Текст книги "Тощий Мемед"

Автор книги: Яшар Кемаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

XXIX

Асым Чавуш с ротой жандармов и Кара Ибрагим со своей бандой осень и зиму провели в горах, охотясь за Мемедом. Крестьяне горных деревень изнывали от их бесчинств. Крестьяне обманывали жандармов. Они искали Мемеда в горах Акчадаг, Гёйсюндаг, Беритдаг, Бинбогалар, Аладаг, Кайранлыдаг, Конурдаг, в ущелье Мериемчил. Обшарены были все известные им места. Одежда на жандармах была изодрана. Они совсем потеряли голову и заглядывали даже в мышиные норы. Но Мемеда нигде не было. Он словно сквозь землю провалился. Половину зимы жандармы провели в Деирменолуке. На горе Алидаг они обшарили все щели. Охотясь на ланей, дошли до самой пещеры. Но Мемеда не нашли.

Хромой Али водил жандармов по горам, то и дело приговаривая: «Непременно его найдем».

Он вел их на Бинбогалар, уверяя, что напал на след Мемеда.

– Куда девался твой нюх, Хромой? – спрашивали его.

– Стар стал, нюх пропал, – вздыхая, отвечал Али. – Все у меня позади.

Но это было не так – наоборот, Хромой Али помолодел. Он был легок, как ветер. В глубине его души теплилась надежда.

Проведя осень и зиму в горах в поисках Мемеда, жандармы и их помощники – отряд Кара Ибрагима – уставшие и злые вернулись в касабу. Они уничтожили два отряда разбойников, но Мемеда не нашли. Касаба была в трауре.

Кара Ибрагим постарел лет на десять.

– Я еще не встречал такого человека, – говорил он. – Мемед обладает божьим даром, секретом каким-то. Он исчез, испарился. Но я все равно его поймаю. Сражусь с ним один на один. Другого выхода нет. Я с ним рассчитаюсь. Когда мы с ним столкнулись у Чичекли, я сто раз стрелял в него. И думал, что попал в голову… Пуля его не берет. Я бы и одной пулей его уложил.

По касабе пошел слух: «Тощего Мемеда и пуля не берет». Слух этот дошел и до Абди-аги. Абди-ага таял на глазах, он весь высох – кожа да кости. Абди-ага ждал только одного: вести о смерти Тощего Мемеда. Через день заходил он к Али Сафе-бею и спрашивал:

– Ну что, сынок? Глаза проглядел, ожидаючи. Скоро терпение лопнет. Где же твое обещание?

– Потерпи, дядя, – успокаивал его Али Сафа-бей. Терпишь горе – пьешь мед. Я обещаю тебе, что голову Мемеда установлю перед твоим домом. Только потерпи!

Услышав, что Мемеда и пуля не берет, Абди совсем обезумел. Он тут же бросился бегом к Сиясетчи и стал упрашивать его составить телеграмму в Анкару. И без того глупое лицо Сиясетчи стало еще глупее, язык заплетался.

– Пиши, – приказал ему Абди-ага. – Пиши: в горах появился разбойник… кровопийца… Убивает детей, крадет и соблазняет девушек. Образовал свое правительство. Влияние его растет. Раздает крестьянам землю, да еще и разъясняет им их выгоды. Да, да, так и пиши. Втолкуй им хорошенько! Здесь подведи черту. Теперь пиши дальше. Изнасилованных девушек он разрезает на куски и вешает на деревьях. Дорога Мараш-Адана занята его разбойниками. Пиши, Сиясетчи-эфенди, пиши, братец! Уж постарайся, чтобы в Анкаре все призадумались. Попроси прислать войска. Я пойду куплю марку, – сказал Абди, выходя.

В касабе царила суматоха: «Ах этот Тощий Мемед! Такой мальчишка, а натворил столько бед… Да еще на свободе гуляет», – говорили люди. Матери пугали плачущих детей: «Тощий Мемед идет!»

Рота жандармов, получив подкрепление, готовилась вновь отправиться на поиски Мемеда. Кара Ибрагим тоже ушел в горы, поклявшись перед своим уходом Абди-аге, что непременно поймает Тощего Мемеда.

XXX

У желтой повилики очень короткие стебли. Цветы словно приросли к земле. Казалось, что между скалами расстелились огромные желтые ковры. Среди этих ковров мелькали лиловые шапки гиацинтов, блестели влажные фиалки, распускались какие-то красные цветы…

С вершины Алидага зеленая равнина виднеется сквозь легкую дымку – словно окутанная пеленой дождевых капель. Скалы переливаются на солнце разными цветами. Прозрачный воздух напоен ароматом цветов. У подножия Алидага краски меняются, становятся темными. Над горой, задевая ее, проплывают белые облака, и кажется, что гора начинает колыхаться.

На склоне Алидага, обращенном к горам Бинбогалар, среди редко растущих сосен бьет источник. Мемед брал оттуда воду.

Вокруг сверкает солнце. Внизу равнина с колючими кустарниками утопает в солнечных лучах. Солнце играет на деревьях, кустах, камнях, скалах…

Хатче сидела у входа в пещеру, положив голову на колени Ираз. Ираз искала у нее в голове. Появились вши.

Зиму беглецы провели в пещере. Они разукрасили ее, как дом богатого крестьянина. Пол устлали вероникой, а поверх нее положили юрюкские ковры, напоминающие весенние поля. Ковры Мемеду подарил Керимоглу, старейшина племени Сачыкаралы. На стенах висели шкуры ланей. Блестевшие, словно покрытые глянцем, большие рога спускались до самой земли. Шерсть на шкурах отливала зелотом.

Зима выдалась суровая. Когда бушевал буран и снег слепил глаза, в пещере всю ночь поддерживали костер. И все-таки беглецы были в постоянном страхе, что они замерзнут. Полтора месяца Мемед пробивал отверстие в скале для выхода дыма. Но, когда шел снег или начиналась метель, пещера все равно была полна дыма и беглецы вынуждены были открывать вход и выходить на мороз, чтобы не задохнуться. Они возвращались, только когда замерзали.

Мемед, Ираз и Хатче укрывались всем, чем могли, – одеялами, коврами, шкурами. Ложились рядом, тесно прижавшись друг к другу.

С наступлением дня Мемед уходил на охоту за ланями, а женщины принимались готовить еду и вязать носки.

Мемед убивал ланей. Мясо они съедали, а шкуры сушили и вешали на стены. Всю зиму у них были запасы мяса. Муку, масло и соль им приносил Хромой Али. Он прятал все это в пещере у подножия горы, а Мемед перетаскивал оттуда к себе. Даже Али точно не знал, где живет Мемед. Следы заметали кустами, волоча их за собой по снегу. Так снегом заполнялись и самые глубокие следы. А через полчаса исчезали и следы кустов. Поэтому-то жандармы и не могли найти пещеру Мемеда. Они даже и предположить не могли, где она. Кругом ровный чистый снег…

Хатче приподняла голову с коленей Ираз и спросила:

– Тетушка, а где же… Ведь должна была быть амнистия. Мустафа-ага оказался обманщиком.

– Потерпи, дочка, еще будет. Из-за каждого холма взойдет солнце.

Хатче и Ираз похудели, лица их потемнели. Глаза стали больше и блестели лихорадочным огнем.

– Ах, тетушка, дорогая, пусть хоть одно солнце взойдет. Мне больше и не нужно.

– Потерпи.

– Ведь все, что мы пережили, – все как сон. Я до сих пор не верю, что все это произошло со мной. И что со мной живой Мемед.

В свободное от охоты время Мемед учил женщин стрелять. Ираз оказалась способной ученицей и вскоре начала довольно метко стрелять. Хатче стрельба не удавалась. Она ненавидела винтовку и патроны. При одном их виде ее начинало тошнить.

– Избавиться бы от них… – сказала как-то Хатче.

Ираз сразу перевела разговор на другое:

– На Чукурове хлеба поднялись по колено. Уже колосятся. Муравьи выползли из своих норок и побежали по солнечным дорожкам. В это время вся Чукурова залита солнцем. – Ираз прослезилась и добавила: – Наше поле у «Островка»… Убил бы Мемед Абди-агу, пока не объявили амнистию. Не то я своими руками его убью… Только после этого мы сможем снова поселиться на Чукурове, сеять и собирать урожай с нашей земли. Отец моего Рызы говорил, что земля – наша кормилица.

– Поле возле «Островка»… – Хатче закрыла лицо руками. – Там, среди скал, цветут нарциссы, правда?

– Да, – подтвердила Ираз.

– На этой земле родится в сорок раз больше того, что посеешь… За год можно и дом построить. Если мы спустимся вниз, у нас есть деньги, чтобы построить дом.

– Купчую мы оформим на имя нашего Мемеда, – говорила Ираз. – Если будет амнистия, поле у «Островка» станет его. А если ее не будет, мы переберемся в чужие края. Только бы удалось уговорить Мемеда забыть Абди. Хоть сейчас можно было бы тронуться в путь. Мы изменим свои имена. Мемед расправится с убийцей моего сына. Нет, нет, я должна своими руками убить Али. Для этого я и стрелять научилась.

– Что-то у тебя в голове все перемешалось, – сказала Хатче.

– Да, ты права. Иногда я забываю и успокаиваюсь. Мемед заменил мне Рызу. Стараюсь не думать, но иногда места себе не могу найти, прямо с ума схожу. Ноют груди, вскормившие Рызу. Иной раз меня так и подмывает спуститься в деревню и убить Али. А потом пусть делают со мной что хотят. Подожди, дочка. Ох, ослепнуть бы тебе, Али! Как ты осмелился поднять руку на моего сынка…

– Потерпи, тетушка. Из-за каждого холма взойдет солнце… Теперь я боюсь. Оно взойдет, но…

– Что еще за «но»? – резко спросила Ираз, сердито взглянув на Хатче. – Опять «но»? Ты парня хочешь заживо похоронить?

Хатче грустно промолвила:

– Уже неделя, как он ушел. Больше трех дней он никогда не задерживался. А сейчас прошла уже целая неделя. Ох, этот разбой… Эти горы… Я боюсь, боюсь, милая тетушка. Сердце болит. Ведь больше трех дней он никогда не задерживался. Что с ним случилось? Я пойду в деревню, поищу его. Если бы с ним ничего не случилось, он бы давно вернулся.

Хатче зарыдала.

– Я пойду, тетушка, – сквозь слезы просила она.

– Сиди, непутевая! – закричала Ираз. – Изобью – только шаг сделаешь. Из-за тебя могут убить парня. И не болтай глупости. Ничего с ним не случилось.

Хатче встала, ушла в пещеру и там дала волю слезам. Она то затихала, то снова начинала плакать. Спина ее вздрагивала от рыданий.

Вошла Ираз и села возле Хатче.

– Дочь моя, зачем ты себя так мучаешь? С Мемедом ничего не случилось. Он сам сотню уложит. Пожалей себя.

– Ох, если бы это было так, – вытирая слезы, сказала Хатче.

Внизу, над равниной Дикенли, поднимался туман. По небу плыло одинокое черное облако.

Неожиданно перед женщинами появился Мемед. Он был весь в крови, обливался потом и еле дышал. Хатче с плачем бросилась ему на шею.

– Успокойся, Хатче, – сказал Мемед. – Послушай, что я тебе расскажу. Успокойся немножко…

Он гладил ее по голове.

Ираз рассердилась. Она схватила Хатче за руку и отвела в сторону.

– Первый раз в жизни вижу такую… Ведь ты так погубишь парня.

– Погодите, – улыбаясь, сказал Мемед. – Послушайте, что со мной приключилось. Когда я возвращался от Керим-оглу, Кара Ибрагим устроил мне западню на равнине Сарыджа. Этот Кара Ибрагим – негодяй, но смелый и бывалый. Он преследовал меня до подножия горы. Теперь они, возможно, узнают наше место. Вот уже три дня я играю с ними в прятки. Удираю и снова возвращаюсь. Теперь они шли за мной по пятам… Но мы с Джаббаром все-таки обманули их и запутали следы. Эту неделю мы не будем никуда выходить. Перевяжите-ка мне рану.

Женщины сняли с него рубаху. Пуля попала в плечо. Когда они вытаскивали ее из раны, Мемед весь пылал. Потом его стала бить дрожь. Хатче растерялась. Как безумная металась она по пещере.

Целую неделю Мемед лежал в жару. Рана воспалилась, плечо сильно распухло. Только спустя неделю Мемед пришел в себя и рассказал все, что с ним произошло.

– На подступах к равнине Сарыджа я столкнулся с жандармами. Их было человек десять, во главе с Асымом Чавушем. Началась перестрелка. Эх, видит бог, этот Асым Чавуш в конце концов получит от меня пулю в лоб! Он шел прямо на меня. «В чем дело? – сказал я. – Ты решил умереть?» И зарядил винтовку. Увидев меня совсем близко, он закричал и бросился на землю. «Не бойся, Асым, – крикнул я ему, – ты не виноват. Я уже десять раз убил бы тебя, если бы хотел. Убирайся!» Он встал, улыбнулся и, собрав своих жандармов, ушел. Позже один человек должен был на равнине Сарыджа передать мне боеприпасы. Когда я подошел к условленному месту, со всех сторон началась стрельба. Кара Ибрагим со своими людьми просто засыпали меня пулями. Там меня и ранило. Два дня они преследовали меня до самой горы. Вдруг я услышал голос Джаббара. Я понял, что он пришел мне на помощь. Джаббар напал на бандитов, я ему помогал. Они отступали по моим следам. Но потом Джаббар отвлек их, и я спасся. Больше я не видел Джаббара, но он справится с ними. Мы должны уйти из пещеры. Теперь они не оставят нас в покое. Это дело рук Али Сафы-бея.

Мемед пролежал еще неделю. Время от времени у подножия горы слышались выстрелы.

Рана постепенно заживала.

XXXI

Наступила осень. Крестьяне старательно убирали урожай на равнине Дикенли, когда-то покрытой одними колючками. Хлеба в этом году были хорошие. Тяжелые колосья гнулись к земле.

Мамаша Хюрю, как ветер, носилась по полю. Бранилась, спорила. С тех пор как ее избили жандармы, у нее болел правый бок и она прикладывала к нему сакыз[32]32
  Сакыз – белая пахучая смола. – Прим, перев.


[Закрыть]. При каждом вдохе и выдохе лицо ее болезненно морщилось.

– Чтоб им ослепнуть! И что им нужно от меня, старухи? – жаловалась она. И снова начинала тараторить: – Абди-ага не приходит в деревню. А раз так, вы не отдавайте ему треть урожая. А дадите – будете дураки. Да еще какие дураки. Скажете, что в этом году плохой урожай и что вы ничего не собрали. Не можем же мы с голоду умирать. Ничего нам не осталось. Посевы сгорели, засохли.

Из Деирменолука мамаша Хюрю шла в другие деревни, разговаривая по дороге сама с собой. А когда она встречала жнеца или крестьянина, молотившего хлеб, говорила:

– Молитесь за Тощего Мемеда. Молитесь утром и вечером. Поняли? Если бы не он, Абди-ага, как коршун, кружился бы над вашими головами. Слава аллаху, что гяура нет в деревне. Не давайте ему ни зернышка. Что он камни бросал и руки у него устали? Отдыхает себе в касабе.

Задумываясь над словами мамаши Хюрю, крестьяне покачивали головами и, сняв шапки, почесывали затылок.

– Посмотрим, чем все это кончится, – неуверенно говорили они. – Посмотрим.

Урожай собран. Крестьяне развозят его по домам. Никто не дал Абди-аге ни зернышка. Старосты Абди-аги вместе с Хромым Али ходили по деревням. Но к кому бы они ни обращались, все отвечали одно и то же:

– Ради Абди-аги мы на все готовы. Лучше хозяина не найти. Мы его не оставляем в беде, но в этом году мы не собрали ни одного зерна. На нет и суда нет. Может, в будущем году аллах даст… Аллах даст нам, а мы хозяину… Разве есть на свете другой такой хозяин? Гяур Тощий Мемед выгнал нашего дорогого Абди-агу из деревни. Простит ли ему Абди-ага? Аллах поможет нам в будущем году собрать хороший урожай, и мы его весь отдадим хозяину. Сами будем голодать, но ему отдадим. На равнине Дикенли пять деревень. Крестьяне все принесут в жертву хозяину.

– Зачем обманываете? – говорили старосты. – Ведь никогда еще не было такого урожая. Сказали бы прямо, что не хотите дать ни одного зерна Абди-аге.

– Ай-ай-ай! – восклицали на это крестьяне. – Чтоб нам ослепнуть, если мы не хотим дать нашему хозяину, который скитается где-то в касабе, положенную часть урожая Возможно ли это? Мы готовы упасть перед ним на колени. Ах, околеть бы этому Тощему Мемеду!

Хюрю от радости была на седьмом небе. Ее старания не пропали даром. Ни один крестьянин не дал Абди-аге ни зернышка.

Хюрю выкрасила седые волосы хной, вместо простого платка надела на голову ярко-зеленый шелковый платок, какой обычно носят на праздниках и свадьбах девушки. Шелковое платье она подвязала дорогим шелковым кушаком, привезенным из Триполи. На шею повесила три золотые монеты и ожерелье, которое носила в молодости. Улыбаясь, Хюрю ходила из дома в дом, распевая непристойные песни, от которых краснели девушки.

Узнав, что крестьяне не дали ему долю своего урожая, Абди-ага рассвирепел. Он направился к Сиясетчи и заставил его написать жалостливую телеграмму в Анкару. Выйдя от Сиясетчи, Абди-ага старался с каждым поделиться своим горем. При этом он все время плакал. Плакал он и перед каймакамом и перед жандармским начальником.

В Деирменолук был направлен большой отряд жандармов. Жандармы потребовали у крестьян часть урожая.

Мамашу Хюрю арестовали. Но ни она, ни крестьяне не проронили ни слова. Ни избиения, ни ругань не помогали. Крестьяне молчали, словно у всех поотрезали языки. Дело дошло до того, что по деревням вынужден был поехать сам начальник уезда. Но что бы он ни делал, чем бы ни грозил, крестьяне молча смотрели на него пустыми, невидящими глазами.

Первым заговорил Хромой Али:

– Мы готовы всем пожертвовать ради нашего хозяина. Кто он такой, этот разбойник Тощий Мемед? От горшка– то два вершка. Неужели мы будем выполнять его приказания? Собери мы хоть одно зерно, и его отдали бы хозяину. Ах, собака этот Тощий Мемед. В этом году неурожай. Хорошо, если мы не помрем все с голоду… Я староста Абди-аги. И я буду голодать. Будь хоть одно зерно у нас, мы отдали бы его хозяину.

Хромой Али посмотрел на крестьян, столпившихся, как стадо баранов. Они были поражены.

– Ну скажите, – обратился к ним Али, – если бы мы собрали хоть одно зерно, разве мы не отдали бы его нашему доброму хозяину?

Толпа зашевелилась.

– Отдали бы, – послышались голоса.

– А если бы он потребовал нашу жизнь? – спросил Али.

– Отдали бы.

– А если в деревню явится Тощий Мемед? – продолжал Али.

– Он не придет.

– А если придет?

– Убьем.

Не поверив крестьянам, каймакам приказал обыскать дома. Но странно: ни в одном доме не оказалось ни зернышка. Куда крестьяне могли спрятать столько зерна?

В касабу ежедневно приходили вести из деревень. Было ясно, что бунт крестьян – дело рук Тощего Мемеда. Нужно было уничтожить его.

Особенно много шума наделало убийство Хусейна-аги ночью, в его доме. Кто мог убить Хусейна-агу? Конечно, Тощий Мемед. Абди-ага обезумел от страха.

Асым Чавуш смелый, он знает горы как свои пять пальцев, но и он не может поймать Мемеда. Жандармский начальник без конца бранил его. Асыма Чавуша так затравили, что он не мог пройти по базару.

– Тощий Мемед, мальчишка, обводит вокруг пальца такого детину, Асыма Чавуша. Заставляет его плясать под свою дудку.

Асым Чавуш готов был лопнуть от злости.

XXXII

На Алидаге выпал снег. Им были покрыты скалы, деревья, трава, земля. Даже небо было молочно-белого цвета. От Алидага до поросшей колючками равнины Дикенли и дальше к Акчадагу, Чичекли и Чукурове – всюду белым-бело. Ни одного темного пятнышка на бесконечном белоснежном просторе. И все это огромное пространство залито солнцем. Только иногда оно затемнялось проходившей мимо тучей. Снежная пыль, искрившаяся на солнце, слепила глаза.

Трудно приходилось обитателям пещеры. Кончились продукты. Не осталось дров… У Мемеда отросла длинная борода. Ираз побледнела, осунулась. Хатче вот-вот должна была рожать. Лицо у нее пожелтело, шея вытянулась. Волосы, когда-то черные, блестящие, теперь свисали, как сухая трава.

Асым Чавуш продолжал выжидать у подножия Алидага и возле Деирменолука.

– Сынок, – обратилась однажды к Мемеду Ираз, – сегодня тихо в горах. Хатче не сегодня-завтра родит. Или спустимся в деревню, или надо готовиться принимать ребенка здесь.

Мемед весь как-то сжался.

– В деревню пойти не удастся. Там каждый дом обшаривают. Нужно, что возможно, приготовить здесь, – сказал он.

– Надо это сделать немедленно. Хатче скоро родит. Давай готовиться.

Изредка Мемед спускался в деревню. Всякий раз он тщательно заметал свои следы большим кустом.

Мемед и Ираз вошли в пещеру. Хатче сидела, прислонившись к стене, устремив взгляд в одну точку.

– Хатче, – сказал Мемед, – мы с тетушкой Ираз пойдем в деревню. А ты заряди винтовку и жди нас. Ночью мы вернемся.

– Я не могу остаться одна.

– Но как же тогда быть, Хатче?

– Я пойду с вами.

– Прошу тебя, не делай этого.

– Я умру здесь одна.

– Пусть тогда Ираз останется с тобой.

– Нет, нет, я не останусь.

– Останься, дочь моя, – вмешалась Ираз.

– Не могу.

– Ты стала упрямая с тех пор, как мы здесь поселились, – сказала Ираз.

Мемед выругался.

Наступило молчание. Мемед вышел, сел на камень у входа в пещеру и, закрыв руками лицо, задумался. Тяжелые мысли одолевали его.

Над ними, раскрыв свои могучие крылья, парил орел…

– Вы оставайтесь, – сказал Мемед, – я один пойду. – И как безумный быстро стал спускаться вниз.

– Что ты привязалась к парню? – отчитывала Ираз Хатче. – И так у него от забот голова пухнет, а тут еще ты. Жандармы покоя не дают…

Хатче молчала.

После полудня Ираз вышла из пещеры и вдруг заметила, что куст, которым Мемед всегда заметал следы, лежит у входа.

Ираз испугалась, стала кричать, но Мемед давно скрылся из виду.

Ираз бросилась в пещеру.

– Какое несчастье! Он забыл куст. А снега нет, и след не заметет… Может, мне спуститься с горы и замести его следы? Но ведь я не могу пролезть там, где он пролезает…

К вечеру следующего дня Мемед вернулся. На нем не было лица. Он был измучен тяжелой ношей.

– Я очень боялся. Только внизу я вспомнил, что забыл куст… Возвращаться было поздно, вот-вот стемнеет. Все же я решил поскорей вернуться к вам и замести следы. Жандармы не дают покоя Хромому Али, заставляют его идти по моему следу. Если он нападет на мой след, то уж не сможет остановиться. Хромой Али сам просил, чтобы я заметал следы. Я понимаю, он не может себя удержать. Да, дела плохи…

– Не бойся. Хромой Али не станет предателем. Он за тебя жизнь отдаст, – успокаивала Мемеда Ираз.

– Я знаю это, но, если он нападет на след, не остановится. Хромого надо было с самого начала прикончить…