Текст книги "Дорога Отчаяния (ЛП)"
Автор книги: Йен Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
И Мередит Голубая Гора с дочерью отправился к господину Иерихону, который пообещал выстроить дом в течение одной недели – с водой, газом с общественной метановой установки и электричеством с общественной солнечной электростанции; затем к Раэлу Манделле, который ссудил им культиватор, заступ, мотыгу, автосеялку, а также различные семена, клубни, ризомы, отводки и подвои. Кроме того, из своего клеточного запаса он выделил им культуры свиней, коз, кур и лам – все ускоренного развития.
– Скажи мне, отец, здесь мы останемся навсегда?
– Да, мой котенок, здесь.
– Здесь хорошо, но немного сухо, да?
– Так и есть.
Рути задавала довольно тупые и очевидные вопросы, но что мог Мередит Голубая Гора ожидать от девушки, в ментальном плане застывшей на уровне пяти лет? Так или иначе, он любил ее тупые вопросы. Он любил ее нежную зависимость и безрассудное поклонение, но иногда жалел, что не спроектировал ее с несколько большим коэффициентом умственного развития.
11
Бабушка и Дедушка Харан сочетались браком под шелковичным деревом в саду доктора Алимантандо в первый месяц весны года 2. День был ясный, безмятежный и голубой, каким и должен быть первый день весны. Впрочем, в Дороге Отчаяния большинство дней были ясными, безмятежными и голубыми. Отправлял ритуал доктор Алимантандо, Раэл Манделла был шафером, Ева Манделла и маленькая Таасмин – подружками невесты, а Микал Марголис охотно передал невесту в руки жениха.
– Ты должен выдать свою мамочку замуж, – прощебетала Бабушка во время первой и единственной со времени прибытия встречи с сыном.
– Я, мама? Разве ты не можешь найти кого‑то более достойного?
– Я пыталась, Мишка, пыталась, но если б твою дорогую, измученную матушку выдал замуж кто‑то другой, это было бы бесчестно. Это должен сделать ты.
Микал Марголис никогда не умел сказать матери «нет». Он согласился несмотря на презрение Персис Оборванки к его слабости и слова матери, сказанные при расставании.
– И не забудь, Мишка: это особенный день для твоей мамочки, и я не желаю, чтобы он был испорчен присутствием этой безнравственной дешевки, ты понял меня?
В результате Персис Оборванки не было на проповеди доктора Алимантандо. Он сам написал ее. Он полагал, что она звучит прекрасно. Доктор Алимантандо считал, что у него прекрасный, звучный голос. Затем, после проповеди и песнопений, обмена кольцами и венчания, последовало празднество.
Это было первое празднество в истории Дороги Отчаяния, и, конечно же, самое великолепное. Над пышущими жаром ямами жарились целые ягнята, по рукам ходили подносы с лукумом и фаршированными финиками, парили огромные котлы с матоке и кускусом, а глотки гуляк освежались холодным фруктовым пуншем. К ветвям шелковичного дерева лентами привязали конфеты, и дети прыгали под деревом, срывая их. Лимаал и Таасмин – чистые обезьяны, а не дети – до тошноты объелись карамельными ангелами. Жирный Джонни Сталин, несмотря на преимущества, предоставляемые возрастом, не сумел ничего добыть и отвратительно ныл под столом весь остаток вечера.
Когда первый иголочки звезд пронзили бархат неба, на деревьях зажглись бумажные фонарики и маленькие клетки со светлячками. Дети щекотали насекомых соломинками, чтобы те не засыпали, и как–будто бы целая галактика нежных зеленых звезд, скатившись с лунокольца, осыпала ветви. А затем произошло самое чудесное событие вечера. Раджандра Дас и Эд Галлацелли прикатили огромный радиоприемник, который они втайне от всех собрали специально к свадьбе в одном из упаковочных ящиков Раэла Манделлы. Раджандра Дас размашисто поклонился и объявил:
– Дамы и господа! Счастливая пара! Дорогие друзья – да будут танцы! Да будет музыка!
Эд Галлацелли покрутил ручку настройки и зазвучала музыка – хриплая, далека, едва слышная, но все‑таки музыка. Гуляки задержали дыхание. Раджандра Дас тронул своими магическими пальцами ручку настройки, приемник экстатически застонал и музыка полилась из него: мощная, настойчивая, так что ноги зазудели. Все разразились криками восторга. Все зааплодировали.
– Не потанцевать ли нам? – сказал Дедушка Харан невесте. Бабушка зарделась и присела в реверансе. Дедушка обнял ее и в тот же момент они закружились по утоптанной земле в урагане нижних юбок и шелков ручной вышивки. Вдохновленные примером, остальные разбились на пары и танцевали танцевали танцевали под греховную, отчаянную музыку Высадки Западного Солнцестояния. Доктор Алимантандо вел Еву Манделлу в тяжеловесном, величественном народном танце земель Второзакония. Поборов страх перед материнским осуждением, Микал Марголис пригласил на танец Марию Квинсану, которая так улыбнулась ему и так прижалась к нему всем телом, что остаток ночи он протанцевал, страдая от болезненной эрекции. Сталины и Тенебра танцевали парам, комментируя неуклюжесть и неловкость друг друга, хотя Женевьева Тенебра отдала один круг господину Иерихону и нашла его весьма скорым на ногу. Персис Оборванка, покинутая на всю ночь, танцевала по очереди со всеми братьями Галацелли, столько раз глядя в одно и то же лицо, что под конец ей уже казалась, что танцевала она все время с одним. Лимаал и Таасмин Манделла гарцевали с неослабевающей энергией, а Джонни Сталин слонялся вокруг, подкрепляясь объедками.
Они танцевали и танцевали и танцевали под торопливыми лунами, покуда диктор не объявил, что станция прекращает вещание, и не пожелал всем доброй ночи.
– Доброй ночи! – сказали все.
– Пиииииииииии, – сказал приемник.
И ночь в самом деле была добра.
– Самая лучшая ночь, – сказал Раджандра Дас господину Иерихону, когда они нетвердой походкой брели в направлении своих кроватей. Высокие Пращуры единодушно согласились с этим утверждением.
Прекрасная свадьба получилась у Бабушки и Дедушки Харана, и всякий, кто видел их вместе, ощущал окутывающую их ауру любви и радости. Однако их радость не была полна, ибо в самом своем сердце таила тень. Как‑то вечером эта тень была выпущена в мир Бабушкой, которая сказала, кутаясь от ночной прохлады во фланелевую пижаму:
– Харан, я хочу ребенка.
Дедушка Харан поперхнулся горячим шоколадом.
– Что?
– Почему у нас не может быть ребенка, мой дорогой муж? Крохотного, совершенного дитя.
– Женщина, будь благоразумна. Мы слишком стары для этого.
– Но, Харан, сейчас Двенадцатая Декада, чудеса случаются каждый день. Это эра возможностей, так мы слышали, значит, и для нас тоже, разве нет? Скажи мне, мужчина, ты хочешь ребенка?
– Ну… это было бы прекрасно, но…
– Муж мой, только для этого я и живу! Ах, быть женой прекрасно, но быть матерью – еще лучше! Харан, скажи мне, если мы найдем способ завести ребенка, ты согласишься его завести? Согласишься?
Сочтя это – ошибочно – преходящей блажью новоиспеченной жены, Дедушка Харан поставил кружку, вернулся в постель и пробурчал:
– Конечно, дорогая, конечно.
Вскоре он уже спал. Бабушка просидела в постели до рассвета. Глаза ее сияли и искрились, как гранаты.
12
Мало что в Дороге Отчаяния могло избежать внимания Лимаала и Таасмин Манделла. Плюмаж пыли на краю другой половины мира за железнодорожными путями близнецы заметили еще до того, как доктор Алимантандо, сражающийся с алгеброй в погодной комнате, успел навести на него свой оптикон. Они бросились с рассказом к доктору Алимантандо. С тех пор как их настоящий дедушка женился, доктор Алимантандо с гораздо большим успехом играл эту роль, будучи дедушкой с чертами волшебника, доброго, но немного пугающего. Слыша топот ног Лимаала и Таасмин на спиральной лестнице, доктор Алимантандо чувствовал себя счастливым. Ему очень нравилось быть дедушкой.
В оптиконе пылевой султан приобрел форму гусеницы, покрытой огуречным узором, а в увеличении превратился в грузовик с двумя прицепами, с большой скоростью приближающийся по сухой равнине.
– Поглядите, – сказал доктор Алимантандо, указывая на экран. – Что тут написано?
– РОТЭК, – сказал Лимаал, в котором семена рационализма уже пустили корни.
– Сердце Лотиан: генетический лекторий, – сказала Таасмин, сходным образом проклятая мистицизмом.
– В таком случае идемте встречать Сердце Лотиан, – предложил доктор Алимантандо. Дети взяли его за руки – Лимаал за правую, Таасмин за левую – и он повел их вниз по ступеньками крутой витой лестницы прямо в опаляющий солнечный жар четырнадцати часов четырнадцати минут. Остальное население уже собралось, однако в отсутствие своего номинального главы не знало, что делать, и неуверенно толпилось, испытывая некоторое благоговение перед словом РОТЭК, красующимся на широком лбу узорчатого грузовика. Громадная толстая женщина с лицом, напоминающим помидор, протянула визитную карточку.
– Добро пожаловать в Дорогу Отчаяния, – сказал доктор Алимантандо, вежливо кланяясь. Дети собезъянничали поклон.
– Алимантандо.
– Приятно познакомиться, – сказала большущая женщина. Она говорила с забавным акцентом, неизвестным никому из присутствующих. – Сердце Лотиан: генный инженер, консультант по гибридизации, чиновник отдела евгенического образования РОТЭК. Благодарю вас. – Она, в свою очередь, склонилась всей своей внушительной тушей в сторону доктора Алимантандо, Лимаала и Таасмин. – Только вот что, – сказала она. – Этого места нет ни на одной карте… вы уверены, что зарегистрировались в Бюро Развития?
– Ну, – сказал доктор Алимантандо. – Эээ…
– Не имеет значения, – прогрохотала Сердце Лотиан. – Все время на такие натыкаюсь. Я разберусь с Бюро в Фарфоровой Горе, когда вернусь. Такое случается сплошь и рядом, да мне все равно. Вот. – Она вручила каждому по визитке и загремела. – Карточки, которые вы держите в руках, предоставляют вам право на одно посещение Странствующего Генетического Образовательного Театра Сердца Лотиан и на один бокал вина: теперь вам совершенно бесплатно, попечением регионального совета развития РОТЭК, доступны все чудеса современной биотехнологии. Подходите, подходите! Приводите родственников, старых и малых, мужчин и мальчишек, приходите все и узрите, как РОТЭК может помочь вам с плантациями, садами, оранжереями, пастбищами, скотом, птицей и ягодой – все это в Великом Узорчатом Биотехнологическом Театре! Открытие ровно в двадцать часов. Первые десять получат бесплатные значки, наклейки и плакаты РОТЭК. Шапки детям и каждому – бесплатный бокал вина. А затем, – добавила она, подмигнув, – я покажу, как я его делаю.
В двадцать часов все мужчины, все женщины и все дети Дороги Отчаяния выстроились в очередь у Странствующего Театра Сердца Лотиан. Грузовик и два прицепа каким‑то образом развернулись в цветок из узорчатого холста и сверкающих неоновых ламп. Наполненный гелием пузырь парил на привязи в сотне метров над землей, а с него свисал длинный стяг, славящий Странствующий Генетический Образовательный Театр Сердца Лотиан. Громкоговорители извергали быструю зажигательную танцевальную музыку. Все были чрезвычайно взволнованы – и не благами, которые могли обрушится на их усадьбы (Раэла Манделлу все более тревожило истощение эмбриобанка и растущий уровень инбридинга городского скота). Для местечка в десять домов, в котором даже еженедельное прибытие поезда становилось событием, явление странствующего театра было лишь чуть менее потрясающим, чем если бы сам Панарх со владыки Пяти Небес промаршировал через Дорогу Отчаяния под звуки флейт и барабанов.
В двадцать часов двадцать минут Сердце Лотиан распахнула двери и люди потекли внутрь, расталкивая друг друга локтями. Каждый получил пакет разнообразных подарков от РОТЭК: учитывая незначительную населенность Дороги Отчаяния, ограничение щедрости первыми десятью посетителями было бы нечестным. С бокалами вина в руках люди свидетельствовали чудеса генетической науки РОТЭК. Они изумлялись гормонам фертильности, позволяющим козам рожать по восемь козлят за раз; они дивились на клон–комплекты, которые могли вырастить живых цыплят из перьев и яичной скорлупы; они охали и ахали над акселераторами роста, с которыми любая живая тварь, растительная либо животная (даже человек, сказала Сердце Лотиан), достигала полной зрелости за пару дней; они удивлялись инженерным бактериям, способным есть камни, производить пластик, лечить заболевания растений, вырабатывать метан и добывать из песка железо; через специальные очки они любовались ферменторием Сердца Лотиан – огромной сумкой из голубой искусственной плоти, переваривающей любые бытовые отходы и источающей из своих сосков красное, белое или розовое вино; они боязливо прокрадывались в темную комнату с табличкой «Мешанина чудовищ», притворяясь оскорбленными видом генетических недоразумений, таящихся, рыкающих или скользящих в своих защитных средах. Напялив оранжевые бумажные колпаки, украшенные надписью РОТЭК и черным девятилучевым колесом – символом Катерины – Лимаал, Таасмин и Джонни Сталин провели здесь несколько часов, насмешками заставляя агапантов разевать пасти метровой ширины, а драконов – изрыгать маленькие шары ведьмина огня. В конце концов, обнаружив Лимаала и Таасмин, пытающихся запихнуть Джонни Сталина в низкотемпературную клетку с летучими пираньями, Сердце Лотиан лично вышвырнула их вон.
По меркам фермеров, встающих и ложащихся вместе с солнцем, люди задержались очень, очень надолго. Они задавали вопросы, делали заказы, расхватывали бесплатную литературу и стакан за стаканом поглощали великолепное красное, белое и розовое вино Сердца Лотиан. Раэл Манделла приобрел по оптовой цене комплект зародышевой плазмы (здоровье и сила гарантированы, заверила его Сердце Лотиан), чтобы пополнить свой уменьшившийся запас. Братья Галлацелли, перебрав красного, белого и розового, спросили Сердце Лотиан, могла бы она создать для них одинаковых жен, совершенно неотличимых внешне. Сердце Лотиан, хохоча, выставила их из конторы, но велела заглянуть после закрытия театра, если они хотят вкусить совершенства ее собственной обильной плоти. Господин Иерихон и его Высокие Пращуры вовлекли ее в бодрящую и высокопарную беседу, длившуюся целый час, Мередит Голубая Гора приобрел бактериальный препарат для лечения томатов, Тенебра и Сталины купили огромных отвратительных слизней различных пород для ведения боевых действий против вражеского сада, Персис Оборванка оставила заказ на домашнюю винокурню на капусте (несмотря даже на то, что Великий Узорчатый Биотехнологический Театр навеял ей печальные воспоминания об оплакиваемом ею Удивительном Воздушном Базаре Оборванки), а самой последней явилась Бабушка.
Неоновые лампы гасли, тенты и шатры в огуречных узорах сворачивались обратно в прицепы, братья Галлацелли праздно болтались за ветряным насосом, а звезды ярко сияли, когда Бабушка пришла к Сердцу Лотиан.
– Мадам, я видела ваши чудеса и диковины, и – да, они и в самом деле чудесны и диковинны, все эти новомодные штучки, но я хотела бы знать, мадам, могут ли все эти науки и технологии дать мне то, что я хочу больше всего на свете: дитя.
Сердце Лотиан, великая богиня плодородия, окинула взором Бабушку – маленькую и упрямую, как пустынный воробей.
– Сударыня, вы не можете понести. Никоим образом. Но это не значит, что у вас не может быть ребенка. Дитя может быть выношено вне тела, и для этого я могла бы приспособить одну из серийных плацент – вероятно, коровью; коров часто используют для суррогатного вынашивания человеческих младенцев, вам это известно? Я могу оплодотворить яйцеклетку in vitro, как нечего делать, да даже вы сами можете это сделать; наверное мне удастся отыскать у вас внутри яйцеклетку; а если нет, я могу оженить соматические образцы… ваш муж – он все еще силен?
– Пардон?
– Могу я получить образец его спермы, сударыня?
– Надо будет его спросить. Но скажите мне, это возможно – дать мне ребенка?
– Без сомнения. Генетически это будет ваш ребенок, несмотря даже на невозможность выносить его самостоятельно. Если вы готовы на это пойти, приходите завтра в девятнадцать часов вместе с мужем.
– Мадам, вы просто сокровище.
– Я лишь делаю свою работу.
Бабушка скользнула обратно в ночь, а братья Галацелли прокрались в обратном направлении. Никто не видел ни ее, ни их.
Точно так же никто не видел, как три дня спустя Бабушка вернулась домой с плаценторием в бельденовском сосуде.
– Муж мой Харан, у нас ребенок! – выдохнула она и сдернула со стеклянного сосуда, содержащего красное, рыхлое и пульсирующее нечто, осмотрительно наброшенную на него ткань.
– Этот, этот, этот… выкидыш – наш ребенок? – проревел Харан Манделла и потянулся за толстой палкой, намереваясь размозжить нечистую тварь. Бабушка бросилась между разъяренным мужем и влажной, чавкающей искусственной маткой.
– Харан Манделла, муж мой, это мое дитя, более дорогое для меня, чем все остальное в этом мире, и если ты прикоснешься к этому сосуду хоть пальцем без моего согласия, я уйду и никогда не вернусь назад.
Решимость Дедушки Харана поколебалась. Палка задрожала в его руки. Бабушка стояла перед ним, маленькая и дерзкая, точно черный дрозд. Дрозд спел песню, которая успокоило его.
– Она будет прекрасна, наша дочь, она будет танцевать, она будет петь, мир засверкает от красоты ее, нашей девочки – дочери Харана и Анастасии Тюрищевой–Манделла.
Дедушка Харан вернул палку на место и отправился в постель. Плаценторий, оставленный на окне, где рассветное солнце сможет питать его, рыгал и пульсировал.
Однако ночные вылазки Бабушке не остались совершенно незамеченными. Узнав, что Сталиным был доставлен груз огромных отвратительных слизняков, заказанных ими у Сердца Лотиан, Тенебра постоянно несли стражу, готовясь отразить атаку своих врагов. В ту ночь, когда Бабушка стала обладательницей бластоцисты, противослизневую вахту несла Женевьева. Они заметила старуху со свертком в руках и в тот же момент со всей уверенностью озарения угадала сущность дела Бабушки и Сердца Лотиан. Ее сердце треснуло от зависти.
Женевьева Тенебра не верила своему мужу. Она не верила ему потому, что он отказывался дать ей ребенка – ребенка, который мог бы связать их семью в тугой, уютный гордиев узел, ребенка, который сделал бы ее равной этим проклятый надутым Сталиным, таким чванливым из‑за единственного сына – этого скороспелого шмата сала с отвратительным норовом, безнадежно порченного. Ребенок дал бы Женевьеве Тенебра все, в чем она нуждалась, но как раз ребенка Гастон Тенебра не подарит ей никогда.
– Ребенок, ребенок, все что я хочу – это ребенок, почему ты не можешь дать мне его? – приставала она к нему каждый день, и каждый день Гастон Тенебра выдумывал очередное слабое оправдание, рваный фальшивый билет, вопиющий о чистом, незамутненном эгоизме; вот эта старая карга, эта ведьма, это поддельная Манделла с иссохшей маткой, физически неспособная выносить ребенка и все‑таки имеющая его, а вот она, чья матка плодовита, как Черноземный Окс, но только нет семени, которое взросло бы в ней. Это было несправедливо, совершенно несправедливо – и когда она пряталась в кустах карликового матоке, карауля слизней, ее посетила идея, невероятно чудесная идея.
На следующее утро, когда весь поселок махал Сердцу Лотиан, провожая ее назад в Фарфоровую Гору, за официальным благословением их города от РОТЭК, Женевьева Тенебра проскользнула во флигель дома Манделла, в котором обитали Бабушка и Дедушка Харан. Плаценторий содрогался и пульсировал на подоконнике. Она приблизилась к нему, полная отвращения и решимости. Она извлекла из своей сумки сосуд биоподдержки, полученный ее мужем от Раэла Манделлы. Несколько минут грязной, вонючей работы и вот она уже снова идет, в облаке пыли и вины, сосуд крепко прижат к сердцу, а в сосуде бесцельно, вяло кружится бледная бластоциста. Чтобы исчезновение зародыша не было замечено сразу, она засунула в искусственную матку неспелый плод манго.
Едва успела рассеяться пыль, поднятая при отбытии Сердца Лотиан, Женевьева Тенебра постучала в дверь Марии Квинсаны.
– Доброе утро, госпожа Тенебра, – сказала Мария Квинсана, энергичная и профессиональная в своем зеленом пластиковом облачении. – Дело или удовольствие?
– Дело, – сказала Женевьева Тенебра. Она поставила сосуд биоподдержки на хирургический стол. – Это ребенок, которого сделала для меня Сердце Лотиан. У нее не было времени, чтобы имплантировать его, но говорят, что вы тоже можете это сделать.
Операция заняла десять минут. После чая с карамельками Женевьева Тенебра проскользнула домой, к своему бесполезному, ничтожному мужу. Чувство вины ушло, сноровисто ампутированное инструментами Марии Квинсана. В кармане ее юбки лежал пузырек иммуносупрессанта, благодаря которому она сможет избежать выкидыша; ей казалось, что она уже чувствует, как украденное дитя толкается и извивается в ее матке. Она надеялась, что у нее будет девочка. Она раздумывала, как сообщить об этом мужу. Смешное, наверное, у него сделается лицо.
13
Раэл Манделла опасался, что его дети вырастут дикарями. Три года они, невинные и невежественные, как цыплята, носились туда–сюда по всему маленькому городку. Это был весь известный им мир, широкий, как небеса, но такой компактный, что гиперактивный трехлетка мог обежать вокруг него меньше, чем за десять минут. Близнецов никогда не занимал факт существования мира, небес, и даже мира за пределами небес – богатых людьми и историей. Поезда, появляющиеся в облаке пара через неопределенные промежутки времени, приходили откуда‑то и куда‑то уходили, но мысли об этом «где‑то» были раздражающими и неудобными. Им нравился их собственный мир – маленький и уютный, как стеганное одеяло. Тем не менее Раэл Манделла настоял, что они должны получить знания и о других мирах. Этот процесс назывался «образование», и он предусматривал принесение утренних часов, которыми можно было распорядиться с гораздо большей пользой, в жертву доктору Алимантандо, который был хорошим человеком, но не слишком хорошим лектором, или господину Иерихону, знавшему обо всем столько, что это нагоняло страх, или маминой книге с иллюстрациями, повествующей о тех днях, когда РОТЭК и Святая Катерина создавали мир, по которой они учились читать.
Лимаал и Таасмин оставались восторженными дикарями. Они предпочитали проводить время, превращая жизнь жирного Джонни Сталина в ад с помощью грязи, воды и дерьма или оттачивая акробатическое искусство на фермах насоса. Тем не менее Раэл Манделла был тверд в своем намерении не допустить превращения своих детей в согбенных рабов лопаты, тупых, как старые башмаки. Они должны добиться того, чего не удалось ему. Мир должен стать их игрушкой. Он пытался привить им страсть к образованию, но даже Генетический Образовательный Театр Сердца Лотиан оставил их равнодушными. Ничто не могло повлиять на них вплоть до того дня, как город посетил Адам Блэк и его Странствующая Чатоква и Образовательная Экстраваганца.
В ночь перед прибытием знаменитого антрепренера восточный горизонт осыпали серебряная и золотая пыль фейерверка. Дорога Отчаяния не могла усомниться в том, что вскоре произойдет событие величайшего значения. Следующим утром поезд вне расписания подкатил к самодельной станции Дороги Отчаяния и свернул на запасной путь, указанный Раджандрой Дасом, неофициальным начальником вокзала. Он стоял здесь, изрыгая пар и энергичную музыку, звучавшую из смонтированных на локомотиве громкоговорителей, пока люди собирались, чтобы посмотреть, что происходит.
– Странствующая Чатоква и Образовательная Экстраваганца Адама Блэка, – прочитал Раджандра Дас броскую красно–золотую афишу, украшавшей подвижной состав. Он сплюнул в пыль. Музыка играла. Время шло. Воздух раскалялся. Люди начинали уставать от ожидания и жары. Женевьева Тенебра почти теряла сознание.
Внезапный рев фанфар, сопровождаемый фонтаном пара, заставил всех подпрыгнуть.
– Дамы и господа, мальчики и девочки, единственный и неповторимый… Адам Блэк! – прогрохотал странный механический голос. От дверей вагонов опустились лесенки. Высокий, стройный, элегантный мужчина выступил вперед. Он был одет в темное долгополое пальто и брюки с настоящими золотыми лампасами. Шею его охватывал черный галстук–шнурок, а на голове красовалась огромная широкополая шляпа. В руке он сжимал золотой набалдашник трости, а глаза его сверкали, как гагаты. И – разумеется – у него были тонкие, будто нарисованные усики. Было невозможно представить, что это может быть кто‑то, кроме как сам Адам Блэк. Он выждал достаточное время, чтобы каждый хорошенько рассмотрел его. Затем он закричал:
– Дамы и господа, перед собой вы видите совершенное в своей полноте хранилище человеческих знаний: Странствующую Чатокву и Образовательную Экстраваганцу Адама Блэка. История, искусство, наука, природа, чудеса земли и небес, диковины наук и технологий, истории о странных местах и далеких землях, где волшебство рутинно – все это здесь, внутри. Узнайте из первых рук о великих достижениях РОТЭК с помощью Патентованного Оптикона Адама Блэка; послушайте истории Адама Блэка о тайном и воображаемом со всех четырех четвертей планеты; подивитесь на последние научные и технологические разработки; испытайте изумление перед поездом – да, этим самым поездом, который сам собой управляет по собственному разумению; воззрите, потрясенные, на дамблтонианцев – полулюдей, полуавтоматов; проникните в тайны физики, химии, философии, теологии, искусства и природы: весь этот рог изобилия древней мудрости, дамы и господа, может стать вашим; вашим за пятьдесят сентаво, да! пятьдесят сентаво или их эквивалент в любых товарах на ваш выбор; да, дамы и господа, мальчики и девочки, Адам Блэк представляет свою Странствующую Чатокву и Образовательную Экстраваганцу! – Изящный денди ловко пробарабанил кончиком своей трости по борту красно–зелено–золотого вагона, а локомотив выпустил пять колец пара, одно через другое, и исполнил марш с такой громкостью, что уши заложило.
Адам Блэк распахнул двери в свою страну научных чудес и едва не был сбит с ног Раэлом Манделлой и его упрямыми детьми, возглавившими гонку за знаниями. Тайны физики, химии, философии, искусства и природы не волновали Лимаала и Таасмин Манделла. Они зевали перед дамблтонианцами, полулюдьми, полуавтоматами. Они скучали, когда компьютеризованный поезд, обладающий собственным разумением, пытался вовлечь их в беседу. Они болтали и хихикали в процессе иллюстрированной лекции Адама Блэка о чудесах света. Однако от великих достижений РОТЭК, предъявленных им Патентованным Оптиконом Адама Блэка, у них глаза на лоб полезли.
Они сидели в вагоне на жестких пластиковых стульях. Лимаал обнаружил, что если качаться вперед и назад, стулья скрипят. Он занимался именно этим, когда комната неожиданно провалилась во тьму, подобную смерти. С задних рядов, где сидели братья Галлацелли и Персис Оборванка, раздались крики. Затем голос произнес: «Космос: последний фронтир», и вагон заполнили дрейфующие искорки. Близнецы пытались схватить их и удержать в руках, но яркие мотыльки проплывали у них сквозь пальцы. Крутящаяся спиральная туманность проплыла прямо через грудную клетку Лимаала. Он попробовал поймать ее, но она уплыла сквозь стену вагона. От мерцающей галактической паутины отделилась звезда, увеличиваясь и становясь ярче, пока не начала отбрасывать тени на стены и пол.
– Наше солнце, – сказал Адам Блэк. – Мы приближаемся к нашей солнечной системе с симулированной скоростью, в двадцать тысяч раз превышающей скорость света. Войдя в систему миров, мы замедлимся, чтобы вы смогли полюбоваться на планеты во всей их славе. – Звезда уже превратилась в солнце. Планеты проплывали, вальсируя, мимо зрителей, в величественной процессии сфер и колец. – Мы пролетаем внешние миры; кометное облако, окутывающее нашу систему, где вы можете увидеть Немезиду – далекого, тусклого компаньона нашего Солнца; вот Аверно, а вот Харон; это Посейдон, это кольценосный Уран, и Хронос – также со своими кольцами… это Зевс, величайший из миров – если взять нашу планету, которую вы видите сейчас сквозь мельтешение астероидов, сплющить как апельсин и положить на поверхность могучего Зевса, она покажется не больше, чем монета в пятьдесят сентаво – а вот наш мир, наш дом, мы вернемся к нему через минуту, но сначала мы должны нанести визит вежливости сверкающей Афродите и маленькому Гермесу, ближайшему к Солнцу, а затем обратить наше внимание к Материнскому миру, породившему всех людей нашей земли.
Пятно света на краю комнаты взорвалось и превратилось в систему из двух огромных тел – белый безжизненный череп и опалово–голубая сфера с белыми мраморными прожилками. Белый череп пронесся мимо зрителей и канул в межзвездную тьму, а близнецы обнаружили себя парящими над голубым миром–маткой, словно парочка чумазых серафимов Панарха. Они увидели, что этот суматошный голубой мир опоясан серебряным обручем, размеры которого превосходили всякое воображение. И снова голографический фокус сместился – стали видны тоненькие спицы, напоминающие спицы колеса, связывающие мир–обруч с миром–сферой.
Маленькое темное помещение переполняло благоговение. Близнецы сидели неподвижно и молча. Ужасающее небесное сооружение лишило их способности двигаться. Адам Блэк продолжил свою лекцию.
– Перед собой вы видите Материнский мир, планету, с которой распространилась наша раса. Это очень древний мир – невероятно древний. Наш мир обитаем лишь семь сотен лет, и большинство его жителей появились здесь после завершения очеловечивания планеты – меньше века назад. Цивилизации Материнского мира насчитывают тысячи и тысячи лет. – Голубой Материнский мир вращался под завороженным взглядом близнецов. Там, где подернутый облаками ландшафт накрывала ночь, вспыхивали десятки миллионов миллионов огней – города, захватившие целые континенты. – Древний, древний мир, – пел Адам Блэк, мессмеризируя аудиторию этим танцующими словами. – Древний и истощенный. И переполненный. Невероятно переполненный. Вы представить себе не можете, насколько.
Лимаал Манделла в страхе уцепился за отца, поскольку мог представить это даже слишком хорошо. Ему виделись все эти голые, лысые люди, сжатые плотно, плечом к плечу; живой дышащий ковер плоти, покрывающий холмы и долины, горы и равнины и достигающий берегов океана. Здесь людей выталкивало в покрытую масляной пленкой воду, они уходили все глубже и глубже под давление непрерывно растущей мальтузианской массы, пока не скрывались с головой. Он представил, как этот гигантский шар пузырящейся плоти падает с небес под собственной тяжестью и сокрушает его всей своей массой.
– Так велико его население, что суша была заполнена уже давно, и даже возможности огромных плавучих городов в океанах оказались исчерпаны. Поэтому люди воздвигли эти спицы, эти орбитальные лифты, чтобы переселиться в кольцевой город, построенный в пространстве вокруг планеты, богатом энергией и ресурсами.
