Текст книги "Тощий Мемед"

Автор книги: Яшар Кемаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Она догадалась, что сын должен был сказать ей что-то очень важное, но не мог решиться. Мемед не выдержал взгляда матери и отвел глаза. «Тут что-то есть, что-то очень важное, но он нескоро выдаст свою тайну», – подумала Доне и снова посмотрела ему в глаза. Мемед словно оцепенел.

– Мемед, скажи, что у тебя на душе, сынок? – не вытерпела Доне.

Он вздрогнул. Лицо его помрачнело.

– Ну, расскажи, – повторила мать.

Мемед опустил голову.

– Сегодня ночью я разговаривал с Хатче, – сказал он. – Мы решили убежать.

– Ты сошел с ума!

– Мы решили, что тебе тоже нельзя оставаться здесь. Абди-ага не даст тебе житья. Ты пойдешь с нами на Чукурову. Будем жить в касабе.

– Ты с ума сошел! – повторила растерянная Доне. – Куда я пойду? Оставить родной дом, насиженное гнездо? Да и куда ты думаешь увезти девушку?

– Что же делать? Посоветуй!..

– Я тебе сто раз говорила. Оставь ты Хатче. Сто, тысячу раз тебе повторяла, оставь! Ее собираются обручить с племянником Абди-аги. Она не для тебя. Оставь ее!

– Я не могу ее оставить, мама. Кто бы там ни был, Абди-ага или кто другой, не могу ее оставить. Разве Абди– ага – хозяин даже сердец? Заберу Хатче и убегу. Я боюсь только одного: не даст он тебе житья. Вот чего я боюсь! А так… прощайте…

– Я не брошу родной дом, насиженное гнездо. Никуда я не пойду. Бери Хатче и уходи. И опять тебе говорю, сынок, – ты один. Из этого ничего хорошего не выйдет. Против тебя хозяин пяти больших деревень. Племянник его любит эту девушку. Добром это не кончится. Оставь эту затею. Что, девушек, что ли, нет для тебя!..

Мемед рассердился.

– Нет! – сказал он. – Нет на свете таких девушек, как Хатче!

Через два дня стало известно, что племянник Абди– аги послал к Хатче сватов. Среди них был и сам Абди-ага.

Хатче не хотела выходить замуж за племянника Абди– аги, плакала, кричала, но ничто не помогло. Родители согласились. Конечно, Хатче не найдет счастья с племянником Абди-аги, но если девушке дать волю, то она выйдет за цыгана или за какого-нибудь проходимца. Ничего, Хатче поплачет, поплачет, да и утешится.

Через два дня их обручили. Абди-ага прицепил к монисто невестки золотую монету. После обручения по деревне поползли сплетни. Говорили все кому не лень – взрослые, молодежь, старики, дети.

– Мемед украдет ее. Не достанется Хатче плешивому племяннику Абди-аги.

– Мемед побоится.

– Нет, не побоится.

– Никто не увидит страха в глазах Мемеда.

– Не увидит.

– Это Мемед!

– Ну и что с того, что Мемед? Что он сделает? Да Абди-ага разорвет его на куски и бросит собакам.

– Пусть обижается, бросит – и все.

– Мемед заберет девушку и уйдет.

– Куда он уйдет?

– Найдет куда.

– Куда бы он ни ушел, даже если залезет в змеиное гнездо, Абди-ага все равно разыщет его и вытащит.

– У Абди-аги длинная рука. За него власти…

– За него власти. И каймакам[20]20
  Каймакам – начальник уезда. – Прим, перев.


[Закрыть], и староста, и жандармы.

– Староста бывает у него каждый день.

– Ей-богу, у меня сердце разрывается из-за Мемеда!

– Пришел из чужой деревни и выхватил, прямо па рук!

– Жаль Мемеда.

– Я вчера его видел…

– Ах, бедняга!

– Видел я его за домом. Лицо бледное. Прямо весь позеленел.

– Я испугался его глаз. У него всегда были такие ясные, добрые глаза…

– Бедняжка Хатче после обручения не выходит из Дому…

– Забилась в темный угол…

– Сидит с утра до вечера… Все думает…

– Любит… Тяжело!

– Любовь сводит человека с ума.

– Мемед уже полусумасшедший…

– Мать на ночь связывает дочь. Веревкой связывает руки и ноги.

– Там у нее замок на замке!

– И Доне тоже плохо.

– Она боится за сына.

– Абди-ага узнал обо всем…

– Ах, бедняга Мемед!

– Узнал и смеется…

– Глаза у девушки, как два источника…

– Ах, бедняга Мемед!

– Плешивый племянник Абди-аги нос задрал. Шатается по деревне.

– С рогами…

– Оленьими…

– Тяжело…

– Ах, бедняга Мемед!

– Тяжело…

– Как бы Мемед не умер от горя…

– Порядочная девушка умрет от горя…

– Пусть ослепнет тот, кто их разлучил.

– Говори тише.

– Не приведи бог…

– Пусть помучается.

– Чтоб его черти съели!

– Чтоб он околел!

– Тише, тише…

– Пусть на глазах у него вырастут колючки.

– У него пять деревень и даже эти горы.

– Весь мир можно купить на деньги. Сердца не купишь.

– Ах, бедняга Мемед!

– Абди увидит. Увидит, что с ним сделает Мемед. Погодите еще.

– А если Мемед убьет его…

– Если убьет, то прославит свое имя.

– Мемед еще ребенок!

– Ах, бедняга Мемед!

– Ребенок, но…

– Сколько козуль за год убивает Мемед?

– Считай!

– Он без промаха бьет в ушко иголки.

– Дай бог, чтобы в зрачки Абди…

– Говори тише.

– Если Мемеду попадет в руки оружие, он рассчитается с Абди.

– Был бы сейчас в горах Ахмед Великан.

– Он пришел бы в деревню, расстроил бы это обручение и отдал девушку Мемеду.

– Эх, было бы у Мемеда оружие!

– Мемед бы с ним рассчитался.

– Если бы!..

– Дожить бы нам до этого дня! Веселились бы сорок дней и сорок ночей подряд.

– Тот, кто разлучает влюбленных, никогда не будет счастлив.

– Дай бог, чтобы не был!..

– Если его не покарает Мемед – покарает аллах.

– Дай бог, чтобы покарал…

– Тише, тише!

– Где ты, Ахмед Великан? Сегодня день, когда ты должен показать себя.

– Ахмед Великан пашет в горах землю. Теперь он боится даже своей жены.

– Мемед ходил в касабу.

– Он ищет куда уйти…

– Хоть бы что случилось с этим плешивым племянником!

– Молния бы его поразила!..

– Околеть бы ему. Околеть!..

– Взял бы Мемед девушку, взял бы да и увел…

– Взял бы да и увел…

– Я знаю Хатче. Она покончит с собой.

– Если она умрет, Мемеду тоже не жить.

– Ах, бедняга Мемед!

– Ах, бедняжка Доне! Молодой осталась без мужа. Как бы не осталась без сына…

– Как бы не осталась…

Толки шли без конца. Мемеду сочувствовали. Но ничего не могли поделать. Все эти разговоры до последнего слова доходили до Абди. Стоило кому-нибудь сказать слово, как Абди уже знал об этом.

Как-то ночью он послал человека и вызвал Мемеда к себе. Смущенный Мемед покорно стоял перед ним. Абди начал кричать:

– Неблагодарная скотина! Ты, как щенок, рос у меня на дворе. Бессовестная тварь! Я слышал, ты заришься на невесту моего племянника…

Мемед застыл, окаменел. Лицо его стало белым, как стена. Он не шевельнулся. Только в глазах появился злой огонек.

– Послушай, Мемед. Если ты хочешь жить в этой деревне и есть хлеб, то должен слушаться меня. Ты мальчишка. Ты еще не знаешь меня… Я могу любого уничтожить. Слышишь, неблагодарный голодранец? Я любого уничтожу…

Он подошел к Мемеду и схватил его за руку.

– Меня зовут Абди! – кричал он. – Я любого уничтожу!

Мемед молчал, молчал как камень, и это молчание выводило Абди-агу из себя.

– Слушай, голодранец… – угрожал он. – Никто не смеет зариться на невесту моего племянника. Я разорву того в клочья и брошу собакам. Не смей и показываться у ее калитки! Понял? Не смей!

Он сильно тряхнул Мемеда. Здесь и камень бы заговорил, но Мемед продолжал молчать. Это привело Абди– агу в ярость. Потеряв самообладание, он начал пинать Мемеда ногами. Мемед с трудом сдерживался, чтобы не броситься на него. Зубы Мемеда стучали. Наконец, не вытерпев, он вскочил и укусил Абди. Рот наполнился кровью. В голове замелькали желтые огоньки.

– Проваливай! – завопил ага. – Сколько вам ни делай добра, как ни заступайся – звери останутся зверями. Корми ворону, она тебе глаз выколет… Проваливай, сукин сын!

Мемед вышел на улицу, сплюнул кровью. Он едва держался на ногах.

VIII

Дома, деревья, скалы, звезды, луна, земля – все, что есть на свете, исчезло и растворилось в темноте. Накрапывал дождь. Поднялся легкий холодный ветерок. Изредка лаяли собаки. Затем долго пел одинокий петух. Несомненно, рано утром хозяин зарежет петуха, который поет раньше времени.

Издалека, со стороны дороги за горой долетал звон колокольчика. Колокольчик то замирал, то снопа начинал звенеть. Это говорило о усталости путников.

Мемед долго стоял, прижавшись к забору, возле тутового дерева, которое раскинуло свои ветви, как большой зонт. Мемед думал, что… Нет, в таком состоянии Мемед не мог ни о чем думать. Он только дрожал в темноте под дождем, промокнув до нитки. Временами его знобило. За забором он услышал шум и насторожился. «Наверное, кошка спрыгнула с забора», – подумал Мемед. Так оно и есть… Он вспомнил мать и ощутил вдруг такую боль, словно все его тело было изранено. Сердце ныло от горькой обиды. Мать будут мучить…

Где-то очень далеко сверкнула молния. Она выхватила из темноты ствол тутового дерева, посеребрила на мгновение его ветви. Вспышка молнии, казалось, проникла в душу Мемеда, озарив ее длинным светлым лучом.

Вся деревня спала. Спали лошади, ослы, мулы, овцы, козы, мухи, куры, кошки, собаки. Вражда и гнев, любовь, страх, заботы и храбрость – все растворилось в глубоком сне. Сейчас жили и сражались лишь видения.

Невелик мир, который видит глазами человек. Но необъятно его воображение. Даже у того, кто никогда не выходил из Деирменолука, есть свой огромный мир мечты. И полет этой мечты безграничен. Если она не найдет себе места на земле, она улетит за горы Каф[21]21
  Горы Каф – по народному поверью, горы, окружающие всю землю. – Прим, перев.


[Закрыть], покинет землю, где она жила до сих пор, и перенесется в рай. Сейчас, когда все было погружено в сон, в этой бедной, в этой забитой деревне Деирменолук оживал мир мечты.

Мемед видел сон. Он и боялся его и не мог оторваться. И вдруг в голове его сверкнула молния. Раздробилась залитая солнцем Чукурова, увеличилась, расширилась, осветилась. Когда поток света в его душе остановился, Мемед встревожился. «А что, если не придет?.. – испуганно подумал он. – Что делать, если она не придет?» В голове пролетел вихрь мыслей. «Если она не придет, я знаю что делать». Рука его потянулась к револьверу. Как только он вспомнил о револьвере, страх его прошел и чувство беспомощности исчезло.

Послышались легкие шаги. Ему стало стыдно за свои сомнения. Перед ним стояла Хатче. Если бы это было днем и Хатче могла бы видеть лицо Мемеда, она бы изумилась, заметив, как оно сначала побледнело, а затем покраснело. Возможно, она объяснила бы это страхом.

– Я заставила тебя ждать, – сказала она извиняющимся голосом. – Мать долго не засыпала.

Они пошли, взявшись за руки. По земле они ступали так осторожно, что не слышно было ни малейшего шороха, словно они летели по воздуху. Казалось, они боялись даже дышать. Только за деревней они немного освободились от страха и почувствовали себя свободней.

Узелок Хатче нес Мемед. Хатче захотела взять его, ей показалось, что Мемед устал. Но он не отдавал.

Моросящий дождь перешел в ливень. Со всех сторон сверкали молнии. Мемед и Хатче миновали скалы и очутились в лесу. Молнии так освещали его, что временами становилось светло, как днем. Было видно, как по стволам деревьев стекала вода. Хатче громко заплакала,

Мемед разозлился.

– Нашла время плакать!

До рассвета Мемед и Хатче шли лесом, даже не зная, где они. А дождь все лил и лил.

Хатче то и дело говорила, обращаясь к дождю:

– Да проклянет тебя аллах!

Когда совсем рассвело, они нашли расщелину в скале и укрылись. Оба сильно дрожали. Одежда прилипла к телу. С головы Хатче стекала вода, будто они все еще шли под дождем.

– Если не подмок кав, разведем огонь и обсушимся, – сказал Мемед, стуча зубами от холода.

Хатче радостно улыбнулась.

– Ты не смейся, – сказал Мемед. – Этот ливень залил не только кожаную сумку, но и забрался нам под кожу.

Дрожащими руками он пытался открыть привязанную к поясу сумку. В ней была вся их надежда и спасение. Meмед заглянул в сумку. Потом встретился взглядом с Хатче. Оба улыбнулись: вода внутрь не проникла.

– Знаешь, кто сделал эту сумку? – спросил Мемед.

– Нет.

– Дядя Сулейман, к которому я убегал. С тех пор я храню ее, как память.

Мемед озабоченно осмотрелся вокруг.

– Все намокло. Руки нечем вытереть. До кава не дотронешься, отсыреет.

– Боже сохрани! Не трогай мокрыми руками кав! – воскликнула Хатче.

– Посмотри, как я обсушу руки! – похвалился Мемед.

Он пошел в конец расщелины. Дождь туда не попадал.

Земля была совсем сухой и даже покрыта пылью. Мемед зарыл руки в пыль. Подняв их кверху, он радостно крикнул:

– Ну, как?

Хатче улыбнулась.

– Ступай, Хатче, собери хворосту!

Хатче выбежала под дождь и быстро вернулась с большой охапкой хвороста. Он намок только сверху. Они наломали его и сложили посреди расщелины. Мемед стал высекать огонь. Но если бы кав и загорелся, они бы все равно не смогли разжечь костер. Для этого нужно хотя бы маленькое пламя. Что делать?

– Ты постой здесь, – сказал Мемед. – Я пойду поищу сухую веточку.

Вскоре он вернулся с грязной веткой в руках, вытащил свой большой кинжал и рассек ее. Но она тоже не загоралась от кава. Нужно пламя, хотя бы маленькое пламя. Вот были бы у них спички… Мемед взял с собой спички, но они размокли.

– Хатче, – спросил Мемед. – Нет ли у нас сухой тряпочки?

У Хатче от холода стучали зубы.

– Сейчас развяжу узел, посмотрю. Может быть, он не промок.

А дождь все лил как из ведра.

Хатче развязала узелок. Пошарила в нем и нашла платок, который был завернут в рубашку. Это был первый подарок Мемеда. Платок в красную крапинку. Такими платками в деревнях женщины повязывают голову.

– Вот что не намокло, – сказала она, показывая платок.

Мемед узнал его.

– Это? – сказал он. Ему было приятно увидеть свой подарок.

– Да, – сказала Хатче.

– Если даже мне придется умереть от холода, я его не сожгу, – с досадой проговорил Мемед.

– Может быть, от рубашки можно оторвать сухой лоскутик? – сказала Хатче.

– Давай посмотрим, – ответил Мемед.

Хатче подала ему узел.

Мемед стал рыться.

– О-о-о, – протянул он, – здесь найдется не один, а тысяча сухих лоскутков.

– Бери, – сказала Хатче, – сожги все, будем ходить голыми.

– Если дела пойдут так, то придется.

Он оторвал от рубашки сухой лоскут, завернул в него кав и, высекая искры из огнива, начал дуть. Мемед дул очень сильно. А когда устал, передал кав Хатче. В это время где-то совсем рядом ударила молния. Земля вздрогнула. Затрещали деревья. Хатче уронила кав. Мемед нагнулся, поднял его и снова начал сильно дуть. Наконец появилось маленькое пламя. Мемед обрадовался и быстро поднес к нему ветку. Ветка зашипела и начала разгораться. Мемед сложил несколько веток и поджег. Затем сунул их в кучу хвороста и начал раздувать огонь.

Дождь усиливался. Небо сплошь затянули черные тучи. Беспрестанно сверкали молнии, гремел гром. На мгновение яркие вспышки освещали все вокруг. Каждый раз Мемед вздрагивал.

Костер разгорался. Мемед все время подбрасывал сучья. Немного подсохнув, они вспыхивали. Над ними трепетали большие языки пламени. Мемед и Хатче сняли с себя верхнюю одежду и повесили ее на ветку, приблизив к огню. Хатче стеснялась и не хотела снимать с себя рубашку и шаровары.

– Снимай все, – сказал Мемед, – не будешь так дрожать.

– Пусть они высохнут на мне, – умоляюще взглянув на Мемеда, сказала Хатче.

– На тебе они не высохнут, – сердито ответил Мемед. – Пока они на тебе высохнут, ты совсем замерзнешь.

Хатче, увидев, что Мемед рассердился, начала снимать рубашку. Плечи у нее были округлые, смуглые. Она сняла рубашку и, бросив ее к огню, прикрыла груди руками. Плечи ее вздрагивали. Шея была длинная и нежная, как у лебедя. За ушами маленькие завитки волос. Черные, вьющиеся волосы ниспадали до пояса. Руки не могли прикрыть груди, и они виднелись между пальцами. На тех местах тела, где рос золотистый пушок, выступили мурашки. Когда она немного согрелась, мурашки исчезли, Кожа стала гладкой и слегка порозовела.

Мемед посмотрел на Хатче. Он почувствовал страстное желание.

– Хатче!

Хатче испугалась голоса, которым он произнес ее имя. Этот голос говорил все.

– Мемед… – прошептала она. – Сейчас в деревне суматоха. Нас разыскивают. А что если найдут?

Мемеда тоже охватил страх, но он не подал вида.

– Как они нас найдут в этом лесу? Скажешь тоже…

– Не знаю, – ответила Хатче. – Не знаю, но я боюсь. Они долго молчали. Дождь, казалось, немного утих.

Костер постепенно разгорался. Даже скала нагрелась. Надев высохшую рубашку, Хатче сняла шаровары. Мемед увидел ее стройные, полные ноги. Желание, которое давно охватило его, стало непреодолимым.

– Хатче! – повторил он опять тем же голосом.

– Я боюсь, Мемед, – ответила Хатче.

Мемед приблизился к ней, крепко, до боли сжал руку. Хатче попятилась. Мемед крепко обнял ее и поцеловал. Хатче вдруг ослабела. Мемед потянул ее к скале. Пухлые губы Хатче остались раскрытыми, она закрыла глаза. Ее охватил трепет.

– Не надо, я боюсь, Мемед!.. – тихо шептала она. Языки пламени тянулись к ним, лизали камень скалы…

Немного спустя они пришли в себя. Мемед взял Хатче за руку. Он хотел ее поднять. Хатче немного привстала. Затем снова легла на спину. Страх ее бесследно прошел. На душе было тяжело. Во всем теле чувствовалась усталость. Потом она сама встала. Ноги, спина и бедра были в пыли…

IX

Мать проснулась до рассвета. Посмотрела на постель Хатче. «Спит», – подумала она и занялась своими делами. Настало утро, а Хатче все не поднималась; мать встревожилась. Сдернув с постели одеяло, она остолбенела. Под одеялом были подушки. Значит, ночью Хатче убежала. Мать застыла с одеялом в руках. Только услыхав голос мужа, она пришла в себя и выпустила из рук одеяло.

В горах Тавра есть обычай: тот, у кого похитили дочь, лошадь, вола или петуха, выходит на крыльцо и начинает поносить всех и вся. Так он стоит часами и бранится. Крестьяне ему не отвечают, никто не обращает на него никакого внимания. Только когда пострадавший немного успокоится, начинается серьезный разговор.

– Удрала девчонка, – сказала старуха мужу. – Что теперь будем делать?

Муж свистнул, не скрывая радости.

– Премного благодарен аллаху, – отвечал он. – Премного благодарен! У меня не было никакого желания отдавать ее этому плешивому племяннику Абди-аги. Но я ничего не мог поделать. Премного благодарен…

– Молчи, – закричала на него жена. – Молчи, чтобы никто не слыхал. Абди-ага подумает, что это мы подстроили ее побег, и сдерет с нас шкуру.

Затем она по обычаю вышла из дома на крыльцо и начала бить себя в грудь. Ей совсем не хотелось этого делать. Она не могла никого ругать. Покачиваясь из стороны в сторону, она притворно заголосила:

– Ах, что у меня стряслось!.. Дочь моя! Дочь моя! Да пошлет аллах на твою голову несчастья! Продала мою честь за два гроша! Будь проклята, дочь моя! Чтоб лопнули твои глаза!

– Зайди в дом, – резко сказал муж. – Дочь поступила правильно. Она убежала с тем, кого полюбила. Будь что будет. И ничего не болтай! И не ори. Пойди к Абди– аге и расскажи ему. А дочь не проклинай. Иди в дом.

Жена послушалась. Она повязала голову черным платком и пошла к Абди-аге.

Увидев ее, Абди-ага воскликнул:

– О-о-о-о, где сестрица пропадаешь? Ты совсем забыла дом своего аги. Присаживайся.

Женщина села и сразу начала плакать.

– Что случилось, сестрица? – с беспокойством спросил Абди-ага. Но женщина не ответила и, опустив голову, продолжала плакать.

– Говори! – закричал ага. – Говори, черт бы тебя побрал! Что-нибудь случилось с моей невесткой?

– Ага…

– Говори!

– Ага… – снова начала она и замолчала. Слезы не давали ей говорить.

– Рассказывай, – настаивал ага. – Черт бы тебя побрал! Не выводи меня из терпения.

Женщина вытерла глаза.

– Убежала, – вздохнула она. – Подложила под одеяло подушки и ночью убежала.

– Ах вот как! – закричал он. – Этого еще не хватало! Невестка Абди убежала с батраком!?

Он подошел к женщине и с силой пнул ее ногой.

– Дотла сожгу всю деревню. Все сожгу!

Абди-ага на минуту задумался, потом взял женщину за руку, наклонился к ней и спросил:

– Она убежала с голодранцем Мемедом?

Женщина вытерла глаза платком и кивнула: «Да».

Абди-ага пришел в ярость. Он немедленно собрал своих людей, всю деревню. Это был большой удар для него.

– Я ему покажу! – гремел он. – Я покажу этому несчастному голодранцу! Я разорву его на куски! Разорву…

Весть быстро облетела деревню. Крестьяне были втайне довольны. Радовались все: взрослые, молодежь, дети, но тайком от Абди-аги. Встречаясь с Абди-агой и его людьми, все становились печальными, старались говорить шепотом.

Дождь шел не переставая. Крестьяне высыпали на улицу и, собираясь кучками, шептались. Промокнув до нитки, съежившись, они ходили от дома к дому.

В это время в Деирменолук с криками «Аллах! Аллах!» ворвалась толпа крестьян из другой деревни во главе с женихом. У каждого было охотничье ружье. Жених стрелял из ружья. Страх охватил крестьян. «Сожгу и разрушу…» Он направился прямо к дому Мемеда. Доне сидела дома, ничего не подозревая. Жених соскочил с лошади и вбежал в дом. Он схватил Доне за волосы и поволок к Абди-аге. Увидев Доне, Абди-ага рассвирепел. Он бросился к ней и начал пинать ногами. Доне не издала ни звука. Она была вся в грязи, не видно было даже глаз. Когда Абди-ага отошел от Доне, на нее накинулся жених. Время от времени он выскакивал во двор и прохаживался взад и вперед, разглаживая свои усы. Потом снова вбегал в дом и принимался бить Доне. Изо рта ее шла кровь. Смешиваясь с грязью, она красной струйкой стекала на землю.

Абди-ага был возбужден до предела. Молча ходил он по двору, ни на кого не глядя. Люди смотрели на него и ждали приказаний. Абди-ага, как и обычно, когда ему надо было решить что-то важное, теребил бороду. Когда он подошел к людям, все замолкли и затаили дыхание.

– Слушайте меня, – начал ага, поглаживая рукой бороду. – Сейчас беглецы должны быть где-то здесь неподалеку, в скалах или в лесу. Будем искать их. Только не такой толпой. Человек десять хватит. Если найдете, без меня не убивайте, приведите ко мне. Я с ним сам рассчитаюсь. Я ему покажу, как убегать с невесткой Абди-аги!

Когда Абди-ага кончил, из толпы выскочил Рюстем. У него большая лысая голова, изъеденное оспой лицо и огромный нос. Рюстем был из деревни, в которой жил племянник Абди-аги.

– Послушай-ка меня, ага, – сказал он. – Со вчерашнего дня идет дождь, не так ли?

– Так, – ответило несколько голосов сразу.

– На грязи остаются следы, правда? – продолжал Рюстем.

– Остаются.

– Даже если не остаются… Пусть не остаются. Может быть, они пошли по скалам. Мы должны отыскать следы. Они где-то здесь, близко. Мы их обязательно найдем… По следу…

– Трое пойдут по дороге в касабу, – приказал Абди– ага. – Я слышал, что они удрали в касабу…

Затем он обратился к Рюстему:

– Кто пойдет по следу?

– Хромой Али.

– Если Хромой Али захочет, он не только в дождливую погоду, он и на сухой земле и в скалах найдет следы даже птицы, – подтвердили крестьяне.

– Он выследит даже птицу. Достаточно, чтобы она чуть-чуть коснулась крылом земли. Он выследит даже летящую птицу, – убеждал Рюстем.

– Немедленно приведите Хромого Али, где бы он ни был, – распорядился Абди-ага.

– Хромой Али здесь.

Хромой, волоча за собой ногу, подошел к Абди-аге.

– Ага, – сказал он, – ни о чем не беспокойся. Если нога Тощего Мемеда ступила на землю, я его найду. Если он не превратился в птицу и не улетел, я его найду. Будь спокоен, ага.

Крестьяне из деревни Хромого Али на все лады расхваливали его.

– Сколько бы в деревне ни было случаев воровства, все раскрыл Хромой Али.

– Вот уже пятнадцать лет, как у нас не пропало даже иголки.

– На оленей нужно охотиться только с Хромым Али.

– На скалах и камнях не остаются следы. А Хромой Али ведет по следу и приводит на то место, где пасутся олени.

– Его не зря прозвали Хромым Али.

– В этих краях не осталось воров.

– Благодаря Хромому Али…

– Даже если Тощий Мемед поднялся на небо, он его все равно найдет. Если он, конечно, остался человеком… Али чует запах человека, прошедшего по дороге три дня назад.

У дома Абди-аги появился и Хосюк. Он, никогда не ходил на сходки, и очень редко показывался на деревенской площади. Вы припоминаете Панджара Хосюка? Вот это тот самый Хосюк. Он давно уже знал Хромого Али. Несколько лет подряд они работали бок о бок на одном поле. Панджар Хосюк знал, что Хромой Али – хороший следопыт. Нет такого человека, который бы этого не знал. И до Абди-аги дошла слава Хромого. Сейчас крестьяне раздували ее, чтобы похвастаться своим земляком.

Хосюк слышал, как Хромой согласился пойти по следу Мемеда. Где бы ни был Мемед, Хромой его тотчас найдет, обязательно найдет. Надо незаметно поговорить с Хромым. Он не откажет. Ведь столько лет они вместе ели хлеб-соль.

Хромой с восторгом слушал, как крестьяне нахваливали его, и приговаривал, обращаясь к aгe:

– Благодаря тебе, ага, с позволения аллаха…

Хромой Али не обратит внимания, если скажут, что он смелый человек, что он человек хороший, что в деревне нет такого человека, как он. Да этого никто и не скажет. Но стоило произнести: «Нет такого следопыта, как Хромой», – и радости его не было границ.

Те, кому приходилось прибегать к его помощи, заранее говорили всюду, где их мог услышать Хромой: «На свете нет лучшего следопыта, чем Хромой! Обойди всю Аданскую равнину, лучшего не найдешь. Один только раз родился на свет следопыт, и это Хромой Али», – говорили они. И когда узнавали, что их слова дошли До Хромого, обращались к нему и получали от Али, что им было нужно. Али все готов был сделать для таких людей.

Хромой вышел из толпы и направился к дому Хатче – искать след. По дороге его догнал Хосюк.

– Постой, Али! – крикнул Хосюк. – Я хочу тебе сказать несколько слов.

– Хосюк! – Хромой бросился к Хосюку и обнял его. – Я соскучился по тебе. На днях хотел навестить. Как ты поживаешь, брат Хосюк? Кончу это дело и приду к тебе ночевать. Разыщу этого парня… Нет ничего проще, чем разыскать человека!..

– Иди за мной, Али! Только чтобы никто не видел. Ага будет подозревать меня.

Хромой Али с любопытством шел за Хосюком. Прекратившийся было дождь зарядил снова.

У дома аги седлали лошадей для Хромого Али. Они пойдут по следу на лошадях? По такому ясному следу Хромой Али пойдет даже с закрытыми глазами.

Хосюк свернул за угол. Али подошел к нему.

– Послушай, братец, – тихо начал Хосюк, – присядь-ка рядом. Неужели ты отдашь в руки Абди этого беднягу? Ты это сделаешь? Не губи Тощего Мемеда! Не губи сироту! Не губи единственного сына Ибрагима! Разве были люди лучше Ибрагима? Он и тебя любил. Кости его перевернутся в могиле. Я знаю, ты быстро найдешь Мемеда. Абди сделает ему много зла, и виноват в этом будешь ты. Знаешь, что я тебе посоветую, Али? Сбей их сегодня с пути. Пройдет день, и Мемед спасется. В детстве Мемед убежал в деревню Кесме и жил у Сулеймана. Тогда все считали, что он погиб. Через полгода или через год, уж не помню, я первым увидел его и рассказал матери, что он жив и здоров. Да, это было так. Все думали, что парень погиб. Он и теперь спрячется. Давай, братец, сбей их с пути. Кто знает, где укрылись несчастные в такой дождь? Дрожат, наверное, где-нибудь от холода. Ну, Али! Скажи мне слово, Али. Откажись от этого дела.

По мере того как Хосюк говорил, лицо Хромого все время менялось. А ведь совсем недавно он так радовался, что пойдет по следу на глазах у всей деревни и найдет беглецов. Хромой Али молча смотрел в землю.

– Да, братец Али, – с болью в голосе продолжал Хосюк, – бедняжки сейчас прижались друг к другу, дрожат под каким-нибудь деревом. Не дождь, целая река льет на них. Целая река! Али, братец! Бедняжки сейчас дрожат от страха. Сердце разрывается, когда подумаешь о них! Смотри, как льет дождь. Никак не перестанет… Хоть бы дождь сжалился над ними и перестал! Взлетит птица – им страшно… Пробежит мышь, зашуршит ящерица, карабкаясь на дерево, – им опять страшно. Сейчас они не помнят себя от страха. Одна мысль у них в голове: вот придут, вот придут. Они влюбленные, Али! Влюбленным нельзя делать зло. У тебя отсохнут руки. Отсохнут, как ветви дерева, которое лишилось соков. Сбей их со следа, спаси влюбленных, и для тебя уготован дворец в раю. Целый дворец! Ну, скажи что-нибудь, Али!.. Дай мне слово!..

Хосюк пристально смотрел в глаза Али. «Ты должен это сделать», – говорил его взгляд. Али открыл было рот, но так и не сказал ни слова. Хосюк взял Али за руку.

– Вот что я тебе скажу, Али! Они с детства любят друг друга. Стоит девушке не увидеть Мемеда один день, она не может ни есть, ни спать, горько плачет. Их сам аллах обручил, понимаешь, Али? Аллах! Когда Мемед убежал в Кесме и я пришел и сообщил об этом его матери, девушка слегла в постель и до его возвращения не могла встать. Она сходила с ума. Это так, братец Али. Да, это так. Об остальном ты подумай сам, Али! Потом девушку отдали плешивому племяннику Абди-аги. А они взяли и убежали. Об остальном подумай сам! Птица укрывается в кусте, и куст бережет ее. Мемед укрылся у тебя, Али. Не будь причиной его несчастья. Если ты это сделаешь, Али, Абди станет твоим другом, но у тебя будет целая деревня врагов. Ты скажешь, пусть лучше один Абди будет другом. Это не так, Али. Не так. Ты это знаешь, Али. Вот все, что я хотел тебе сказать.

Али не проронил ни слова. Он встал. Плечи его опустились, лицо стало печальным.

– Вся деревня будет тебя ненавидеть, – сказал Хосюк ему вслед.

Потом Хосюк снова догнал его и зашептал:

– А знаешь ли ты, что бывает с теми, кто разлучает влюбленных? Не будь для них черным кустом! Тот, кто разрушает чужое гнездо, разрушает свое! Когда в деревне узнали, что двое влюбленных соединились, для всех это было настоящим праздником. Ты превратишься в гнилое Дерево. Тебя все возненавидят. Посмотри, что они сделали с матерью Мемеда. Она все еще лежит в грязи! Может быть, она уже… Подумай, Али!

В это время оседлали лошадь и позвали Али. Какой-то юноша почтительно держал лошадь под уздцы и ждал его. К седлу была приторочена черная лохматая бурка.

Дождь лил как из ведра.

Все жители деревни, даже дети, высыпали на улицу. Их взоры были устремлены на Хромого. Али чувствовал на себе колючую тяжесть сотен глаз. Старая боль в ноге снова дала о себе знать. Она не стихала; так бывало всякий раз, когда Али попадал в затруднение, – боль в хромой ноге сразу оживала и становилась невыносимой.

Вся деревня, даже камни и земля проклинали сейчас Хромого Али.

Два следа начинались от тутового дерева, что около дома Хатче. Хромой пошел по следу. Сначала он несколько раз обошел дом Хатче. За ним шла ватага детей. Затем наугад свернул к центру деревни. Некоторое время он кружил по деревне и вдруг остановился.

– Что ты сказал Хромому? – спрашивали Хосюка крестьяне, стоявшие рядом с ним.

– Что нужно было, то и сказал. Думаю, что Хромой меня послушает, – гордо ответил Хосюк.

Когда люди увидели, что Хромой бесцельно кружится по деревне, у них отлегло от сердца. Разве Хромой когда-нибудь так делал, когда шел по следу? Обычно стоило ему начать, как он шел до конца, не останавливаясь. У людей появилась надежда.

– Хромой делает благое дело! – передавалось из уст в уста.

– Кто сказал?

– Хосюк говорил.

– Кто?

– Панджар.