Текст книги "Тощий Мемед"

Автор книги: Яшар Кемаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Поешь, – уговаривала Хатче.

Ираз осторожно опустила ложку в миску и начала есть. Когда она, наконец, съела похлебку, Хатче сказала:

– В кувшине есть вода. Умойся!

Ираз умылась.

– Спасибо тебе, дочка, – сказала Ираз, – Да исполнит аллах твое желание.

– Ах, если бы так! Ах, если бы!.. – Хатче подсела к Ираз и рассказала ей свою историю.

– Вот как все это было. Ничего мне не нужно, кроме весточки о Мемеде. Ровно девять месяцев назад я попала сюда, и с тех пор никаких известий о нем… Моя мать, да, моя родная мать, и та только раз приходила ко мне. В первые дни я умирала в этой яме с голоду. Потом стала стирать белье богатым арестантам… Да, тетушка… Хоть бы получить какую-нибудь весточку… Только одну весточку, жив он или мертв! Пусть потом вешают меня. Мне все равно. Получить бы только весточку о моем Мемеде…

Ираз постепенно приходила в себя. От арестантов она узнала, что ей не следовало во всем признаваться суду. Можно убить всех, но, если нет свидетелей, нельзя задержать убийцу. Сначала Ираз ничего не понимала. Когда же начала понимать, она отказалась от своих прежних показаний.

– Да, если бы я была на воле, я доказала бы властям, что Али убил моего сына.

Хатче успокаивала ее.

– Аллах поможет, и тебя выпустят. Ты выйдешь из тюрьмы и предашь убийцу властям. А мне-то что делать? Моя молодость погибла. Я сгнию здесь! Пусть аллах накажет того, кто на меня донес…

Прошло много дней. Хатче и Ираз подружились. Они стали друг другу ближе, чем мать и дочь. Все делили пополам. И горе у них стало одно, общее. Хатче знала все, до мельчайших подробностей, – она знала наружность Рызы, его черные глаза, руки, волосы, она знала его детство, игры и проделки, трудности, которые испытывала мать, когда растила его, споры о земле, последние события и убийство. А Ираз знала все о Мемеде, знала, как Хатче и Мемед мечтали о своем доме.

Ираз и Хатче делили горе и радость и думали теперь только об одном человеке – о Мемеде.

С утра до ночи женщины вязали носки, вязали до тех пор, пока не слипались глаза. Их носки были известны на базаре. Люди говорили: «Эти носки вязала девушка, которая убила своего жениха, и женщина, у которой убили сына…» На носках были красивые цветные узоры, и женщины всякий раз придумывали новые. Их рисунки говорили о горе. Нигде нельзя было найти таких красивых и таких печальных узоров, как те, что придумывали Ираз и Хатче. Так говорили люди.

Когда человек впервые попадает в тюрьму, он теряется. Ему кажется, что он в другом мире, что он заблудился в бескрайней лесной чаще. Нет, хуже чем заблудился. Человек теряет все, что имел: землю, дом, семью, друзей, любимую. Он словно попадает в пустоту. Камни, земля, стены, двери, окна с железными решетками, даже клочок неба над тюрьмой – все новичку кажется враждебным. А если к тому же у него нет денег, то он обречен на жалкое прозябание в своем тюремном углу.

Ираз и Хатче не напрасно вязали носки до слепоты. Они не тратили из заработанного ни одного куруша. В течение нескольких месяцев их единственной пищей был тюремный паек.

Рано или поздно Мемеда арестуют и приведут в тюрьму. Может быть, завтра, может быть, через месяц. Тогда ему понадобятся деньги. И женщины работали с утра до ночи, чтобы Мемед не голодал в тюрьме.

– Дочь моя, – часто говорила Ираз, – Мемеду не придется, как нам, терпеть нужду и лишения. С нами он не пропадет.

– Да, ведь мы здесь, – радовалась Хатче.

– У нашего Мемеда будут деньги. К его приходу мы еще подработаем и отдадим ему все наши деньги. Мемеду не придется краснеть. Он не станет брать в долг у других арестантов, – говорила Ираз.

Усталые и голодные, они ложились спать поздно ночью. Лежа на нарах, они еще долго говорили о своем горе. Чего только не приходило им в голову, когда они думали о том, что могло случиться с Мемедом! Хатче сердилась на свою мать.

– Разве это мать!? Как просила ее: «Принеси мне весточку о Мемеде! Я больше ничего у тебя не прошу». А она не приходит.

– Кто знает, что случилось с твоей бедной матерью, – успокаивала Ираз Хатче. Ираз всегда брала под защиту мать Хатче.

В ту ночь женщины не спали. Их постели были влажными от сырости. Жужжали ночные жуки. Женщины терли глаза, чтобы привыкнуть к темноте.

– Ираз, – начала Хатче.

– Что?

– Как сыро… – сказала Хатче.

– Что делать, дочь моя.

Так всегда начинался их ночной разговор.

– Что ты скажешь о моей матери?

– Мы ведь не знаем, что с ней…

Хатче перевела разговор на другую тему.

– На Чукурове в Юрегире мы хотели построить себе маленький домик. Мемед стал бы батрачить и на заработанные деньги купил бы участок земли. Да, так думал Мемед.

– Вы еще молоды. Успеете.

– Он обещал повести меня в шашлычную,

– Еще сходите.

Так они разговаривали в темноте, пока Хатче не засыпала. Только во сне она забывала о тюрьме и о бегстве Мемеда. Ираз тоже во сне переставала думать о своем горе.

На следующий день женщины снова продолжали свой разговор.

– Земля в Юрегире теплая, – мечтала Хатче. – Там всегда светит солнце. Посевы такие густые, что даже тигры не могут сквозь них пробраться. Наше поле в тридцать дёнюмов.

– Тридцать дёнюмов, дочь моя?

– Да, половину мы засеем пшеницей, половину ячменем.

– А среди пшеницы сделаем грядку лука.

– Полдома я обмажу зеленой глиной.

– Зеленой?.. Ведь есть и красная.

– И корова у нас будет большеглазая, породистая… И теленок…

Ираз не отвечала, и Хатче умолкала.

– Мой дом – твой дом. Мемед твой сын, а я твоя дочь, – продолжала Хатче.

– Дочь моя.

– Перед нашим домом – плакучая ива. Ее ветки свисают до земли.

– Обнесем участок изгородью и посреди разобьем садик… Цветник… – говорила Ираз.

Хатче словно просыпалась от глубокого сна и спрашивала Ираз:

– Когда, по-твоему, схватят Мемеда и приведут сюда? Чего же ты молчишь? – снова тормошила она Ираз.

– Если не завтра, то, может быть, через месяц… – отвечала Ираз.

– Пока мы живы?

– Пока мы живы, – говорила Ираз с гордостью. – И у нас есть деньги.

Наконец женщины засыпали.

Когда наступала пятница, Хатче просыпалась задолго до восхода солнца. По пятницам в касабе устраивался базар. В пятницу к Хатче могла прийти мать.

– Хоть бы сегодня пришла, – с надеждой говорила Хатче каждую пятницу, поднимаясь с нар.

Было уже светло, когда высокая женщина с узелком, поминутно озираясь по сторонам, подходила к тюрьме.

– Смотри, Ираз! – закричала Хатче.

– Что случилось, дочь моя? – взволнованно спросила Ираз, подбегая к окну.

– Это моя мать!

Ираз взглянула на дорогу. К тюрьме подходила женщина, это была мать Хатче. Она была босая и слегка прихрамывала. На голове ее был черный платок, уголок которого она держала в зубах. Женщина шла, понурив голову. Подойдя к воротам тюрьмы, она остановилась.

Маленький, хилый тюремщик визгливым голосом крикнул ей:

– Что тебе надо, старуха?

– У меня здесь дочь, я пришла повидаться с нею.

– Мать! – крикнула Хатче.

Женщина медленно подняла взгляд на тюремщика.

– Вот моя дочь, господин.

– Говорите!

Женщина села у стены, положив возле себя узелок.

– О-ох, кости болят, – простонала она.

Хатче изумленно смотрела на мать. Кожа на ее ногах потрескалась, в трещины забилась пыль. Волосы казались седыми от пыли. По шее стекали черные капли пота. Даже брови и ресницы были покрыты пылью. Вокруг ног обвилась рваная, грязная юбка. Сердце Хатче сжалось от боли. На глаза навернулись слезы. В горле пересохло. Она никак не решалась подойти к матери.

Мать заметила взгляд Хатче и ее полные слез глаза. Она тоже не могла начать разговор.

– Подойди, моя дочка, подойди к своей матери, – с этими словами женщина заплакала. Хатче поцеловала руку матери и села возле нее. Пока они разговаривали, к ним подошла Ираз.

– Это Ираз, мы с ней в одной камере, – сказала Хатче матери.

– А за что она сидит?

– Ее сына Рызу убили.

– Ой! Чтоб им ослепнуть!

Некоторое время все трое молчали. Потом заговорила мать Хатче:

– Моя златокудрая, моя черноглазая, не сердись на меня! Что только ни делал со мной гяур Абди! Он винит меня в том, что я будто жаловалась на него властям! Одному аллаху известно, чего я от него натерпелась. Он запретил мне появляться в касабе. Да, моя красавица. Неужели я оставила бы свою дочку на чужбине, в тюрьме, одну? Я каждый день приходила бы к своей девочке.

Вдруг мать Хатче остановилась. Лицо ее озарила улыбка. Она привлекла к себе Хатче и Ираз и тихо заговорила.

– Да, доченька, чуть было не забыла. У меня есть для тебя новость. Мемед стал разбойником! Настоящим разбойником!

Как только мать заговорила о Мемеде, лицо Хатче засветилось радостью. Сердце у нее заколотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

– Мемед убил Вели, ранил Абди-агу и ушел с отрядом Шалого Дурду, – продолжала мать. – Их отряд никому не дает прохода. Все дороги заняты ими. Как только показывается кто-нибудь на дороге, его убивают и обирают до нитки…

– Мемед такими делами заниматься не будет, – недовольно перебила ее Хатче. – Мемед не станет убивать людей.

– Откуда мне знать? Так говорят люди. После Шалого Дурду упоминают имя Мемеда. Слава о них прошла везде. Теперь только и говорят о Тощем Мемеде. Откуда мне знать, дочь моя. Я только повторяю то, что рассказывают люди. Абди, узнав обо всем этом, каждую ночь выставлял вокруг своего дома сторожей. И все-таки, говорят, Абди от страха не может сомкнуть глаз и всю ночь шагает по комнате. Приходил Асым Чавуш и сказал are, что он начал погоню за Тощим Мемедом. Асым Чавуш говорил, что еще не видел в горах такого разбойника, как Тощий Мемед. «Если бы не он, я давно бы разгромил отряд Шалого Дурду», – уверял он Абди-агу. Вот почему Абди-ага удрал из деревни. Одни говорят, что он живет в касабе, другие – на Чукурове, а третьи – что он убежал в Анкару, под защиту властей. Абди-ага боится Мемеда. Как только я узнала, что Абди сбежал из деревни, я решила пойти к тебе. Вот какие дела, дочь моя…

Во время рассказа лицо у матери было спокойное, радостное, но, как только она кончила говорить, оно снова приняло зеленоватый оттенок, как у мертвецов.

Узнав, что Мемед стал разбойником, Хатче и Ираз радостно посмотрели друг другу в глаза. Но, взглянув снова на мать, они испугались. В лице у нее не было ни кровинки.

– Мать… что с тобой? – взволнованно спросила Хатче.

– Не спрашивай, дочь моя. Я принесла тебе дурную весть. Да поможет аллах, и все окажется ложью. Язык не поворачивается… Я слыхала, что вчера утром… из-за юрюкского аги Мемед подрался с Шалым Дурду. Шалый с двумя товарищами убил Мемеда. Так я слыхала… Мемед защищал юрюкского агу, и Шалый убил его… Через нашу деревню проскакал вооруженный с головы до ног юрюк. Он сказал, что спешит на помощь своему aгe. Его лошадь была вся в пене… Так рассказывают крестьяне. Будто он сказал им, что Мемеда убили…

Хатче не шевелилась. Потом она взяла Ираз за руки, обняла ее.

– И это суждено мне услышать! – сказала она, зарыдав. Но вдруг остановилась.

– Я ухожу, – сказала мать. – Да поможет тебе аллах, дочь моя. Завтра или послезавтра я принесу тебе вести поточнее. В узелке – масло, яйца и хлеб. В следующую пятницу я опять принесу тебе еду, если гяур не вернется в деревню. Береги платок, не потеряй. До свидания.

Мать ушла. «Не надо было ей говорить, – думала она по дороге, – опять будет убиваться…»

Изредка Хатче снова начинала всхлипывать:

– И как у Шалого поднялась рука на моего Мемеда!

Разве можно убивать товарища? Как он посмел?

– Раз человек стал разбойником, люди каждый день будут говорить о его смерти. Не верь этому. Потом ты привыкнешь к таким вестям, – утешала ее Ираз.

Хатче не слушала ее.

– Я не буду жить, – твердила она, – я не смогу жить без Мемеда.

– Перестань! – рассердилась Ираз. – Откуда ты знаешь, что он убит? По живому не плачут. Я в детстве и в молодости двадцать раз слышала о смерти Ахмеда Великана. А он и сейчас жив.

– Ах, это совсем не так… Ведь он еще совсем молод. Нет, я не буду жить. Я решила, я умру.

– Глупая, разбойники часто сами распускают слухи о своей смерти. Видишь, узнав, что Мемед стал разбойником, Абди-ага Козлиная Борода удрал из деревни. Может быть, этот слух пущен как раз для него. Козлиная Борода подумает, что Мемед убит, и вернется в деревню. Тут Мемед его и убьет. Может быть, это все подстроено.

– Он такими делами не станет заниматься. Нет, тетушка, это решено. Я не смогу жить без него. Я умру.

Хатче начало трясти, потом бросило в жар. Ираз обняла девушку, подвела к нарам и уложила.

– Перестань, глупая. Потерпи до рассвета, а там увидим, что будет. Потерпи! Не верь этим разговорам…

На другой день Хатче встала бледная как смерть. Голова ее была перевязана черным платком. Лицо приняло восковой оттенок.

После этой вести она не могла прийти в себя. С каждым днем Хатче бледнела и слабела. Она потеряла сон. Целыми ночами просиживала она на своих нарах, положив голову на колени. Вместе с ней не спала и Ираз. По ночам они не разговаривали. Только Ираз время от времени говорила:

– Увидишь, дочка, скоро о Мемеде придет добрая весть.

Но Хатче не слышала слов Ираз.

КНИГА ВТОРАЯ

XIV

Вторые сутки Тощий Мемед, Джаббар и Реджеп Чавуш вынуждены были передвигаться по ночам, а с наступлением дня прятались в скалах.

Наконец они добрались до скал, поросших сосновым лесом, и сделали привал. Они боялись, что Шалый Дурду устроит им здесь ловушку.

– Он не упустит удобного случая, чтобы напакостить нам, – сказал Джаббар. – Знаю я его. Недаром скитался с ним четыре года. Но ему недолго осталось жить. Скоро он получит пулю в лоб… Иначе он не перестанет преследовать нас. Лучше бы мы не ввязывались… Лучше бы…

– Ты боишься его? – спросил Мемед.

– Нет, но…

– Что «но»?

– Он ведь не перестанет нас преследовать…

– А что, если он появится перед нами?

– Если бы он пришел, как человек. А то ведь обязательно подкрадется и устроит нам ловушку. И мы попадем в нее. Если бы он открыто вышел нам навстречу… Ну что ж, кому-нибудь из нас поможет аллах!

Задумавшись, Реджеп Чавуш смотрел на верхушки сосен, золотившиеся в лучах заходящего солнца. Потом он опустил голову. Солнце бросало золотые лучи на его лицо и на платок из пестрой бязи, которым была перевязана рана на шее.

– Может быть, аллах поможет нам, – сказал он и снова уставился на верхушки сосен.

– Мемед, ты обиделся на меня? – нарушил молчание Джаббар.

– Нет. Зачем мне обижаться? Вероятно, ты прав. Мне тоже кажется, что он не оставит нас в покое.

– Я только хотел сказать, что не нужно забывать об этом. На всякий случай.

– Ты прав. Мало ли что…

– Ребята, послушайте, – сказал Чавуш, – знаете, что мне нравится в этих горах?

– Не знаем, – улыбаясь, сказал Мемед.

– Я люблю смотреть на деревья, освещенные лучами заходящего солнца.

– Ну вот, теперь ясно, что ты любишь, – сказал Мемед.

Солнце скрылось. Стало темно. Вскоре показалась луна, но не надолго. При ее свете деревья отбрасывали на землю длинные тени.

– Пошли, что ли? – раздался в темноте голос Джаббара.

– Пошли, – сказал Мемед, поднимаясь на ноги.

– Подождите немного, – отозвался Реджеп Чавуш.

Он встал и пошел к скале. Спустя некоторое время он вернулся.

– Когда начало темнеть, – сказал Реджеп, – я заметил под скалой яркую зеленую полоску, она играла, как клинок. Подошел, смотрю – да это мох!

Джаббар рассмеялся.

– Вот тебе и на! Реджеп Чавуш принял мох за клинок!

– Я тоже удивился. Да вот посмотрите сами, – серьезно предложил Реджеп Чавуш.

– Некогда. Мы должны спешить, – ответил Мемед.

Друзья стали спускаться. Вот уже два дня они не шли, а ползли.

Провизия кончилась еще утром. Их мучил голод. Острые камни изорвали обувь. Ладони стерлись до крови.

Реджеп Чавуш не выдержал:

– Опять то же самое. Ползем и ползем. Чего вы боитесь этого подлеца? Давайте спустимся вниз. Пусть он устраивает засаду, пусть делает что хочет.

– Не волнуйся, Реджеп Чавуш, – сказал Мемед, – видишь, мы спускаемся вниз.

– Мне не дают покоя боль в руке и рана на шее. Ну как я смогу держать винтовку? А ты говоришь, не волнуйся.

– Раны твои заживут. Дай только добраться до деревни. Сразу наложим пластырь, – утешал его Мемед.

– Ноешь, как старуха, – сказал Джаббар.

Реджеп Чавуш разозлился:

– Если ты скажешь это еще раз, я сброшу тебя вон туда. Понял?

– Замолчи, Джаббар! – крикнул Мемед.

Джаббар засмеялся. Реджеп Чавуш рассвирепел.

– Это не мужчина, а проститутка, – сказал он сквозь зубы.

– Оставь, Чавуш, – пытался успокоить его Мемед. – Сейчас спустимся вниз.

– Ты лучше скажи этому ублюдку, чтобы он перестал смеяться. Не то, клянусь аллахом, я сброшу его со скалы! – закричал Чавуш.

Джаббар подошел к Чавушу и, схватив его руку, поцеловал.

– Ну, помирились? Что тебе еще надо? – спросил он Чавуша.

Немного успокоившись, Реджеп Чавуш сказал:

– Я с ублюдком мириться не стану.

Чтобы перевести разговор на другое, Мемед спросил Чавуша;

– Твоя винтовка заряжена?

– Заряжена.

– Вот и отлично!

– Все пять пуль всажу в голову этому гяуру Абди. Будет знать, как угнетать бедных!

– Вместе будем рассчитываться с Абди. Я не успокоюсь до тех пор, пока своими руками не убью его.

Мемед думал о том, как он ненавидит Абди-агу. Убить человека! Уничтожить… Это теперь в его силах! Он вспомнил перестрелку в лесу. Он представил себе последние минуты Вели… его предсмертные судороги в грязи… Но это не убийство. Прицеливаясь, он не думал, что лишит человека жизни. Только так можно было избавиться от Абди. Теперь он должен снова убить. Опять лишить жизни живое существо… Уничтожить человека, который любит и любим, который может сердиться и радоваться… Думая о своей жертве, он даже считал себя неправым. В последнее время он привык обо всем размышлять. Быть может, этому научил его Хасан Чавуш, который жил в касабе. Как знать? А что будет, если он не убьет Абди? Ему вдруг стало не по себе от этих мыслей, но как он ни старался отделаться от них, страх перед аллахом не покидал его. «Добраться бы уж поскорее…»

Его мысли были прерваны громким криком Реджепа Чавуша:

– Помогите!

Мемед и Джаббар подбежали к Чавушу. Пытаясь перепрыгнуть с одной скалы на Другую, Чавуш сорвался и повис над пропастью, ухватившись руками за дерево. Друзья вытащили его.

– Ради аллаха, Мемед, сколько еще до равнины? – слабым голосом протянул Чавуш.

– Осталось немного, – ответил ему Мемед.

Друзья достигли равнины, когда луна уже опускалась за гору.

– Наконец-то! – с облегчением воскликнул Реджеп Чавуш. – Добрались мы без потерь. Теперь пусть этот мерзавец устраивает нам засаду. Давайте передохнем здесь как следует. Если бы вы знали, как у меня болят ладони…

У всех троих болели ладони, ноги, колени. Им казалось, будто на каждой скале они оставили по куску своего тела. Мемед задумался. Все молчали. Мемед повторял про себя: «Абди заслужил свою смерть». Он вспомнил, как с их двора угоняли коров, как в холод он босиком бежал за плугом по земле, заросшей колючками. Холод обжигал ранки на ногах. Боль доходила до самого сердца. В памяти Мемеда четко всплыло его детство, полное слез и горечи… «Да, Абди должен умереть, – твердо решил он. – Поскорее бы добраться до деревни!»

– Эй, Мемед! О чем это ты опять задумался? – толкнул его Джаббар.

– Так, ни о чем, – смутился Мемед.

– Тогда поднимайтесь, и пошли дальше. Мы ничего не сделаем, если просидим здесь до утра.

Через четверть часа они добрели до поросшей колючками равнины.

– Мать родная! – воскликнул Чавуш. – Уж лучше было идти по скалам! Проклятые колючки вгрызаются в ноги, как собаки.

– Эта равнина с колючками напоминает мне поле, которое я пахал… – грустно произнес Мемед.

– Разве плугом возьмешь такие колючки? Это ведь настоящий лес… – сказал Джаббар.

– Да, лес, – согласился Мемед.

– И нужно же было нам после скал попасть в этот лес колючек!.. – бормотал Джаббар.

– Мать родная! Вот так счастье у Тощего Мемеда! – твердил Чавуш.

Устроив небольшой привал, друзья отдохнули и вытерли кровь на ногах. Мемед ругался. Он с удовольствием повторял ругательства, которые помнил еще с детства. Ругаться Мемед научился у Дурсуна. Где он теперь?

Двинувшись снова в путь, они с трудом прокладывали себе дорогу среди колючек. Под ногами похрустывали сухие ветки. В ночной тишине казалось, что треск этот шел откуда-то издалека.

– Вот мы и добрели до тех мест, где я пахал землю. Да, вот здесь, – спокойно размышлял Мемед.

– Ой, мамочка, – стонал Чавуш.

Где-то далеко на юге пропел одинокий петух. Он долго пел в тишине ночи. Друзья начали спускаться по склону оврага. Из-под ног выскальзывали мелкие камешки; колючки здесь были еще острее, чем на равнине.

Внезапно перед путниками возник темный силуэт огромного чинара. Как только чинар остался позади, раздался оглушительный Шум бурлящей воды.

– Ох, мамочка! – простонал Чавуш.

– Вот мы и добрались до деревни. Давайте вымоем руки и ноги. Завтра я вам достану по паре чарыков, – сказал Мемед.

Сбросив рваные ботинки, они вошли в воду.

– Ох, мамочка!

– Да перестанешь ли ты наконец, Реджеп Чавуш! Ведь колючки уже кончились, – прикрикнул на него Джаббар.

– Да, таких колючек я нигде не видал! Ох, мамочка!

Мемед вспомнил, что, когда он убежал из родного дома и скрывался у Сулеймана, его мать приходила сюда и неделями не сводила глаз с воды, ожидая, что вот-вот из-под скалы появится тело сына. Мемед вспомнил мать и в тысячный раз спросил себя: «Что они сделали с моей матерью?»

– Что они сделали с моей матерью? – произнес он вслух мучивший его вопрос.

– Ничего они не могли с ней сделать, – ответил Джаббар.

Мемед промолчал.

– Это место называется «Грохочущий источник», – сказал он. – Внизу мельница Безухого Исмаила.

– Давайте зайдем на мельницу и расспросим обо всем, а уж потом пойдем в деревню, – предложил Джаббар.

– Ох, мамочка!

– Да перестань ты ради аллаха, Реджеп Чавуш! – оборвал его Джаббар.

– Да, пожалуй, лучше сначала заглянуть на мельницу, – согласился Мемед.

– Так будет лучше. Мы не должны входить в деревню без предварительной разведки, – сказал Джаббар.

– И верно. Этот шут, сукин сын Джаббар, не дурак. Ведь разбойники в каждом камне, даже в муравье должны видеть своего врага. За каждым камнем они должны ждать ловушку. Ты молод и неопытен, Мемед. Если нет опыта, обдумывай каждый свой шаг. Ты все хорошенько обдумай, – сказал Чавуш.

Они поднялись с земли. Вдали мерцал маленький огонек. Указывая на него, Мемед сказал:

– Видите огонек? Это и есть мельница Безухого Исмаила.

Когда они подходили к мельнице, где-то совсем близко залаяли собаки.

– Деревня должна быть там, в той стороне, – сказал Джаббар.

– Да, она там, – подтвердил Мемед.

Путники подошли к мельнице.

– Кто там? – послышалось из-за двери.

– Тощий Мемед. Сын Ибрагима, Тощий Мемед.

Ответа не последовало. Затем за дверью сказали:

– Вранье. Тощего Мемеда убил Шалый Дурду. Об этом еще вчера все знали.

Пахло мукой. Громким эхом отдавался в тишине ночи гул воды, падавшей с мельничного колеса.

– Это я, дядя Исмаил. Я не умер, – пытался убедить Мемед хозяина мельницы. – Разве ты не узнаешь меня по голосу?

– Узнал, узнал. Иду. Сейчас открою, – послышался за дверью голос Исмаила.

Дверь со скрипом отворилась. На лица разбойников упал оранжевый луч света. Исмаил внимательно оглядел Мемеда.

– Да, это Тощий Мемед, – сказал он. – Почему ты до сих пор не убил этого гяура и не избавил от него нашу деревню?

В ответ Тощий Мемед только улыбнулся.

Друзья вошли в мельницу. Горел очаг. Языки пламени метались из стороны в сторону. Здесь еще сильнее пахло мукой. Мука покрывала длинную морщинистую шею Исмаила, продолговатое лицо, бороду, старую лоснящуюся фуражку.

Исмаил взглянул на руки и ноги пришельцев и испуганно спросил:

– Что с вами случилось?

– Мы столкнулись с Шалым Дурду и вот уже два дня бродим по скалам, – сказал Мемед.

– Вчера через деревню проскакал всадник. Говорили, что он собирается мстить Шалому Дурду. Он-то и сказал нам, что Дурду убил тебя. Вся деревня оплакивала тебя. Ты ведь знаешь, как тебя любят.

Исмаил похлопал Мемеда по плечу:

– Знаешь, Мемед, я не верю своим глазам. Откуда у тебя столько оружия? Мне странно видеть тебя с ружьем и патронами. Я помню, как ты еще за плугом ходил по колючкам на равнине Сарыджа. Словно это было вчера. Просто не верится.

– Так случилось, ничего не поделаешь, – вздохнул Мемед.

– Вы голодны, я приготовлю вам поесть, – сказал Исмаил. Он встал, посмотрел на огонь и, улыбнувшись своим мыслям, сказал:

– И огонь-то разгорелся на славу.

Исмаил горбился, и Мемеда это удивило. Он все еще считал его молодым.

– Что ты знаешь о матери, о Хатче? Абди дома? – с тревогой спросил Мемед.

Исмаил замер на месте. Он знал, что Мемед задаст ему этот вопрос. И вот случилось то, чего он так боялся. Не выдержав молчания, Мемед повторил свой вопрос:

– Что с матерью?..

– Живы-здоровы, – заикаясь, пробормотал Исмаил и быстро перевел разговор на другую тему: – Послушайте– ка, что я вам расскажу о гяуре. Да, чуть было не забыл, пойду приготовлю соленую воду для рук и ног…

Мемед волновался, поведение Исмаила показалось ему странным. Разве так отвечают?

С тазом, наполненным водой, вошел Исмаил.

– Опустите руки и ноги в воду. Об камни разодрали. Соленая вода заживит раны, – сказал он.

– Ты видел мою мать? – снова спросил Мемед.

– Я же сказал, жива-здорова… Постойте-ка, я лучше расскажу вам про гяура. Узнав, что ты присоединился к разбойникам, Абди перепугался… Каждую ночь он выставлял вокруг своего дома человек десять, а потом и вовсе перестал появляться в деревне. Если вы его увидите, удивитесь. Как меняется человек от страха! Может быть, узнав о твоей гибели, он уже вернулся в деревню. Говорят, его родня устроила пир по поводу твоей гибели. Они всегда боялись тебя.

Мемед уже не мог усидеть на месте. Внутри у него все горело. Ему нетерпелось поскорее добраться до деревни.

– Вставайте, ребята, до рассвета мы должны быть в деревне, – сказал он.

Джаббар и Реджеп Чавуш поняли его с одного слова. Молча надели они чарыки и встали.

– Похлебка уже готова. Обождали бы немного… Не забудьте про соленую воду. Подержите еще раз руки и ноги в соленой воде… – печально упрашивал Исмаил.

Мемед и его друзья вышли из мельницы и сразу оказались в поле, поросшем колючками.

На небе еще мерцали звезды. Реджеп Чавуш посмотрел на восток.

– Полярной звезды не видно, – сказал он. – Значит, до рассвета еще далеко.

Мемед и Джаббар ничего не ответили. Руки и ноги у них болели меньше. Мимо пробежала лисица. Реджеп Чавуш догнал бы ее, если бы они были далеко от деревни. Но теперь… Лисица тяжело волочила по колючкам свой пышный хвост. При свете звезд шерсть ее казалась бесцветной.

– Скоро деревня, – сказал Мемед. – Вон там, внизу…

Мемед, Джаббар и Чавуш приближались к дому на окраине деревни. Навстречу им с громким лаем бросились собаки. Мемед окликнул их, и собаки сразу узнали его. Прижавшись к земле, они завиляли хвостами.

Друзья прошли через всю деревню и направились к дому Мемеда. Стояла мертвая тишина. Никогда раньше Мемед не видел своей деревни в такой ранний час. Ему было не по себе. Он искал глазами хоть какое-нибудь живое существо. Подошли к дому. Мемед тихонько постучал в дверь. Прислушался. Никто не отозвался. Он постучал еще, потом, не вытерпев, подошел к окну и тихо позвал: «Мать!» Ни звука… Мемед прильнул ухом к окну и, затаив дыхание, прислушался. Из дома доносилось лишь шуршание червей, точивших доски. Предчувствие недоброго усилилось, но в душе еще теплился огонек надежды.

Мемед повернулся к друзьям.

– Ее нет дома… – с горечью произнес он.

Кого больше всех в деревне любила мать? Помнится, семью Дурмуша Али. Дурмушу сейчас, наверное, лет семьдесят пять. В последнее время он ходил немного согнувшись, но выглядел крепким и здоровым, словно ему пятьдесят. А вот и дом дяди Дурмуша Али. Перед домом сидел огромный пес. Заслышав шаги, пес поднял морду и лениво вытянулся на передних лапах.

Измученный Мемед прислонился к двери.

– Дурмуш Али! – крикнул он. – Эй, Дурмуш Али!

Из дома послышались встревоженные голоса, среди которых легко можно было различить старческий голос Дурмуша Али.

– Да это же Мемед! – воскликнул он вдруг. – Это его голос.

– Узнали твой голос! – шепнул Реджеп Чавуш.

Дверь отворилась, и показался Дурмуш Али в нижнем белье, с лампой в руках. Это был высокий старик, такой высокий, что казалось удивительным, как он мог уместиться в этом маленьком домике. Его белая борода доходила до пояса.

– Да, это Мемед! – воскликнул он, улыбаясь. – А ведь только вчера один юрюк принес нам печальную весть о тебе. Я рад, что ты жив и здоров. Эй, девушки, смотрите, кто к нам пожаловал, – крикнул он, обращаясь к своим домочадцам. – Поднимайтесь-ка быстрее, разведите огонь и постелите гостям тюфяки.

В доме засуетились.

– Заходите, – пригласил гостей Дурмуш Али.

Разбойники вошли в дом.

Джаббар, печальный, стоял в стороне. Казалось, он вот– вот заплачет. Поставив лампу на край очага, Дурмуш Али сел.

– А ну-ка дай на тебя посмотреть! Рассказывай, что нового. Вся деревня была в трауре, когда узнали о твоей смерти. Если бы Хатче узнала, она умерла бы от горя. Есть у тебя вести о Хатче? Бедная твоя мать… Мы похоронили ее с почестями. Сам хоронил, своими руками.

Подняв голову, Дурмуш Али взглянул на Мемеда. Лицо Мемеда было бледным.

– Что с тобой, Мемед?.. – растерянно спросил Дурмуш Али. – Разве ты не знал?

В глазах Джаббара блеснули слезы. Реджеп Чавуш схватил винтовку, с шумом высыпал из обоймы патроны, снова зарядил ее.

– А что с Хатче? – спросил Мемед.

– Ах глупая моя голова! – с горечью сказал Дурмуш Али. – Я думал, он все знает. Вот бестолочь…

Жена Дурмуша Али, до этого молча смотревшая на огонь очага, вмешалась в разговор.

– Вот ты всегда так, – ворчливо сказала она мужу. – Предложил бы сперва поесть. Ничего бы не случилось!

– Разве я знал! Ведь уже целый месяц прошел. Мне и в голову не приходило, что он ничего не знает! – чуть не плача, оправдывался Дурмуш Али. – Ты уж прости меня, Мемед, старость…

Пришельцев окружили тесным кольцом домочадцы Дурмуша Али – сыновья, внуки, невестки. Они рассматривали Мемеда, его фиолетовую феску, револьвер, патронташи, кинжал, гранаты и бинокль. Глаза Мемеда растерянно блуждали, в них сквозило недоверие и грустная усмешка. Всем казалось, что он играет в разбойники с этими взрослыми людьми.

– Что с Хатче? – снова спросил Мемед.

Дурмуш Али не ответил. Склонив голову, он пристально глядел на пламя очага.

Тогда Мемед обратился к жене Дурмуша Али. Это была женщина с морщинистым лицом и седыми волосами, которые выглядывали из-под платка.

– Что случилось с Хатче?

Старуха с жалостью посмотрела в глаза Мемеда и сказала:

– Что я могу сказать тебе, сынок? Что с Хатче?.. – Лицо ее то краснело, то бледнело.