю.

– Счастливого пути.

– Выйди хоть...

Дверь не сразу, но распахнулась. На пороге стояла подтянутая, моложавая женщина.

– Не ложилась? – спросил Колесников.

– Как видишь.

– До свиданья.

Женщина пожала плечами и ушла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Колесников покачал головой, вздохнул, поднял чемодан и вышел.

Встречи и проводы деловых людей одинаковы во всех аэропортах мира. Колесников и Парфенов еще проходили досмотр, а у таможенного зала их уже ждали Вульф, Эллен Штайнер и стоящий чуть в стороне шофер, готовый подхватить чемоданы прибывших.

Все было так же, как в Москве, когда западногерманских фирмачей встречали в Шереметьеве. За одним исключением. В холле, через который проходили прилетевшие и встречающие, сидел за стойкой бара Рудольф Герлах, а в настенном зеркале прекрасно были видны двери таможенного зала и несколько столиков, что стояли неподалеку от стойки.

Потягивая виски, Герлах неприметно поглядывал в зеркало, наблюдая за встречей Колесникова и Эллен. Остальные, по-видимому, его не интересовали. Шофер понес чемоданы к выходу. Вульф, Эллен, Колесников, Парфенов, оживленно переговариваясь, направились следом за ним. Проходя мимо стойки, Вульф сказал что-то Эллен, та предложила:

– Чашечку кофе с дороги?

Вульф приглашающе указал на один из столиков, коротко бросив подбежавшему кельнеру:

– Кофе, коньяк!

Кельнер почтительно поклонился, скрылся за стойкой, тотчас же вернулся с подносом, на котором стояли чашки с кофе и четыре рюмки с коньяком.

– Про́зит! – поднял рюмку Вульф.

Парфенов выпил свою залпом, отхлебнул кофе и спросил:

– Когда начинаем работать?

– Завтра с утра. – Эллен вынула из сумочки записную книжку. – Три дня на знакомство с оборудованием. Непосредственно на производстве. Затем фирма-разработчик. Все вопросы по координации.

– Сколько даете на это времени? – поинтересовался Колесников.

Эллен перевела его вопрос Вульфу. Тот подумал и ответил:

– На ваше усмотрение. Фирма не считает для себя возможным устанавливать какие-либо сроки.

– Зато наша считает, – буркнул Парфенов, выслушав перевод.

– Деньги? Или время? – чуть сощурилась Эллен.

– А деньги – это время, – отшутился Парфенов.

Вульф вопросительно поднял брови. Эллен перевела ему свой короткий диалог с Парфеновым. Вульф выслушал ее с непроницаемым видом, обернулся к Колесникову и, улыбаясь, произнес длинную фразу по-немецки.

– Наши разработчики очень ждут к себе герр Колесников. А его ждет приятный сюрприз, – перевела Эллен.

– Да? – удивился Колесников. – Какой же, если не секрет?

– Секрет! – улыбнулась Эллен и взглянула на свои часики. – Вам надо отдыхать. Завтра трудный день.

Первым поднялся Вульф, за ним остальные.

В зеркале было видно, как они пересекли холл, как сработали фотоэлементы и раздвинулись стеклянные створки дверей.

Герлах допил свое виски, небрежно кинул на поднос смятую купюру, закурил и тоже пошел к выходу.

Когда двери за ним закрылись, он постоял под пластиковым козырьком, провожая взглядом машину, которая сворачивала на шоссе, ведущее в город. Прошел за угол, где был припаркован его «мерседес», хлопнул дверцей и, развернувшись на шоссе, поехал в противоположном направлении.

В машинном зале мигали разноцветными огоньками ЭВМ, на экранах бежали колонки цифр, вспыхивали и гасли диаграммы, стояли у пультов программисты.

Вдоль счетных устройств неторопливо шли Эллен, Колесников, Парфенов и один из инженеров вычислительного центра – седой уже человек в накрахмаленном до блеска белом халате. У выключенной машины со снятым кожухом Колесников задержался.

– Можно взглянуть?

Инженер понял его без перевода и закивал головой:

– Я, я!.. Битте!

Из-за плеча техника, проверяющего блоки, Колесников скосил глаза на схему у него в руках и спросил у сопровождающего их инженера:

– Система датчиков барахлит?

Эллен перевела, техник обернулся, уважительно посмотрел на Колесникова и опять принялся за работу, а инженер утвердительно кивнул и сказал что-то Эллен.

– Герр инженер отдает должное вашему высокому профессионализму, – перевела Эллен.

– На том стоим! – ответил за Колесникова Парфенов.

Инженер выжидающе посмотрел на Эллен.

– Обычный для советских специалистов уровень подготовки, – не сразу подыскала она слова, соответствующие смыслу сказанного Парфеновым.