Текст книги "Салават-батыр (СИ)"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

XIII

Салават по-молодому страстно любил обеих своих жен, живя в покое, довольстве и благополучии. Но ощущать всю полноту счастья он не мог, зная и видя, как иноземцы топчут, грабят и терзают башкирскую землю, как мучаются в неволе и гибнут его соплеменники. Знакомые с детства протяжные, заунывные песни, которые пела ему мать, Салават воспринимал теперь по-новому. Через них он всем сердцем ощущал боль от тех страданий, которые пришлось вынести его народу за всю его трагическую историю.

Веками боролись его предки и сородичи за свободу, беспрестанно бунтуя, поднимая одно восстание за другим. И каждое такое выступление стоило башкирскому народу тысяч жизней. Батыры-повстанцы жестоко истреблялись сонмищами царских карателей, над их матерями, сестрами и женами глумились, детей продавали в рабство, дома сжигались, зачастую вместе с их обитателями, а опустошенные земли присваивались все прибывавшими и прибывавшими из центра чиновниками, помещиками-алпаутами и военными. Разве можно предаваться неге в такое страшное время? Надо ведь что-то делать…

Однажды Салават решил поделиться своими сокровенными мыслями и тревогами с отцом. Выслушав сына, тот низко опустил мохнатые брови и, оглаживая черную с проседью бороду, погрузился в раздумье.

– Я хорошо понимаю твое настроение, улым, и поддерживаю твои благородные намерения, – вздохнув, произнес наконец Юлай. – Но мы бессильны. Где уж нам с солдатами тягаться!.. Хотя, кто его знает, может, представится когда удобный случай. Вот тогда и посмотрим. А покамест следует вести себя смирно и крайне осторожно. И потом, не забывай про то, что Акбатша с губернатором к нам пока что благоволят.

– Благоволят! – горько усмехнулся Салават. – А почему ж они тогда позволяют хозяевам заводов земли наши захватывать?! Да солдат выгораживают, которые здесь бесчинствуют.

– Что верно, то верно, улым, – согласился с ним Юлай. – Но только от выступлений наших не будет никакого толку. Один лишь вред! Учись терпению, улым.

Сознавая, что отец прав, Салават изо всех сил старался обуздать свой непокорный дух, не кипятиться по мелочам и не выплескивать наружу скопившуюся и клокотавшую в его душе ненависть.

Он по-прежнему учился в медресе и занимался хозяйством, но едва выдавалось свободное время, использовал его для военных упражнений.

Уводя своих сверстников на открытое место за пределы аула, Салават посвящал их в секреты боевого искусства, которым овладел благодаря отцу – бывалому воину. Он с большой охотой учил товарищей стрелять из лука в цель.

Как-то, сидя верхом на лошади, он на всем скаку метнул стрелу в мишень, умудрившись попасть при этом прямо в центр.

Наблюдавшие со стороны за развлечениями молодежи акхакалы пришли в восторг:

– Надо же, какой ловкач, в самую середку попал!

– Что тут скажешь, егет – не промах, да и других учить горазд!

– Не будь он таким строгим да требовательным, разве оставлял бы его Юлай заместо себя на время отлучки! Почему-то других сыновей не привлекает, а этому доверяет.

– Точно!..

Один из старейшин выдернул кое-как застрявшую в мишени стрелу и, измерив глубину пробитого ею отверстия, покачал седой головой.

– Ай-ха-а-ай, ну и силища, однако, у нашего Салауата!

– А уж как пригож! До чего ж к лицу ему голубой елян да как ладно сидят на ногах его белые итеки… – нахваливали его акхакалы.

Смутившись, Салават отошел к Селяусену.

– Ну, дускай, теперь твой черед из лука стрелять!

Зацепившись одной ногой за стремя, Селяусен с первой же попытки ловко вскочил в седло.

– Айда, коняшка, давай-ка и мы с тобой себя покажем, – крикнул он и, присвистнув, помчался по поляне. Доскакав до леса, он развернулся назад и, натянув тетиву, выпустил из лука стрелу.

– Хай, афарин! – раздался возглас всеобщего одобрения.

– Глядите-ка, и его стрела в самую середку угодила!

Однако оценив глубину отверстия, акхакалы признали первенство за Салаватом.

– Салауат-то наш времени даром не теряет, постоянно у своего отца что-нибудь перенимает. А уж Юлай знает в военном деле толк, поднаторел в дальних походах, – сказал один из них.

– Так-то оно так, только ведь сынок его и сам по себе егет что надо. Не обидел его Аллах силушкой, – вмешался другой. – Помяни мое слово – как возмужает, не будет ему равных…

Салават делал вид, будто не слышит, о чем разговор. Обтерев мокрый лоб краем рукава, он расстегнул ворот и подергал на груди рубашку, обмахивая потное тело.

– Ух и духотища!.. Тяжело во время у разы упражняться. Без еды еще быстрее выдыхаешься.

– Без еды-то еще можно продержаться, а вот без воды совсем худо – глотка пересохла, – пожаловался Селяусен.

– Сколько уже выдержали, перетерпим как-нибудь. Не так уж много времени до ужина осталось.

– Может, хватит на сегодня?

– Вы идите, а я тут еще немного побуду, – сказал Салават.

Когда товарищи разошлись, он, оставшись вдвоем с помощником, не дав себе передышки, взобрался с ногами на хребет лошади и стал учиться скакать стоймя.

– Ага, на этот раз я ни разу не свалился, – радостно воскликнул он. – Попробуем-ка теперь еще один прием отработать.

– А ты не хочешь научиться скакать вниз головой, хужа? – спросил хезмэтсе[54]54
  Хезмэтсе – работник; прислуга.


[Закрыть].

– Нет, я думал освоить другой прием.

– Какой?

Отойдя подальше, Салават приказал парню разогнать жеребца в его сторону. Тот испугался.

– А он не затопчет тебя невзначай?

– Не затопчет, делай, что велено!

Куда деваться подневольному? – Пришлось повиноваться. Хезмэтсе запрыгнул на своего коня и поскакал, направляя второго лихого скакуна прямо на Салавата. Черный айгыр помчался во всю прыть. Доскакав до хозяина, он, едва не задев его, резко уклонился в сторону. В тот же миг Салават кинулся к нему и, изловчившись, уцепился за конскую гриву. Айгыр потащил батыра за собой. Совершив несколько шагов вприпрыжку, тот проворно вскочил на ходу, за счет силы своих рук, прямо в седло и ринулся вперед, подгоняя скакуна.

– Живее, коняшка, быстрей-быстрей!

Дома батыра с нетерпением поджидали жены. Приласкав их обеих и маленьких сыновей, он глотнул воды и приступил наконец к трапезе:

– Ля илляхи илляллаху…

После вечернего намаза Салават решил заняться чтением. Придвинувшись поближе к пламени свечей, он стал перебирать стопку книг в бархатных и кожаных переплетах. Если прежде Салавата интересовали мунажаты великих Фирдауси, Саади и Навои и он даже пытался выучить некоторые из них наизусть, то теперь он увлекся произведениями Джами «Саламан и Абсаль» и древнебашкирского поэта Кул Гали «Кысса-и Йусуф».

Салават всей душой прочувствовал дастан Низами Ганджуи «Хосроу и Ширин». Его потрясли любовь красавицы Ширин и шаха Хосроу и чувства скульптора Фархада к Ширин. И он никак не мог смириться с перерождением Хосроу, воспылав к предателю самой настоящей ненавистью.

Читая о его коварстве, Салават невольно сравнивал жизнь людей той эпохи с судьбой башкирского народа, делая важные для себя выводы. В общем, с каждой прочитанной книгой Салават открывал для себя все больше и больше нового. Не довольствуясь литературой, которую ему приходилось брать у муллы Арыслана, он при случае выписывал нужные книги из дальних мусульманских стран.

Узнав об интересе Салавата к наукам, Юлай возмечтал отправить его, при посредничестве академика Рычкова, учиться в Петербург.

Связи с Рычковым Юлай не терял. На исходе зимы в Шайтан-Кудейскую волость приехал по его приглашению его младший сын.

Тянувшийся к общению с образованными людьми Салават от души радовался их новой встрече.

– Здорово, что вы к нам опять приехать надумали, – сказал он Николаю, пообещав ему показать окрестности.

– Спасибо, дружище. Больше всего мне хотелось бы проехаться по зимнему лесу, – ответил тот.

– Договорились, я повезу вас в лес, дорогой кунак, – кивнул Салават.

– А имеется ли там какая-нибудь сторожка?

– Избушка есть, зимовье охотников.

– Что ж, тогда давай завтра же и отправимся, – предложил гость.

– Ладно, – согласился Салават и, подозвав к себе работника, велел ему подготовить самых отборных лошадей.

– А мне с вами ехать? – спросил хезмэтсе.

– Нет, не нужно. Ты лучше о сене позаботься. Заготовь побольше, чтоб коням хватило, да оставь рядом с избой.

– Сена там и так вдоволь, – заверил тот.

Перед отъездом Юлай, пришедший проводить молодых людей, отвел сына в сторону и потихоньку предупредил его:

– Не вздумай, улым, с кунаком своими потаенными мыслями делиться. Не забывай нашу поговорку: «с урысом дружи, а топор за поясом держи».

– Не забуду, атай, не тревожься, – поспешил успокоить его Салават.

– А вы надолго собрались? – поинтересовался отец уже в полный голос.

– На недельку – на полторы, – на ходу бросил тот, спеша к приятелю.

Оседлав лошадей, они тут же тронулись, увлекая за собой навьюченную припасами яловую кобылицу.

Даже после того как прекратились акман-токманы, теплее не стало. Весна запаздывала. От морозца перехватывало дыхание и немного першило в горле. Время от времени налетал резкий ветер, заставляя путников зябко ежиться.

Пока ехали, Николай выспрашивал, какие звери водятся в здешних лесах.

– О, в наших лесах, слава Аллаху, столько живности! Чего только у нас нет! – похвастался Салават.

– А волки не донимают?

– Случается, шныряют в зимнюю стужу возле аулов.

– Еще бы, ведь они до домашней скотинки весьма охочи, – заметил Николай.

– Нет, – возразил Салават, отрицательно покачав головой, – волки очень умные. Они знают, что им за это будет, поэтому вблизи аулов никого не трогают. Здесь они постоянно начеку.

– Мне тоже, между прочим, приходилось слышать, что, общаясь с людьми, волки умнеют, – сказал Николай. – А ведь и вправду, животные, которые никогда не сталкивались с человеком, его не боятся. Я читал, например, что белый медведь человека не боится. А вот олени, лоси, кабаны, бурые медведи, зайцы, лисы и разные птицы даже человеческого голоса и запаха пугаются.

– Тут нечему удивляться. Человек с давних пор на них охотится. Страх впитался в кровь и передается из поколения в поколение. И такое бывает не только у зверья, но и у людей. Знаете, что говорят наши башкирские женщины своим детям, когда те плачут? Они их пугают: «Тихо, вон урыс идет!» И вот так уже лет двести. Этот страх у нашего народа в крови, – с горечью рассуждал, увлекшись, Салават, но вспомнив родительское наставление, спохватился и постарался замять нежелательный разговор: – Человек быстро к хорошему привыкает и перестает бояться, когда ему ничто не грозит. Взять наши семьи. Мы же не враждуем между собой. Отношения у нас, Алага шюкюр, хорошие. – Заговорив об этом, Салават снова переключился на животных, но и тут не смог воздержаться от намеков: – Слыхал я про слонов… Когда люди стали в слонов из ружья палить, те стали на них набрасываться.

Николай то ли постарался сделать вид, что не расслышал нечаянно вырвавшихся у Салавата слов, то ли на самом деле не придал им значения. Он, как ни в чем не бывало, продолжал рассуждать на интересующую его тему.

– Мне приходилось слышать, что иной раз животные, спасаясь от опасности, бросаются за помощью к людям, – сказал он.

Салават, обрадовавшись, что его неосторожность не возымела никаких последствий, с готовностью откликнулся:

– Конечно! Я и сам был свидетелем! В прошлом году я случайно увидал, как орел за ласточкой охотился. Та, бедная, не знала, как от него избавиться. Металась то влево, то вправо, а когда уже не осталось никакого выхода, бросилась вниз и схоронилась в кустах рядом со мной. А в другой раз случилось так, что на моих глазах ястреб хабантургая[55]55
  Хабантургай – жаворонок.


[Закрыть] преследовал. Так он кинулся ко мне прямо на грудь. Я и прикрыл его ладошкой. Как только ястреб улетел, я решил выпустить птичку. А она так вцепилась в мое платье, что я еле-еле ее отодрал. Кажись, даже коготки поломались.

После этого оба замолчали. Воспользовавшись наступившей заминкой, Салават подъехал к плетущейся сзади кобыле, чтобы поправить закрепленный на ее спине груз. Подтянув и перевязав заново ремни, он вернулся назад и снова поехал рядом с Николаем.

– А еще один интересный случай мне Селяусен рассказывал, – продолжал Салават. – Как-то, когда были они с отцом в лесу, Селяусен заметил прямо на зеленой траве какую-то тень. Он пригляделся и увидал орла, который волка преследовал. И что вы думаете? – Волк с перепугу под арбу бросился. Орел уже улетел, а он все сидит, с людей глаз не спускает.

– Они его не убили?

– Что вы! Зверя, которому помощь требуется, у нас не убивают. Даже хищника.

Они снова умолкли. Миновав ряд высоких стройных берез, приятели выехали на широкую поляну.

– Гляди-ка, гляди! – неожиданно вскрикнул Николай. Салават повернул голову и возле кустов увидел лося. Вот это да! Обойдя кустарник с другой стороны, лось, почему-то скособочившись, пошел навстречу всадникам.

Салават придержал коня и стал ждать.

– Нет чтобы убежать, так он к нам идет.

– Я ничего не понимаю, – растерянно произнес Николай.

– И я. Странно…

Лошади тоже забеспокоились, прядя ушами и с опаской озираясь по сторонам.

Когда лось приблизился, Салават и Николай заметили с ним двух волков. Один вцепился ему в холку, другой – в заднюю ногу. Недолго думая, Николай схватился за ружье.

– Стойте, уберите ружье. Не стреляйте, а то лося пораните, – остановил его Салават, заряжая лук. Он натянул тетиву, но, боясь попасть в бедное животное, долго целился, не решаясь выпустить стрелу.

Занятые своей добычей волки не обращали на людей никакого внимания. Опустив голову, с трудом передвигавшийся лось время от времени дергался, пытаясь сбросить с себя хищников. Но справиться с ними ему было не под силу.

Когда между людьми и лосем оставалось аршин двадцать, Салават наконец выстрелил. Его стрела угодила в голову волка, тащившегося за лосем по снегу. Смертельно раненный, тот выпустил ногу и затрепыхался на снегу. Второй стрелой Салават убил другого волка.

– Какой ты, оказывается, меткий! – восхищенно произнес Николай. – Мо-ло-дец!

Салават, воспринявший его похвалу как должное, не спускал глаз с застывшего посреди дороги лося. Так потрепали беднягу, что смотреть жалко.

– Другие волки на него не могут напасть? – спросил Николай.

– А давайте отвезем вещи в избушку и вернемся, – предложил Салават.

Добравшись до охотничьего домика, они наскоро перекусили, задали лошадям охапку сена и договорились, что поедут на лыжах.

– Вначале нужно проведать нашего лося, – сказал Салават.

– Я тоже так думаю, – откликнулся Николай.

Надев лыжи, они поехали назад, однако лося на прежнем месте уже не застали. Следы на снегу показывали, что бедный зверь пошел той же дорогой, по которой он притащил на себе волков. Скорее всего он отправился восвояси, чтобы залечить раны. А вот и то самое место, где на него с двух сторон напали волки. Снег здесь сильно утоптан. Лось изо всех сил старался их сбросить, но не смог и протащил их на себе почти две версты. Раза три или четыре он падал, пытаясь придавить их своим телом. Но все было напрасно. Не зная, как избавиться от хищников, лось был вынужден выйти на зимник, надеясь, по-видимому, на помощь людей…

Измотанные вконец Салават и Николай возвращались в избушку уже в потемках. Они вскипятили на огне сувала воду и, попив горячего чаю, улеглись спать.

На следующий день оба проснулись с мыслью о лосе.

– Куда же он все-таки запропастился? – ломал голову Рычков. – Может, опять поищем?

– Айда, коли хочется, – вскочил Салават.

Они обнаружили потерявшееся животное лишь на третий день возле стога сена.

– Это же наш лось! Живой и невредимый!

– Значит, долго жить будет…

Молодые люди с рассвета до сумерек объезжали на лыжах окрестности, беспрестанно восхищаясь красотой пробуждающегося от зимнего сна Урала.

– Я просто чувствую дыхание природы этого края, – восторженно воскликнул как-то Николай, всей грудью вобрав в себя пахнущий весной воздух.

– Да, Урал – это целый мир, – вторя ему, сказал Салават. – Здешних богатств не счесть. И на земле, и под землей. Оттого и все наши беды. Со времен Чингисхана и Батыя иноземцы на наш край зарятся, не оставляют нас в покое…

Не может Салават не думать о том, что происходит вокруг. Клокочут в душе чувства и рвутся наружу песней:

 
На склонах Уралтау, хай, да сплошь леса,
Так густы, что не пропустят света дня;
Что за судьба у нашего народа, что за напасть —
Как нам врагов отвадить, как прогнать?
 

Многое напоминает ему о том положении, в котором оказался его родной край. Даже тот же лось, который стал для впечатлительного Салавата олицетворением его народа, в то время как кровожадные волки – воплощением безжалостных захватчиков. Правда, лося им удалось отбить, а вот непрошенные пришельцы мертвой хваткой вцепились в священный Урал и гложут его, словно кость, и сосут, будто мозг вытягивают. Если и дальше так будет продолжаться, все это может кончиться тем, что они выживут башкортов из их собственного дома…

Отстав от Рычкова шагов на десять-пятнадцать, Салават потихоньку запел:

 
Славен мой Урал
Высотою скал.
Гребни горных круч
Блещут из-за туч.
Месяц серебрит
Ручейки долин,
Сосны и гранит,
И снега вершин.
Солнце золотит
Сосны и гранит,
Ручейки долин
И снега вершин.
Надо мной шатром
Неба синева,
Шелковым ковром
Вся в цветах трава.
Славит соловей
Песнею своей
Лес, громады гор
И степной простор.
Я гляжу на мир,
Полный вольных дум
Слышу леса шум.
Славен мой Урал,
В самоцветах весь!
Взвейся выше скал,
Об Урале песнь![56]56
  «Урал» – перевод Вл. Филова.


[Закрыть]
 

«Урал, конечно, прекрасен, да вот жизнь безобразна…», – с грустью подумал он.

Кажется, Николай почувствовал, какое у его попутчика настроение… Пусть Салават напрямую не высказывается, но вполне возможно, что он таит злобу на отца Николая, замешанного в учиненной князем Урусовым расправе над взбунтовавшимися башкирами. Как бы то ни было, теперь Рычковых уже не в чем винить.

С шумом пролетела над головами молодых людей стайка румяногрудых снегирей. В этих краях они появляются с первым снегом, а с наступлением весны торопятся в Сибирь. Среди сухих стеблей репейника, выпирающих из-под снега, копошатся красноголовые щеглы, а черные дрозды общипывают тем временем алые грозди рябины. Поклевав вкусных сочных ягод, они с шумом перелетают на ветки ближайшего дуба, но вскоре, передохнув, снова набрасываются на рябину. Когда к ним присоединяются хохлатки, шуму становится еще больше. Все эти птицы живут в лесу. Но они всего лишь гости. И гостят они на Урале, пока есть чем поживиться.

Николай с увлечением наблюдал лесную жизнь, приглядываясь то к одному явлению, то к другому.

– Вон дикие козы! – радостно воскликнул он и тут же восторженно добавил: – А чуть дальше – заяц!

Сопровождавший приятеля Салават радовался вместе с ним. Сама природа, живительный чистый воздух исцеляли его душу, отвлекали от будоражащих невеселых мыслей.

– А это чей след? – спросил Николай, рассматривая углубления в снегу.

– Рыси, – не задумываясь, ответил Салават. – Под этим карагачем она поджидала свою добычу.

– Пойдем по ее следу?

– Айда, – согласился Салават и съехал вниз. – Посмотрите-ка туда!..

След шел вдоль берега понизу, значит, она собиралась через санную колею перейти. Побывала возле поваленной ветром осины, покружила-покружила, нюхая заячьи следы, и двинулась дальше. Дошла до кустов и зачем-то в сторону прыгнула.

Николай обратил внимание на две ямки в снегу.

– Что за птица здесь побывала? Отпечатки крыльев виднеются…

– Эти лунки рябчики оставили… Теперь все понятно, рысь на рябчиков бросилась, но не поймала, – определил Салават и, немного помолчав, предложил возвращаться назад.

– А мне хочется посмотреть, чем рысья охота закончится, – сказал Николай, умоляюще посмотрев на него. – Давай, пойдем по ее следу!

И молодые люди поехали по следу хищника. Салават то и дело останавливался, подробно рассказывая приятелю, что делала побывавшая то тут, то там рысь.

…Оказавшись у лесных зарослей возле горной речушки, она замедлила шаг. Видно, учуяла какое-то животное. Перейдя на другую сторону, она остановилась примерно в тридцати аршинах от троицы взрослых лосей. Молодая, видать, рысь. Побоявшись приблизиться, она долго стояла, наблюдая за ними на расстоянии. Лоси тем временем обгладывали побеги осины. Рысь, так и не решившись на них наброситься, направилась в глубь леса. Возле валежника она снова задержалась. Потом прошла вдоль поваленной сосны. Перескочив через ствол, рысь сделала еще несколько шагов и запрыгнула в дупло вырванной сильным ветром вместе с корнями огромной березы. Именно здесь хищнице удалось, наконец, успешно завершить охоту. От бедных рябчиков, нашедших в дупле приют, остались на снегу лишь кончики крылышек да пятнышки крови. Утолив голод, рысь прикорнула на некоторое время под раскидистой сосной.

– Все, кажется, след потерялся, – заметил Николай.

– Значит, на какое-то дерево забралась, – сказал Салават и тронулся с места.

Николай, обогнав его, устремился к уреме. Заметив возле не замерзающей даже в зимнюю стужу речки взрыхленный снег и бороздку, он остановился и, присмотревшись, крикнул:

– Тут чья-то нора.

– Шэшке – норки, по-вашему, – без труда определил подоспевший Салават.

По оставленным юркой зверюшкой следам он догадался, что, бегая вдоль речушки, та пыталась поймать рыбу. Но было видно, что у нее ничего не получилось. И тогда норка стала рыскать среди деревьев, раскинувших свои корни в воде, охотясь за мышами.

– Интересно, удалось ли норке хоть чем-то поживиться? – спросил Николай.

– Нашла ли она здесь добычу, не знаю, зато вон там ей уж точно повезло. Видите, остатки на снегу валяются?

– И кто же стал ее жертвой?

– Похоже, полевая мышь…

Увлекшись изучением звериных следов, они не заметили, как наступили сумерки. Приятели вернулись в избушку, затопили су вал. После ужина Николай достал записную книжку и при свете огня принялся за описание увиденного днем.

– Для отца стараетесь? – спросил Салават.

– Да нет, для себя.

– Зачем? Вы же военный. Никак надумали ученым стать по зверью?

– Ну, допустим, не по зверью, но такая мысль у меня есть – всерьез наукой заняться, – мечтательно произнес Николай и вдруг спросил: – А ты сам-то в Оренбурге или Петербурге учиться не думаешь?

– Думаю, конечно… Только где б я ни учился, хочу одного – сочинять, дастаны слагать.

Воспитанный с пеленок в духе почитания восточной поэзии, Салават на самом деле мечтал посвятить свою жизнь творчеству. Сказалась материнская закваска. Мир поэзии так и притягивал его к себе. Еще в пору отрочества, имея даже небольшой жизненный опыт, Салават стал задумываться над серьезными вещами – о судьбе родного народа и любимого Урала – и пытался выразить свои мысли и чувства в стихах:

 
Родные луга, родные леса,
Родные реки, родные поля,
Родная земля, прекрасный Урал,
Священный ты мой Урал.
 
 
Простерся, небес касаясь, Урал,
Пою неустанно горы твои.
Я вечно б смотрел на вершины скал,
И вечно бы песни тебе я пел.
 
 
На верного друга-коня вскочу,
Ветром взлетев, помчусь воевать,
Врагам я ни пяди не уступлю,
Не дам  им землю свою топтать.
 

– Когда мы отсюда уедем? – спросил Николай, поднимая голову от своих записей.

– Когда угодно.

– Надеюсь, пару дней мы еще здесь пробудем?

– Смотря по погоде… Видите, как потеплело? Коль и дальше так пойдет, дорогу развезет.

– Ну да, конечно. Мне ведь до Оренбурга еще добираться, – вспомнил Николай и решил не откладывать отъезд.

Салават не стал его отговаривать.