Текст книги "Дорога Отчаяния (ЛП)"
Автор книги: Йен Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
На улицах стали появляться люди. Ошарашенные алхимическим катаклизмом, обрушившимся на Дорогу Отчаяния, они отправились на поиски заблудившихся во времени родственников и домов. Они не знали, да и не могли знать, что когда скручивающее реальность воздействие времянамотчика прекратилось, призрачные географические особенности всевозможных нереализованных Дорог Отчаяния застыли, сплавились и остались навсегда по эту сторону двери в Панплазмическую Всевселенную, захлопнутой господином Иерихоном и Раджандрой Дасом.
Разрыв был исцелен; битва закончилась. Выжившие пытались оценить степень безоговорочности победы. Добрая треть Парламентского Легиона Марии Квинсаны развоплотилась в момент времявержения и вернулась к той жизни, какую они вели бы, если б не пошли на призывный зов барабанов вербовщиков. Те, кого не унесло в инакослучайность, понесли весьма умеренные потери. Обороняющиеся силы Армии Родной Земли были уничтожены почти полностью. Общие потери личного состава достигали семидесяти процентов; командный состав был полностью уничтожен в ходе событий, имевших место в надежно охраняемом бункере в недрах Стальграда: Шеннон Исангани с остатками армии сдалась генералу Эмилиано Мерфи, и когда их увозили в лагеря на краю пустыни, она заливалась счастливыми слезами.
– Мы проиграли! – хохотала она, и слезы струились по ее лицу. – Проиграли! Проиграли!
Армия Родной Земли перестала существовать.
За два часа до заката за железнодорожными путями сел двухмоторный пилотажник «Ямагучи и Джонс», бортовой номер GF666Z. Последнюю уцелевшую участницу Летающего Цирка Оборванки, Красного Ангела, друзья пронесли по улицам на руках и триумфально доставили в Бар/Отель, где посетители сердечно приветствовали ее.
В этот же вечер состоялось еще одно триумфальное шествие, с факелами – Мария Квинсана шествовала через Дорогу Отчания. На стальградском кольцевом шоссе выстроились боевые машины, горожане издавали радостные крики, но она была недовольна. Победа оказалась не вполне чистой. Махинации со временем и историей оскорбляли ее политическую щепетильность. История записана в камнях. Это не шутиха, которую можно подбросить в воздух и смотреть, куда упадет. Ей претило восприятие жизни и вселенной, как совокупности возможностей. Ей не нравилось думать о том, куда отправились ее развоплощенные солдаты.
После благодарственной службы в Базилике Серой Госпожи она потребовала, чтобы к ней доставили Арни Тенебра. Ей хотелось избыть неудовлетворенность мучениями врага, но все поиски в Дороге Отчаяния и Стальграде завершились ничем – не было найдено даже тела. Так что после пятидневного празднования перед камерами с девяти континентов Мария Квинсана вернулась на холмы Мудрости, чтобы принять церемониальное кольцо первого министра из рук достопочтенного Вангелиса Каролайтиса – только для того, чтобы обнаружить, что благородный пожилой джентльмен не был ни благородным, ни джентльменом. Он собрал достаточно свидетельств о жестокостях и зверствах, учиненных министром безопасности при подавлении Тактической группы Армии Родной Земли, чтобы не беспокоиться за свое кольцо, покуда он жив.
Что же до маленькой Арни Тенебра, Птицы смерти, Опустошительницы, то о ней с тех пор не было ни слуху, ни духу, хотя в объяснениях, слухах и досужих домыслах никогда не было недостатка. Со временем слухи сплетаются в ткань народных историй, которые становятся легендами, из которых вырастает миф, так что имя маленькой Арни Тенебра в конце концов будет записано на небесах – а только того она всегда и хотела.
65
Вдохновение Кадиллак очнулся от железного сна со стальным визгом. Память его бездействовала – откуда эти яркие огни, что это за высокие потолки, кто эти служителя в зеленых одеяниях, благоговейно склонившиеся перед ним? Он сел на ложе, чтобы потребовать объяснений, и присутствующие отозвались на это движение криками тревоги и священного ужаса.
– Повелитель, повелитель, о, это свершилось, свершилось! О, повелитель, благослови нас!
Юный послушник с наполовину металлическим лицом рухнул наземь, охваченный слепым обожанием. Вдохновение Кадиллак поднялся с кровати (операционный стол), увидел собственное отражение в белых плитках стен и все вспомнил.
– Полное умерщвление! Человек стал сталью…
Он взглянул на свое туловище, свои руки, свои ноги. Металл; гладкий, твердый металл, незапятнанный порченной плотью, не наполненный красной кровью, чистый, священный металл. Он воздел руки в благодарственном жесте.
– Полное умерщвление! Успешное полное умерщвление! – Возглашая аллилуйю, технический персонал простерся на полу. Вдохновение Кадиллак созерцал славу свою в белых плитках, вспоминая…
… голос Великого Инженера, призвавшего его на путь пророка… армию, бьющуюся против армии, и Бедных Чад, беззащитных перед ними, лишенных руководящей силы… яркие огни, гул, светящиеся машины, холодные, холодные плитки, сверкающая сталь, тьма.
– Как долго это продолжалось? – вопросил он женщину–кибернетика.
– Восемь дней, святейший. Весь мир сошел с ума, святой отец: купол базилики разрушен, святилище осквернено плотскими и их победными празднествами; произошла битва, выигранная и проигранная на этих самых улицах, сотни погибли и… простите мои слова, но и сами время и пространство обезумели. Все изменилось: безумие ворвалось в эту вселенную.
– Успокойся, дитя мое. Грядет время восстановления порядка и гармонии, – сказал Вдохновение Кадиллак.
Мгновение концентрации – и черный нимб окружил его правое запястье. Техники ахнули и благочестиво заголосили.
– Чем была Серая Госпожа, то теперь есть я – и куда больше ее. Она была простой плотью, я освященная сталь. Я избранный Великого Инженера, Грядущий Человек; мощь циркулирует в моих цепях…
И он разжал правую ладонь и тьма накрыла техников, кроме тех двух, что говорили с Вдохновением Кадиллаком, и преобразила их в нечто черное и дымящееся и столь гнусное и отвратительное, что отказывало воображение. Вдохновение Кадиллак рассмеялся металлическим смехом. Он упивался властью – каждое следующее его деяние должно быть богаче, глубже, полнее, отвратительнее. На глазах у пресмыкающихся перед ним аколитов он преобразился сам, в мистической дымке расправил крылья, пропеллеры, цепные пилы, тахионные бластеры, радиоантенны, портативные фисгармонии, колеса, гусеницы, турбины, сопла и стиральные машины.
– Идите за мной, – приказал он кибернетику и технику, первыми склонившимся перед своим господином. – Я устал от трансформаций. – Кибернетику он сказал: – Ты будешь моей камерарией, – технику: – Ты будешь главным инженером. Не бойтесь меня… вам должно меня любить. Я приказываю. Теперь же я желаю принять поклонение моего народа.
– А, – сказала камерария.
– Э, – сказал главный инженер.
– Где мои верные? – вопросил Вдохновение Кадиллак.
– Увы, они оказались не столь уж верны, – сказала камерария.
– Они решили, что вы погибли, когда самолет врезался в купол и разрушил его, – сказал главный инженер.
– Вы, разумеется, находились в безопасности, в подземелье, – сказала камерария.
– Но они этого не знали, – сказал главный инженер.
– Вот так и вышло, что они, ох, выбрали себе другой предмет поклонения.
– Они обожествили кое‑что другое.
– Это, эээ, поезд.
– Он вышел из Стальграда после временной бури и предложил доставить Бедных Чад в безопасное место.
– Вы, святой отец, можете уловить параллель с запущенными вами в народ пророчествами о Стальном Мессии, грядущем из Стальграда, чтобы спасти верных от войны и разорения.
– Они, эээ, отправились с ним.
– Что?! – взревел Вдохновение Кадиллак. Распустив лопасти пропеллера, он взмыл в воздух.
– На запад, – добавила камерария.
С высоты Вдохновение Кадиллак смог увидеть собственными глазами, что Город Веры поразили бедствия страшнее войны. Купол Базилики Серой Госпожи (отныне, сделал он мысленную пометку, Базилики Полного Умерщвления) лежал грудой обломков на плиточном полу зала для аудиенций. Все восточное крыло, а также десять гектаров Города Веры исчезли; вместо них появились возделанные и орошаемые поля маиса. На месте личных апартаментов Серой Госпожи красовался сплавленный растрескавшийся кратер, а рядом с ним лежали перепутанные остатки некоего уродливого трехногого устройства.
– Что здесь произошло? Война, ужас, безумие, отступничество, измена: с локомотивом!
И далеко не лучшим образчиком паровозостроения, насколько мог видеть Вдохновение Кадиллак, наблюдая за ленточкой белого пара на западном горизонте. Термоядерный откатчик класса 27 «Великий Юг»; токамаки серьезно перегружены. Краска облезла и пошла пузырями, что там написано? Странствующая Чатоква и Образовательная Экстраваганца Адама Блэка? Жалкое зрелище. Сверкая серебром под солнцем пустыни, Вдохновение Кадиллак подключился к общедоступному адресному пространству и принялся бичевать свой народ.
– О вы, маловеры! – в окнах ветхих вагонов забелели пятна лиц. Они казались испуганными. Это хорошо. – О род неверный и развращенный! Обещано было вам мое возвращение в виде Полным Умерщвлением, никто же из вас не стал ждать восемь дней, как было заповедано во исполнение пророчества! Клятвопреступники! Идолопоклонники! Поклоняетесь сему… Златому Тельцу вместо физического воплощения Космического Инженера! Узрите же, как сокрушу я ложных идолов! – Он завис на несущимся поездом и простер руку, чтобы метнуть кибернетическую молнию.
– Мы все были бы очень благодарны, если бы ты этого не делал, – довольно неожиданно вмешался поезд. Сила испарилась из пальцев Вдохновения Кадиллака.
– Что?
Поезд дословно повторил свое предложение.
– Говорящий поезд! Ну и ну!
– Нечто гораздо большее, – сказал локомотив класса 27 «Великий Юг». – Я есть Полное Умерщвление.
– Чепуха! Богохульство! Я – Полное Умерщвление, первое и последнее.
– Ты человек, ставший машиной. Я же машина, ставшая человеком. По сути своей ты плоть, ибо сохранил внешнюю форму человека, я же перешагнул антропоморфический шовинизм. Я – машина в форме машины.
Бедные Чада высунули головы в окна, самым очевидным образом наслаждаясь богословской перебранкой. Вдохновение Кадиллак заметил, что невзирая на обуявшую его ярость в нем пробудилось любопытство, и спросил:
– Что ты за существо?
– Загляни в расписной вагон, – ответил поезд. Вдохновение Кадиллак сложил лопасти и совершил посадку на раскрашенной крыше, оперируя реактивным соплами. Он выпустил камеру на телескопической ножке и заглянул за край. Окна заросли паутиной и грязью, как и сам вагон; пыль, паутина, годы и небрежение. В центре вагона стояла растрескавшееся кожаное кресло, в кресле восседал мумифицированный труп. На мертвой голове красовалась металлическая диадема причудливого вида.
– Се был Адам Блэк, – сказал поезд. – Когда душа его перетекла в меня, я запечатал вагон, чтобы никогда его не открывать. Вагон этот содержит мое прошлое, я машиночеловек, истинный человек будущего, если тебе угодно – Полное Умерщвление. Многие годы я странствовал по железным дорогам всего мира в поисках духовной цели, и наконец прослышал о дамблтонианцах из Дороги Отчаяния – места, которое я хорошо знал в своем человеческом воплощении – и в сердце своем понял, что они и есть то, ради чего я существую. И я явился им, и они славили меня, как Стального Мессию, и пошли со мной, собрав весь этот ветхий состав из старых вагонов и платформ. И поскольку Стальной Мессия может быть только один, увы, мы должны нынче же сойтись в битве.
Вдохновение Кадиллак на чистейшей реактивной тяге взмыл с ускорившегося поезда, когда Адам Блэк попытался атаковать его гибельной для электрических цепей кибернетической командой. Он набрал безопасную высоту, а затем одним божественным разрядом отсек кибитки Бедных Чад от Странствующей Чатоквы и Образовательной Экстраваганцы. К тому моменту, когда богохульный поезд успел дернуть стоп–кран и остановиться, Вдохновение Кадиллак размотал трос из алмазных нитей и потащить своих верных назад в Дорогу Отчаяния. Адам Блэк изрыгнул белое облако пара, включил реверс и бросился вдогонку за Бедными Чадами.
Вдохновение Кадиллак бросил свою ношу и повернул навстречу агрессору. Адам Блэк затормозил и остановился, пульсируя термоядерной мощью.
– Не здесь, – сказал он. – Ты согласен с тем, что безопасность Бедных Чад – первостепенная наша задача?
– Согласен.
– Очень хорошо. – Адам Блэк загудел и устремился на запад. Вдохновение Кадиллак послал термоядерным двигателям соперник команду на самоподрыв. Компьютеризованная защита Адама Блэка без усилий аннулировала заклинание. Человек–ракета и человек–поезд углубились на пятьдесят километров в пустыню, сражаясь командами и контркомандами, и ни тот, ни другой не добились никакого успеха. Следующие двадцать километров они использовали физическое оружие. Ультразвук схватывался с ультразвуком, ракеты встречались с роями механических пчел–убийц, пулеметы – с лазерными турелями, магнитные мины – с роботами–обезьянами, молния против молнии, грейфер против гидропушки, перфораторы с сервоприводом – против полимерной пены, струи перегретого пара – против микроволнового излучения: Полные Умерщвления сражались до тех пор, пока Дорога Отчаяния не превратилась в смутное воспоминание, затерявшееся за восточным горизонтом.
Затем Вдохновение Кадиллак заметил ослепительную вспышку далеко за пределами мира. За ней последовала другая вспышка, и еще одна, и еще, и в мгновение ослепленного ока он оказался заключен в конусе раскаленного добела света. Когда до него дошло, что сотворил Адам Блэк, его хромированная кожа приобрела уже вишневый оттенок, затем стала багряной, желтой, а его цепи расплавились и потекли, как смола.
– Очень изобретательный шаг – направить на меня меня небесные зеркала РОТЭК. Не думал, что враг мой столь находчив.
Мысли благородные, но бесполезные. Теперь он раскалился уже добела. И хотя его цепи самовосстанавливались ничуть не медленнее, чем плавились от жара, они всякий раз выдерживали всего лишь какие‑то минуты. Он попытался дотянуться до связей Адама Блэка с Ванами и разорвать их, но локомотив был слишком хорошо защищен.
Он уже чувствовал, как его все еще человеческий мозг закипает в металлическом черепе.
И он решился.
– Получи же! – вскричал он всеми своими пылающими системами. – Получи же и ты!
Он собрал все свои силы и потянулся вглубь небес, выше, выше, мимо небесных зеркал, орфей, орбитальных берлог и поселений – к партакам, уничтожителям миров. Он дотянулся до них, захватил управление системами наведения и огня и нацелил пятнадцать орбитальных ускорителей субкварковых частиц на Адама Блэка – крохотную блошку на шкуре планеты.
Адам Блэк разгадал его замысел за секунду до того, как Вдохновение Кадиллак отдал команду «огонь!».
– Идиот, идиот, идиот, взрыв уничтожит нас обоих! Нет! Не надо!
– Да! Да! Да! – завопил Вдохновение Кадиллак – разум его расплавился, мозг испарился, а партаки открыли огонь.
Люди в Дороге Отчаяния говорили потом, что это было как второй рассвет: прекрасное зрелище, говорили они. Они увидели пятнадцать фиолетовых лучей, ударивших с небо подобно карающей длани Панарха, а затем белая вспышка, чистая, как безгрешная душа, залила западный горизонт на целых две секунды. Какая красота, говорили они, какое великолепие… сияние на западной границе мира угасло до обычного розово–синего, а невесомые покрывала полярных сияний заколыхались над сценой битвы, как призраки. Целый месяц после этого из Дороги Отчаяния можно было любоваться невероятно красивыми закатами.
Когда Бедные Чада вернулись, таща за собой ветхий состав из старых вагонов и самодельных платформ, они принесли правдивую историю о конце Странствующей Чатоквы и Образовательной Экстраваганцы Адама Блэка и Вдохновения Кадиллака, Камерария Серой Госпожи, Полного Умерщвления.
– Мир оказался не готов к Полному Умерщвлению, – говорили они. Камерария и главный инженер – кибернетик и техник – основательно обдумали значение событий, произошедших за западным горизонтом, а затем отдали долгожданный приказ, повинуясь которому Бедные Чада Непорочного Изобретения отправились в Стальград и угнали оттуда один из заброшенных локомотивов класса 88, которые стояли, покрываясь ржавчиной и паутиной со времен Великой Забастовки.
Под руководством камерарии и главного инженера, которых звали Плимут Глайд и Спирит Динамо, Бедные Чада Непорочного Изобретения покинули Дорогу Отчаяния, чтобы вплотную заняться нерешенной до сих пор проблемой прав механизмов. Они выехали в направлении, противоположном тому, откуда появились многие годы назад, поскольку путь назад привел бы их к дыре, зияющей на теле пустыни, к кратеру зеленого стекла, где престарелые токамаки Адама Блэка взорвались под визг субкварковых небесных лучей, обратив атомы человека, машины и умерщвления в невероятно красивые закаты.
66
Пыльными вечерами, когда летнее солнце вдыхало эфемерную жизнь в полопавшиеся неоновые вывески закрытых отелей и закусочных, господин Иерихон и Раджандра Дас сидели на крыльце, попивая пиво и предаваясь воспоминаниям.
– Эй, а помнишь Персис Оборванку? – говорил, например, Раджандра Дас.
– Это была прекрасная дама, – отвечал, скажем, господин Иерихон, наблюдая за зарницами на горизонте. – Прекрасная, прекрасная дама, – и они вызывали в памяти многоцветную нить, которую она вплела в историю Дороги Отчаяния, до того самого момента, как она улетела в закат после провозглашения ее спасительницей города, вместе с обоими сыновьями, управлявшими грузовыми лихтерами, которые они приобрели по дешевке на распродаже имущества Корпорации Вифлеем Арес. Деньги, полученные от продажи Бар/Отеля, позволили ей нанять еще двух пилотов: Каллан и Венна Лефтермидесов, покрытых боевыми шрамами ветеранов атаки на Дорогу Отчаяния.
– Интересно, что она сейчас поделывает? – говорил, например, Раджандра Дас, и господин Иерихон отвечал: – Все летает. По последним сведениям ее Летающий Цирк пересек Трансполярис, и теперь они в Новом Глазго, и он у нее сильно разросся.
Потом Раджандра Дас говорил, бывало:
– Любопытно, а что поделывают Умберто и Луи?
После решающего сражения, когда сотрудники службы безопасности времени РОТЭК переворачивали Дорогу Отчаяния вверх дном в поисках того, что вывело их из состояния блаженного ничегонеделания, Персис Оборванка ясно дала понять братьям Галлацелли, что она вернулась не к ним, а лишь для того, чтобы забрать сыновей и продать Бар/Отель. Любовь братьев к ней – единственная в их жизни – никогда не была взаимной. Трое мужчин могут любить одну и ту же идеальную женщину, но женщина не может любить трех мужчин. Они упаковали все прожитые здесь годы в картонные коробки вперемежку с подштанниками, документами, сейфами и коллекцией порнографических фотографий Умберто. За отсутствием поездов (Компания не торопилась устранять разрыв на линии в семидесяти километрах к западу от города из‑за надбавок за вредность, которые следовало выплачивать рабочим в условиях повышенной радиации) Умберто и Луи отправились в Меридиан с грузовым конвоем. Здесь Умберто открыл агентство по торговле недвижимостью, продавая участки в Горах Экклезиастов, а Луи арендовал контору, чтобы практиковать свое юридическое искусство, и через несколько лет прославился, добившись оправдания в деле Мясника Лландридноддских Источников.
– После войны наш старый городишко уже не тот, что прежде, – говорил, бывало, Раджандра Дас. Такие беседы он и господин Иерихон вели уже столько раз, что разговор, миновав стадию бессмысленных поминальных молитв, приобрел новую многозначительность. – Когда люди ушли, город умер.
Сперва паломники и Святые Дети, затем господа из средств массовой информации. За ними последовали хозяева гостиниц, держатели приютов и рестораторы, которые их кормили, поили и снабжали кровом. Затем в течение суток лопнула Корпорация Вифлеем Арес, породив целый ураган рушащихся котировок и поножовщины в высочайших слоях корпоративной тропосферы, и сила урагана продолжала расти по мере того, как все новые подробности истории роботов–двойников становились достоянием гласности. Ураган разметал всех трудовых единиц корпорации, всех ее менеджеров и начальников отделов, всех их разнес по лицу земли, как ржавую пыль. Наконец, после Битвы Пророков, оставившей по себе десятимегатонную дыру в главной линии Меридиан–Пандемониум, исчезли Бедные Чада Непорочного Изобретения. Последним вернулся домой, в зачарованный Лес Хризии, Самый Саркастичный Человек на Свете Жан–Мишель Гастино, навсегда лишившийся своего дара.
– И к чему все это было? – обычно спрашивал Раджандра Дас в конце разговора. По освященной временем традиции господин Иерихон не спешил с ответом, который был ему известен, пожалуй, лучше чем–кому либо из оставшихся насельников Дороги Отчаяния. – Ни к чему, – отвечал тогда сам себе Раджандра Дас. – Я спрошу тебя – все эти молитвы, марши, забастовки, все эти сражения и кровопролития, дни и ночи ужаса – что они кому дали? Никому и ничего. Совершенно ничего. Пустая трата времени, энергии и жизней.
Господин Иерихон не употреблял таких слов, как «принципы» или «абсолютные ценности», когда Раджандра Дас принимался клеймить Конкордат за то, что тот не сумел одержать чистую победу над Сталелитейной Компанией Вифлеем Арес, поскольку не до конца был уверен, верит ли он еще сам в абсолютные ценности и принципы. Лично для него крушение компании и последовавший за ним упадок Дороги Отчаяния не имели никакого значения, покуда солнце продолжало светить, растения пробиваться из земли, а редкие дожди – сыпаться с небес. Его вера в Дорогу Отчаяния была более эгоистичной, чем у Раджандры Даса. Ему нравилось думать, что она к тому же была более реалистичной. Он вспомнил самый первый дождь. Пятнадцать лет прошло с тех пор. Как быстро пролетело время. Глубоко внутри он ощущал иррациональный страх, что Дорога Отчаяния совершенно перестанет существовать, а он этого даже не заметит. Люди ушли, лавки закрылись, банки перевели средства в большие города Великой Долины, законники, парикмахеры, механики, консультанты, доктора уехали в тот же день, как починили дорогу; все, что осталось – это фермы, солнечные панели, скрипучие ветряные насосы и пустые, пустые улицы. Нынче и поезда проезжали здесь раз в неделю, а останавливались и того реже. Все вернулось к изначальному состоянию. История Дороги Отчаяния остановилась, и Дорога Отчаяния была ей за это благодарна.
Как‑то раз, когда двое мужчин сидели в кожаных креслах, наблюдая за песчаными смерчиками, бегущими по улице, Раджандра Дас сказал:
– Ты знаешь, мне кажется, я не подхожу для брака.
Господин Иерихон не совсем уловил, что он имеет в виду.
– Я всегда думал, что одна из сестер Пентекост когда‑нибудь да подцепит меня, но ничего подобного. Забавно. Всегда думал, этим кончится. Ладно, теперь они бог знает где, а я – вот он, без жены, без хозяйства, все мое добро – половина этого крыльца. Даже власти над машинами у меня больше нет. Я снова простой бич. Может быть, я всегда им и был, потому никто и не шел за меня замуж.
– Думаешь уехать? – спросил господин Иерихон. Он так давно знал Раджандру Даса, что читал его душу, как железнодорожное расписание.
– Меня здесь ничего не держит. Видишь ли, я всегда хотел повидать Мудрость, тамошние сверкающие башни на берегу Сыртского Моря.
– Надо было попроситься с госпожой Квинсаной.
Раджандра Дас сплюнул в направлении лунокольца.
– Да я ей задницу подтирать недостоин, а она – мне. Нет, если я поеду, то поеду сам по себе. У меня хватит времени, чтобы снова научиться быть бродягой, и я достаточно стар, чтобы мне это понравилось. У меня нет будущего, чтобы о нем беспокоиться.
Господин Иерихон посмотрел в небо. Звезды сегодня висели низко – протяни руку и коснешься.
– Может быть, я уеду с тобой, – задумчиво сказал он. – Я ведь всегда говорил, что здесь проездом.
Но он остался, а Раджандра Дас вскоре обнаружил себя бегущим наперегонки с медленным утренним рудным поездом. Вскакивая на платформу и взбираясь по лестнице на крышу вагона, он чувствовал, как годы осыпаются с него. Это было занятие, для которого он был предназначен. Он был Вечным Бичом, архетипом странника. Просто–напросто передышка между двумя поездами чересчур затянулась.
Год и еще один день он колесил по разным интересным местам и отовсюду отправлял открытки со своим изображением: на фоне Бездны Ликса или на плавучем цветочном рынке Ллангонедда, или сидящим на корточках у легендарного Джаз–бара Гленна Миллера на улице Горестей в Белладонне. Каан Манделла прикалывал открытки на раму зеркала за стойкой, чтобы горожане могли посмотреть и подивиться на них. В один прекрасный день – это был четверг – Раджандра Дасс поддался искушению, которому успешно сопротивлялся целый год и еще один день, и отправился в Мудрость, прекраснейший город на свете. Он сдерживался так долго, боясь разочароваться, но шагая по сверкающим бульварам и глазея на величественный мосты и башни, наслаждаясь сиестой (приятные привычки живучи) в кафе под сенью деревьев, обрамляющих Невский проспект, обедая в прибрежном рыбном ресторане и объезжая на трамвае все девятнадцать холмов, он убедился, что все здесь, до мельчайших деталей, именно такое, как ему представлялось. Он отправлял господину Иерихону одну за другой открытки, исполненные восхищения.
«Это самое чудесное место в мире», писал он в своей последней открытке, отправленной из Мудрости, «но я здесь не останусь. Есть еще куча мест, которые надо повидать, а в Мудрость в любой момент можно вернуться. Она никуда не денется. Если буду проезжать поблизости, зайду в гости».
Это была последняя открытка от Раджандры Даса. Едучи в Ллангонедд и размышляя о том, как ему путешествовать теперь, после исполнения мечты всей его жизни, он ощутил в носу зуд, вызванный пылью. Он чихнул и с этим чихом его покинула последняя капля власти над машинерией. Рука его соскользнула, он сорвался с тележки шасси, с тихом криком упал под колеса Сыртского Экспресса Мудрость–Ллангонедд и умер.
В тот день, когда господин Иерихон получил его последнюю открытку, в Дорогу Отчаяния прибыл поезд. С тех пор, как город умер, это случалось так редко, что все горожане неизменно собирались на станции и глазели на состав. Большинство поездов миновали станцию на скорости 400 км/ч, оставляя по себе только пыль и разлетающуюся гальку. Помимо остановки поезда произошло и еще более невероятное событие: с него сошли два пассажира. К тому моменту успело сложиться правило, что в Дороге Отчаяния все только садились на поезда, за вычетом редких коммивояжеров и легковерных туристов, которых Каан Манделла заманивал в Бар/Отель, суля поездки по геологическим достопримечательностям Кристальных земель. Эти двое не были похожи ни на коммивояжеров, ни на туристов. Они носили шелковые пиджаки до колен, недавно вошедшие в моду в больших городах. Обуты они были в сапоги гаучо ручной работы и на высоких каблуках, а на головах у них красовались круглые кардинальские шляпы с широкими полями. Они выглядели, как убийцы.
Господину Иерихону хватило одного взгляда, чтобы узнать их. Он выскользнул из толпы зевак, вернулся домой и вошел в спальню. В нижнем ящике комода хранился игольный пистолет с рукояткой из человеческой кости, завернутый в красный шарф с огуречным узором. Господин Иерихон знал, кем были новоприбывшие. Они были ассассинами Высоких Семей, явившимися, чтобы убить его.
Наконец‑то.
Звали их Альфаджон и Бетаджон. С тех пор как их сцедили из генезис–бутыли Отченаша Дамиана, они обыскивали мир в поисках Отченаша Иерихона. Первые пять лет жизни (прошедших в присущем для клонов–близнецов состоянии два–в–одном) они искали в городах и поселках. Никого не нашли. Затем полтора года они повторно проверили территории, на которых их предшественники побывали еще до того, как их смешали в пробирке. Клонов–убийц разводили из‑за их уникального свойства – парной эмпатии, они верили в собственную непобедимость, а к способностям предшественников относились с презрением. Но и здесь поиски не увенчались успехом. Еще полтора года они посвятили изучению старых записей и прочесыванию информационных сетей, ища нить, по которой можно будет двинуться; запах, след, отпечаток пальца, которые могли привести их к Отченашу Иерихону. Они были упорны, непреклонны и усердны. Их такими сотворили. Но запах улетучился, след размыли дожди, отпечатки смазались. Наконец они вызвали компьютер Высоких Семей и с его помощью составили список мест, в которых Отченаша Иерихона не было, и методом исключения свели кишащие миллионами жителей города, поселки и метрополисы планеты к пятнадцати населенным пунктам. Последней в их списке значилась Дорога Отчаяния. Кроме того, это было последнее место на земле, где они бы стали искать его.
Поэтому Альфаджон и Бетаджон были уверены в успехе, расспрашивая Раэла Манделлу–младшего о том, живет ли в этом городе старик по фамилии Иерихон; и когда тот в полном неведении ответил «да» и объяснил, где его можно найти, они почувствовали нечто вроде радости за то, что инвестиции в их сотворение принесли, наконец, долгожданные дивиденды. Альфаджон и Бетаджон миновали двенадцать каналов, повернули налево и перешли еще пять каналов; здесь они обнаружили господина Иерихона, опыляющего гибридный маис с помощью перышка.
– Шли бы себе дальше, – пробормотал он под нос и отправился поприветствовать своих убийц. Последовал обмен вежливыми поклонами, представлениями и замечаниями о погоде.
– От Дамиана? – спросил господин Иерихон через некоторое время. Кончики пальцев одновременно коснулись широких полей шляп.
– Мир обыскан, – сказал Альфаджон.
– Последнее место, – сказал Бетаджон. Они не отводили руки от карманов, в которых, как было известно господину Иерихону, лежали игольные пистолеты.
– Отнял у вас много времени, – сказал господин Иерихон, продолжая обшаривать разумы Высоких Пращуров на предмет хоть чего‑то, что могло бы спасти его от недостойной смерти на маисовом поле.
– Скажите мне, ребята, вы хороши?
Джоны кивнули.
– Вы лучшие?
И опять широкополые шляпы неторопливо пошли вниз.
– Откуда вы знаете?
Шляпы замерли. Маленькие черные глаза уставились на него из‑под полей.
– Все, что вы делали – охотились на людей. Если вы хороши, придется это доказать. Мне. Против меня.
Он позволил им поразмыслить над этим несколько секунд, затем нанес им еще один удар.
– Сдается мне, этот старик может сделать вас обоих. Что скажете?
По их реакции господин Иерихон рассудил, что они, должно быть, клоны, возможно, даже псевдосинхронные клоны, ибо в ответ на брошенный вызов их глаза псевдосинхронно сверкнули.
