Текст книги "Ради безопасности страны"

Автор книги: Юлиан Семенов

Соавторы: Вильям Козлов,Станислав Родионов,Борис Никольский,Павел Кренев,Юзеф Принцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

– Миша, у мамы тесно, а Валя приехала в отпуск... Можно ей пожить тут с месяц?

– Наверное, меньше, – вставила сестра..

– О чем речь? – слишком громко удивился Михаил. – Квартира общая...

Он сделал лицо как можно простодушнее, чтобы скрыть кипучую злость. Его преследует злой рок, вроде бешеного пса. И стоит лишь фортуне улыбнуться, как этот пес кусает его вроде бы невзначай, но в самый нужный момент. Написана диссертация – возникает многодетный коллега, ждет в гости иностранку и нужного друга – приезжает родственница из провинции. Белый портфель «атташе-кейс»... Теперь в прихожей будет стоять фанерный чемодан.

– Валя, не скучай и чаще заходи к нам...

Марина поцеловала ее в щеку и ушла поспешно. Видимо, не хотела, чтобы сестра видела отношения с бывшим мужем.

– Прошу, – буркнул он.

Она сняла пальто, аккуратно его повесила и опять подняла свой дурацкий чемодан.

– Вы приехали из города Саксаула?

– Из Кокчетава, – улыбнулась она.

– Это все равно. Вот ваша комната. Но у меня будет сразу просьба, первая и последняя. Завтра я принимаю гостей. Не могли бы вы испариться на завтрашний вечер?

– Я испарюсь, – покладисто сказала она и опять улыбнулась.

– Тогда давайте пить чай, – улыбнулся и он.

Я приоткрыл дверь. Она одернула юбку, все-таки опоздав секунд на пять, которых моему взгляду хватило. Пташка полагала, что нейлоновая юбка защитит ее от человека в черных очках. В моем характере есть пустяковый бзик – когда я вижу обалденные дамские ножки, я забываю о трупе в багажнике моего автомобиля.

Первым пришел Андрей. Он сел на тахту, вытянул длинные ноги и рассеянно полистал «Мадемуазель». Михаил следил за его лицом, за губами крупного рта, стараясь уловить впечатление от квартиры. Но Андрей швырнул журнал в кресло и глянул на часы:

– Где же наша живенькая парижанка?..

– Она тебе не понравилась? – насторожился Михаил.

– Э, какое это имеет значение. Мы с ней из разных социальных систем.

– Любовь не признает систем.

– Любовь – да. А наше государство признает. Допустим, влюблюсь в парижанку... А меня вызовут и порекомендуют влюбиться в Раису.

– В какую Раису?

– Прядильщицу. Или в Татьяну, птичницу. Или в Людмилу, вальцовщицу-каландровщицу. И знаешь что? Я послушаюсь. Это тебе можно влюбляться в иноземных красавиц...

Михаил вяло усмехнулся, задетый странным намеком. Влюбиться в Жози... Ему – не видному, не богатому, почти неудачнику... Да и смотрится он рядом с Андреем, как бутылка пива возле шампанского. Впрочем, Андрея она не интересует. И верно: влюбиться в красавицу, иностранку и, видимо, не беднячку...

Михаил задумался, толком не сознавая, о чем думает. О чем-то приятном, неожиданном, подступающем, уже недалеком...

В дверь позвонили. Они поднялись одновременно...

Жози сбросила свою шубку им на руки и легко прошла в комнату, словно бывала тут ежедневно.

– О, так живет советский математик?

– А ваши математики как живут?

– Наши, о! Много-много комнат, разный-разный интерьер, кабинет, секретарь, прислуга... Да?

– Не знаю, – бездумно отозвался Михаил, разглядывая Жози каким-то новым взглядом...

На ней был пепельный костюм из мягкой ткани, податливо облегающий маленькую фигурку. Черные волосы, оттененные светлой одеждой, непричесанно лежали, где хотели и как хотели. Высокая грудь приоткрыта смело, не по-осеннему – крестик, висевший раньше почти у горла, теперь опустился на нежный желобок.

Андрей сгорбился, взял ее руку и поцеловал, что вышло у него просто, как-то само собой. Михаил стушевался: повторить жест приятеля уже выглядело бы вторичным, придумать что-либо оригинальное он не успел. И Михаил катнул столик на колесиках, вспомнив о роли хозяина.

– О, я буду смотреть ваши книги, да?

Она ощупывала полки, гладила тома, листала их и бесконечно тянула свое, «о». Михаил думал, что ее привлечет икона, но Жози лишь скользнула по ней взглядом. Андрей почтительно высился за ее плечом, давая пояснения об авторах на манер музейного гида.

– Мишья, у вас много-много книг. – Она подошла к тахте и развалилась на ней.

Михаил подвез столик. Ее светлые колени засветились на темно-бордовом ковре; он даже удивился, что у таких маленьких ножек такие огромные колени. У такого маленького лица такие большие темные глаза... У такого хрупкого тела такая неудержимая грудь...

– Мишья, вы мечтаете, да?

– О жизни парижского математика, – вставил Андрей.

– Угощайтесь, – буркнул Михаил.

Журнал «Мадемуазель» она вроде бы и не заметила. Альбом с ужасами брезгливо отодвинула. Рыбу с крабами лишь попробовала. Но коньяк пила и зефир ела с видимым удовольствием. Андрей, незаметно взявший хозяйские бразды, подливал всем исправно.

Михаил включил одолженный проигрыватель.

– Что за музыка, Мишья?

– Саксофонист Джон Колтрейн, – не утерпел он от гордецы в тоне.

– О, давно-давно старый. Он не есть популярный.

– А кто же популярный?

– Чик Кореа, фортепьяно. Гэрри Бэртон, виброфон...

– К нам они дойдут лет через пять, – сказал Андрей, от коньяка становясь безмятежным.

Михаил оглядел комнату. Купленный торшер – такие стоят в каждом гостиничном номере... Пять лет не меняемые обои... Проигрыватель, взятый напрокат и, видимо, давно устаревшей марки... Ресторанная еда... И этот дурацкий саксофонист, который кривляется и орет, как мартовский кот во дворе.

Михаил налил полную рюмку и выпил залпом.

– Мишья, я думала... национальный быт, а?

– Не совсем понял, – признался он, смелея.

– Рыба, лангусты, коньяк... Это мы каждый день...

– А чего бы вам хотелось?

– О, русской экзотики. Водка, клюква, квас... Картошка в амуниции, да?

– В мундире, – поправил Андрей.

– Я не догадался, – буркнул Михаил.

А ведь как бы все упростилось... Достаточно было сбегать на рынок. И купить бутылку «Столичной». И кислой капусты.

– Мишья, а ничего такого... не будет?

Она пошевелила в воздухе пальчиками, а ее взгляд плутовато пробежался по сумрачным углам комнаты.

– Чего? – не понял он.

– Изюма, а?

– Изюминки, – опять поправил Андрей.

Михаил не ответил, соображая про эту изюминку. Но Жози приблизила лицо, бесплотной грудью коснулась его плеча и спросила почти шепотом:

– Скелет не выйдет, нет?

– Откуда? – Он пожал плечами.

– Крокодил из ванной не ползет, нет? А марихуаны не покурим, нет? А мини-стриптиз, нет?

Михаил видел перед собой темные распахнутые глаза; каким-то нижним краем глаз видел белевшие груди; дышал неизвестными, но уже знакомыми ее духами... И молчал, оцепеневший от всего этого.

– Скучно у вас. – Она отодвинулась от Михаила.

– Жози, вы не в Париже, – сказал Андрей.

– Да-да, но маленький Париж всегда можно?

– Даже для маленького Парижа нужны деньги.

Теперь говорил Андрей, ибо Михаил, парализованный желанием иностранки видеть крокодила и стриптиз, сидел одурманенно.

– Но почему вы не делаете деньги, а?

– Как? – усмехнулся Андрей.

Жози вдруг сбросила туфли, мягко спрыгнула на ковер и семенящим бегом подскочила к полкам. Почти наугад, почти на ощупь выхватывала она тома и швыряла их на ковер, под ноги сидящих мужчин. Одну книгу, вторую, третью, десятую... И только когда их образовалась груда, как ссыпанная телега кирпичей, Жози вернулась на тахту. Дышала она сильно и часто, отчего грудь вздымалась неуемно.

– Дайте сигарету...

Андрей протянул пачку и щелкнул зажигалкой.

– Эти книги можно сделать франки, доллары, фунты...

– Как? – спросил Михаил, ибо книги были его. – Отправить в Париж, к месье Делорму. Он скупает русские книги.

– Но книги не антикварные. Тут есть и посредственные писатели, – удивился Михаил.

– Делорм покупает, – почти сердито бросила Жози.

– А это... не контрабанда?

– Мишья, вот та иконка есть контрабанда. Неценные книги свободно туда-сюда.

– Но как я их отправлю?

– Их я отправлю, – сказала Жози торжественно, обдавая его сигаретным дымом.

Минуту сидели они молча, разглядывая сваленные книги. Тогда Михаил вопросительно глянул на Андрея – тот пожал плечами и осторожно спросил:

– Жози, а вы... не ошибаетесь?

– А мы проверим! Как это... ребьята... – Она трижды хлопнула в ладоши. – Давайте большой саквояж...

Нашлась емкая коробка.

– Выпьем за юного бизнесмена Мишью!

Пара дьяволов! Я не могу выбросить его. Не могу оставить себе. Не могу продать. Даже не могу никому подарить... Я говорю о трупе, который скорчился в моем багажнике. О’кэй!

Нежданная жиличка днем в квартире почти не бывала, бегая по музеям, достопримечательным,местам, универмагам... Но вечерами сидела дома – чаще всего на кухне, где у нее тихонько пело радио и позвякивала посуда. Михаил вдруг поймал себя на том, что ему эта гостья не только не в тягость, но чем-то даже приятна. Казалось бы, мешает; казалось бы, тревожит намеком на сестру... Он задумался удивленно. Неужели все-таки привык к семейной жизни и душу умиляет живой человек на кухне? Патриархальщина какая-то...

Михаил непроизвольно представил Жози на своей кухне. И усмехнулся зло – Жози в пятиметровой кухоньке, у стандартной мебели, у обшарпанных конфорок... И усмехнулся еще раз, еще злее – он талантлив, он молод, он хочет работать, он хочет быть обеспеченным. В конце концов, черт возьми, быть богатым. Но руки скованы, а разум дремлет. Разве он виноват?

В дверь комнаты постучали неуверенно. Михаил отозвался. В малую щель Валя спросила:

– Хотите чаю?

– Конечно, хочу.

А на кухне он уточнил:

– Только не чаю, а кофе.

– Ой, сейчас вскипячу, – засуетилась она.

– Кофе не кипятят, а варят.

– Ну сварю...

На ней был простенький рыжий халатик, вроде бы из бумазеи. Тапочки, уже им где-то виденные. Маринины? Светлые волосы, освобожденные от берета, оказались волнистыми и неуемными – укрупнили голову невероятно. Движения сильные и быстрые, привыкшие к простору.

– Хотите, угощу вас кумысом? – спросила она неуверенно.

– Привезли из Кок-Сагыза?

– Вы нарочно перевираете мой Кокчетав?

– О, извините. Из Кокчетава кумысик?

– Вернее, из казахского аула.

Михаил попробовал кислую и странную жидкость, которую пил впервые, – нечто среднее между разбавленным кефиром и жидкой известью. Он поморщился, отодвигая стакан.

– Не нравится?

– Азиатское питье.

– Он целебен.

– А вы врач?

– Нет, я учительница младших классов.

Он взялся за кофе. Его гостья, а теперь вроде бы и хозяйка, завалила стол едой. Уже привыкший к холостяцким яичницам, он с любопытством разглядывал южные помидоры, жареные баклажаны, особо тушенное – еще там, в Казахстане, – баранье мясо, острый и крепкий сыр... И бутылку кумыса, который в отдаленном свете настенной лампы казался синеватым.

– Вы так любите свой Кокчетав, что даже лошадиное молоко с собой прихватили.

– Моя родина, – сказала она просто.

– Я вот здесь родился. Но это не значит, что, уезжая, прихвачу с собой бутылку местного пива.

– Вы не цените.

– Чего не ценю?

– Того, в чем уверены.

Он отщипнул пластик сыра – плотного, влажного и такого белого, что его излом казался голубоватым.

– Бараний?

– Овечий, – поправила она.

Овечий сыр, кумыс... Вот бы чем угостить Жози, вот где была бы экзотика. И познакомить бы с этой провинциалочкой – патриоткой далекого Казахстана. Но, кажется, патриотка промямлила что-то намекающее...

– Так про какую уверенность вы говорите?

– Люди обычно не ценят того, в чем уверены. Воздуху много, дышим и знаем, что никуда он не денется. Солнце встает каждый день... Мы уверены, что и завтра встанет. Так со всем. Не ценим хлеба, работы, близкого человека...

– А вы цените? – перебил он ее учительскую речь.

– Уехала из дому и сразу оценила, – засмеялась она.

– Было б что ценить...

– А вы за границу ездили?

– Не на чем, яхты своей нет, – буркнул он.

– А я была туристкой.

– Ну и что там?

– Там патриотом становишься сразу, стоит лишь сойти с самолета.

– Почему же?

– Представляете! Ходят такие же люди, а по-русски не говорят. С ума сойдешь от немоты.

– Да, в Коктебеле, то есть в Кокчетаве, лучше, – усмехнулся он.

Михаил был благодарен ей за то, что она не заводила разговора о сестре. Тогда бы они погрузились в беспролазную тьму отношений. Ему этого не хотелось. Да и какой толк: он бы защищал себя, она бы ограждала сестру.

– Кокчетавцу лучше жить в Кокчетаве, европейцу – в Европе, – заключил он.

Валя замедлила свои размашистые движения, для которых то и дело подворачивался повод – налить ему кофе, пододвинуть тарелку, нарезать помидоров... Ее круглые глаза смотрели на него летней голубизной, но их ясность была чем-то потревожена. Она плотней затянула халат, как бы закрываясь от той внезапной тревоги.

– Миша, вы смотрите на людей... как-то не так.

– То есть?

– Будто все они вам не ровня.

– А люди все равны?

– Конечно.

Он ел помидоры, раздумывая, стоит ли эта кокчетавка затраченного на нее интеллектуального потенциала. Учительница младших классов. Вдалбливает малышне таблицу умножения, любовь к Родине и правила хорошего тона, чтобы на уроках не ковыряли в носах. А по вечерам ест бараний сыр, пьет тошнотворный кумыс и смотрит телевизор. Впрочем, у нее должен быть муж – шофер или местный интеллигент, какой-нибудь инженер с завода комбикормов.

– Валя, а слон и мышь равны?

– Это же дикая природа...

– А человек – дитя природы, поэтому мы рождаемся уже неравными.

– Но наше общество...

– Все уравнивает? – перебил он. – А я не хочу этой уравниловки!

– Великие умы человечества стремились к равенству..

– К равенству, а не к уравниловке. Скажите, вы себя и меня считаете равными?

– Почему же... Вы больше образованны, способнее меня...

– А зарплату имеем почти одинаковую, – обрадовался он ее признанию. – Между тем меня уже не одно предприятие звало помочь в математическом обеспечении разных программ. Моя теоретическая статья отмечена дипломом. Мой... Да что там говорить!

– И все-таки это не повод презирать людей.

– Дураков надо презирать.

– Не все же дураки...

– С кем бы мне ни приходилось спорить, я всегда оказывался прав.

Она подошла к нему близко, так, что корона ее волос положила на стол прозрачную тень. И сказала тревожным, почти материнским голосом:

– Человек, который всегда прав, плохой человек.

Я так стукнул кулаком по столу, что застежка ее лифчика расстегнулась. Если вы думаете, что под лифчиком оказался кольт, то вы ошиблись. Под лифчиком было то, что там и должно быть. О’кэй.

Телефон зазвонил, как показалось Михаилу, в предрассветную рань. Он глянул на будильник – девять утра. И за окном опять мелькает туманный дождик, почти непроглядный, будто стекла в рамах заменили на матовые.

– Слушаю, – сказал он с хрипотцой.

– Вы заспавший, да?

– Нет-нет, – торопливо отозвался Михаил, теряя остатки сна.

– Бизнесмен встает рано-рано, Мишья.

– Здравствуйте, Жози!

– Я хочу вас видеть.

– Когда?

– Сейчас. Быстро-быстро. За сорок минут, а?

– Где?

– У Главпочтамта. Я на моторе.

И трубка зачастила гудками...

Собираться Михаилу пришлось в рысьем темпе. И тоже взять мотор, благо такси по утрам стоят незанятые. Зато через полчаса он прохаживался у Главпочтамта, поеживаясь в своей легкой куртке.

Что произошло? Почему такая спешка? Приглашен ли Андрей? Или это любовное свидание? Да нет, в таком стремительном ритме свиданий не назначают. Да и рано еще для свиданий...

«Седан» вышмыгнул из автомобильного потока вроде бы без всяких правил уличного движения. Михаил пошел к нему, к краю тротуара. Переднее колесо вжалось в поребрик почти у его ног. Дверца приоткрылась. Из нее высунулась тонкая рука в высокой черной перчатке и поманила пальцем. Михаил сел в машину...

Темные большие глаза казались жутко удивленными. Крупный рот улыбался расслабленно. Волосы закрыли руль – зачем тут руль? При чем тут руль?

Жози чмокнула его в щеку, Михаилу показалось, что улица и город пропали, как руль под ее волосами. Неожиданно для себя обхватил он маленький затылок и коротко поцеловал ее расслабленные губы.

– О, это уже есть не поцелуй «здравствуйте», – удивленно вздохнула она.

– А поцелуя любви не допускаете? – спросил он отчаянно.

Жози закинула руку куда-то за сиденье, достала длинный узкий конверт и положила ему на колени.

– Что это?

– А если немножко посмотреть?

Михаил открыл незаклеенный конверт и нервно вылущил зеленые невиданные купюры.

– Доллары?

– Да-да, ровно двести.

– За что?

– За поцелуй, – рассмеялась она.

Он теребил новенькие, ни-разу не согнутые бумажки, разглядывал пожилого мужчину в парике – вроде бы Вашингтон, видел цифры и чужие слова и никак не мог осознать этого внезапного перехода от поцелуя к этим зеленым деньгам.

– За что? – повторил он.

– Как за что? За книги.

– Так много...

– Месье Делорм есть коммерсант. Много не даст. И сам будет иметь прибыль.

– Как же так быстро?

– Мишья, очень давно изобретен лайнер. У-у-у – и Париж.

– Спасибо, Жози.

– Идти в «Березку» опасно, а? Спросят, где Мишья взял валюту, а? Но можно не доллары, можно... де-фи-цит.

– А какой дефицит?

– Что... как это... что душа пожелает.

– Радиоаппаратура нужна...

– О-ля-ля! Транзистор, магнитофон, про-игрыва-тель?..

– Хороший бы магнитофон.

– Кассетный, японской фирмы «Акаи», да? Он уже немодный, но надежный. Он будет-будет.

– Спасибо, Жози.

– Месье Делорм прислал вопрос... Еще книги будут, много-много, да?

– Пожалуйста...

– Хорошо упакуйте. Завтра вечером я зарулю, да?

Конверт с долларами вспорхнул с его колен и пропал за сиденьем. Тонкая рука в черной перчатке открыла дверцу, душистые губы опять чмокнули в щеку – и Михаил очутился на панели. Неутомимый «седан» ворчливо погнался за потоком автомобилей.

Михаил вздохнул. Десять утра. Прошел час, как он проснулся. За этот час было все: неизвестность, ожидание, радость, доллары, три поцелуя... Он к этому не привык. Но у них, на Западе, в таком темпе и живут.

Двести долларов. Немалые деньги, валюта. Но ведь дело можно поставить на промышленные рельсы. В сущности, он отправил пятнадцать-двадцать книг, случайных, разных, посредственных. А если пошарить по знакомым, по букинистическим магазинам, по книжной толкучке?..

Михаил нашел телефонную будку и позвонил Андрею. Тот оказался, как всегда, на месте. Они договорились встретиться сейчас же. И Михаил назвал бар при гостинице, хотя тот был не с руки обоим. Но на такси...

Михаил приехал первым и в кофейной теплоте вдруг почувствовал себя своим, причастным, заслужившим этот дымный уют. Он сел к стойке и заказал чашку кофе и рюмку коньяка. Но не пил – осознавая эту свою причастность, разглядывая редких завсегдатаев и случайных девиц...

Андрей молчаливо стал за спиной, поглаживая седоватые короткие волосы. Улыбка, которая за все время их знакомства ни разу не взорвалась смехом, и теперь была обращена куда-то вовнутрь. Михаил заправски помахал бармену. Появилась вторая рюмка коньяка с чашкой кофе. Они отпили...

Михаил рассказал про встречу с Жози и про доллары.

– Ну! – удивился Андрей.

– Я предлагаю заняться этим бизнесом вместе.

– Клевать крохи? Нет, я хочу отхватить кус покрупней.

– Как?

– Через эту предприимчивую иностранку.

– Но как? – повторил Михаил.

– Она что-то там говорила о продаже идеи.

– Ну, это вряд ли...

– С книгами же не соврала.

– Но ведь нужна идея, – задумчиво усомнился Михаил.

– А у меня есть. Я придумал самонастраивающееся производство.

– Как это?

– Все циклы построены на принципах обратной связи. Не нужен ни административный аппарат, ни бухгалтерия, ни контролеры. Лишь один небольшой пульт, и тот может стоять хоть в министерстве.

– Но ведь это техническая проблема, а ты социолог...

– У меня разработана идея, а техническое решение – за инженерами.

Они допили коньяк. Михаил физически ощущал, как прибывают в нем энергия и сила, обилие которых никак не зависело от крохотной рюмки. Сегодня он смог бы выпить бутылку – сегодня радость шла от другого.

– Позвони Жози.

– Она завтра вечером приедет ко мне за книгами.

– Сегодня позвоню, а завтра, если ты не против, принесу заявку.

– А мою продажу книг не одобряешь?

– Почему же... Тоже деньги. Но идея стоит многих тысяч.

– Об этом я как-то не думал. Математические идеи сразу становятся международными...

– Сейчас в большой моде все, что связано с океаном, – сказал Андрей, хлопнув его по плечу и тонким голоском проворковал: – Мишья, задумал лодку под водой, а?

Они заказали еще по коньяку.

Моя крошка всегда спокойна, как негр на солнцепеке... Но когда я положил перед ней жирную пачку долларов, она чуть не выскочила из трусиков. О’кэй.

Ждущая тишина осени надоела. Должна же она чем-то кончиться? Шумом деревьев, стоном ливня, посвистом ветра... В конце концов, морозцем, снежком, метелькой... Но осень тянулась и тянулась, будто она позабыла, какое время года следует дальше.

Михаил шел с работы. С утра его мысль крутилась вокруг одежды. Куртка, джинсы, ботинки – все вроде бы модное, но куплено так давно, что потускнело до безликости. На Андрее одежда неброская, даже сперва кажется и немодной. Но потом он разглядел ее добротность и сдержанную простоту, которая незримо переходит в элегантность. А туалеты Жози?..

Михаил зашел в универмаг и бродил по отделу мужских костюмов. Он щупал их, разглядывал, вертел деревянные плечики. Не то, не так, не по сезону, не по моде, не по вкусу... Не понравились и куртки.

Он вышел из универмага, подумав о Жорке Дрыне. И в ту же секунду, одновременно с мыслью, увидел вдалеке лохматую меховую шапку. Она высилась над толпой как-то сама по себе, ибо ее обладатель был загорожен людьми. Шапка приближалась. Михаил не отрывал от нее глаз, догадавшись, что его интерес вызван несоответствием – добротный мех и теплая осень.

В щель, пролегшую меж людей, он увидел под шапкой отменное кожаное пальто. Затем сумку-короб на плече. И уж потом упитанное лицо, не шелохнутое никакой мыслью.

– Привет, – сказал Жорка Дрын.

– Ты откуда... здесь? – глуповато улыбнулся Михаил.

– Да вот иду?

– Я о тебе подумал.

– Обо мне многие думают.

Они отошли в сторонку. Михаил смотрел в его серые, какие-то пыльные глаза, пытаясь охватить разумом столь невероятное совпадение. Впрочем, эти случаи бывают в жизни любого. Да ведь и телепатия есть. Димка Трубцов, его приятель, йог и экстрасенс, предчувствует человека за пять минут до его прихода, безошибочно угадывает месяц рождения и зрит судьбу любого на пятилетку вперед.

– Что нужно? – спросил Жорка.

– Пиджак черной кожи.

– Импорт?

– Конечно.

– Будет, с лейблой. Еще чего?

– Книги нужны.

– По списку?

– Нет, вообще...

– Есть «манги».

– Что это?

– Рисунки Хокусаи, девятнадцатый век. Иностранцы берут с жирным наваром.

– Мне классику, русскую и советскую. Только в хорошем издании.

– Есть энциклопедический словарь Граната в семьдесят пять томов...

Предлагая товар, Жорка снижал голос до глуховатого полушепота. Тогда Михаил непроизвольно оглядывался на идущих людей, будто они могли услышать этот воровской шепот. Но Жоркины пыльные глаза безбоязненно ждали ответа. Михаил не знал, нужен ли месье Делорму энциклопедический словарь Граната и эти самые «манги». Жози брала книги почти любые, ее не устраивали лишь мягкие обложки, что было связано, видимо, с транспортировкой. Полки в его квартире опустели уже наполовину.

– Словарь не надо, – решил он.

– Усечено. Классика будет. А французская косметика нужна?

– Нет, – усмехнулся Михаил, представляя, как женщине из Парижа он дарит французскую косметику.

И тут же его мысль загорелась – конечно, дарит. Он что-нибудь преподнесет Жози на память об их встречах, о России. Какой-нибудь оригинальный и недешевый сувенир. Например...

– Антиквариат есть?

– У Георгия Ивановича все есть.

– Мне что-нибудь сувенирное.

– Печатка Баккара подойдет?

– А что это?

– Хрен его знает. Есть фарфоровые пасхальные яйца.

– Ну, это как-то... простовато.

– За бугром дают по четыреста долларов за яйцо, – обидчиво возразил Жорка.

– Мне для подарка...

Георгий Иванович вдруг огрел свою шапку громадной пятерней, забыв про вкрадчивый полушепот:

– Во! У меня есть два императорских бокала из стекла с монограммами Николая II и Александры.

– А они... подлинные?

– Туфты не держим. Между прочим, идут по пятьсот долларов за штуку.

– Где идут?

– На аукционе «Соутби». – Он махнул рукой в сторону запада.

– Я куплю их.

– Итак, черный кожух, книги и пара императорских бокалов, – заключил Жорка.

– Когда?

– Скоро возникну.

Он приложил пятерню к ворсу шапки, что-то хмыкнул и шагнул в людской поток, понесший его по улице. Михаил еще постоял, следя за уплывающей шапкой...

Настроение испортилось, будто произошла неприятность. Он обегал памятью пройденный день, отыскивая причины этого настроения. Вроде бы их не было. Их не было до встречи с Жоркой Дрыном. Ну да, внезапное появление этого деляги, которого он вызвал, казалось, усилием воли. Неужели из-за такого пустяка может упасть настроение?

Михаил пошел медленно, точно боясь расплескать начатую мысль...

Нет, дело не только в странном появлении Жорки. Почему он все время говорил про иностранцев и про доллары? Пасхальные фарфоровые яйца, аукцион «Соутби»... Как он тогда в квартире догадался, что Михаил ждал даму и обязательно иностранку? Откуда он знает, что книги нужны для продажи именно иностранцам? Кто он, Жорка Дрын?

Когда я запихивал труп в машину, неизвестно откуда взявшийся ублюдок поинтересовался, всегда ли мой друг ездит в багажнике. Я, конечно, растолковал ему в двух словах, что в багажнике найдется место и для второго трупа. О’кэй.

Высмеянный Жози, Михаил отказался от угощения гостей по-западному. Не хотелось ему и попугайничать, следовать ее совету – изображать стол с квашеной капустой, холодцом и картошкой в чугунке... Он нашел выход в золотой середине – сделал русский чай, добыв для этой цели три пачки индийского.

На столе – не на колесиках, а на обыкновенном, с ножками, – разъяренно гудел настоящий самовар, медный, с выбитыми на боку медалями. С этим самоваром, который он одолжил у Димки Трубцова, он помаялся. Раздувал его на балконе при помощи лучинок, бумаги и брезентового мешка, которым пользовался вместо сапога. Когда огонь разгорелся и веселый дымок побежал из коленчатой трубы, под балконом он увидел несколько зевак.

На столе, под самоваром, широко раскинулись два блюда из соломки – одно с баранками, другое с сушками. В стеклянной вазе из старого мутного стекла рассыпчато белел колотый сахар и лежали щипчики. Клюквенное варенье и мед были в глиняных бочонках. Но столик на колесиках не пропал – он скромно уткнулся сбоку, светлея прозрачной бутылкой водки, стоявшей как бы на всякий случай.

– Мишья, это есть гротеск, да?

– Самобытинка, – весело согласился он, ибо водка была уже ополовинена.

Андрей подсел ближе к Жози и положил ей на колени емкий конверт:

– Вот, я звонил вам...

– Да-да, я уже имела телефонный разговор с Парижем.

– Как там отнеслись к моей идее?

– О, Андрюша, они весьма-весьма. Но платить сейчас не будут. Надо им смотреть.

– Конечно, я подожду.

– А сколько заплатят, если понравится? – спросил Михаил.

– Тысяч сто, – легко ответила Жози.

– Не может быть! – вырвалось у Михаила.

– Мишья, фирма получит прибыль много-много миллионов.

Она взяла конверт, помахала им в воздухе и спрятала в сумочку. Андрей поцеловал ей руку, вздохнув облегченно, словно дело было сделано. И весело растрепал свои седеющие короткие волосы.

Михаил скосил глаза на опустевшую книжную полку. Там стоял японский магнитофон «Акаи» и рядом лежал конверт с пятьюдесятью долларами сдачи – Жози сдержала свое слово. На полу желтели две новые коробки книг, упакованные, готовые переместиться в «седан». Но это все, оказывается, мелочи...

От нетерпения Михаил засуетился: налил еще водки, налил еще чаю, нащипал еще сахару. Стук щипчиков вызвал бурную радость Жози – она визжала, когда осколки сахара белыми искрами разлетались по комнате.

Михаил встал, подошел к полке и вытащил из книги давно заготовленный чертеж:

– У меня тоже есть оригинальная идея...

Для Жози, видимо, второй идеи было уже многовато – она нехотя оторвалась от сушек, которые щелкала, как орехи. Ее взгляд рассеянно обежал чертеж:

– Мишья, что это?

– Я придумал один корабль, – стараясь сдержать волнение, сказал он.

Жози легкомысленно улыбалась ему.

– О, Мишья, – сказала она, – придумать корабль – это слишком легкая работа для одного человека! Или слишком... не очень легкая...

– Как это? – сбитый с толку ее словами, спросил Михаил.

– Вы делаете маленькую картинку корабля – так, как дети рисуют, – и это есть легкая работа! Или...

Тут она на мгновение умолкла, а затем добавила серьезно:

– Или вы, Мишья, гениальный человек! Но это надо... как это... показать!.. Я говорю правильно, Андрэ?

Андрей неопределенно пожал плечами:

– Да, насчет гениев сейчас у нас... не того...

Михаил обиделся, заговорил горячо:

– Гений или не гений – это будет видно потом! А мыслишки кое-какие у меня есть. Сам придумал, ни у кого взаймы не брал – моя идея. Вот, глядите!

Он положил чертеж на журнальный столик, – Андрей тотчас же наклонился над чертежом. Жози, беспечно хрустя сушками, тоже слегка подвинулась к столику, но взглянула на чертеж вскользь.

Андрей ткнул пальцем в листок.

– А это? Это тоже твоя идея?

– А то чья же!.. – с досадой произнес Михаил.

Его обижало недоверие, которое слышалось в его словах.

– Так-так-так, – заинтересованно кивнул ему Андрей.

– Давно у меня эта идея бродит, – стараясь сдержать предчувствие удачи, заговорил срывающимся голосом Михаил. – Только чертеж неважный, да и расчеты кое-какие следовало бы уточнить еще...

Андрей поднял голову от чертежа, оглянулся на Жози.

– А ведь Мишка-то, Мишка... А?

– Мишья, вы... как это... головастик! – улыбнулась Жози.

– Башковитый! – поправил ее Андрей. – По такому случаю – всем по рюмке!

– Всем по рюмке за Мишью! – повторила Жози.

Они выпили. Счастливый Михаил включил новенький «Акаи» – тихая музыка, какая-то галактическая, вдруг удивительно совместилась с медным самоваром. Сознание заволокли приятные волны, бегущие от индийского чая, от водки, от галактической музыки. А может быть, от черных, невероятно огромных глаз Жози, которые то смотрели на него с откровенным интересом, то вдруг пугались и спешили глянуть на самовар или на бесконечные сушки. Помнит ли она поцелуй в машине? Осталось ли ощущение его губ на ее?..

И Михаил впервые глянул на Андрея с неприязнью. Зачем они собрались вместе? Почему не пить этот чай вдвоем с Жози? Впрочем, сам Андрея пригласил...

– А здесь все-все есть? – спросила Жози, оглядывая чертеж, разложенный на тахте.

Андрей вновь обратился к проекту:

– Идея выражена понятно...

– Мне вопросов не будет там, далеко, а?

Андрей задумался, вглядываясь в чертеж:

– Вот здесь чего-то не хватает! Не отработана связь.

– Как не отработана? – не понял Михаил.

– Не мешало бы прояснить кое-что в принципиальных вопросах по связи. Хорошо бы потолковать с тем, кто занимается теорией.