Текст книги "Тощий Мемед"

Автор книги: Яшар Кемаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Что ж тут непонятного? – сказал Джаббар. – Он служит у Али Сафы-бея.

– Не может быть! – воскликнул Мемед.

– Я удивляюсь тебе. Как ты не понимаешь, что эти собаки всегда заодно?

– Значит, Абди…

– Да, только так, – уверенно сказал Джаббар.

Хорали вернулся после полудня. Он повел своих спутников к роднику Гёйджепынар. Там их ждал Калайджи. Мемед и Джаббар сразу поняли, что он их подстерегал.

Мемед бросился на землю и выстрелил.

Сзади послышался крик. Обернувшись, Мемед увидел, что Джаббар уложил Хорали. Окровавленный, он катался по земле.

– Ждал до последнего, когда сам все расскажет и спасет свою шкуру, – пробурчал Джаббар.

– Калайджи убежал, – с досадой сказал Мемед. – Я поторопился и, наверно, промахнулся.

– Калайджи! – громко крикнул Мемед. – Если у тебя есть хоть капля мужества, выходи! Не бойся. Ты собака Али Сафы-бея! Трусливый мясник… Давай драться открыто!

Но никто не отозвался.

Немного погодя со всех сторон полетели пули.

– Ого, Калайджи расхрабрился, – усмехнулся Мемед. – Теперь держись!

Перестрелка длилась до полуночи.

XX

Весть о провале затеи Абди-аги и Али Сафы-бея заманить в ловушку Мемеда, о его победе, о ранении Калайджи и гибели двух его товарищей облетела весь край от Кадирли до Козана, от Джейхана до Аданы и Османии, всю Чукурову…

Из приключений Мемеда жители Чукуровы и Тавр создали легенду, передававшуюся из уст в уста. Все были на стороне Тощего Мемеда. Крестьяне из горных селений, подвергая себя опасности, охраняли Мемеда от его врагов. Ради Мемеда они готовы были на любые жертвы.

– Тощий Мемед? – спрашивали они и сами же отвечали: – Да, он совсем мальчишка. Но отважный и с добрым сердцем… Он отомстит Абди-аге за смерть своей матери. Али Сафе-бею тоже достанется за муки, которые он причиняет крестьянам деревни Вайвай.

О стычке между Мемедом и Калайджи больше всего толковали в деревне Вайвай. Вечером, когда стало известно о схватке двух разбойников, крестьяне, побросав свои дела, собрались на площадке в центре деревни. Крестьяне радовались. В лице Мемеда они обрели защитника. Да еще какого! Каждый старался придумать о Мемеде какую-нибудь новую историю. Много в те дни сложилось о Мемеде легенд. Их хватило бы на несколько храбрецов.

Крестьяне, запуганные бандой Калайджи, два года не осмеливались выходить из деревни. А Али Сафа-бей постепенно присваивал их земли. Крестьяне боялись идти в касабу отстаивать свои права. Еще полгода, и Али Сафа-бей захватил бы все их земли и превратил их самих в рабов.

Коджа Осман, сидя на камне у большого колодца, непрерывно повторял одну фразу:

– Тощий Мемед – мой сокол.

Это был старик лет восьмидесяти, небольшого роста, щупленький, с седой редкой бородкой и зелеными, бегающими глазами. Он вырастил десять сыновей, которые сейчас вместе с крестьянами окружили его, ожидая, что он скажет.

– Тощий Мемед – мой сокол, – повторил Коджа Осман и обратился к крестьянам: – Он никогда не грабил людей, не так ли?

– Разве Тощий Мемед позволит себе такое! – хором закричали крестьяне.

– Приведите мою лошадь, дети. А вы, – повернулся Коджа Осман к крестьянам, – соберите деньги для нашего сокола. Кто сколько может. И в горах нужны деньги. Я отвезу их моему соколу.

Солнце грело землю Чукуровы, с земли поднимался пар, становилось душно. Коджа Осман гнал лошадь к окутанным голубой дымкой горам Тавра.

Через три дня он добрался до деревни Деирменолук. От усталости он еле держался на ногах. Взяв лошадь за поводок, Коджа Осман, слегка прихрамывая, шел по деревне. Лошадь его была вся в пене. Посредине деревни Коджа Осман остановился. У него был растерянный вид. Он с трудом переводил дыхание.

Деревенские ребятишки бросили игру и с любопытством глядели на старика.

– Эй, ребята, подойдите сюда! – позвал их Коджа.

Мальчики подбежали.

– Где дом Гюль Али? – спросил Коджа.

Паренек, казавшийся побойчее других, ответил:

– Он давно умер. Меня еще на свете не было!

– А дом Тощего Мемеда?

– Что ты, дядя! Разве ты не знаешь, что Тощий Мемед стал разбойником?

– Откуда мне знать, сынок! Я из Чукуровы. Разве у Мемеда нет матери, отца, родных?

– Нет, – ответил паренек.

– А у кого он останавливается, когда приходит в деревню?

– У Дурмуша Али.

– Так, значит, Тощий Мемед стал разбойником?

– Да. Он пришел в деревню и сказал, что убил Абди– агу. Потом он стал раздавать крестьянам землю, как отцовское наследство. Тощий Мемед поджег равнину, где росли колючки. Абди-ага убьет его. В нашей деревне Тощего Мемеда никто не любит, кроме жены Дурмуша Али. Наш ага и ее прогонит из деревни.

– А где дом Дурмуша Али?

– Да вот он, – кивнул паренек на один из домов.

Коджа Осман потянул лошадь за поводок. Подойдя к дому Дурмуша Али, он крикнул:

– Примите божьего гостя!

В расстегнутой нижней рубашке вышел сгорбленный Дурмуш Али. Его белая борода, казалось, доходила до колен.

– Добро пожаловать – сказал он. – Для такого гостя у меня всегда найдется хлеб-соль.

Дурмуш Али поставил лошадь Коджи Османа в стойло и повел гостя в дом.

В комнате пылал очаг. Пахло сеном, кизяком, тестом, Дурмуш Али сел напротив гостя, открыл ржавую табакерку и предложил ему отведать табаку.

– Я хочу по секрету спросить тебя: есть ли вести от Тощего Мемеда? Где он сейчас? – тихо и с опаской произнес Коджа Осман, наклонившись к Дурмушу Али.

Дурмуш Али засмеялся.

– Что же ты так боишься спросить о Мемеде?

– Тощий Мемед – мой сокол, – с гордостью произнес Коджа Осман. – Откуда мне знать, как о нем спрашивать. Я пришел, чтоб найти его.

Он подробно рассказал, зачем ищет Мемеда. Жена Дурмуша Али тоже слушала гостя. Свой рассказ Коджа Осман закончил любимой фразой: «Тощий Мемед – мой сокол».

– Тощий Мемед – наш сокол. Вот увидите, скоро он убьет паршивого Абди. А землю отдаст крестьянам. Они бессовестные. Знаешь, что они сделали? Придет день, когда я выйду на сельскую площадь и отведу душу; уж я обругаю этих бессовестных крестьян. Я знаю, как их отчитать. Бродягой сделали они Мемеда в ответ на все его хорошие дела. Уж я знаю, что мне надо сказать, – тараторила жена Дурмуша Али. – Да, братец, поезжай к Тощему Мемеду и все ему расскажи. От меня передай поклон. Пусть убьет и Али Сафу-бея и гяура. Пусть отрубит голову Калайджи и пошлет ее на Чукурову. Скажи, что так наказала ему тетушка. Понял?

– Замолчи, ради аллаха! – оборвал ее Дурмуш Али. – Остановись хоть на минуту.

– Хромой Али собирается к Мемеду, – не унималась старуха. – Говорят, он в долине Чичекли. Пусть гость и Пойдет вместе с ним.

– До Чичекли далеко? – спросил Коджа Осман.

– Далеко.

– Тогда я переночую, а завтра отправлюсь туда.

– Ночуй у нас. Я разыщу Хромого. Он стал управляющим у Абди-аги. Но он… наш человек. Он и отведет тебя к Тощему Мемеду, – предложила жена Дурмуша Али.

Дурмуш Али сердито посмотрел на жену. Она замолчала. Коджа Осман, прислонившись к стене, спал крепким сном.

– Бедный старик, – тихо сказала женщина. – Кто знает, сколько дней он скакал верхом!

XXI

Хромой Али и Коджа Осман поднимались по тропинке, ведущей к долине Чичекли.

С утра Коджа Осман без конца задавал один и тот же вопрос:

– Какой он, мой сокол?

И Хромой Али всякий раз говорил:

– Огромные ясные глаза. Волосы ежиком. Лицо печальное. Загорелый. Среднего роста. Храбрый джигит; стреляет метко, попадает в ушко иголки. Бесстрашный. Он не остановится, даже если будет знать, что ему грозит смерть.

– Правда? – удивлялся Коджа Осман и снова погружался в свои мысли.

– Что же, мой сокол всю жизнь должен скрываться в горах? – снова спрашивал Коджа Осман.

– Нет. Но этот год он будет жить в горах. Долина Чичекли – возле касабы. Ведь Хатче все еще в тюрьме. Свидетели отказались от своих показаний, но ее все равно держат в тюрьме.

– Бедный мой сокол!

Вскоре они очутились на зеленой полянке, поросшей низкой, словно подстриженной травой. Небо заволокли черные осенние тучи.

– Долго еще идти?

Хромой Али указал на гору. Ее скалистые склоны густо поросли деревьями.

– Вон там, – сказал он.

– Ах, увидеть бы мне своими глазами моего сокола!

– Увидишь.

Уже вечерело, когда они, пройдя густой лес, очутились возле землянки. Хромой Али свистнул. Из землянки выглянул Джаббар, за ним – Мемед.

– Али-ага! Добро пожаловать!

Они обнялись.

– Не обижайся на меня, Мемед, – сказал Хромой Али. – Я давно разыскиваю тебя. Хотел рассказать тебе новости. Но вовремя не смог прийти. Хорошо, что вы избежали ловушки Калайджи. Ах, эта сука Хорали! Не ожидал от него. Я знал его, когда он был еще сторожем на бахче.

Коджа Осман стоял в стороне и, держа за поводок взмыленную лошадь, с восхищенной улыбкой глядел на них.

– А это кто? – тихо спросил Мемед.

– Он из Чукуровы. Кажется, из деревни Вайвай. Зовет тебя «мой сокол».

Мемед медленно подошел к Кодже и протянул руку.

– Добро пожаловать.

– Благодарю, сынок. Не ты ли и есть мой сокол?

– Кто?

– Да Тощий Мемед.

Мемед смущенно улыбнулся.

– Я Мемед.

Коджа стремительно обнял Мемеда и стал целовать.

– Тощий Мемед! Сокол мой!

Джаббар оттащил старика от Мемеда. Коджа Осман сел на камень, закрыв лицо руками. Он плакал от радости. Когда он немного пришел в себя, Джаббар повел его в землянку. Она была устлана медвежьими шкурами. На стенах висели гранаты, маузеры, патронташи.

Старик все не мог успокоиться.

– Не могу поверить, сынок. Глазам своим не верю. Правда ли, что ты и есть Мемед?

– Уж ты не взыщи, – смутился Мемед. – Горы здесь… Кофе у нас нет…

– Это пустяки, лишь бы ты был здоров, мой сокол.

С тех пор как Мемед ушел в горы, он возмужал.

У него отросли тонкие черные усы. На щеках появился легкий румянец. Выражение загорелого лица стало решительным. Казалось, в любую минуту он готов броситься на врага.

– Да поможет аллах крестьянам Чичекли, – сказал Джаббар. – Как они заботятся о нас! Мемед в долине Чичекли – и хозяин, и судья, и правительство. Жители Чичекли больше не обращаются к законным властям. Все вопросы разрешает Мемед. А он справедлив.

– Хорошо, что вы избавились от Калайджи, – сказал Хромой. – Я знаю все. И как Абди-ага пал к ногам Али Сафы-бея, и как тот вызвал Калайджи и приказал ему убить тебя. Я хотел обо всем рассказать тебе, но не нашел вас. Я подумал: бедный Мемед! Калайджи, наверное, убил его. Но продолжал искать. В Аккале я узнал, что между вами и Калайджи произошла схватка и что Калайджи ранен, а два его бандита убиты. Я успокоился и вернулся в деревню. Как долго мне пришлось ждать! Спустя месяц я узнал, что вы в долине Чичекли. Мне сказал это Гёде Дуран…

– Сокол мой, – обратился к Мемеду Коджа Осман. – Я из деревни Вайвай. Калайджи – пес Али Сафы-бея. Он держал в страхе крестьян нашей деревни, а Али Сафа– бей отбирал у нас землю. Если мы защищали свои права, он руками Калайджи убивал наших людей.

– Значит, все это проделки Абди-аги? – обратился Мемед к Хромому Али. – Я так и думал.

– До нас дошел слух, сокол мой, что ты ранил гяура Калайджи, – продолжал Коджа Осман. – Как было бы хорошо, если бы ты убил его!

– Вчера мы узнали, что Калайджи не смог оправиться от раны и несколько дней тому назад отправился в ад, – Мемед сказал это спокойно, без тени волнения.

Коджа Осман бросился целовать Мемеду руки.

– Неужели это правда, сокол мой? Земли теперь будут нашими. Наша земля!.. Правда ли это? – повторял он вне себя от радости.

– Правда, – ответил Мемед. – А я все думал, как же это я не попал в Калайджи? Ведь я хорошо целился.

– Да сбудутся волей аллаха все твои мечты! Аминь, – торжественно произнес старик. Он развязал сумку, вынул оттуда большой узел и передал его Мемеду.

– Это тебе крестьяне прислали. Слава аллаху! А теперь разрешите мне отправиться в обратный путь. Я должен порадовать крестьян… Вот будет веселье!..

Коджа вышел из землянки и, отвязав лошадь, вскочил на нее.

– Счастливо оставаться, сокол мой! – крикнул он. – Я спешу доставить крестьянам радостную весть. Осман еще разыщет тебя. До свидания, сокол!

Он пришпорил лошадь и ускакал.

– Ребята, расскажите-ка, как вы нашли долину Чичекли, ради аллаха, расскажите, – попросил Хромой Али.

Мемед улыбнулся:

– Да вот, нашли.

– Как далеко отсюда наша деревня! – воскликнул Хромой Али.

Мемед указал на стену. На ней висел саз,

– Ну и что из этого? – удивился Али.

– Издает различные звуки, – ответил за него Джаббар.

– Довольно болтать, Джаббар, – разозлился Али.

– Али-ага, – вмешался Мемед, – это саз Сефила Али. Он ашуг. Мы с ним встретились в скалах Мазгача. Он сидел на камне и играл на сазе. Возле ног лежала винтовка. Сефил Али присоединился к нам. Он, оказывается, уже давно в разбойниках.

– Сефил Али – замечательный ашуг! И голос у него чудесный. Прекрасно поет, – сказал Джаббар.

– Все это хорошо… Но при чем здесь долина Чичекли? – удивлялся Хромой Али.

– Недалеко отсюда деревня Сефила Али. А его дядья – самые смелые люди. Теперь понял? – спросил Мемед.

– Ах вот оно что!

– Сефил Али где-то задержался, – сказал Джаббар. – Сейчас придет. Наверно, где-нибудь на склоне холма сочиняет свои песни. Кто знает о чем?.. Не успеет войти в землянку, как берет саз и начинает петь. Сразу становится весело. Да, он такой. – И, повернувшись к Мемеду, добавил: – А ну-ка, Мемед, раскрой узелок, который привез старик. Поглядим, сколько денег нам прислали крестьяне деревни Вайвай.

Мемед осторожно развязал узел.

В нем кучками были сложены монеты.

– И все это деньги! – воскликнул Джаббар,

– Конечно, деньги.

– Теперь мы богаты. Да здравствует старик! – радовался Джаббар.

– Этим не кончится. Вот увидите, он не отстанет от вас так просто. Месяца через два он опять привезет вам деньги. Отчаянный старик, – сказал Хромой Али.

– Измучились бедные, – вздохнул Мемед. – Кто знает, сколько горя причинил им Али Сафа-бей и Калайджи.

– В деньгах вы нуждаться не будете. Деревня Вайвай – это ваш утес-защитник, – добавил Хромой. – Ты понравился Кодже Осману. Даже если бы Калайджи не причинил им столько горя, он все равно принес бы тебе деньги. Уж такие это люди. Коль назвал он тебя соколом, можешь войти в его дом, зарезать ребенка на его глазах, а он и слова не скажет. Да, такие они люди.

– Пожалуй, так можно до конца дней своих быть разбойником, – пошутил Джаббар.

– Нет, Джаббар. Али Сафа-бей не будет сидеть сложа руки. Калайджи был его душой, а вы лишили его души. Он никогда вам этого не простит.

– Да, ты прав, он сделает все, чтобы напакостить нам, – согласился Мемед.

– Если сможет, – вставил Джаббар.

– Не болтай, – рассердился Мемед. – Как говорил Сефил Али, было ли так, чтобы после дня не наступил вечер?

В землянку вошел Сефил Али. В руках у него была винтовка. Он сразу направился к сазу, снял его со стены и стал настраивать. Потом запел. У него был низкий, грудной голос. Казалось, песня доносилась из глубины веков, с высоких гор, с Чукуровы, из морских глубин. Она словно впитала в себя запах морской соли, сосновой смолы и майорана… «Приди, изгони печаль из моего сердца, – пел Сефил Али. – Ты исцеляешь людей от горя…» – Сефил замолкает, саз звучит громче. «Ты исцеляешь…» – вторят ему струны саза. Сефил продолжает: «Всюду я вижу свою возлюбленную».

Пальцы застывают на струнах. Ашуг прильнул к сазу, словно спит. И вдруг он поднимает голову. Рука его взлетает над сазом. «Горы, камни, птицы», – поет Сефил Али. И кажется, что буря проносится по струнам.

Кто не знает в селеньях Сефила Али?

День я умный, а ста – мои мысли вдали,

Я как пенный поток, что спускается с гор.

Чтобы снова исчезнуть в глубинах земли.

Неожиданно Сефил Али обрывает песню и, съежившись, замирает на месте.

Мемед тоже замирает. Глаза у него горят. Он снова видит пляшущие языки пламени. Это бушует охваченная огнем Чукурова…

Очнувшись, Мемед подошел к Хромому Али и сделал ему знак: «Выйди из землянки». Хромой Али молча направился к двери. Мемед пошел за ним. Когда они вышли, Джаббар тронул Сефила Али за плечо:

– Али, послушай меня.

– Что случилось? – спросил Сефил Али.

– Мемед вывел из землянки Хромого. Знаешь зачем?

– Догадываюсь, – улыбнулся Али.

– Мемед сошел с ума. Просто невменяемый стал. Знаешь, о чем он говорит с Хромым Али? Он просит сходить с ним в касабу.

– Уж это известно! Он всех просит, каждого встречного-поперечного. На Чичекли все знают об этом. Спроси любого, и он скажет: Мемед хочет еще разок взглянуть на свою Хатче. Он хочет повидаться с нею, хотя бы это стоило ему жизни. Даже если вся касаба будет гореть, он все равно пойдет. Все крестьяне только и говорят об этом.

– Ему, видимо, надоело жить. Я старался отговорить его, а он смотрит на меня, как на врага, – сказал Джаббар.

– Он как пьяный. Лучше его не трогать, пока сам не упадет, – посоветовал Сефил Али.

– Верно: пьяного лучше не трогать. Но ведь Мемед прекрасный, отважный человек. Нет и не будет в этих горах такого разбойника, как Мемед. Он святой.

Высоко над вершинами гор пролетела стая журавлей, предвестников зимы. Холодный северный ветер раскачивал огромные сосны. Вот-вот выпадет снег…

Мемед подвел Хромого Али к дереву.

– Садись, – сказал он и сел рядом с ним.

У Мемеда было такое злое лицо, что Хромой Али испугался. Губы у него задрожали.

– Али-ага, – начал Мемед. – Ты умный человек. Из– за тебя я стал разбойником, и ты это знаешь. Но ты не виноват. Ты хороший человек.

– Что ты, что ты, Мемед… – пролепетал Хромой.

– Да, да, Али-ага.

– Говори прямо, чего ты хочешь? – сказал Али.

Мемед на мгновение задумался. Лицо его стало серьезным.

– Завтра я пойду повидаться с Хатче, – наконец выговорил он.

Хромой растерянно переспросил:

– Что ты сказал?

– Да, завтра я пойду к Хатче, – спокойно, но твердо повторил Мемед.

– Не может быть! – сказал Хромой.

– Пойду, – повторил Мемед.

Хромой задумался.

– Это трудно. Очень трудно, – сказал он, – это значит идти на верную смерть.

– Я пойду, непременно пойду, – сказал Мемед.

Его лицо прорезали глубокие морщины.

– Я решил идти на смерть. Вот здесь, в сердце, жжет как огнем. Я должен пойти. Не могу больше ждать. Завтра на рассвете пойду в касабу…

– А если тебя схватят? – прервал его Хромой. – На тебя, Мемед, вся наша надежда, надежда крестьян всей деревни.

Мемед помрачнел.

– Всей деревни? Какой деревни? – Он с раздражением сплюнул.

– Не сердись, – спокойно сказал Али. – Не обижайся на крестьян. От страха у них сердце в пятки ушло. Душою ведь они с тобой…

– Все равно пойду, – твердо сказал Мемед.

Он поднялся и, покачиваясь, словно пьяный, побрел в горы. Северный ветер нес туда аромат сосны.

Хромой Али был встревожен. Он спустился в землянку.

– Что сказал Мемед? Говори! – набросился на него Джаббар.

– Завтра на рассвете он идет в касабу.

– Он сошел с ума! – закричал Джаббар. – Нужно связать его. Его поймают и убьют. Связать! Куда он пошел?

– В горы. Еле на ногах стоит, как пьяный.

Джаббар выскочил из землянки и побежал за Мемедом. Холодный порывистый ветер ломал ветви деревьев. В воздухе пахло снегом. По небу неслись черные тучи. Вдруг стало темно. Упали первые крупные капли дождя.

Мемед сидел на гнилом пне под сосной, толстые ветки которой были обрублены. Он был погружен в свои мысли и даже не заметил, как к нему подошел Джаббар и осторожно сел рядом.

– Прошу тебя, брат, не делай этого! Нет человека на Чичекли, который бы не знал о твоем решении. Да и в касабе знают. Тебя схватят. Не делай этого!

Мемед поднял голову и с упреком посмотрел на Джаббара.

– Ты прав, Джаббар. Но войди в мое положение. Загляни в мою душу. Я не могу. Я должен увидеть Хатче! Если не увижу, умру! Лучше умереть, увидев ее, чем умереть от тоски здесь… Можешь ты удружить мне в последний раз?

– Для тебя я на все готов. Ведь мы братья и неразлучные друзья.

– Тогда достань мне какую-нибудь старенькую одежонку. Вот и вся моя просьба.

Джаббар ничего не ответил. Только голова его поникла на грудь.

XXII

Ранним утром Коджа Осман на взмыленной лошади влетел в касабу. В центре базара он спешился. Держа поводок в руке, Коджа прошел весь базар с одного конца в другой. «Здравствуй», – улыбаясь, громко приветствовал он каждого, кто попадался ему на пути.

В касабе уже было известно о смерти Калайджи. Люди догадывались, почему так гордо разгуливает Коджа Осман. А он, ничего не подозревая, несколько раз прошел базар из конца в конец, ища кого-то глазами. Потом вышел с базара и направился к реке, в кофейню Тевфика, Подойдя к окну кофейни, он прильнул к стеклу и долго разглядывал посетителей. В углу он заметил Абди-агу и обрадовался. Привязав лошадь к акации на площади, Коджа Осман вошел в кофейню и остановился возле столика, за которым сидел Абди-ага. Абди-ага поднял голову. Перед ним стоял Коджа Осман. Лицо у него было красное, руки дрожали. Когда взгляды их встретились, Коджа улыбнулся. Абди-ага побледнел. «Здравствуй!» – громко сказал Коджа Осман и, не дожидаясь ответа, повернулся и вышел из кофейни. Абди-ага, открыв рот, с испугом глядел вслед уходившему Кодже.

Коджа Осман отвязал лошадь, вскочил в седло и понесся в свою деревню Вайвай. До нее было два часа езды.

Когда Коджа Осман вышел из кофейни, Абди-агу охватил дикий страх. Он боялся всего и поэтому нигде долго не задерживался. Правой рукой он всегда сжимал белую рукоятку нагана, который у него был спрятан под кушаком. Что бы он ни делал – считал деньги, играл в тавлу[31]31
  Тавла – популярная в Турции настольная игра. – Прим. перев.


[Закрыть], обедал, – рука его не выпускала нагана. В любую минуту он готов был встретиться с невидимым врагом.

Абди-ага встал и заспешил к писарю Сиясетчи Ахмеду. Странный это был человек. Когда он говорил, он издавал такие звуки, будто во рту у него перекатывались орехи. Ахмед был кровным врагом писаря Фахри-эфенди и верным человеком Али Сафы-бея. Он был связан с Калайджи и занимался всякими темными делишками. Ахмед тяжело переживал смерть Калайджи.

Войдя в лавку Ахмеда, Абди-ага крикнул:

– Пиши, Ахмед-эфенди. Если правительство действительно имеет власть, пусть оно покажет свою силу. Так и пиши! Горы и долины полны разбойников. Под каждым кустом – новое правительство. Так и пиши! Орудуют даже пятнадцатилетние мальчишки. Да пиши, как говорю! Поджигают деревни, нападают даже на касабу. Ни жизнь, ни имущество – ничто не гарантировано от нападения, даже старухи ходят с оружием. Бунтуют. В касабе образовалось независимое правительство. Законы презирают. Так и пиши! Просим прислать войска, чтобы прекратить беспорядки.

Черное лицо Сиясетчи Ахмеда потемнело еще больше. Он снял с головы черную фетровую шляпу и, положив ее на стол, вытер платком вспотевший лоб.

– Написать все, что вы сказали? – спросил Ахмед.

– Да, слово в слово. Наши жандармы не справятся с разбойниками. Понял? Не справятся. Даже полка жандармов не хватит против одного Тощего Мемеда. А остальные… Пиши, пусть вышлют войска, вспыхнуло восстание. Бывший мой двадцатилетний батрак… по имени Тощий Мемед – да пиши ты, как я говорю! – раздает мои земли крестьянам, выгнал меня из деревни. У меня пять деревень… Даже в касабе я не могу выйти из дому. Я снял дом напротив жандармского управления. Окна завалил мешками с песком, чтобы пули не пробили. Дымоход закрыл – ведь в него могут бросить гранату. Вчера он ворвался в дом и хотел меня убить. Не будь караульного, он взорвал бы дом динамитом. Тощий Мемед заявил, что взорвет всю касабу. Всю! Так и пиши.

– Как? Как я все это напишу? – простонал Ахмед. – Мне ведь за это руки отрубят. Это ведь позор для всей касабы. Лучше не будем порочить ее репутацию… Калайджи умер, но есть Али Сафа-бей. Он создаст еще один отряд. Али Сафа-бей не согласится с таким письмом.

– Пиши, что я говорю! – закричал Абди-ага,

– Не могу, – сказал Ахмед.

– Пиши, тебе говорят!

– Не буду.

Взбешенный Абди-ага поднялся.

– Хорошо, мое письмо напишет Фахри-эфенди.

– Пиши, где тебе угодно, ничего хорошего из этого не выйдет.

Абди-ага пошел к Фахри-эфенди.

Дремавший за своим столом Фахри еще издали почуял клиента и медленно поднял голову.