Текст книги "Салават-батыр (СИ)"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

У кого-то сзади – чехлы-накосники в виде широких лент с монетками. На некоторых – головные уборы, называемые кашмау, украшенные, как и все остальное, серебряными монетами и кораллами. Молодой академик взял себе на заметку, что лаптей ни башкирки, ни башкиры не носят. Они предпочитают кожаную обувь или суконную, но тоже с кожаным низом.

Лепехин с нескрываемым интересом разглядывал и старался запомнить детали непривычных его глазу башкирских праздничных нарядов.

Наблюдая за поведением башкир, он все больше убеждался в том, насколько вольнолюбив этот народ.

Ничто не ускользало от его пристального внимания. Вон там, возле реки готовится угощение для участников состязаний. В казанах на таганах варится мясо, рядом пыхтят медные самовары.

Лепехин не стоял на одном месте. Он переходил от одного кружка к другому и, вытягивая шею, разглядывал из-за спин зрителей артистов, демонстрировавших свои таланты. В одном кругу исполнялись частушки-такмаки с приплясом, в другом играли на курае, в третьем соревновались сэсэны-сказители. А вот и кюрэш – борьба силачей…

Тем временем к Рычкову пробрался сквозь толпу его сын. Петр Иванович поинтересовался, где Салават.

– Он там, чуть подальше – махнул рукой Николай. – Готовит еще один заезд – состязание среди победивших.

У тех, кто это слышал, загорелись глаза от воодушевления.

– Какая замечательная идея – выявить лучшего из лучших, – заметил кто-то из гостей.

– Постой-ка, а почему повторные скачки в другом месте проводить надумали? – спохватился Рычков.

– Говорят, здесь места маловато. Развернуться будет негде.

– А почему нас о переносе не предупредили?

– Вот как раз мне и велено было вас пригласить, – сказал, усмехаясь, Николай.

– Ну так пойдемте же скорее!..

Предвкушая настоящие профессиональные бега, собравшаяся толпа зрителей возбужденно гудела.

Завидев приближающихся гостей, восседающий на саврасом скакуне Салават отделился от группы наездников и поехал им навстречу.

– Ну как, можно начинать? – спросил он.

– Иншалла, в добрый час! – ответил Юлай.

Дотошный Лепехин успел заметить, что на спинах скакунов нет ничего кроме тонкого войлока.

– Странно, а почему лошади без седел?

– Так нужно. Седла, как бы крепко их ни закрепляли при помощи подхвостника и подпруги, все равно во время скачки назад сдвигаются и очень сильно лошадям мешают… – объяснили ему через толмача.

– Так ведь у джигитов, наверное, как бы получше выразиться… при этом заднее место отбивается.

– Чтобы не отбивалось, сзади к штанам мягкий войлок пришивается. За счет такой нашивки да потника джигиту уже не так больно.

– Должен признаться, для меня это открытие, – сказал Лепехин, помечая что-то в записной книжке.

И тут раздался звон колокольчика, возвещая о начале нового заезда.

Когда Салават подъехал на своем скакуне к остальным наездникам, Юлай, провожавший сына пристальным взглядом, не смог утаить от гостей своей тревоги:

– Хоть бы без всяких козней обошлось.

– Да какие могут быть козни по отношению к Салавату? – изумился Николай.

– Всякое бывает. На удачливого всегда завистник найдется. Такой может, как будто невзначай, разогнавшегося коня по спине плеткой огреть. Тот от неожиданности скорость сбавит, и все…

– Неужто на нечестных у вас управы не найдется?

– А кто в такой куче да спешке разберет, чей был кнут? Некоторые норовят пнуть соседнего скакуна в бок, и это плохо кончается. Он тут же сил лишается и скакать дальше уже не может…

Колокольчик зазвонил во второй раз. И в тот же миг стоявшие ровным рядом лошади рванули с места, взметнув копытами клубы пыли. Не успели зрители опомниться, как ретивые скакуны в мгновение ока скрылись среди растущих за холмом деревьев.

Пока их не было, гостей обнесли свежим, прохладным кумысом. Ждать наездников пришлось недолго. Проскакав положенные двадцать верст, они повернули обратно.

И вот вдалеке снова показался столб пыли, который с бешеной скоростью приближался к толпе зрителей.

Завидев скачущего впереди всех Салавата, они дружно захлопали в ладоши. Раздались восторженные возгласы:

– Конь Салауата пришел первым!

– Салауату – главный приз!

Юлай, испугавшись, что его сына сглазят, поморщился.

– Еще не известно, кто победит. В самом конце его может кто-нибудь обскакать.

Но люди, не придав его словам никакого значения, продолжали славить Салавата.

– Точно, он первый!

– Другим его уже не догнать! Они вон как отстали…

Да, Салават никому не уступил своего первенства. Не останавливая своего разгоряченного коня, он на всем скаку выхватил платок из руки одной из встречавших его, как победителя, девушек. Проехав после этого еще немного, джигит постепенно замедлил ход. Развернув доставшийся ему в подарок белый, вышитый по краю шелковыми нитками платок, Салават поворотил коня и подъехал к той девушке.

– Как твое имя, хылыукай? – ласково спросил он, склоняясь к ней.

– Гюльбазир, – ответила та, смущенно улыбаясь.

– Из какого ты рода? Чья дочь?

Ее тихий ответ потонул в общем гвалте. Салават переспросил и узнал, как зовут отца Гюльбазир. Однако поговорить с ней ему так и не удалось. Вынужденный сопровождать гостей, батыр отъехал, а сам тем временем продолжал думать о приглянувшейся ему девушке. Из-за этого он прослушал, о чем те говорили. Находясь под впечатлением этой мимолетной встречи, он даже не ощущал всей радости от своего блистательного успеха.

Не дожидаясь, пока народ угомонится, Салават, отпросившись у отца, решительно направился к стайке девушек, среди которых стояла красавица Гюльбазир. Но и на этот раз им помешали пообщаться друг с другом. Едва они начали разговаривать, как явился Николай.

– Салават, пошли, тебя зовут! – сказал он, и тот, наскоро кивнув девушке на прощанье, нехотя удалился.

Даже вернувшись в свою юрту, юноша все никак не мог успокоиться. Подойдя к Зюлейхе, только что уложившей в сэнгэльдэк их маленького сына, родившегося всего несколько месяцев тому назад, он притянул ее к себе и, приобняв за плечи, нерешительно произнес:

– Бисэкэй, ты не станешь сердиться, если я тебе кое-что сейчас скажу?

– А что ты мне хочешь сказать? – насторожилась жена.

– Даже не знаю, как быть. Боюсь, рассердишься, – продолжал сомневаться Салават.

Милое лицо Зюлейхи омрачилось.

– Говори – не говори, а я все равно чую, что ты на кого-то глаз положил… – упавшим голосом произнесла она.

– Да, – признался, краснея, Салават, – мне одна девушка понравилась. – Если ты не будешь против, я возьму ее второй женой.

– Значит, ты меня разлюбил? – жалобно спросила Зюлейха и, закрыв руками лицо, зарыдала.

Тот в отчаянии заметался по юрте.

– Я тебя очень прошу, не плачь, вытри слезы! Если ты не дашь своего согласия, я ни на ком не женюсь. Я тебя как любил, так и буду любить.

Зюлейха продолжала всхлипывать.

– Ладно, все, я не женюсь! – отказался было от своей затеи Салават, но, немного подумав, снова принялся уговаривать жену. – Ты ведь и сама понимаешь, все равно мне когда-нибудь придется второй женой обзаводиться. Такой уж у нас обычай. Говори, бисэкэй, что будем делать. Может, как-нибудь договоримся по-хорошему, а?

Наплакавшись, Зюлейха на какое-то время затихла, потом, тяжело вздохнув, грустно покачала головой.

– Да, твоя правда. Лучше не жди, пока я состарюсь. Женись, покуда я молодая… – рассудила она. – Ничего не поделаешь. Такая уж у нас, у женщин, доля…

Сказав это, Зюлейха подняла на мужа заплаканные глаза и спросила:

– Сказал бы хоть, кто твоя зазнобушка.

– Гюльбазир, – ответил Салават и рассказал, когда и при каких обстоятельствах ее встретил.

– А чья она дочь?

– Человека по имени Хагынбай.

Только Зюлейха раскрыла было рот, чтобы еще о чем-то спросить, как снаружи послышался голос Юлая.

– Улым, ты тут? – спросил он.

– Да, атай, – с готовностью бросился Салават к выходу.

Как оказалось, его хотел видеть академик Лепехин, которому не терпелось расспросить юношу об обычаях, связанных с молодежными игрищами.

Увидев Салавата, стоявший рядом с Рычковым Иван Иванович поспешил ему навстречу и с ходу заговорил:

– Прошу прощения за то, что пришлось вас потревожить. Но растолкуйте-ка мне, миленький, вот что. Вот вы победили сегодня в обоих состязаниях, верно? А ежели бы, положим, одновременно с вами за белый платок еще один джигит ухватился. Как же вы в таких случаях победителя определяете?

– Выходим вдвоем на майдан и меряемся силами. Все очень просто. Кто окажется сильнее, тот и победитель, – объяснил Салават.

Академик задал ему еще несколько вопросов и, получив подробные разъяснения, вежливо поблагодарил. В результате их беседы Лепехину удалось пополнить уже имевшиеся у него записи.

Он описал, как проходит борьба между молодыми людьми. Как и русские силачи, они не хватают друг друга за плечи, а борются, взявшись за пояс, используя при этом традиционные приемы… Платок, который необходимо выхватить из руки девушки, не обязательно должен быть дорогим. Главное в том, чтобы подцепить его, опередив других, и уже не выпускать из рук. Лепехин отметил, что в этих местах бытует такое правило: подарок для победившего батыра готовит самая красивая девушка в ауле… По завершении состязаний народ обращается к Аллаху с просьбой о хорошем урожае, после чего затевается пир. Молодежь развлекается, устраивая всяческие игры, вроде пробежек с яйцом на ложке, которую держат в зубах, борьбы и тагана – игры с танцами…

Довольно подробно описал Лепехин, как проходят у башкир сами летовки. Ему удалось установить, что на летних кочевках население живет семьями. Или же родственники сами образуют одно «джейлау». Для летовок всегда выбирают место возле реки либо другого источника, а вокруг юрт возводят изгородь, дабы закрыть доступ к ним скотине. По утрам животных выгоняют на пастбище, причем один вид отдельно от другого. Дойка кобылиц и коров происходит также по отдельности. Из коровьего молока взбивается масло, готовится сухой курут. Айран, приготавливаемый путем разбавления водой кислого катыка, используется в качестве напитка. Из кобыльего молока делают кумыс, представляющий собой среди прочих один из основных продуктов питания…

Оба русских ученых были чрезвычайно довольны приемом, оказанным им гостеприимными и добродушными башкирами Шайтан-Кудейской волости, и поэтому не торопились уезжать.

Однажды Юлай созвал сородичей на совет.

– Агай-эне, акхакалы! Наши знатные гости интересуются, как мы отыскиваем соколиные гнезда и приручаем птенцов. Особенно сын нашего знакомого Петра Ивановича Рычкова горит желанием приручить какого-нибудь птенца и просит ему помочь. Вам решать, что делать.

Первым взял слово мулла Арыслан.

– Я вот что скажу, йэмэгэт[39]39
  Народ, сограждане (при обращении).


[Закрыть]: для башкорта желание кунака – священно.

– Воистину так, – поддержали его остальные.

На следующий день, спозаранку, с возглавляемой Салаватом группой всадников гости тронулись в путь.

Поначалу им пришлось ехать сквозь непроглядный туман. Постепенно густая завеса рассеялась, и всю округу залило ярким солнечным светом. Однако ближе к полудню небо заволокло темно-серыми облаками, и вскоре стал накрапывать дождь. Погода вконец испортилась. Проезжая по тропинке, идущей вдоль крутого берега, Лепехин вдруг почувствовал, как напряглась его лошадь. Словно почуяв опасность, она стала прясть ушами и мотать головой, то и дело всхрапывая. Все это выглядело очень странно, поскольку другие лошади вели себя спокойно.

– Пойду-ка я лучше пешком, – сказал Лепехин, слезая с седла.

– Путь неблизкий, Иван Иванович. Быстро устанете, – предупредил его Салават и предложил гостю на время обменять его лошадь на свою.

Академик не стал противиться. Однако и на этот раз произошло то же самое. Лошадь, предоставленная ему молодым хозяином, забеспокоилась, задергалась, а та, что была под Салаватом, напротив, затихла.

– Послушай-ка, дружок, кажется, твоя лошадка еще построптивее моей будет! Вот-вот меня на землю сбросит, – пожаловался Лепехин, похолодев от ужаса.

– Может быть, все дело в вас самих? – предположил Рычков.

– Во мне?! – ухмыльнулся тот и, пожав плечами, неуверенно произнес: – Неужто назад возвращаться придется?

Но Рычков не согласился.

– Не стоит пороть горячку, Иван Иваныч. Давайте-ка сперва попытаемся установить причину. Иначе вы не сможете ехать ни вперед, ни назад, – сказал он, заглядывая Лепехину в глаза. – Может, вашей лошадке дождь не по нраву?

– Помилуйте, дорогой Петр Иванович! При чем тут дождь, когда конь Салавата ведет себя точно так же.

– Ну так я и говорю, причина все-таки в вас.

– Что-то я вас не совсем понимаю, Петр Иванович, – недоумевал Лепехин.

Рычков внимательно оглядел своего молодого приятеля с головы до ног и затем спросил:

– Скажите-ка мне вот что, друг мой. Из какой кожи пошиты ваши сапоги?

– Я как-то не задумывался над этим. По-видимому, из коровьей…

Рычков спешился и принялся тщательно обследовать одежду Лепехина, как и его снаряжение. И очень скоро выяснилось, что причиной беспокойства животных стала сумка, сшитая из шкуры дикого кабана. Пропитанная дождевой влагой шкура хищного зверя источала сильный запах, тревожа лошадей.

Обнаружив причину странного поведения обоих животных, приятели обернули сумку сухой тряпкой и упрятали в мешки, вложив их один в другой. После этого академик мог спокойно ехать дальше.

Двое суток путешественники блуждали по каменистым ущельям и ложбинам Каратау. Время от времени со скал срывались камни и с шумом скатывались вниз. Некоторые из них оказывались под копытами лошадей.

Предстоящую ночь решили провести в лощине у подножия одной из высоких скал, недосягаемые вершины которых были скрыты под пеленой тумана. Рядом протекала река. Стреножив лошадей, путники развели у самой у ремы костер, вскипятили в медных чайниках воду. После чая занялись разными делами. Кто-то укреплял аркан для подъема в горы. Другие щепали лучины-сыраки, ладили остроги, чтобы с наступлением темноты поохотиться на крупную рыбу.

Тем временем Николай вместе с отцом расспрашивали Салавата о его планах на будущее, а академик Лепехин описывал в дневнике при свете костра самые последние впечатления.

Скалы по обе стороны реки напомнили ему развалины древних городов, так как некоторые из них похожи на башни и на колонны. С восхищением наблюдал Лепехин за тем, с какой ловкостью пробираются башкиры по отвесным скалам, и особо отметил в записях башкирских лошадей, которые «так легки, что с высоких крутизн, иногда и по самой узкой тропе спускаются».

Темной ночью началась рыбная ловля. Пойманные при помощи острогов хариусы оказались все, как на подбор, длиною с локоть. Отведав испеченной на углях рыбы, путники попили чаю с матрюшкой[40]40
  Душица.


[Закрыть] и улеглись спать.

Рано на рассвете крепко спавшего Лепехина разбудили чьи-то громкие возгласы. Он встрепенулся, приподнял голову и, плохо соображая спросонья, вяло спросил:

– Что случилось? Медведи, что ли?

Не получив ответа, он резко вскочил и, протерев глаза, пригляделся. Рядом никого не оказалось. Куда же все подевались? Лепехин не знал, что и думать.

Сотрясаясь от страха, он стал прислушиваться. Люди продолжали кричать. Среди их истошных криков он стал различать перестук падающих и скатывающихся камней, а также удары друг о друга каких-то железных предметов. Озираясь по сторонам, Лепехин заметил неподалеку знакомых всадников и узнал находившегося среди них Рычкова.

– Петр Иванович, – кинулся он к нему. – Объясните же, наконец, в чем дело? Неужто хищники объявились?

– Ой, да бог с вами, Иван Иванович! Все в порядке, – улыбнулся Рычков, подъезжая к нему поближе. – Это просто-напросто перекличка. Таким манером башкирцы выясняют, на которой из вершин соколиные гнезда имеются. – Он замолчал и, переведя взгляд в сторону, показал рукой на ближайшую скалу.

– Вон, поглядите, самка сокола из гнезда выпорхнула! Это уже третье по счету гнездо, Иван Иваныч!

– А почему меня не разбудили?

– Салават пробовал, да вы от него отмахнулись.

– Надо же, черт побери, какого зрелища я лишился! – всплеснул руками Лепехин. – И где ж теперь Салават?

– С птицеловами.

– А чем они там занимаются?

– Ищут подступы к гнезду, – ответил Рычков.

Вскоре появился и сам Салават в сопровождении охотников.

– Доброе утро, Иван Иванович, – приветствовал он Лепехина и спрыгнул на землю.

После утреннего чаепития началась подготовка к восхождению. Джигиты хорошо знали, что добыча, за которой они собираются отправиться, будет нелегкой, потому что соколы выбирают для гнездовья наиболее отвесные скалы. А это самые труднодоступные, опасные для человека места.

Когда приготовления были закончены, Салават разделил участников на две группы. Одну из них он оставил у подножия скалы, намереваясь увести вторую с собой.

– Ну, а нам к кому примкнуть? – спросил Рычков.

– Сами решайте, Петр Иванович, – сказал Салават и, немного подумав, добавил: – Я думаю, вам нужно остаться здесь.

– Почему?

– Потому что это очень опасно…

– Пожалуй, ты прав, – быстро согласился Рычков, вспомнив о своем почтенном возрасте. – Мы вас внизу подождем.

Однако Лепехин замахал руками.

– Вы как хотите, Петр Иванович, а я полезу. Я непременно должен видеть все собственными глазами!

– Тогда и я с вами, – оживился Николай.

Петр Иванович погрозил сыну пальцем:

– Николенька, ты никак забыл, что мы обещали перед отъездом нашей матушке? Она приказывала нам вместе держаться.

– Да, – поддержал его Салават, – вам тоже лучше остаться.

Молодому человеку пришлось сдаться. Пристроившись рядом с отцом, он с нескрываемой завистью смотрел вслед удаляющимся всадникам.

Добравшись до нужного места, Салават и его группа стали взбираться вверх по протоптанной тропке.

Пробравшись сквозь бурелом, они поднялись на взгорье. Открывшаяся их взору полянка была вся в цветах и походила на пестрое блюдце. Дальше путь пролегал меж огромных, размером с избу, валунов. Копыта то и дело постукивали о рассыпанные повсюду камешки. Оказавшись спустя некоторое время на тропинке, петлявшей среди гладких отвесных глыб, люди вынуждены были карабкаться вверх, уцепившись за конские хвосты.

«Другие лошади здесь ни за что бы не прошли», – подумал про себя Лепехин, еще раз убедившись в выносливости башкирской породы.

К полудню добрались до гребня горы. Преодолевая страх, Лепехин окинул взором открывшееся пространство. В небе над отвесной скалой зависла пара орлов. Внизу раскинулось широкое поле, казавшееся сверху голубым. Даже отсюда можно было различить горную речку, рассекавшую все это пространство на две равные части.

– Не надо вниз смотреть, Иван Иванович, а то голова закружится, – предупредил Салават.

Почувствовав на самом деле головокружение, Лепехин отпрянул назад.

– Что-то в горле пересохло, – пожаловался он. – Нет ли где поблизости родника?

– Есть, сейчас там будем, – сказал Салават.

Вскоре путники действительно вышли к источнику, бьющему из-под темной глыбы. Напившись студеной водицы, они закусили курутом и казылыком[41]41
  Конская колбаса.


[Закрыть].

Первым поднялся со своего места Салават.

– Ну, передохнули маленько? – спросил он и велел всем взяться за веревку.

Когда конец аркана с петлей был спущен до самого гнезда, находившегося в расщелине скалы, Салават, держась за ту же веревку, стал медленно спускаться вниз, осторожно переступая с одного камня на другой.

Ухватившись обеими руками за ствол дерева и морщась от страха, Лепехин с напряжением следил за каждым его движением. «И зачем мы только все это затеяли? – каялся он. – Один неверный шаг, и юноша может сорваться в пропасть. Пропадет ни за что ни про что. Какое ребячество, какая непростительная беспечность с моей стороны! Ведь знал же, чем такие походы заканчиваются. Башкирцы, которые за гнездами лазают, либо калечатся, либо вовсе погибают. Вовек себе не прощу, ежели с Салаватом что случится».

Терзаясь запоздалым раскаянием, Лепехин окончательно струсил. С перепугу ему показалось, что камень под его ногами начал соскальзывать. Он отдернул руки от дерева и попятился назад.

– Мочи нет, как страшно. Я уже не в силах на все это смотреть, – прошептал в отчаянии академик.

– Вы только к краю близко не подходите, – посоветовали ему.

– Ладно, я буду сидеть смирно на одном месте, – стараясь унять дрожь, ответил Лепехин и поинтересовался: – А где теперь Салават?

– Уже до гнезда добрался, – сообщил ему Селяусен.

И тут парни стали возбужденно переговариваться.

– Гляньте, самка сокола из гнезда вылетела!

– А там недалеко еще и орлиное гнездо оказалось!

– Ай, один из ыласынов на Салавата нацелился!

– Стреляйте скорее, – прокричал Селяусен и сам же пустил в птицу стрелу. Однако промахнулся.

Его товарищи и оставшиеся внизу джигиты, не сговариваясь, стали орать и метать в хищников стрелы.

– Есть! – крикнул кто-то. – Один упал.

– И второй тоже…

Не решавшийся подходить близко к обрыву Лепехин громко вздохнул.

– А Салават? Как там Салават?

– Положил двух птенцов в туксай[42]42
  Мешок.


[Закрыть] и потихоньку к орлятам подбирается, – сказал Селяусен.

– А что с орлами?

– Одного убили. А того, что ранили, нижние подобрали.

Лепехин все еще продолжал тревожиться за Салавата.

– Ну, как он там, еще не добрался?

Когда ему сообщили, что Салават уже забрал птенцов, причем не только соколят, но и маленьких орлят с собой прихватил, он искренне обрадовался:

– Вот молодец! Настоящий герой!

Вдруг кто-то вскрикнул:

– Одного выронил!

– Ой, как жалко!

– А чего жалеть? Летать он толком не умеет. Вот и попал к нашим прямо в руки.

– Это ж надо же! Такой кроха, а как сопротивляется! Трепыхается и клюнуть норовит…

Закончив свое дело, Салават начал осторожно спускаться.

Его товарищи, приумолкнув, неотрывно следили за ним. Не сводя глаз с подрагивающего каната, привязанного другим концом к стволу укоренившейся на вершине скалы сосны, Лепехин застыл на своем месте, не решаясь произнести ни слова.

Когда привязанная к дереву веревка наконец ослабла, раздались возгласы облегчения:

– Аллага шюкюр, Салават добрался до места живым и невредимым!

– Снова доказал всем, какой он батыр!

Иван Иванович был безгранично рад тому, что поход за птенцами закончился для Салавата благополучно.

– Да, он и впрямь герой! – без всякого лукавства похвалил его Лепехин.

Увлекшись происходящим, ученый и находившиеся вместе с ним на вершине джигиты, не заметили, как прошло время. А между тем солнце стало уже клониться к закату. Заметив, как быстро надвигается тьма, путники засуетились.

– Хватит возиться, а то несдобровать!

– Да, надобно уходить отсюда, покамест не стемнело.

Лепехин не понял причины их беспокойства.

– Зачем спешить? В крайнем случае, можно ведь и тут заночевать.

– Нельзя, – возразил Селяусен.

– А почему?

– Здесь даже летом по ночам очень холодно.

И действительно, очень скоро все почувствовали, как похолодало. А тем временем горные вершины стали обволакиваться тяжелыми, мохнатыми тучами. Все больше сгущаясь, они оседали на склонах хребта.

«Да, башкирцы отлично знают суровый нрав своего Урала. За множество веков они сумели приспособиться к его природе. И, судя по всему, тревожились не напрасно», – убедился Лепехин. Рассуждая таким образом, он быстро взобрался в седло.

Медлить было нельзя. Только вот куда подевалась та еле заметная тропинка, по которой они сюда пришли? Быстро смеркалось, и все хуже становилась видимость. С надвигающейся темнотой усиливался страх. Все понимали, не рассчитаешь, куда ступить – и ты пропал!

Вдобавок ко всему, легкая летняя одежда не спасала тело от насквозь пронизывающего ветра и холода. А на ночлег устроиться негде. Поэтому дорогу нужно было найти во что бы то ни стало.

Пробовали зажечь бересту, но это не помогло – тропинки словно не бывало.

– И что ж нам теперь делать? Так и будем, как слепые, блуждать в потемках? – дрожащим голосом спросил Лепехин, уже в который раз сожалея о том, что он не остался внизу с Рычковыми.

– Сами мы уже ничего не сможем сделать, – признался Селяусен, – поэтому придется вверить судьбу нашим лошадям. Только на их нюх и надеюсь.

Беспризорный конь Салавата пошел первым. За ним последовали другие.

– Не будем от них отставать, Иван Иванович, – сказал Селяусен, поддерживая обессилевшего от страха академика.

– А как остальные? Где все?

– Они тоже, как и мы, идут за своими лошадками.

Продираясь вслепую между глыб, камней и корней деревьев, Лепехин чувствовал себя прескверно. Боясь споткнуться, он старался ступать осторожно, хорошо понимая, что, ударившись, можно убиться или слететь в черную пропасть.

– Не бойтесь, Иван Иванович, лошади идут уверенно, – сказал Селяусен, не терявший присутствия духа.

Вдруг впереди раздался радостный возглас:

– Вот она, наша дорожка! Нашлась!

Академик возблагодарил Господа и троекратно перекрестился.

Да, лошади оправдали надежды людей, выведя их на потерянную тропинку. Благодаря их чутью путникам удалось благополучно миновать самые трудные места.

Почувствовав под ногами траву, все приободрились и решились ехать верхом. Полагаясь на нюх своих лошадей, всадники уже не думали о том, куда они их вывезут. А когда препятствий стало поменьше и дорога – поровнее, люди и вовсе успокоились.

– Слава тебе Господи, кажется, пронесло, – прошептал Лепехин и под мерный шаг своего коня незаметно задремал. Сколько он так проехал, умудрившись не выпасть из седла, он не смог бы сказать. Очнулся Иван Иванович от дружного лошадиного ржания.

– Где это мы? – спросил он, придя в себя, и вдруг заметил впереди жарко пылающий костер. Узнав среди сидящих Рычкова, Лепехин вскрикнул от радости: – Да это же наш лагерь!

– С благополучным вас возвращеньем, Иван Иваныч, – улыбнулся ему Рычков.

Остальные тоже потянулись к подъехавшим, шумно приветствуя их.

– Рады вас видеть живыми-невредимыми!

– А мы и не чаяли вас так скоро увидеть.

Не обращая внимания на эти восклицания, Лепехин сделал резкое движение в сторону Салавата, стоявшего рядом с Селяусеном и Николаем.

– Я восхищен вашей храбростью, друг мой! Вы – истинный герой! – с пафосом произнес академик, обнимая молодого человека.

– Тоже мне геройство – достать птенцов из гнезда?! – усмехнулся польщенный его похвалой Салават. – С этим у нас любой егет может справиться.

Птицеловы недолго отсыпались. Едва забрезжил рассвет, как они уже были на ногах. После завтрака Салават стал раздавать вчерашнюю добычу. Соколят он вручил Рычкову, одного из двух орлиных птенцов отдал Лепехину, а второго подарил своему другу Селяусену Арысланову.

– А что нам с большим орлом делать? – спросил тот.

– Его я себе оставлю. Сначала попробую выправить перебитое стрелой крыло, а потом на волю выпущу.

– Вряд ли от лечения будет толк, – засомневался Рычков. – В Оренбурге собираются музей открывать. Хорошо бы из этого орла чучело изготовить.

Однако молодые ребята отнеслись к его предложению с неодобрением.

– Это ведь матка! Жалко убивать.

– Давайте отпустим ее. Нам и птенцов хватит.

– Предоставим ее судьбе. Коли суждено ей жить, крыло и без лечения заживет…

Послушавшись своих товарищей, Салават распутал птице лапы и отпустил ее. Волоча за собой свисающее крыло, орлица вскоре скрылась в лесной чаще. Лепехин, проводивший ее восхищенным взглядом, громко воскликнул:

– Надо же, какая мощная птица! Один клюв да когти чего стоят!

Остальные с ним согласились.

– Что верно, то верно! Попадись ей только в когти – так просто не вырвешься!

– Если б вы видели, как орлы коз да овец умыкают!

– Не только коз и овец, они и детишек не щадят!

– Зачем же тогда надо было такого хищника отпускать?! – удивился Николай.

– Отпустили и ладно! Пускай теперь сама о себе заботится, – махнул рукой Салават, а у самого перед глазами стояли орлы, с жадностью терзающие труп убитого.

Когда путешественники вернулись на яйляу, Юлай устроил в честь проводов именитых гостей мэжлес[43]43
  Званый обед, пир (с гостями).


[Закрыть].

Дорогих кунаков потчевали кумысом и национальными блюдами, поили чаем с душистым липовым медом, потом развлекали, как водится, большой культурной программой, включая игру на курае и кубызе, песни и пляски.

Старшина Юлай тоже не остался в стороне. Раззадорившись, он спел песню об Урале, не забыв также рассказать гостям про героев Сеита, Кусюма, Алдара и Батыршу.

Слушая его, Лепехин то и дело записывал что-то в свой путевой дневник, приговаривая:

– Замечательно, просто замечательно!

Рычкову же, напротив, рассказы Юлая пришлись не по душе. «Неужто он запамятовал, что упоминание о Карасакале и Батырше запрещено? Или он нарочно про них рассказывает?..»

Юлай, словно прочитав его мысли, осекся.

– Чего это я разболтался! Давайте-ка сэсэна нашего послушаем, – сказал он, бросив взгляд на сидевшего поблизости старца. – Ну как, агай, покажешь свое искусство нашим кунакам?

Тот как будто только этого и ждал. Он тут же затянул дребезжащим голосом озон кюй[44]44
  Протяжный напев.


[Закрыть]. К его протяжному пению потихоньку присоединился и курай.

 
Издалека, ай, издалека видны,
Белы камни горы Ирэндек…
 

Лепехин слушал старика и продолжал описывать в дневнике свои впечатления.

Певец не только воспевает деяния старейшин рода, он также пытается изображать с помощью голоса, жестов их повадки, показывает, как они вели себя в бою, как обучали воевать своих товарищей, как побеждали врагов, лишались сил от ран и прощались с жизнью. Собравшиеся, в большинстве своем, при этом плакали. Но стоило только старцу завести «Кара юргу», как слез словно не бывало. Эта песня считается у них самой веселой. Исполняя ее, старик притопывал ногами. Потом он попытался передать содержание песни с помощью разных телодвижений.

После пляски началось другое представление. Несколько человек показали свое умение подражать голосам разных зверей и птиц. В этом они настолько преуспели, что их голоса невозможно было отличить от настоящих.

Венцом байрама стали упражнения башкир по стрельбе из луков. Как описывал Лепехин, «они метили стрелами как в поставленную цель, так и в башкирцов, которые столько имели проворности, что в известном расстоянии могли увертываться от пущенной стрелы. Иные пускали стрелы, стоя на земле, а удалые, расскакавшись во всю конскую прыть, метили стрелою в поставленный предмет».

Академик подчеркнул, что до таких игрищ допускаются лишь мужчины. Женщинам принимать участие в увеселениях, особенно в присутствии чужих, не разрешается. Они могут наблюдать за происходящим лишь со стороны, находясь на некотором отдалении. Участвовавшие в празднике башкиры расходятся с шумом. И этим все кончается – никаких скандалов или разборок потом уже не возникает…

Мэжлес кончился, страсти поутихли. И только тогда Петр Иванович Рычков нехотя поднялся со своего места.

– Однако пробил и час расставанья. Пора в путь-дорогу.

– В самом деле, пора, – вздохнул Лепехин, кивая головой. – Благодарствуем за самый радушный прием. Спасибо всем!

Тепло распрощавшись с башкирами, гости, отягощенные обильным угощением, взгромоздились на своих лошадей и не спеша тронулись в путь.