Текст книги "Правосудие в Калиновке (СИ)"
Автор книги: Ярослав Зуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
– Людей – не очень, – ответил я, сделав ударение на первом слове.
– А нелюдей, значит, ничего? – прищурился штатский, прекрасно понял, куда я клоню. Я, в ответ, лишь пожал плечами. Как по мне, это тоже было занятие сомнительного достоинства, только разве мне приходилось выбирать?
– Как же вы одних от других отличаете? – продолжал допытываться штатский. Я счел за лучшее смолчать. Вопрос, который не разберешь в сотне – другой диссертаций (по крайней мере, Человечество пока не преуспело на этом поприще на протяжении пяти с чем-то тысячелетий своего относительно цивилизованного состояния), гораздо проще пропустить мимо ушей, как риторический. Я именно так и поступил.
– Так с какой целью, Сергей Николаевич, женщину похитили? – спросил штатский, покусывая кончик шариковой ручки, которая пока бездействовала.
Этот вопрос с еще большей степенью следовало бы отнести к разряду риторических. Но, не мог же я все время молчать? Сказал, чтобы спасти. Незнакомец в штатском усмехнулся.
– А вот Афян Артур Павлович показывает обратное. По его словам, вы, гражданин Журавлев, ворвались в больницу, угрожали медработникам пистолетом, заставили доктора связать медсестру, угнали карету скорой помощи. Более того, водителю – череп проломили, молитесь теперь, чтобы с того света выкарабкался. Куда путь держали – опять же, неизвестно. Спасти он, видите ли, ее хотел, спасатель, мля, чертов. Да с какой стати мне вам верить, если даже ваша личность пока – под большим вопросом. При себе ни единого документика не имеете…
– Документы были, – перебил я.
– Были, да сплыли, – парировал незнакомец в штатском.
– Вы можете позвонить…
– Я-то позвоню, – заверил штатский, вынимая погрызенную ручку изо рта, – я, к примеру, заявлю, что я – Дима Билан. И что с того?
У меня, с некоторым опозданием, мелькнуло, что, перечисляя свидетелей из местных, готовых дать против меня показания, незнакомец в штатском отчего-то позабыл назвать обоих бандитов. И того, кого звали Леней Огнеметом, и его достойного племянника Андрюшу. Отпустил их, как будто и не было таких, бритоголовых и здоровенных, по каким-то неведомым мне причинам. Подобная забывчивость представлялась несколько странной. Ведь обоим гангстерам от меня перепало, будь здоров, а они, в чем я нисколько не сомневался, были далеко не последними людьми в Калиновке, и наверняка жаждали сатисфакции. Мстительный нрав Леонида Львовича весьма убедительно описал мне доктор Афян, оснований не доверять Доку в данном случае у меня не было. Конечно, столь влиятельные бандиты, опять же, ссылаясь на характеристику, данную им Афяном, могли возжелать разобраться со мной по-свойски, при помощи утюга или паяльной лампы, тем более, если Органы были у них в кармане. Но, тогда оставалось загадкой, к чему эти двое, прапорщик и его напарник в штатском, ломают комедию? Почему не приканчивают меня? Зачем тянут резину? Обваренный Огнемет застрял в дорожной пробке? И что с того? К чему усложнять, куда б я делся из камеры со скрученными за спиной руками?
– Кто вас надоумил записать показания доктора Афяна на диктофон, Журавлев? – протянув руку, штатский слегка передвинул по столешнице золотистый «Nokia» водителя скорой.
Я подумал, он толком не знает, как с ним быть. С другой стороны, ему ведь ничего не стоило обнулить память аппарата, и все дела. Но, он почему-то он не спешил…
– Никто меня не надоумливал. Я сам…
– И как, думаете, этой записи кто-то поверит? В особенности, принимая во внимание, что вы держали человека на мушке?
Взвесив все «за» и «против», я медленно покачал головой. Пожалуй, глупо было, питать иллюзии на сей счет, и уж, тем более, заниматься самообманом. Незнакомец в штатском вздохнул, царапнул что-то в своем блокноте, неаккуратно, как курица лапой. Снова уставился на меня.
– Вот что, Журавлев. Вы утверждали, что на вас напали, когда вы с друзьями возвращались из Алушты в столицу?
Я на секунду растерялся, не помню, чтобы говорил ему нечто подобное. Потом сообразил, наверное, он сделал такие выводы, прослушивая аудиозапись нашего разговора с Доком. Кивнул.
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Оля…
– Какая Оля? – в меру вяло поинтересовался незнакомец.
– Пугачева Ольга Владимировна. Та женщина, которую я из больницы вывез. Точнее, хотел вывезти. Мы с ней учились вместе в одной школе. Ее муж, Пугачев Игорь, тоже мог, но ваш капитан его застрелил. Позавчера…
– Какой капитан? – прищурился незнакомец в штатском.
– Милицейский… Капитан Репа Василий Михайлович…
При этих моих словах взгляд незнакомца метнулся чуть левее и выше. Я готов был поклясться, он смотрит в лицо прапорщику. Что-то такое просквозило в его глазах: непонимание, замешательство, растерянность... Не берусь судить. Впрочем, его чувства были вполне объяснимы и без моей склонности все усложнять. С чего им обоим было радоваться, скажите на милость? Ведь я уличил их товарища черт знает в чем. Вряд ли следовало ожидать от них восторга по данному поводу. Как знать, может, назвав оборотня в погонах по фамилии и имени, я подписал себе смертный приговор. Или просто ускорил неизбежную в любом случае экзекуцию, и тогда потекли мои последние часы. Сейчас время такое, никто не шевелится, но лишь до тех пор, пока не приспичит. А, как приспичит, все делается оперативно, без проволочек. К тому же, не было ни малейшего смысла выкручиваться. При обыске прапорщик изъял у меня среди прочего и служебное удостоверение капитана милиции, доказывать, теперь, что я подобрал его где-нибудь на обочине, представлялось глупым. Да и Афян, если мне не изменяла память, подробно описал, как сотрудничал с капитаном.
– Пистолет у вас откуда? – подал голос незнакомец в штатском.
Ах, да, еще и оружие... В суматохе последних часов оно напрочь вылетело из головы. Так что, спасибо, напомнили. Нет, юлить и отпираться, в моем положении было совершенно бессмысленно. Я решил идти единственным путем из оставшихся в запасе – выложить им все начистоту, и, будь что будет.
– Так откуда все-таки вы взяли пистолет, Журавлев? – напомнил о своем присутствии незнакомец в штатском, отодвигая блокнот, куда пока не удосужился записать ни слова. Я подумал, и не запишет, с чего бы? Принцип – рука руку моет – действует в Калиновке так же четко, как по всей стране. Вывод напрашивался один – ни я, ни Ольга живыми из участка не выйдем.
– Я забрал пистолет у вашего капитана, после того, как переехал его грузовиком. Он застрелил из него Игоря.
Ну вот, я сделал чистосердечное признание, кажется, это называется именно так. Гром не грянул, стены милицейского кабинета не покачнулись. Прапорщик не съездил мне по почкам, незнакомец же принялся ожесточенно тереть лоб, словно надеялся вызвать этим какое-нибудь сногсшибательное озарение, чтобы оно подсказало ему приемлемый выход из щекотливой ситуации, кроме немедленного выезда за границу, где мы, все трое, были нужны примерно, как холодильники в Антарктиде.
– Значит, вы утверждаете, Журавлев, – начал человек в штатском, останавливаясь на каждом слове, будто собирался меня переубедить, – что сбили грузовиком капитана Репу? Когда и где это произошло?
– Сегодня, около восьми утра… в предгорьях…
Глаза незнакомца снова метнулись чуть правее и выше. Милиционеры (если, конечно, допрашивавший меня незнакомец служил в МВД) снова обменялись взглядами. Прапорщик, у меня за спиной, откашлялся, буркнул себе под нос: невероятно. Вряд ли я ослышался. Что ему представлялось невероятным, тут у меня был морской простор для интерпретаций. Невероятно, что их офицер оказался причастен к грязным делам, чтоб не сказать, по уши испачкался в грязи? Невероятно, что я его задавил, а не он меня, как случилось со всеми моими предшественниками-горемыками? Невероятно, что мне посчастливилось выжить, побывав в лапах капитана-вурдалака? Последнее, да, действительно представлялось странноватым, скажем так, но, я не собирался развлекать их рассказами о своих злоключениях в Подземелье Магов. Они все равно ни за что бы не поверили. Я, признаться, и сам толком не определился, верить ли самому себе…
– Откуда у вас взялся грузовик? – подал голос незнакомец в штатском.
Уж коли, я взялся говорить правду, мне надлежало придерживаться этой политики и в дальнейшем. Я так и поступил.
– Я угнал его у бандитов, – пояснил я. – Раньше на нем ездил Григорий Ханин. Они этим газоном утащили в горы нашу «Вектру» …
– Кто утащил? Ханин с Репой? – переспросил незнакомец.
– Ханин сидел за рулем. Репа позже на мотоцикле с коляской приехал. Еще здоровый такой с ними был, на кентавра чем-то похож.
– На кого?! – не выдержал из-за моей спины прапорщик.
Незнакомец сделал ему знак умолкнуть.
– И куда же они вашу «Вектру» утащили?
– На базу. У них в горах было что-то вроде хутора…
Я подумал, сейчас незнакомец прицепится к этому глаголу в прошедшем времени, но он, уже не таясь, в недоумении уставился на прапорщика. Спросил:
– Ну, что скажешь?
– Мистификация какая-то, – откликнулся прапорщик. – Съездить, проверить?
Незнакомец отрицательно покачал головой. Сделал прапорщику новый знак.
– Пускай сначала в письменном виде все изложит.
– Стой, не дергайся, – выдохнул мне в ухо прапорщик. Звякнул металл. Браслеты, сидевшие на запястьях, разомкнулись. Мои руки очутились на свободе. Настал мой черед удивляться, ведь я полагал обоих допрашивавших меня людей бандитами, а на кой бандитам снимать показания? Бандиты, обыкновенно, снимают вещи с загубленных ими людей, это да. Потирая онемевшие руки, я обернулся, отступив на шаг. Прапор кивком указал мне на стул, стоявший по правую сторону от стола.
– Садитесь, Сергей Николаевич, – продублировал приглашение незнакомец в штатском. Проследил за моим взглядом, упавшим за окно, где патриархальное утро оборачивалось таким же невозмутимым провинциальным днем, какой в самый раз провести где-нибудь на природе. И, словно прочитав мои мысли (второй этаж, не десятый), строго предупредил:
– Прыгать не советую, Журавлев. Побег не в ваших интересах, уверяю вас. Будет только хуже.
Куда уж хуже, — подумалось мне, когда я присаживался на стул. С другой стороны, не бегать же от правосудия всю жизнь, сколько бы мне ее не отмерили. Не за что, да и некуда. Я же не бандит, чтобы кантоваться из малины в малину, и не депутат, чтобы отсиживаться, в случае чего, за границей. Кивнув мне, мол, правильное решение, Журавлев, незнакомец пододвинул стопку писчей бумаги, положил сверху шариковую ручку, которую то и дело грыз.
– Пишите…
– Что писать-то? – спросил я в растерянности. Сколько раз за истекшие сутки представлял себе, как буду давать показания, и вот, когда случай представился, стушевался.
– Все, – незнакомец в штатском сделал широкий жест. – Куда ехали? Откуда? С кем? По какому маршруту? Где останавливались? С какой целью? Когда? Кто на вас напал? Сколько их было? Как выглядели? Дальше что приключилось? Почему вдруг решили, будто Афян потерпевшую собирается использовать, как донорский материал? Как женщина, спутница ваша, в больнице оказалась? Чем полнее изложите факты, тем лучше будет, для вас в первую очередь.
– А на чье имя писать? – осведомился я, вооружаясь покусанной им ручкой. Подумал, сейчас предложит, в качестве адресата, Генерального прокурора, на худой конец, министра внутренних дел.
– Пишите на имя заместителя прокурора Калиновского района автономной республики Крым.
– А как его зовут? – уточнил я, как только записал первую фразу под диктовку.
– Не его, а меня, – поправил незнакомец в штатском, сбрасывая инкогнито. – Меня зовут Станиславом Терещенко. Я советник юстиции и заместитель прокурора, – и, оценив мою отвалившуюся челюсть, добавил. – Пишите, Сергей Николаевич. Времени у нас совсем не так много, как может показаться.
Еще бы, – мелькнуло у меня, – раз теперь оно течет вспять…
***
Я не литератор. Сочинения – не мой конек, так что мне довелось попыхтеть, описывая случившееся с нами с тех пор, как я на набережной у корпусов «Морского бриза» в последний раз обнял жену и дочь. Звучит банально, но, кажется, прошла целая вечность с тех пор. Мне вовсе не хотелось переживать заново события позапрошлой ночи, но не было выбора. За час, понадобившийся мне, с меня сошло десять потов, я исписал десять страниц и столько же, если не больше, скомкал и отправил в корзину.
Пока я трудился, прапорщик, вместо того, чтобы караулить меня, несколько раз отлучался по каким-то делам, выполняя прокурорские поручения. Я подвел черту незадолго до его очередного возвращения. Изложил все, пропустив лишь сны, точнее то, что на сто процентов полагал снами. Шахту, куда нас с Пугиком столкнули на заре, оставил. Подумал, надо же мне указать, где им искать тело Пугика. Окончив, аккуратно пронумеровал страницы, как распорядился Терещенко, расписался на каждой. Со словами, вот, кажется, все, передвинул стопку обратно, на его половину стола. Прокурор вскинул руку – погоди, мол, как раз выслушивал доклад прапорщика, явившегося с какими-то документами под мышкой. Расстегнул папку, заглянул в бумаги, среди которых было три или четыре факса, кинул пытливый взгляд на меня, назвал по имени – отчеству.
– Сергей Николаевич?
– Я?
– Так как женщину, которая с вами в машине была, зовут?
– Пугачева Ольга Владимировна…
– А в девичестве, раз вы в школе вместе учились?..
– Колесникова Оля…
– Так… – протянул Терещенко, и я буквально почувствовал, как хочется ему снова погрызть шариковую ручку, да только она была у меня в руках. – Похоже, по части личности вы нас не обманули… – С этими словами заместитель прокурора Калиновского района взялся за нос. Вид у него стал, как у человека, избавившегося от одних сомнений, но лишь затем, чтобы его принялись глодать следующие и, таким образом, он сам не знает, радоваться ли ему.
– Как она? – воспользовавшись случаем, спросил я.
Прокурор, отвлекшись от раздумий, поморщился, вероятно, разглашать подобные сведения, не полагалось. Потом решился, плюнул на формальности.
– Приходит в норму…
– Где она?
– Тут, – прокурор вздохнул. – В безопасности и под надзором специалиста.
– Могу я ее увидеть?
Он покачал головой.
– Пока – нет…
– Почему?
– Потому, что мы с вами еще не разобрались, – сказав это, Терещенко придвинул к себе исписанные мной листки. Решив, что мне не стоит ему мешать, попросил сигарету у седовласого прапорщика. Курить хотелось так, что, как говорится, уши пухли, а, заместитель прокурора, как назло, оказался некурящим. Прапор, выудив из кармана начатую пачку «West», поколебавшись, бросил мне ее целиком вместе с коробком спичек. Экая, по сути, безделица, за которую я, не колеблясь, отдал бы сейчас полцарства, если бы у меня оно только было.
– Кури, – великодушно молвил прапорщик.
Я, естественно, немедленно последовал его совету. Окутался дымом, будто паровоз, топку которого перегрузили отсыревшим кардифом. Пока я жадно впитывал никотин, благодаря седого прапорщика за неслыханную щедрость, заместитель прокурора углубился в чтение. Кажется, оно поглотило его с головой, он проглотил мою повесть страницу за страницей на одном дыхании, как хороший детектив. Периодически его брови взлетали в гору, три или четыре раза он то недоверчиво, то в замешательстве вскидывал на меня глаза, тер лоб и снова погружался в чтение. Затем, не выдержав, поманил прапорщика, ткнул пальцем в какой-то привлекший его абзац.
– Что ты скажешь?
Прапор пожал плечами. Этого ему, вероятно, показалось мало, и он сдвинул фуражку на затылок.
– Это ни в одни ворота не лезет, Станислав Казимирович…
– А я тебе, о чем… – прокурор потер скулу. – С таким свидетелем нас с тобой засмеют, к чертовой матери, а потом еще и турнут, с волчьими билетами в зубах.
Прежде чем я успел задаться вопросом, что же такого комичного он нашел в моих показаниях, Терещенко, одарив меня взглядом орнитолога, обнаружившего редкую букашку, спросил:
– Значит, вы утверждаете, что бандой, которая на вас напала, руководил капитан милиции Репа?
Я именно так и написал, зачем он решил переспрашивать? Кивнул.
– И описать его сможете?
Не было ничего проще, физиономия гнусного оборотня в погонах будто стояла перед глазами.
– У него ж удостоверение Репы было. И пистолет… – вставил свои пять копеек прапорщик. – Номера совпали – монета в монету.
– Положим, пистолет в девяносто седьмом так и не нашли, как я понял из материалов дела, – скорее, размышляя вслух, нежели, обращаясь к прапорщику, проговорил заместитель прокурора Калиновского района.
– А трубка? – вполголоса напомнил прапорщик. – Сейчас ведь такую, Станислав Казимирович, днем с огнем ни на какой барахолке не найдешь.
Терещенко потянулся за массивным мобильным телефоном, добытым мной у Ханина. Подбросил в руке. Перевел взгляд на меня.
– По этому телефону, значит, разговаривали с Репой, так?
Мне оставалось опять кивнуть, я ведь не обманывал. Правда, никому, кроме Репы, мне тогда дозвониться не удалось, что да, то да. Я еще назвал зону покрытия (в пользу того, что она есть, свидетельствовали изображения антенок на цифровом диске) зоной отчуждения, отгороженной от прочего, нормального, не гипертрофированного мира непроницаемой, и, одновременно, невидимой стеной, и меня стало подташнивать от этого сравнения.
– Вы мне не верите?
– А вы сами верите тому, что твердите?! – немного нервозно осведомился заместитель районного прокурора.
– Но я звонил, – промямлил я, лихорадочно соображая, какого лешего он прицепился к этому чертовому телефону, звонил, не звонил, какая такая принципиальная разница?
– Может, продемонстрируете, каким образом? – спросил Терещенко, вручая мне трубку.
Взяв телефон, я нажал несколько кнопок, но прибор молчал, причем, судя по виду, не первый год. Резко отодвинув стул, прокурор перегнулся через стол, выдернул трубку из моих рук, начавших вибрировать в предвкушении чего-то нехорошего, очередной неприятности, скажем так.
– Звонили, значит?! – воскликнул он. – Интересная у нас ситуация получается, Журавлев! – Ногтем мизинца отщелкнул заднюю крышку, выковырял аккумуляторную батарею, позеленевшую от выделившейся с годами кислоты. Не требовался диплом о высшем техническом образовании, чтобы сообразить – и источник питания, и контактная группа давно и безнадежно окислились, словом, пребывают в нерабочем состоянии. По этому телефону никто не звонил, ни вчера, ни в ближайшие несколько лет, как минимум. Если только его умышленно не окунули в кислоту.
– Телефонная компания, обслуживавшая номера, вроде указанного вами, Журавлев, вылетела в трубу в одна тысяча девятьсот девяносто восьмом, после российского дефолта! – Терещенко воздел руки к потолку. – Владимир Рютин в России, можно сказать, еще в кресле директора ФСБ не обвыкся, а о Кремле и вовсе не мечтал! А наш Бучма – только первый срок на Банковой трубил! Прошло одиннадцать лет, Журавлев, как ЗАО «Крым-Телефон-сервис» приказало долго жить! Что же до самого номера, то, полагаю, его отключили гораздо раньше!
– Почему вы так думаете? – промямлил я, массируя виски. Голова начала кружиться. Было от чего, согласитесь.
– Здесь я задаю вопросы! – рявкнул прокурор, впервые с момента нашего знакомства проявив норов.
Прапор стоял справа от него, мрачнее тучи. С треском опустив на стол древнюю неисправную трубу, вокруг которой разгорелся сыр-бор, Терещенко прошелся из конца в конец кабинета. Остановился напротив меня, когда обуздал нервы.
– Опишите мне человека, – на последнем слове его лицо передернуло, как от оскомины, – у которого забрали телефон.
Это я, конечно, мог. Образ зловещего водителя газона запечатлелся в мозгу с фотографической точностью, пожалуй, даже ярче Репы, хоть я не стал бы сравнивать. Вспомнил, что он велел, нарисовал подробный словесный портрет, не позабыв упомянуть и откровенно звериные повадки.
– Выучил по фотографии в правах, которые к нему как-то попали, – вмешался прапорщик.
– На фотографии не разглядишь татуировок, – парировал я.
Прапорщик открыл, было, рот, и осекся.
– А какие у Ханина были татуировки? – насторожился Терещенко, не сводя с меня пытливых, внимательных глаз.
Ответить на этот вопрос для меня не составило большого труда. Я отчетливо помнил и угрожающие наколки проклятого водителя. Во многом, благодаря разговору с Игорем, которые тогда, в машине, растолковал мне их значение. Словом, я подробно описал и красотку в одних чулках, возлежавшую под крестом в обнимку с пантерой, и клинок, на который были нанизаны разрубленные кандалы, и перстни на фалангах пальцев.
– Грабеж и умышленное убийство, – кивнул Терещенко. Я не мог разгадать выражения, появившегося на его лице.
– Вы хотите сказать, Станислав Казимирович… – начал прапорщик.
– Описание полностью соответствует татуировкам, которые были у Ханина, – сказал заместитель районного прокурора. Шагнул к столу, порылся в одной из папок, доставленных прапором, поманил его пальцем. Протянул несколько листов бумаги, если не ошибаюсь, это были ксероксы фотографий. – На вот, сам убедись…
– Прапорщик изучил документы. Его глаза полезли на лоб. Тем временем Терещенко, выудив из другой папки еще с десяток ксерокопированных фотографий, протянул их мне.
– Пересмотрите, Сергей Николаевич. Может, кого узнаете…
Я взялся перелистовать фото, качество которых, по всей видимости, изначально было не ахти каким, да и тонер, заправленный в картридж принтера, оставлял желать лучшего. Тем не менее, из дюжины неулыбчивых мужских физиономий, некогда, вне всяких сомнений, составлявших «жемчужину» стенда «Их разыскивает милиция», я, не колеблясь, отложил четыре. Ханина, Кентавра, Косого и того вурдалака, который, вместе с Косым сбросил нас с Игорем в заброшенную шахту, а потом, вследствие моего внезапного визита на хутор, так и не успел помочиться. Выронил бумажки, не в состоянии унять трясущихся рук.
– Вот эти… они на нас напали.
– Как их зовут?
Я покачал головой:
– Они не представлялись…
– Как видите, Станислав Казимирович, он только те фамилии вызубрил, которые на документах прочел. Ханина и Репы, это и еже понятно! – Прапорщик, сжимая и разжимая кулаки, двинулся ко мне, полагаю, с самыми серьезными намерениями. – Давай, Журавлев, колись, где раздобыл удостоверение и права?!
– Я вам уже сказал! – машинально подавшись назад, воскликнул я. – И, даже написал чистосердечное признание. Я забрал их документы после того, как прикончил обоих подонков сегодня утром с интервалом в полчаса. Первому раскроил череп табуреткой, второго переехал грузовиком. Богом клянусь, не лгу! Кроме них, я убил Косого, оторвав ему в драке мошонку, и еще троих. Понятия не имею, как их звали. Не знаю, и знать не хочу. Документов при них не было. А, может, и были, я не искал, так какого рожна вам еще надо?!
– Мы ведь с тобой и по-плохому можем потолковать! – процедил прапор сквозь зубы.
– Я не понимаю! Я ведь и так признался в убийствах! Этого, что, мало?! – все больше распаляясь, я перешел на крик. – И, знаете, что, мне плевать, зачислите ли вы мои действия в пределы вашей драной необходимой обороны, или нет! Эти сволочи убили моего друга, изнасиловали его жену, а потом еще и перепродали мерзавцу Афяну, чтобы он вырезал у нее селезенку с почками! Так что я ни о чем не жалею! Представься мне такая возможность снова, я бы их всех опять убил! Дайте обратно листики, я это допишу!
– Все, достал! – прорычал прапор, замахиваясь.
– Отставить! – гаркнул Терещенко, и милиционер обмер в позе истощенного молотобойца, нечаянно обронившего из рук инструмент. – Стоп, – повторил Терещенко спокойнее. – Так не годится, прапорщик. Какой смысл лупить человека, которого надо лечить? В той самой больнице, которую он штурмовал, а лучше – в областной. В нашей – психиатрического стационара нет.
– Вы считаете меня сумасшедшим?
Станислав Терещенко вздохнул:
– Признаться, есть такие основания.
Этого я, конечно, тоже боялся, психушки, пожалуй, даже больше, чем милиции. Даже больше продажных правоохранителей, доложу я вам, потому как, если прапорщик был прав (а ведь его слова целиком соответствовали моим недавним и небеспочвенным опасениям), то Королевство Кривых Зеркал, в котором я очутился, автоматически перемещалось по единственному возможному адресу, туда, где, надо думать, в таком случае находился его генератор, первоисточник, первопричина, называйте, как хотите, – в мой воспаленный мозг. И это было по-настоящему страшно. Впрочем, быть может, я зря боялся подобного исхода, и смирительная рубашка, капельница и ванны были для меня не худшим путем. Они, по крайней мере, дали бы всему случившемуся вразумительное объяснение, расставили бы те самые точки над «I», которых я боялся, и, вероятно, не зря… Правда, тогда еще оставалось прояснить, а как давно я лишился рассудка? Минуточку – я буквально схватил себя за руку, естественно, борьба происходила внутри, высыпав наружу такой обильной испариной, что прапор с прокурором, обменявшись встревоженными взглядами, должно быть, заподозрили, уж не жар ли у меня. Я отметил это краем глаза, рассудок был поглощен другим. Минуточку, – повторил я про себя, с чего это им считать меня сумасшедшим, ведь ни о древних рунах, испещривших стены погребенной глубоко под поверхностью полой пирамиды, ни, тем более, о своем путешествии по загробному царству я не проронил ни звука. Даже инцидент со своими простреленными руками опустил, решив – себе дороже. Так почему же я представлялся им безумным, или хотя бы парнем с серьезными сдвигами? Чтобы засадить нежелательного свидетеля в психушку? В Северной Америке я бы, пожалуй, не удивился чему-то такому. Но, как для Украины – схема представлялась слишком сложной. К чему утруждать себя подобными дорогостоящими ухищрениями, когда человека можно просто убить, а потом просто закопать в придорожном кювете? И все, комар носу не подточит, нет у нас любопытствующих комаров. Тут было что-то совсем иное.
– Обождите! – взмолился я. – Вы полагаете меня безумцем? – Настал мой черед впиться глазами в прокурора. – Я вас прошу, скажите, почему?!
Он отвернулся к окну, переглянулся с прапорщиком, как будто искал совета. Тот понял по-своему.
– Потому, твою мать, что хватит ваньку валять! Где взял документы и табельное оружие?! – заревел прапорщик.
Странно, он раньше не представлялся мне глухим, а теперь, похоже, еще и ослеп, вдобавок ко всему.
– Там все написано, как было, – устало сказал я, показывая на листики с показаниями.
– Ладно, – сказал заместитель районного прокурора, опираясь на стол обеими руками. – Будь, по-вашему, Журавлев. Было, так было. Место, где сбили мотоцикл капитана Репы, найдете?
Я заверил, что и его, и хутор, без проблем.
– Тогда поехали, – прокурор обернулся к прапорщику.
– Браслеты надевать? – осведомился тот.
Терещенко смерил меня испытующим взглядом.
– Да, пожалуй, будет не лишним, пока не выясним, бред это или что-то еще…
***
Мы ехали в серой служебной «Волге», 31-й модели. Калиновка, как не крути, не Киев, в провинции прокуроры пока на «Мазерати» не катаются, доходы у них не те. Терещенко устроился на переднем сидении, справа от водителя, мы с прапорщиком разместились позади. Когда рассаживались, прапор спросил прокурора, а не прихватить ли с собой автомат, на всякий пожарный случай. Терещенко, после коротенькой паузы, кивнул. Прапор сбегал за оружием, вернулся с обрезанной милицейской версией старого автомата Калашникова. Хлопнули дверцы, заработал мотор.
***
Не отъехали мы и сотни метров от здания, приютившего УВД, ОВД или прокуратуру, почем мне было знать, как Терещенко легонько хлопнул себя по лбу.
– Что, Станислав Казимирович? – спросил водитель, убирая ногу с акселератора. – Возвращаемся?
– Заглянем на минуту в больницу, Степа.
– Не рано ли, Станислав Казимирович? – подключился к разговору прапорщик, поправляя автомат Калашникова, который держал на коленях. – Что у нас на Афяна, кроме показаний этого психа?
Последнее, естественно, относилось ко мне. Почему они оба считали меня ненормальным, я так и не понял, объяснений не добился, но счел за лучшее промолчать. Тем более, что отдавал себе отчет – психов и мужей-рогоносцев объединяет одна особенность: и те, и другие узнают о своих проблемах одними из последних.
– Афяна пока не трогаем, – заверил прапорщика заместитель районного прокурора. – Я, для начала, хочу на «Газон» взглянуть, на котором Журавлев в больницу приехал. – Не поворачивая головы, Терещенко просто поймал мои глаза в амбразуре зеркала заднего вида. – Вы же утверждаете, будто в госпиталь на грузовике Ханина добрались? Вот и осмотрим для начала эту машину.
Вам это может показаться странным и даже невероятным, но до тех самых пор, пока Терещенко не заявил, что намеревается изучить грузовик, доставивший меня в больницу, мне не пришло на ум, отчего это он не заинтересовался происшествием в кабинете Афяна. А ведь я весьма подробно описал, и как взял в заложники обоих докторских дружков, и как одному из них размозжил затылок, а второго приказал крепко связать. Это было несколько странно, не правда ли? И прокурор, и прапорщик так насели на меня с вопросами, касавшимися Ханина и Репы, будто на них сошелся клином весь белый свет. А об уголовного вида субъектах, навещавших Афяна, напротив, не вымолвили ни слова. Может, и правда, Афян не блефовал, и его клиенты действительно были птицами столь высокого полета, что даже имена их воспрещалось упоминать в уголовном деле? При этом Терещенко дал понять, что копает против самого Дока. Афян под подозрением, кажется, он выразился вполне однозначно. С другой стороны, а с какой стати мне было доверять его болтовне. Все они могли быть заодно, а коли так… Коли так, в госпитале меня ждала расправа, утонченная, скажем, в операционной. Если Афяну ничего не стоило раскромсать на трепещущие части Ольгу, то почему бы им было не провернуть нечто подобное и со мной. Где одно тело, там и два, правильно?
Вот и котельная у них своя, — проснулся внутренний голос, выудив на поверхность картинку с высоченной дымовой трубой, на которую я обратил внимание еще утром. – Топка, питающаяся углем, удобнейшее устройство, чтобы избавиться от парочки искромсанных трупов, не первых и не последних в долгом ряду…
Словом, когда впереди показалась уже знакомая мне будка охраны и новенький, с иголочки, шлагбаум, я сидел, как на иголках, на лезвиях тысячи бритв, на оголенных высоковольтных проводах. При нашем приближении шлагбаум, находившийся в опущенном состоянии, дисциплинировано взметнулся, освобождая путь. Прокурорскую «Волгу» тут знали, как и «Газон» Ханина. Уже на подъездной дорожке к корпусам мелькнула другая, паническая мысль. Даже если Терещенко честный человек (ну, вдруг, давайте пофантазируем, пока не поздно), в состоянии ли он защитить меня от жаждущих расчета дружков Лени Огнемета из мафии? Станет ли связываться с ними? Посмеет ли?
