Текст книги "Дорога Отчаяния (ЛП)"
Автор книги: Йен Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Проекция переместилась ближе к серебряному обручу, который превратился в головокружительную мешанину геометрических форм, прораставших одна из другой наподобие кристаллов. Еще ближе – и детали геометрических форм, огромных, как целые города, стали различимы: цилиндры, сферы, лепестковые формации и странные протуберанцы, кубы и скошенные параллелограммы. Ясно просматривались прозрачные ближние кровли, и под ними сновали и суетились крохотные, как бактерии, фигурки.
Таасмин Манделла закрыла глаза ладонями и изо всех сил сжала веки. Лимаал Манделла сидел у другого бока отца с широко раскрытым ртом, уничтоженный знанием.
– Имя этому городу – Метрополис, – сказал Адам Блэк. Губы господина Иерихона шевельнулись, беззвучно артикулируя: Метрополис. Он почти ожидал увидеть под огромной прозрачной крышей себя самого, сидящего у ног Отченаша Августина. – Несмотря на его размеры, население растет такими темпами, что машины, каждый час и каждый день расширяющие город, не могут за ним угнаться. А теперь мы скажем прощай Материнскому миру, – опалово–голубой мир с его обручем, его череповидным спутником и триллионами обитателей сжался до размеров точки, – и направимся к дому.
Теперь под близнецами вспухла земля и они увидели ее знакомые по атласу снежные полюса, ее синие, окруженные сушей моря, ее зеленые леса, желтые равнины и широкие красные пустыни. Они посмотрели сверху вниз на гору Олимп, такую высокую, что ее вершина царила над высочайшими из снегов, и на наполненную движением Великую Долину, ее города и деревни. Когда земля придвинулась еще ближе, стало можно рассмотреть сверкающее лунокольцо, и здесь ясновидящее око остановилось, наполнив комнату необъятными дрейфующими объектами. Некоторые из них были столь велики, что плыли через комнату в течение нескольких минут, некоторые – маленькие и кувыркающиеся, некоторые – суетливые, как насекомые, проносящиеся сквозь зрителей по своим ничтожным делам; все они несли на себе имя РОТЭК.
– Узрите силы, придавшие формы этому миру и превратившие его в место, пригодное для жизни человека. Тысячу лет назад ученые мужи, мудрецы, отмеченные святостью, без сомнения, предвидели то, что вы сейчас наблюдаете – Материнский мир, неспособный вместить всех своих обитателей. Следовало найти другие миры, но все достижимые планеты были мертвы и безжизненны, даже этот. Да, наша земля была так же мертва и безжизненна, как белый череп, показанный вам несколько минут назад. Однако эти мудрецы знали, что его можно оживить. Совместно с правительствами народов Материнского мира они основали РОТЭК: Руководство Орбитального Терраформирования и Экологического Контроля, и, вооружившись всеми достижениями науки и технологии того времени, трудились семьсот долгих лет, чтобы сделать этот мир дружелюбным к человеку.
Огромный ассиметричный объект, усеянный крохотными блестящими окнами и несущий на себе священное имя, каждая буква которого в натуральную величину должна была достигать двух сотен метров, скользнул через комнату. Крохотные москитообразные создания роились вокруг него в неистовом усердии. Лимаал Манделла подпрыгивал на стуле в восторге перед небесными творениями.
– Сиди тихо, – прошипел отец. Он взглянул на мать, ища в ней того, с кем можно поделиться своим восторгом, но лицо Евы Манделла выражало непонимание. Сестра сидела с распахнутыми глазами и бесстрастным лицом, как святая на иконе.
– То, что вы видите – некоторые из орбитальных устройств, с помощью которых РОТЭК поддерживает хрупкий экологический баланс нашего мира. Одни являются аппаратами погодного контроля, использующими инфракрасные лазеры для подогрева определенных участков поверхности планеты и создания перепада давления и, таким образом, ветра. Другие – супермагниты, магнето, генерирующие мощное поле, которое защищает наш мир от бомбардирующих его заряженных солнечных частиц и космических лучей. Прочие – ваны, орбитальные зеркала, дающие свет в темные ночи в отсутствие лун; орфи, работающие с миром напрямую и даже сейчас засевающие пустынные области семенами жизни; буксиры, доставляющие ледяные кометы из облака, которое мы видели ранее, за пределами нашей системы, и сбрасывающие их на планету для поддержания гидростатического равновесия; партаки, несущие ужасное оружие мощнейшей разрушительной силы, с помощью которых РОТЭК способен защитить этот хрупкий мир от атак… извне. Когда‑то на орбите обитало множество людей, но большинство из них ушло вместе с РОТЭК решать другие, труднейшие задачи: покорение адской планеты, которую мы называем Афродитой, но которой больше подходит ее прежнее имя – Люцифер – и озеленение безвоздушной луны Материнского мира. А теперь взгляните на это.
Детям показалось, что они, подобно огромной космоптице, перемахнули через плечо мира и далеко за вечно падающим лунокольцом увидели приближение чего‑то невообразимо огромного, похожего на бабочку с крыльями размахом во много много много километров – чего‑то настолько большого и сложного, что глаз отказывался его воспринимать. Оно величественно повернулось, солнечный свет упал на него определенным образом, и близнецы, а вместе с ними и все вокруг ахнули при виде засверкавшего паруса площадью три миллиона квадратных километров.
– Паруса, которых хватило бы, чтобы завернуть весь мир, – прошептал Адам Блэк, позволив затем своему голосу достигнуть драматической высоты. – Парусник Президиума, прибывающий к орбитальным пристаням РОТЭК. Год и еще один день назад он отправился в плавание из Метрополиса, имея на борту один миллион семьсот пятьдесят тысяч колонистов, погруженных в стазис в грузовых отсеках – и вот их путешествие подходит к концу. Они прибыли в наш мир. Они найдут его странным, непривычным, сбивающим с толку – точно таким же, каким его увидели отцы отцов наших отцов и матери матерей наших матерей. Некоторые из них умрут, некоторые вернуться домой, некоторые падут и опустятся на дно общества, но большинство, прибыв в транзитные города – в Посадку, Блерио и Белладонну – окинут мир долгим взглядом и подумают: мы приземлились в раю.
Бестелесная камера нырнула к земле, вниз, вниз, падая все быстрее, пока Лимаалу и Таасмин не показалось, что их размозжит в кашу о твердую землю. Костяшки пальцев у людей побелели, а Бабушка завизжала. Лампы снова зажглись. В из лучах плавали частички пыли. Адам Блэк шагнул из темноты и сказал: – Этим завершается наше путешествие к чудесам земли и небес, и мы возвращаем вас в целости и сохранности на терра фирма. – В конце вагона, впуская пыльный солнечный свет, распахнулись двери. Люди, выходящие под полуденное солнце, были очень молчаливы.
– Ну, что вы об этом думаете? – спросил Раэл Манделла своих детей. Дети не ответили. Они думали.
Голова Лимаала Манделлы была заполнена рушащимися планетами, беременными человечеством, вращающимися колесами света в тысячи километров в поперечнике, мешаниной форм, которые, казалось, не подчинялись никаким законам, и тем не менее поддерживали мир в рабочем состоянии, как хорошо смазанные часы, и его рациональная часть потянулась куда‑то и обняла все, что он видел. Он понял, что и человеческая, и материальная вселенные функционируют в соответствии с фундаментальными принципами, и если эти принципы познаваемы, то равным образом познаваемы вселенные материи и разума. Он охватил весь Великий Замысел целиком и увидел его миниатюрные копии повсюду, где бы не остановился его взгляд. Все было постижимо, все поддавалось объяснению – не осталось никакой тайны и все вещи указывали внутрь.
Таасмин Манделла тоже взирала на чудеса земли и небес, но выбирала, скорее, путь тайны. Она увидела, что всякий порядок подчиняется высшим порядком, а эти высшие, в свой черед, повинуются разуму еще более прекрасному и громадному, и так по восходящей спирали сознания вплоть до вершины, на которой восседает Бог Панарх Непознаваемый: Невыразимый и Беззвучный как Свет, Чьи намерения можно понимать лишь гадательно, толкуя его Откровения, орошающие, словно некий сладчайший дистиллят, нижние витки змеевика сознания. Все вещи указывают вовне и вверх.
Раэл Манделла не мог знать, что он сотворил со своими детьми – ни в первые мгновения их жизни, когда проклял их семейным проклятием, ни сейчас, в Голографиуме Адама Блэка, когда проклятие дало ростки. Близнецы, казалось, были потрясены. Может быть, они узнали что‑нибудь полезное. Если знание укоренилось в них, то два бушеля земляники и курица, потраченные им на образование, оказались весьма удачными инвестициями.
14
Вечером 21 авгтембря, в пятницу, в двадцать часов двадцать минут, в самый разгар бесконечной игры в «Эрудит», когда Дедушка Харан как раз собирался выложить слово «зооморф» с утраиванием очков, Бабушка вскочила и воскликнула:
– Время! Время! Мое дитя, о, мое дитя! – и метнулась в комнату, где плаценторий пульсировал и содрогался и распухал день за днем, час за часом в течение двухсот восьмидесяти дней, 7520 часов, и превратился в огромный пузырь сине–красной плоти.
– Что там такое, цветок моего сердца? – закричал Дедушка Харан. – Что случилось?
Не получив ответа, он поспешил вслед за женой и обнаружил ее в комнате – она стояла неподвижно, прижав ладони ко рту, и неотрывно смотрела на плаценторий. Искусственная матка содрогалась и сокращалась, а комнату наполняла отвратительная, невыносимая вонь.
– Время! – бормотала Бабушка. – Приходит мое дитя! Наше дитя! О, Харан! Муж!
Дедушка Харан втянул ноздрями дурной воздух. Черная жижа сочилась из плацентория, смешиваясь с питательной средой. Предчувствие большой беды сжало его сердце.
– Вон, – приказал он Бабушке.
– Но Харан… наш ребенок! Я, мать, должна быть с моим ребенком! – Она потянулась к овеществленному кощунству, занимавшему подоконник.
– Вон! Я, твой муж, приказываю тебе! – Дедушка Харан схватил жену за плечи, развернул ее кругом, вытолкнул из комнаты и запер за ней дверь. Бьющийся в судорогах плаценторий разразился отвратительной отрыжкой. Потрясенный Дедушка Харан подошел к нему поближе. Он постучал по сосуду. Плаценторий издал жалобный вой, как будто испустив струю газа под высоким давлением. Поверхность бельденовского сосуда вскипела пузырями, они лопались, распространяя невыносимое зловоние. Дедушка Харан закрыл нос и рот платков и ткнул в матку карандашом. Плаценторий содрогнулся и с кишечным звуком плюнул в воздух гнусной серой слизью. Он выбросил струю черной дурной жидкости с пузырями газов, лопнул посередине и умер. Сдерживая дыхания, чтобы не сблевать, Дедушка Харан исследовал распавшиеся останки с помощью карандаша. Он ни обнаружил ни малейших признаков того, что здесь когда‑то был ребенок. Он нашел несколько сгнивших черных кусочков, напоминающих кожицу манго. Удовлетворившись тем, что ребенка, живого или мертвого, здесь не было, он вышел из комнаты и запер ее.
– Ужасная, богохульная вещь случилась здесь сегодня, – сказал он жене. – Покуда я жив, никто и никогда не войдет в эту комнату.
Он вышел из дома и зашвырнул ключ так далеко в ночь, как только смог.
– Мое дитя, Харан, мой ребенок – она жива, она мертва? – выпалила Бабушка. – Она… человек?
– Не было никакого ребенка, – сказал Дедушка Харан, глядя прямо перед собой. – Сердце Лотиан обманула нас. Матка была пуста. Совершенно пуста.
И здесь и сейчас он нарушил клятву, данную жене, и отправился в Б. А. Р. Оборванки, где и упился до бессмысленного состояния.
В тот сам момент, когда бабушка внезапно прервала игру в «Эрудит», Женевьеву Тенебра скрутил спазм мучительной боли. Они издала тихий, со всхлипом, стон и поняла, что время пришло.
– Дорогая, что‑то не так? – спросил Гастон Тенебра со своего кресла у камина, где он сидел по вечерам, покуривая кальян и предаваясь греховным грезам.
Женевьева Тенебра содрогнулась от следующей схватки.
– Ребенок, – прошептала она. – Он двинулся.
– Ребенок, – сказал Гастон Тенебра. – Какой ребенок?
Женевьева Тенебра улыбнулась, превозмогая боль. В предвкушении этого самого момента она держала беременность в тайне в течение девяти месяцев.
– Твой ребенок, – прошептала она. – Твой ребенок, идиот ты малахольный.
– Что? – вскричал Гастон Тенебра где‑то в тысяче километров от нее, длинный и тонкий, как тростник.
– Ты допустил оплошность. Твой ребенок… ты запрещал мне… запрещал и… заставлял… меня… ждать, так что я заставила ждать тебя, а теперь… ожидание окончено. – Она резко выдохнула, когда новый приступ боли скрутил ее. Гастон Тенебра бился и трепетал, как мелкая жалкая птичка. – Отведи меня к Квинсане… Марии Квинсане.
Они собрала остатки достоинства и направилась к двери. Здесь ее застигла жесточайшая серия схваток.
– Помоги же, никчемная ты свинья, – простонала она, и Гастон Тенебра подскочил и повел ее сквозь холодную ночь к Стоматологическую и Ветеринарную Клинику Квинсана.
В посленаркозном оцепенении лицо Марии Квинсаны напомнило Женевьеве Тенебра морду ламы. Эта гулкая мысль крутилась в сверхпроводящих цепях ее мозга, пока упакованный, как подарок, ребенок не оказался у нее на руках и она не забыла все на свете.
– Не сильно сложнее, чем принять козленка, – сказала Мария Квинсана, улыбясь улыбкой ламы. – Но я подумала, что лучше разбудить тебя сразу.
– Гастон, где Гастон? – спросила Женевьева Тенебра. Над ней склонилось козлобородое лицо ее мужа.
Лицо конфиденциально прошептало: «Поговорим, когда будем наедине».
Женевьева Тенебра рассеянно улыбнулась; теперь ее муж имел не больше значения, чем докучливая муха. Ребенок у нее в руках имел значение, ее ребенок; разве не она носила его долгие девять месяцев, разве не был он частью ее почти полгода?
– Арни Николодея, – прошептала она. – Маленькая Арни.
Когда новости о неожиданном появлении третьего урожденного гражданина Дороги Отчаяния достигли Б. А. Р./Отеля, Персис Оборванка выставила всем выпивку, и все присутствующие возглашали здравицы и тосты – за исключением Дедушки Харана, который, по мере того как ночь переходила в утро, все яснее понимал, что произошло. Кроме того, он осознал так же, что доказать он ничего не сможет.
– Разве не странно, – заметил Раджандра Дас, которого маисовое пиво и вино из гостиничного ферментория сделали болтливым. – Пара, желавшая ребенка, осталась ни с чем, а пара, которой он был не нужен, получила его? – Все согласились, что это меткое замечание.
15
Когда‑то Раджандра Дас жил в дыре под вокзалом Меридиан–Главный. Он по–прежнему жил в дыре: в Великой Пустыне. Когда‑то Раджандра Дас был принцем сорных птиц, бродяг, нищебродов, флибустьеров, гунд и лоботрясов. Он по–прежнему был принцем сорных птиц, бродяг, нищебродов, флибустьеров, гунд и лоботрясов. Здесь никто не оспаривал у него эту честь. Слишком ленивый, чтобы трудится на земле, он жил за счет своего мастерства и щедрости соседей, очаровывая их сломанные культиваторы или разладившиеся устройства слежения за солнцем и сообщая им новую живость. Он помогал Эду Галлацелли, конструирующему машины, не имеющие никакого практического значения, если не считать утилизации излишков свободного времени. Как‑то он починил локомотив компании Железные Дороги Вифлеем Арес: класс 19, насколько он мог припомнить; тот приполз в Дорогу Отчаяния с разлаженным токамаком. Ремонтируя его, он чувствовал себя, как встарь. В припадке ностальгии он чуть не попросил машинистов взять его с собой – в Мудрость, сияющую мечту его сердца.
Затем он вспомнил охранника, вышвырнувшего его из поезда, а также невзгоды, пинки и работу, тяжелую работу, которую ему придется выполнять по пути. В Дороге Отчаяния была тихо, Дорога Отчаяния была изолятом, но при этом в Дороге Отчаяния было уютно, а фрукты можно было рвать прямо с деревьев. Он решил повременить с отъездом.
Где‑то к зимнему солнцестоянию, когда светило висело над самым горизонтом, а красный песок блестел инеем, в Дорогу Отчаяния вернулся Адам Блэк. Его появление было таким же желанным для горожан, как весна для утомленных зимой фермеров.
– Подходите, подходите, – взывал он. – Странствующая Чатоква и Образовательная Экстраваганца Адама Блэка снова с вами! – и чтобы подчеркнуть свои слова, он пристукнул по платформе тростью с золотым набалдашником. – Чтобы представить вам чудеса четырех четвертей мира в совершенно новом – (бам–бам) – шоу! К вящему восторгу и восхищению вам, дамы (бам!), господа (бам!), мальчики (бам!) и девочки – невиданная доселе новинка – Ангел из Царства Славы! Умыкнутый прямо из Божественного Цирка, настоящий, бона фиде, стопроцентный, обладающий удостоверением с золотым обрезом – ангел! (бам–бам). Да, подходите, подходите, добрые граждане, только пятьдесят сентаво за пять минут с этим чудом нашей эпохи; пятьдесят сентаво, добрые люди, можете ли вы позволить себе пропустить этот уникальный феномен? (бам–бам). Если вы будете так любезны и встанете в очередь, благодарю вас… не толкайтесь, пожалуйста, времени хватит на всех.
Раджандра Дас опоздал на представление. Он мирно спал у камина, когда прибыла Странствующая Чатоква, и в результате ему пришлось больше часа ждать на холоде своей очереди.
– Вы один? – спросил Адам Блэк.
– Я никого больше не вижу.
– Пятьдесят сентаво, в таком случае.
– Нету у меня пятьдесят сентаво. Возьмете медовые соты?
– Медовые соты – это прекрасно. Пять минут.
В вагоне было жарко. Черные шторы, закрывавшие окна, слегка колыхались в горячем воздухе, разгоняемом вентиляторами. В центре вагона стояла большая, тяжелая стальная клетка – цельная, без дверей и замков. На трапеции, свисающей с крыши клетки, сидело меланхолическое создание, которое Раджандра Дас, как предполагалось, должен был считать ангелом, однако оно не имело ничего общего с теми ангелами, которых он воображал в детстве, сидя на коленях своей покойной мамочки.
Оно обладало лицом и торсом невероятно пригожего юноши. Руки и ноги были сделаны из клепанного металла. Плоть переходила в металл на плечах и бедрах без какой‑либо различимой граница между сталью и кожей. Раджандра Дас видел, что это не просто слияние человека и протезов. Это было нечто совершенно иное.
Светящаяся голубая аура окружала ангела, и это был единственный источник света в темном, жарком помещении.
Раджандра Дас не знал, как долго он стоял и пялился, прежде чем ангел опустил механические ноги, превратившиеся в ходули, и шагнул с трапеции на пол. Он сложил свои телескопические конечности, достигнув человеческого роста, и плотно прижал лицо к прутьям, гляда прямо в глаза Раджандре Дасу.
– Если у тебя только пять минут, ты бы лучше спросил что‑нибудь, – сказал ангел чарующим контральто.
Чары были разрушены.
– Хойеее! – воскликнул Раджандра Дас. – Что ты за существо?
– Это, как правило, первый вопрос, – с выражением скуки на лице сказал мелкотравчатый ангел. – Я ангел, серафим Небесного Воинства пятого ранга, прислужник Благословенной Госпожи Тарсиса. Не желаешь ли ты обратиться к Нашей Госпоже от своего имени или от имени третьей стороны, или же передать весточку возлюбленным покойникам по ту сторону завесы смерти? Это, как правило, второй вопрос.
– Что ж, не в моем случае, – сказал Раджандра Дас. – Дураку ясно, что сидя в этой клетке и развлекая публику для господина Адама Блэка, ты никаких весточек никуда не доставишь. Нет, что я хочу знать, это к какому виду ангелов ты относишься, черт тебя дери, сэр, потому что я всегда представлял ангелов в виде дам с длинными волосами, и с красивыми крыльями, и в светящихся сорочках и всем таком.
Ангел надулся, слегка уязвленный.
– Что за проклятые времена, никакого уважения. Тем не менее, это третий вопрос, который задает большинство смертных. После того, как ты пропустил второй, я ожидал от тебя большего.
– Ну так как насчет ответа на вопрос номер три?
Ангел вздохнул.
– Узри, смертный.
На его спине развернулись два набора складных вертолетных винтов. Клетка была слишком мала, чтобы полностью раскрыть роторы, и свисающие лопасти придавали ангелу еще более жалкий и уязвимый вид.
– Крылья. Что же касается полового вопроса… – Ореол вокруг ангела замерцал. Причудливые опухоли возникали и стали перемещаться у него под кожей. Его черты расплавились и потекли, как дождевая вода с крыши. Подкожные округлости сформировались, затвердели и образовали новый ландшафт. Раджандра Дас тихо присвистнул в восхищении.
– Отличные сиськи. Значит, ты и то, и другое.
– Или ни то, ни другое, – сказал ангел и повторил фокус с плавящимся лицом, которое через некоторое время застыло, превратившись в прекрасный образ неопределенной половой принадлежности. Оно, став теперь среднего рода, сложило лопасти роторов, втянуло их в спину и мрачно улыбнулось. Раджандра Дас почувствовал, как игла симпатии кольнула его сердце. Он знал, каково это – находиться там, где ты находиться не желаешь. Он знал, каково это – быть переломанным жизнью через колено.
– Что‑нибудь еще, смертный? – спросил ангел устало.
– Эй, эй, чувак, без обид. Я на твоей стороне, честное слово. Скажи мне, как так вышло, что ты не можешь свалить из этой клетки одним мановением мизинчика? Я слышал, ангелы довольно круты.
Ангел доверчиво прижался к прутьям клетки.
– Я всего лишь ангел, пятый ранг Небесного Воинства, а не важная шишка вроде ФАРИОСТЕРОВ или ТЕЛЕМЕГОНОВ; это самые новые модели, первый ранг, класс «Архангельск». Эти могут практически что угодно, но мы, ангелы – мы были первыми, мы были прототипами Благословенной Госпожи, и она совершенствовала конструкцию с каждой последующей моделью: Авата, Лорарх, Херупф, Архангельск.
– Погоди, погоди – ты говоришь, ты был сконструирован?
– Все мы были сконструированы, смертный, тем или иным способом. Что я хочу сказать, так это что мы, ангелы, работаем на солнечной энергии, и потому Адам Блэк держит клетку в темноте. В противном случае я мог бы накопить достаточно силы, чтобы сокрушить эти прутья. Однако, – добавил ангел скорбно, – мы, ангелы, созданы скорее для полета, чем для битвы. Большая доля моей силы направляется в роторы.
– А что, если я раздвину шторы?
– Адам Блэк вернется и опустит их снова. Спасибо за предложение, смертный, но чтобы достичь полной ангельской мощи, мне потребуется примерно три недели постоянного солнечного освещения.
Адам Блэк сунул голову в дверь и сказал:
– Время вышло. Давай выходи. – Он сурово уставился на ангела. – Ты опять их разбалтываешь? Я говорил тебе не трепаться?
– Эй, эй, эй, что за спешка? – запротестовал Раджандра Дас. – За мной никого нет, а мы как раз достигли интересного поворота. Еще минуту, ладно?
– Ох, хорошо. – Адам Блэк удалился считать прибыль: шесть долларов пятьдесят сентаво, курица, три бутылки стручкового горохового вина и два куска медовых сот.
– Ладно, расскажи мне еще что‑нибудь, чувак, – сказал Раджандра Дас. – Например, как ты попал в эту клетку.
– Простая беспечность. Был я в Великой Свите Благословенной Госпожи, парадировавшей через некий десятикопеечный городишко на Великих Равнинах под названием Французик – мы устраиваем такое время от времени, типа большой цирковой парад, чтобы смертные не забывали о высших создания, которые типа создали мир; у Благословенной Госпожи теперь новая политика – прямое общение с органическими существам. Изрядное было представление, со всеми Великими Силами и Престолами, и Духовным Зверинцем, и Большим Голубым Плимутом и Всадником на Многоглавом Звере и всем прочим – в общем, прошла добрая часть дня, прежде чем вся эта толпа протащилась через город. Я был в самом хвосте, и пока мы ждали своей очереди, я ужасно заскучал, а заскучавшие ангелы теряют осторожность. Следующее, что я помню, это как я въезжаю со всей дури в высоковольтную секцию микроволновой связи Французика. Мне вышибло все мозги. Сожгло предохранители. Нокаутировало. Смертные срезали провода, спустили меня вниз и засунули в эту клетку, спрятали в подвале и кормили кукурузой и пивом. Можешь себе представить, каково приходится ангелу–алкоголику? Я все пытался им объяснить, что работаю на солнечной энергии, но они не понимали. Смертные все никак не могли придумать, что им делать с ангелом из Небесного Воинства, когда явился Адам Блэк и купил меня вместе с клеткой за пятнадцать золотых долларов.
– Что ж, как насчет попытаться сбежать? – спросил Раджандра Дас, в голове которого бродили нехорошие мысли.
– Нет замка. Мы хорошо разбираемся в механизмах, скажу я тебе, я справился бы с любым замком на этой клетке, но Адам Блэк сведущ в агиогрифии. Так что, когда я восстановил силы и вырастил новые электрические цепи, он уже заварил дверь.
– Это плохо, – сказал Раджандра Дас, вспоминая норы под вокзалом Меридиан–Главный. – Никто не должен сидеть в клетке только потому, что совершил ошибку.
Ангел вместо ответа только пожал плечами. Адам Блэк снова заглянул в комнату.
– Ладно. Время вышло, и это значит, что оно вышло. Вон. Я закрываюсь на ночь.
– Помоги мне, – в отчаянии прошептал ангел, сжимая стальные прутья толщиной в палец. – Ты можешь помочь мне выбраться, я знаю; я прочел это в твоем сердце.
– Это, вероятно, как раз вопрос номер пять, – сказал Раджандра Дас и повернулся, чтобы покинуть погруженный во тьму вагон. Но при этом он выудил из кармана свой универсальный нож Сил Самобороны, украденный из магазина оборудования Кришнамурти, что на Водной улице, и вложил его в руку ангела.
– Спрячь его, – прошептал он, не шевеля губами. – А когда выберешься, обещай мне две вещи. Во–первых, не возвращайся. Никогда. Во–вторых, помяни меня перед Благословенной Госпожой, когда увидишь ее, поскольку она сделала меня добрым к машинам, а машины – добрыми ко мне, – и он сжал ладонь ангела, прощаясь. Адам Блэк ждал его, чтобы запереть двери.
– Занятная, занятная штука тут у тебя, – заметил Раджандра Дас. – Я тебе так скажу, трудновато будет ее переплюнуть. Что ты еще для нас приберег? Святую Катерину в клетке, а? – и он подмигнул антрепренеру. Ему казалось, что он уже слышит скрежет металла о металл.
16
В то утро, когда пришел РОТЭК, он явился сначала как тупое гудение, проникшее в сны людей, а затем выросшее в тяжкую пульсацию. Она разбудила всех, и тогда люди поняли, что дрожь – не общий кошмар, что она является реальным, объективным феноменом, настолько реальным и объективным, что заставляет незакрепленные предметы отплясывать чечетку и сбрасывает посуду с полок на пол.
– Что это такое, что это такое? – спрашивали они друг друга, натягивая одежду и отгоняя суеверные образы, порожденные кошмаром – Апокалипсис, Армагеддон, ядерное уничтожение, межпланетная война или небеса, падающие на землю. Пульсация усилилась до уровня, на котором практически заполнила полости в черепах людей. Она сотрясала скалы у них под ногами, кости под кожей, небеса и землю, и она выкидывала людей на улицы, чтобы они увидели, что происходит.
Над Дорогой Отчаяния висела тысяча серебряных блюдечек, так ярко сверкающих в лучах рассвета, что слепило глаза: тысяча летающих машин сотрясала твердь и небеса грохотом своих двигателей. Каждая была полные пятьдесят метров в поперечнике, каждая несла священное имя РОТЭК, а также серийный номер и дополнительный текст, выполненный жирным черным шрифтом: «Отдел Планетарного Обслуживания». Включились прожекторы и четвертовали город, высматривая горожан, стоящих в оцепенении на верандах и крылечках. Залитая светом, идущим сверху, Бабушка пала на колени и взмолилась, чтобы Ангел Пяти Сосудов Разрушения (проклятие тьмы, проклятие голода и жажды, проклятие бездетности, проклятие сарказма, проклятие всепожирающих коз–мутантов) миновал ее. Дети Дороги Отчаяния махали экипажам, сидящим в кабинах управления. Пилоты махали в ответ и мигали прожекторами. Когда люди свыклись с мыслью о летающих машинах РОТЭК, висящих в воздухе над городом, они осознали, что их не тысяча, не сотня и даже не пятьдесят, а ровным счетом двадцать три. Двадцать три лихтера, заполнившие небеса и землю грохотом грохотом грохотом моторов, были, тем не менее, сильнейшим впечатлением для раннего утра.
С гулом, который мог расколоть камни, двадцать два лихтера поднялись высоко в воздух и скользнули к западу, рисуя прожекторами продолговатые пятна на небе. Оставшийся дирижабль снизился и пошел на посадку на дальней стороне железнодорожной линии, на том самом месте, где Персис Оборванка врезалась в Дорогу Отчаяния. Посадка РОТЭК полностью контролировалась и была выполнена с надменным изяществом. Винты лихтера развернулись вертикально и взметнули в воздух облака пыли. Когда стих кашель моторов, лихтер утвердился на посадочных лапах и уже разворачивал лестничный пролет из своего ярко освещенного нутра. Вместе с ним наружу вырвались запахи готовящегося завтрака.
Граждане Дороги Отчаяния толпились на городской стороне путей – все, за исключением Персис Оборванки, которая сбежала, едва луч прожектора коснулся ее кожи, ибо лихтер мог летать, а она – нет. Люди наблюдали за происходящим вокруг воздушного корабля с тревогой, смешанной с восхищением. До сих пор город не видел более эффектного прибытия.
– Давай, – сказал господин Иерихон доктору Алимантандо. – Ты начальник.
Доктор Алимантандо смахнул пыль со своего всегда запыленного одеяния и отправился через отделявшую его от лихтера сотню метров. Никто не подбодрил его криком.
Чрезвычайно внушительный мужчина в прекрасном белом костюме с высоким воротником спустился по лестнице из лихтера и уставился на доктора Алимантандо. Невзрачный, пыльный доктор Алимантандо учтиво поклонился.
– Я доктор Алимантандо, Временный Председатель общины Дороги Отчаяния, население – двадцать два человека, высота над уровнем моря – тысяча двести пятьдесят, «в одном шаге от рая». Добро пожаловать в наш город, надеюсь, вам у нас понравится. Вы можете воспользоваться услугами очень хорошего отеля, чистого и недорогого, со всеми удобствами.
Незнакомец, продолжая таращиться на него (довольно грубо, по строгим стандартам доктора Алимантандо), склонил голову в формальном приветствии.
– Доминик Фронтера, чиновник по заселению и развитию, отдел планетарного обслуживания РОТЭК, Фарфоровая Гора. Какого черта вы здесь делаете?
Доктор Алимантандо мгновенно вспылил.
– Я могу задать вам тот же вопрос, сударь!
И Доминик Фронтера рассказал ему все. И доктор Алимантандо немедленно объявил общее собрание горожан, чтобы Доминик Фронтера мог сообщить им то, что уже поведал ему. И Доминик Фронтера рассказал им все.
– Во вторник, шестнадцатого мая, через три дня, в шестнадцать двадцать четыре, Дорога Отчаяния будет превращена в пар при падении приблизительно в тридцати четырех километрах к югу отсюда ядра кометы весом около двухсот пятидесяти тысяч тонн, движущегося со скоростью пять километров в секунду.
