Текст книги "Дорога Отчаяния (ЛП)"
Автор книги: Йен Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Началось настоящее столпотворение. Доктор Алимантандо колотил своим временным председательским молотком, пока не разбил кирпич, затем кричал, пока не охрип, а люди все продолжали орать и бесноваться, размахивая в воздухе лучшими стульями Персис Оборванки. Доминик Фронтера едва мог поверить, что двадцать два человека способны устроить такой бедлам.
Всего этого не должно было произойти. Он должен был исследовать район падения, потратив на это одно утро, и сейчас уже вернуться домой, в региональный штаб в Меридиане. Сейчас он бы уже играл в нарды в своем любимом углу в чайной Чен Цзу, потягивая бренди из Белладонны и любуясь цветущими абрикосовыми деревьями. Вместо этого он сидел перед бушующей толпой, рвущейся забить его до смерти барными стульями из пустынной сосны – вы только посмотрите на эту старую каргу, ей, должно быть, уже за сорок, но она ничего не желает так страстно, как слизать мою кровь с пола – и все потому, что он нашел этот сраный городишко там, где никаких сраных городишек быть не должно, в оазисе, в котором запуск систем экологической инженерии планировался не раньше, чем через два года после удара. Доминик Фронтера вздохнул. Он вытянул тупоносый реактивный пистолет Пресни из кобуры своего пилота и три раза выстрелил в потолок Б. А. Р./Отеля.
Мгновенно наступившая тишина доставила ему немалое удовольствие. Реактивные заряды шипели и свистели в черепице. Восстановив порядок, он объяснил, почему Дорога Отчаяния должна быть разрушена.
Из‑за воды. Воды всегда не хватало. Равновесие мира поддерживалось набором экологических формул, действие которых требовалось постоянно балансировать. С одной стороны выражения находилась экологическая система мира: воздух, вода, климат и другие, менее заметные ее компоненты, такие как орбитальные супермагниты, раскидывающие защитную сеть вокруг планеты для отражения радиации и солнечного ветра, которые в противном случае стерилизовали бы поверхность земли, или такие, как слой ионов металлов, подвешенных высоко над тропопаузой для усиления рассеянного солнечного света, или такие, как небесные зеркала – Ваны – создающие локальные перепады температуры и давления: стабильное, но хрупкое равновесие. С другой стороны знака равенства стояли люди, населяющие землю – местные и иммигранты – постоянно растущая популяция с постоянно растущими требованиями к планете и ее ресурсам. И это выражение должно постоянно уравновешиваться – растет ли население арифметически, геометрически, логарифмически – баланс должен поддерживаться всегда (здесь Доминик Фронтера навел ствол пистолета на аудиторию, чтобы подчеркнуть важность своих слов). И если равновесие требует импортировать воду откуда‑то извне здесь и сейчас («здесь и сейчас» означало каждые десять лет в течение половины следующего тысячелетия, а «где‑то извне» – крылья солнечной системы, в которых гигатонны кометного льда ожидали гравитационного свистка), то вода будет импортирована невзирая ни на что.
– В прошлом, – объяснил Доминик Фронтера батарее раскрытых ртов, – мы сбрасывали кометы куда бог пошлет: лед, который не испарялась при вхождении в атмосферу, превращалась в пар при ударе, а пыль, в огромных объемах порождаемая взрывами, заставляла водяные пары конденсироваться в облака и затем – выпадать дождем. Раньше кометы поражали планету по три штуки в неделю – пиковое значение. Конечно же, в те времена здесь не было никого, на кого они могли упасть. – Доминик Фронтера напомнил себе, что читает лекцию не ученикам географического класса средней школы, а толпе тупых крестьян, и разозлился. – Как вы можете и сами догадаться, с тех пор, как началось заселение, найти места на сброса льда становится все сложнее. А мы предпочитаем сбрасывать его всегда, когда это возможно, потому что это самый дешевый способ создания водяных паров. Итак, вы выбрали целевую область, область в Северо–Западном Чертвертьшарии, в котором проведение экологических инженерных работ не планировалось по меньшей мере в течение ближайших четырех лет. Возможно, здесь мог оказать случайный путешественник, случайный поезд, случайный лихтер – но они были бы предупреждены и удалены за пределы опасного района к моменту падения. После падения мы могли вернуться, починить разрушенные дороги и призвать с орбиты орфей, чтобы превратить пустыню в сад. Таков был план. Что же мы нашли? Что же мы нашли? – Доминик Фронтера сорвался на визг. – Вас! Какого дьявола вы здесь делаете? Здесь даже оазиса не должно было быть, не говоря уж о городе!
Доктор Алимантандо поднялся, чтобы рассказать свою историю о парусных досках и безумных орфях. Доминик Фронтера жестом приказал ему сесть.
– Оставьте объяснения. Вы не виноваты. В отделе Орбитальной Экологической Инженерии случилась путаница, произошел сбой в программе некоей орфи, которую снесло с катушек. Капризные они хреновины. В общем, это не ваша вина, но я ничего поделать не могу. Комета летит сюда уже семьдесят два месяца. Во вторник, шестнадцатого мая, в шестнадцать двадцать четыре она врежется в землю в тридцати четырех километрах к югу отсюда, после чего этот городок и этот оазис сложатся, как.. как… карточный домик. – Раздались протестующие восклицания. Доминик Фронтера поднял руки, призывая к тишине и спокойствию. – Мне очень жаль. Мне действительно жаль, но изменить я ничего не смогу. Комету невозможно остановить, ее некуда повернуть, нет – на такой поздней стадии. Если бы вы только дали знать о своем существовании хотя бы кому‑то и хотя бы немного раньше, мы могли бы попытаться рассчитать другие варианты траектории. Теперь же слишком поздно. Извините.
– А что же Сердца Лотиан? – крикнул Эд Галлацелли.
– Она обещала рассказать о нас, – поддержал его Умберто.
– Да, обещала рассказать вашим в Фарфоровой Горе, – добавил Луи.
– Сердце Лотиан? – переспросил Доминик Фронтера. Его пилот выразительно пожал плечами.
– Мобильный представитель Отдела Общего Образования, – объяснил доктор Алимантандо.
– А. Другой отдел, – сказал Доминик Фронтера. На это слабое оправдание горожане ответили взрывом возмущения.
– Бюрократическая путаница – чума планирования! – выкрикнула Мария Квинсана.
Доминик Фронтера попытался успокоить ситуацию.
– Хорошо, хорошо, я согласен, что здесь имела место бюрократическая путаница на верхних уровнях управления – проблема не в этом. Проблема в том, что через три дня комета упадет и превратит этот город в гравий – вот в чем проблема. Все, что я могу сделать, это вызвать эскадрилью лихтеров и вывезти вас всех отсюда. Может быть, после расчистки района поражения – если вам уж очень здесь нравится – вы сможете вернуться, но в течение трех дней вы должны убраться отсюда со всеми своими козами, ламами, свиньями, курами, детьми и всем прочим. Вопросы?
Раэл Манделла поднял всех на ноги.
– Это наш город. Мы его создали, мы построили его, он наш, мы не хотим видеть, как его разрушают. Все, что у меня есть – здесь: моя жена, мои дети, мой дом, мой скот, и я не оставлю его на растерзание комете. Вы, инженеры, которые перекидываетесь планетами, как бильярдными шарами, вы должны послать вашу комету куда‑нибудь еще.
Громовые аплодисменты. Доминик Фронтера дождался, когда они стихнут.
– Следующий.
Персис Оборванка вскочила и закричала:
– Здесь мой отель, крышу которого вы изрешетили выстрелами, сударь! Я уже лишилась одного дела, воздушного, и не собираюсь потерять другое. Я остаюсь. Ваша комета может отправляться к черту.
Микал Марголис энергично закивал, восклицая:
– Слушайте, слушайте!
Затем поднялась Рути Голубая Гора, и тишина пала вокруг нее, как снег.
– Да? – произнес Доминик Фронтера устало. – Если вы не возражаете, я ожидаю вопросов, а не монологов из камеры смертников.
– Господин Фронтера, – сказала простушка Рути, которая только и уяснила из всего происходящего, что ее друзья в опасности, – вы не должны причинять вред моим друзьям.
– Сударыня, последнее, что я хочу – это причинить вред вашим друзьям. Если, однако, они намерены вредить сами себе, отвергая голос здравого смыслп и отказываясь спасаться от смертельной опасности, то это совершенно другое дело. – Рути не поняла ответа представителя РОТЭК.
– Я не позволю вредить моим друзьям, – тупо повторила она. В комнате воцарилась тишина того рода, с шарканьем, которая предшествует всяким необычным событиям. – Если вы полюбите их так, как люблю их я, вы не сможете им навредить. Поэтому сейчас вы полюбите меня.
Сидящий на возвышении доктор Алимантандо увидел, что лицо Рути Голубой Горы проясняется, за долю секунды до того, как она высвободила четыре года аккумулированной красоты в направлении Доминика Фронтеры. Временный Председатель стремительно нырнул под временный председательский стол и закрыл глаза руками. Доминик же Фронтера не мог проявить подобной предусмотрительности. Полные тридцать секунд простоял он в лучах сверхновой, прежде чем, издав причудливый клекот, рухнуть на пол, словно мешок бобов.
Доктор Алимантандо взял управление на себя. Он махнул пилоту, которого уберегли его поляризованные контактные линзы.
– Унесите его и положите в какой‑нибудь из комнат, – приказал он. – Вы двое покажите, куда. – Он указал на Персис Оборванку и Микала Марголиса, чтобы те помогли пилоту доставить контуженного любовью функционера РОТЭК к месту отдохновения. Одним взглядом он пресек поднявшийся ропот.
– Что ж, вы все слышали, что говорил наш друг, и я ни секунды не сомневаюсь, что это правда. Посему я приказываю всем и каждому из вас готовиться к эвакуации. – Всех охватил ужас. – Спокойно, спокойно. Эвакуация – это последняя мера. Ибо я, Алимантандо, намерен попытаться сохранить наш город! – Он встал, в течение нескольких минут принимал публичное восхищение, а затем покинул Б. А. Р/Отель, чтобы спасти мир.
17
Целый день и целую ночь доктор Алимантандо покрывал стены погодной комнаты хронодинамическими символами. Логический поток, забивший тремя годами раньше в нижнем левом углу кухни, затопил гостиную, столовую и холл, взобрался по ступеням, совершил несколько вылазок в спальни номер один и номер два, пробрался в ванную, покорил стены туалета, поднялся на этаж выше и проник в погодную комнату, где круговым движением растекся по стенам – по кругу по кругу вверх и вверх, пока не затопил все, за исключением фрагмента в центре потолка, размером не более долларовой купюры.
Под этим пятно сидел доктор Алимантандо, зарывшись лицом в ладонях. Его плечи сотрясались. Не рыдания это были, но ярость, колоссальная ярость на издевающуюся над ним вселенную, которая, подобно расписной танцовщице рубмы в опиумном притоне Белладонны, сбрасывает слой за слоем свои многочисленные одеяния только для того, чтобы в момент окончательного обнажения погасли все огни.
Он пообещал людям спасти их город.
И он не может это сделать.
Он не способен найти недостающее преобразование.
Ему не удается построить алгебраическую формулу, которая уравновесила бы пятнадцать лет расписывания стен в Дороге Отчаяния, Чинчансорене и Универсууме Ликса и привела их к нулю. Он знал, что она существует. Колесо должно вращаться, змея – пожирать свой хвост. Он догадывался, что формула проста, но найти ее не мог.
Он подвел сам себя. Он подвел науку. Он подвел свой народ. Это было крушение всех крушений. Оказалось, что ему дорог его народ; вот как он в них видел – свой народ, своих детей, которых, как ему всегда думалось, у него не будет. Когда они не нуждались в спасении, он спасал их. Когда оно стало необходимо, он оказался бессилен.
Признав это, доктор Алимантандо почувствовал свободу. Подобно тому, как животное, которое неустанно сражалось и сражалось и сражалось, сдается смерти в тисках неизбежности, так и он позволил гневу вытечь из него, просочиться сквозь дом, сквозь пещеры в скалах и впитаться в Великую Пустыню.
Было шесть часов шесть минут утра понедельника, шестнадцатого числа. Газовые лампы потрескивали, насекомые бились о стекло. Сквозь восточное окно он видел Раэла Манделлу, вышедшего к своим одиноким утренним трудам. Сейчас они уже не были необходимы. Ему следовало бы спуститься с горы и приказать своему народу уходить. Он не нуждался в их прощении, хотя, вероятно, и получил бы его. Ему требовалось только их понимание. Он плотно закрыл глаза и почувствовал, как из его накрывает великое умиротворение, пришедшее из глубин пустыни, безмятежность, катящая свои волны вокруг и сквозь него. Утренний туман принес аромат жизни, пробивающейся из влажной, плодородной почвы, черной как шоколад, богатой, как царь Соломон. Звук, напоминающий перезвон колеблемых ветров колокольчиков, заставил его отвести взгляд от окон.
Возможно, причиной тому шок, или оцепенение, или какая‑то иная разновидность изумления, но присутствие зеленого лица, присевшего на край стола, показалось ему совершенно естественным.
– С добрым утром, – сказало зеленое лицо. – Мы расстались с тобой в лагере сколько… пять лет тому?
– Ты плод моего воображения? – спросил доктор Алимантандо. – Полагаю, что‑то в этом духе: архетип, конструкция, сооружаемая моим умом под влиянием стресса; галлюцинация; вот что ты такое – символ.
– Да перестань, неужели ты считаешь себя человеком, подверженным галлюцинациям?
– Я не хотел бы считать себя человеком, которого посещают ожившие объедки овощей.
– Туше. И куда это тебя привело? – Зеленое лицо взобралось с ногами на стол. Неизвестно откуда оно извлекло кусочек красного мела и вписало короткое выражение символической логики в клочок пространства размером с долларовую купюру в центре потолка. – Думаю, ты искал вот это. – И зеленое лицо проглотило красный мел. – Удобрения очень полезны, знаешь ли. – Доктор Алимантандо вскарабкался на стол и уставился на формулу.
– Да, – бормотал он. – Да… да… – Он проследил взглядом спираль формул, написанных углем, к краям потолка, вкруг по стенам, кругами кругами и кругами, по полу, перемещаясь на четвереньках, все бормоча – Да… да… да… – вниз по ступеням, через туалет, через ванную, сделав вылазки в спальни номер один и номер два, вниз по ступеням, через холл, столовую и гостиную и прямо на кухню. Наверху, в погодной комнате, зеленое лицо восседало на столе с чрезвычайно самодовольной ухмылкой на лице.
Вопль триумфа донесся из глубин дома доктора Алимантандо. Он проследил путь от причин к истоку, который располагался в нижнем левом углу его кухни.
– Дааааа! Сходится! Сходится! Ноль! Чистый, прекрасный, круглый, абсолютный ноль! – К тому времени, как он добрался до погодной комнаты, зеленое лицо исчезло, оставив на столе несколько сухих листьев.
18
Модель 1 времянамотчика доктора Алимантандо выглядела как маленькая швейная машинка, запутавшаяся в паучьих сетях. Он стоял на обеденном столе доктора Алимантандо, ожидая одобрения проектировщика.
– Чертовски трудная работа, – сказал Эд Галацелли.
– Половину времени мы вообще не понимали, что делаем, – сказал Раджандра Дас. – Но вот он он.
– В основе своей это два синхронизированных генератора единого поля, работающие в тандеме, но с использованием системы контроля изменяемой фазы, – сказал господин Иерихон, – создавая таким образом темпоральный дифференциал между двумя излучаемыми в противофазе полями.
– Я знаю, как он работает, – сказал доктор Алимантандо. – Не я ли его придумал? – Он исследовал машину времени с растущим восторгом. – Отменно сделано, однако. Руки чешутся его испытать.
– Вы хотите сказать, что собираетесь сами его использовать? – спросил Раджандра Дас.
– Могу ли я просить кого‑то еще? Конечно, сам, и чем скорее, тем лучше. Думаю, после второго завтрака.
– Погодите секундочку, – сказал господин Иерихон. – Вы собираетесь сделать то, что, как я думаю, вы собираетесь сделать, то есть…
– Отправиться в прошлое и изменить историю? Да, конечно. – Доктор Алимантандо поколдовал с какими‑то верньерами и ручками точной настройки и времянамотчик отозвался на его усилия мощным гудением. – Это всего лишь история, и после того, как я изменю ее, изменится и все остальное, так что никто ничего не узнает. Во всяком случае, никто в Дороге Отчаяния.
– Бог мой, – произнес Эд Галацелли.
– Вот такого рода эффекта я добиваюсь, – сказал доктор Алимантандо.
Ему удалось окружить времянамотчик светящимся голубым пузырем. – Конечно, возможно возникновение неких временных парадоксов, требующих разрешения, но, полагаю, я с ними разберусь. Главный парадокс заключается в том, что если я добьюсь успеха, то причина моего путешествия во времени будет аннулирована; вы понимаете, что я имею в виду: возникает замкнутая петля, однако я думаю, что мне следует исчезнуть из Дороги Отчаяния и остаться несуществующим; будут найдены какие‑то объяснения моему отсутствию, и не исключено, что они будут связаны с путешествиями во времени. Подобные явления сходятся. Кроме того, будет множество межтемпоральных протечек; не беспокойтесь по этому поводу: к моменту разрыва должны возникнуть временные отголоски, резонирующие вокруг узлов значимости, и вы можете наткнуться тут и там на фрагменты альтернативных историй, этих старых добрых параллельных вселенных, наложенные на текущую; словом, приготовьтесь к маленьким чудесам. Манипуляции с историей всегда приводят к появлению множества побочных явлений.
Пока он говорил, его искусные пальцы нащупали желаемую комбинацию настроек временного переноса. Он отступил от времянамотчика; машина вздохнула, содрогнулась и исчезла в размытых остаточных изображениях.
– Куда он отправился? – спросили Раджандра Дас и Эд Галацелли.
– На три часа в будущее, – сказал доктор Алимантандо. – Я подберу его в районе второго завтрака. Государи мои, вы собственными глазами убедились в практической возможности путешествий во времени. Если вы присоединитесь ко мне в тринадцать двадцать, вы сможете принять участие в первом управляемом запуске в истории.
Перекусывая луком–пореем и сыром, доктор Алимантандо составлял планы изменения истории. Он думал, что можно начать с орфи, завещавшей ему оазис. Начиная с этого момента, все время и пространство были в его распоряжении. Он мог потратить всю жизнь за один вечер, спасая свой город. Это была бы недаром потраченная жизнь. Он подошел к особому шкафу и открыл его. Внутри находилось набор снаряжения темпорального путешественника–любителя. Он потратил пять лет и большую часть своего счета в Банке Второзакония, чтобы укомплектовать его. Сперва это было праздным развлечением, своего рода хобби, которому предаются в доказательство возможности исполнения невозможных мечтаний; затем, по мере того, как вещи начали прибывать из компаний посылочной торговли из Меридиана, развлечение уже взяло мечту на буксир и тянуло к этому моменту, когда он отправлялся в путешествие по временам и пространствам, в которое не пускался еще ни один человек. Доктор Алимантандо улыбался каждому извлекаемому из шкафа предмету.
Складная одноместная палатка военного образца с двойным уплотнением и встроенным полом.
Один спальный мешок–мумия: военного образца.
Один прозрачный герметичный костюм, дополненный шлемом–пузырем и кислородно–регенерирующей маской.
Два комплекта чистого белья, один для холодной погоды. Носки.
Одна смена одежды.
Одна полевая кухня (военного образца), складная, приспособленная для работы от портативного источника энергии. Рационы в вакуумной упаковке – только для отчаянных положений.
Пятьсот долларов наличными.
Солнечный шлем и два тюбика крема от загара.
Мыльница, губка и полотенце.
Зубная щетка и паста (мятная).
Аптечка первой помощи, включающая антигистаминные средства, морфин и антибиотики общего действия.
В дополнение к аптечке одна пьютерная поясная фляжка с бренди из Белладонны.
Пара солнцезащитных очков, пара пылезащитных очков.
Шарф чистого шелка: голубой, с огуречным узором.
Одна карманная коротковолновая рация.
Компас, секстант и инерционный указатель направления, а также карты Управления Геологических Исследований, которые должны помочь ему с ориентацией на поверхности планеты после выхода из потока поля.
Один набор инструментов, клей и виниловые заплаты для герметического костюма и палатки.
Одна упаковка таблеток для стерилизации воды.
Камера, три линзы и двенадцать кассет самопроявляющейся пленки.
Пять переплетенных в кожу блокнотов и одна шариковая ручка с гарантированно вечным сроком работы.
Один наручный датчик ионизации.
Шесть плиток шоколада для экстремальных ситуаций.
Один нож сил самообороны с лезвием на каждый день года, а также жестянка спичек.
Аварийные сигнальные ракеты.
Один экземпляр «Избранных сочинений Вочмана Ри».
Один трансстабильный мюонный силовой агрегат с мультизарядным сифоном для перезарядки от любого источника питания: самодельный.
Работающий от вышеуказанного агрегата самодельный портативный тахионный бластер, размером и формой напоминающий сложенный зонтик и способный испарить небольшой небоскреб.
Один большой каркасный рюкзак военного образца для переноски всего остального.
Доктор Алимантандо принялся укладывать снаряжение. В упакованном виде оно занимало на удивление мало места. Затем он взглянул на часы. Почти час дня. Он вернулся на кухню и принялся следить за секундной стрелкой на настенных часах.
– Сейчас, – он указал на стол. В облаке множественных изображений времянамотчик прибыл сюда из прошлого. Он поднял его и добавил к комплекту путешественника во времени. Затем он пошел и переоделся в очень теплые и милые его сердцу пустынные одежды; влезая в серое долгополое пустынное пальто, он открыл восемьсот шесть причин, по которым ему следует остаться дома.
Восемьсот шесть против, одна – за. Он должен, вот и все. Он влез в лямки своего массивного рюкзака и повесил на грудь панель управления. С точностью, доступной только господину Иерихону, вошли господин Иерихон, Раджандра Дас и Эд Галлацелли.
– Готовы? – спросил господин Иерихон.
– Разве можно быть готовым к этому? Послушайте. Если у меня получится, вы никогда об это не узнаете, понимаете?
– Я понимаю.
– В соответствии с природой хронодинамики я изменю всю историю целиком, и вы никогда не узнаете, что были в опасности, поскольку этой опасности никогда не возникнет. С объективной точки зрения – моей точки зрения, ибо я свободен от времени и пространства, точнее, данной субъективной мировой линии – мы переместимся на новую мировую линию. Если это возможно, я попытаюсь оставить сообщение о том, что я сделал, где‑нибудь в прошлом.
– Слишком много болтаете, док, – сказал Раджандра Дас. – Переходите к делу. Вам нельзя опаздывать.
Доктор Алимантандо улыбнулся. Он попрощался с каждым по очереди и презентовал им по плитке шоколада для экстремальных ситуаций. Он предупредил, что съесть шоколад следует поскорее, прежде чем транстемпоральная аномалия аннулирует текущий момент. Затем он перещелкнул несколько тумблеров на нагрудной панели управления. Времянамотчик загудел.
– И последнее. Если я добьюсь успеха, то не вернусь. Слишком много всего, что я хочу повидать. Но время от времени я, может быть, буду наносить визиты, поэтому ждите и придержите для меня стул. – Затем он обратился к господину Иерихону: – Я все время знал, кто вы такой. Меня это не беспокоило: прошлое не имеет для меня значения, несмотря на то, что я одержим временем. Забавно. Присмотрите за моим народом, пожалуйста. Ну что ж. Время отправляться. – Он надавил на красную кнопку на панели управления.
Раздался вопль насилуемого континуума, возникла череда гаснущих остаточных изображений в форме Алимантандо – и он исчез.
В ночь перед Кометным Вторником всем приснился один и тот же сон. Им снилось, что землетрясение встряхнуло город так сильно, что вытрясло из его стен и полов второй город, наподобие того, как предметы двоятся в глазах поутру, когда еще не можешь сфокусировать зрение. Призрачный город, населенный призрачными обитателями (так точно повторяющими настоящих горожан, что невозможно различить), отделился от Дороги Отчаяния, как творог от сыворотки и поплыл прочь, хотя направление этого движения никто бы указать не смог.
– Эй! – вскрикнули люди во сне. – Верните наши призраки! – ибо призраки такая же неотъемлемая часть общины, как канализация или библиотека – как может община существовать без воспоминаний? Затем удар вышиб всех спящих из фазы быстрого сна. Они не могли знать, что в этот момент они умерли и родились к новой жизни. Однако вернувшись в привычное убежище обычного сна, они обнаружили, что здесь произошла небольшая революция. Они были призраками – реальными, осязаемыми призраками из плоти и крови, а город, плывущий куда‑то в неопределенном направлении, был той Дорогой Отчаяния, которую они построили и любили.
Очнулся от сна Доминик Фронтера, разбуженный сигналом коммуникатора. Он стер с глаз сны и Рути Голубую Гору.
– Фронтера.
– Асро Омельянчик. – Его начальница. Чертова сука. – Все преисподние открылись; ребята на орбите засекли мощнейшую волну вероятностной энергии с фокусом пять, пятнадцать и восемнадцать лет в прошлое, с хронорезонансом по обоим направлениям временной шкалы. Черт побери, чувак, кто‑то балуется со временем! Парни с орбиты оценивают в девяносто с гаком процентов вероятность переброса нашей вселенной на другую временную линию: что бы это ни было, оно меняет историю, всю историю мира целиком, черт бы ее драл!
– Я не понимаю… при чем тут я?
– Чтоб тебя, да оно идет из твоего региона! Кто‑то в радиусе пяти кэмэ от тебя развлекается с нелицензированной хронокинетической стрелкой! Мы отследили вероятностную сеть почти до тебя!
– Милосердный боже! – воскликнул Доминик Фронтера, сна ни в одном глазу. – Я знаю, кто это!
И он тут же снова заснул, и снилась ему Рути Голубая Гора, так же как она снилась ему каждую ночь… с какого момента? Почему? Почему он любит ее?
Вселенная изменилась. Рути Голубая Гора никогда не раскрывала цветок своей красоты перед Домиником Фронтерой, у которого не было никаких причин оставаться в Дороге Отчаяния после того, когда прошлое стало другим, и тем не менее он спал в своей комнате в Б. А. Р./Отеле и грезил о Рути Голубой Горе, ибо вселенные приходят и уходят, а любовь остается; таково учение Панарха, иже есть источник всякой любви – а кроме того, доктор Алимантандо обещал, что ночь, в которую он изменит мир, будет богата на маленькие чудеса и межпространственные утечки.
Назавтра наступил Кометный Вторник: все встали, смыли странные сны и взглянули на городскую хартию – хартию о постройке города, подписанную доктором Алимантандо и РОТЭК многие годы назад, хартию, которая означала, что приближающаяся комета будет испарена в верхних слоях атмосфера, а не ударит в землю с огромной разрушительной силой (такова была прежняя практика РОТЭК). И все возблагодарили в сердце своем доктора Алимантандо (где бы он ни был) за пунктуальное выполнение правил и предписанных процедур.
В четырнадцать часов четырнадцать минут все без исключения собрались на верхушке утесов, называемых Точка Отчаяния, запасшись теплыми подстилками и термосами с чаем, сдобренным бренди из Белладонны, и приготовились к тому, что по уверениям Доминика Фронтеры обещало стать величайшим зрелищем десятилетия.
По часам Эда Галлацелли Вторничная Комета опоздала на две минуты, а по хронометру господина Иерихона – явилась на сорок восемь секунд раньше. Безотносительно показаний наземных приборов для измерения времени комета пришла, когда пришла, и пришла она с глухим громом, сотрясшим скалы под ногами зрителей, а высоко над их головами, в ионосфере, заколыхались невесомые авроральные полотнища, метеоры сыпались дождем, как огни фейерверка, а багряные стяги ионных зарниц на доли секунды озаряли всю пустыню призрачным светом.
Небо внезапно прострочили голубые лучи, сбежавшись ко все еще невидимой комете, как спицы ко втулке. Дружный вздох восхищения отметил этот момент.
– Излучатели частиц, – прокричал Доминик Фронтера, сам себя не слыша за вышним шумом. – Смотрите! – как будто произнес заклинание: в тот же момент бутон света раскрылся над ними.
– Обалдеть! – сказали все, промаргиваясь от разноцветных пятен, плывущих перед глазами. Мощное золотистое сияние озарило горизонт и медленно угасло. В последний раз ударили ионные молнии, сгорели припозднившиеся метеоры. Представление закончилось. Все зааплодировали. В сорока километрах над ними комета 8462M была раздроблена лазерами РОТЭК на ледяные осколки, размером и формой напоминающие мороженный горох, которые затем испарились в потоках агонизирующих частиц. Ласковый ледяной дождь лился сквозь ионосферу, тропосферу, тропопаузу и стратосферу в течение многих дней и недель, формируя слой облаков. Но эти процессы уже не относились к Кометному Вторнику.
Когда последняя падучая звезда чиркнула над горизонтом, Раджандра Дас задумчиво поджал губы и сказал: – Что ж, неплохо. Очень неплохо. Жить можно.
Такова история Кометного Вторника.
А вот история Кометного Вторника.
В месте, столь же далеком от Дороги Отчаяния, сколь и близком – как отпечаток на другой стороне страницы – два миллиона пятьсот тысяч тонн грязного льда, эдакий негигиеничный десерт, ринулись с небес со скоростью пять километров в секунду и рухнули в Великую Пустыню. Итак, применение формулы Ньютона для расчета высвободившейся при этом кинетической энергии дает нам величину, равную 3.126x10^16 джоулей, чего ламповому приемнику хватило бы, чтобы работать до исчезновения вселенной; в пересчете на калории мы получим эквивалент вырезки размером с планету Посейдон; этой энергии вне всякого сомнения было достаточно, чтобы комета 8462M испарилась мгновенно, облака пыли взметнулись на десятки километров в атмосферу, а ударная волна, двигаясь сквозь лежащие под пустыней скалы в четыре раза быстрее звука, создала песчаное цунами и похоронила Дорогу Отчаяния со всем грузом снов и смеха под пятнадцатью метрами песка. Также нет никакого сомнения, что возникшее грибовидное облако смогли бы увидеть призраки Дороги Отчаяния, пребывающим в изгнании в городах Меридиан и 0; и конечно, дожди, несущие красную пыль, шли бы время от времени в течение одного года и одного дня после Кометного Вторника. Но все это случилось за многие годы отсюда и много километров давно, и имело не больше последствий, чем неприятный сон.
Такова другая история Кометного Вторника.
Кто может сказать, какая из них правда, а какая ложь?
19
Во дни глубочайшей, самой темной раздвоенности Микал Марголис отправлялся в длительные прогулки по Великой Пустыни, где ветер мог выдуть женщин у него из головы. Ветер дул точно так же, как последние сто пятьдесят тысяч лет и как будет дуть следующие сто пятьдесят тысяч лет, но всего этого срока не хватило бы, чтобы вымести чувство вины, поселившееся в сердце Микала Марголиса. У него было три женщины: любимая, любовница и мать; в точном соответствии с теориями многоученых астрономов Универсуума Ликса о нестабильной динамике систем трех звезд, Микал Марголис, бродячая планета, носился беспомощно в полях притяжениях своих женщин. Иногда он тосковал по надежной любви Персис Оборванки, иногда жаждал сладострастной остроты Марии Квинсаны, а иногда, когда вина грызла его желудок, он искал материнского прощения. Иногда он стремился совершенно освободиться из гравитационного водоворота и обрести свободу.
