Текст книги "Салават-батыр (СИ)"
Автор книги: Яныбай Хамматов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Яныбай Хамматов
Салават-батыр
«Мой Салават»
Когда вышел в свет роман-дилогия писателя Яныбая Хамматова «Северные амуры», один из его коллег-литераторов обронил как-то мимоходом, мол, стоило ли браться за тему участия башкирских полков в войне против наполеоновской армии при наличии монографии А. Н. Усманова «Башкирский народ в Отечественной войне 1812 года».
Вряд ли есть необходимость в том, чтобы комментировать столь странный для творческого человека выпад, ибо подобное мнение не выдерживает никакой критики. Поэтому я ограничусь лишь тем, что приведу здесь ссылку на одну публикацию в газете «Киске Офе» (8.04.2003). Беседуя с известным башкирским ученым Гайсой Хусайновым, журналист Азат Ярмуллин заметил, что по истории у нас в республике выпускают больше научных книг, нежели художественных. Написанные, как правило, сложным языком, для простого читателя они, по его словам, интереса не представляют.
В начале нынешнего века молодой уфимский историк Р. Рахимов, занимающийся темой войны 1812 года, подчеркнул, что участие в той войне – звездный час башкирского народа, из чего следует вывод, что мы должны, выражаясь современным языком, всячески «раскручивать» столь выдающийся факт. Что касается Яныбая Хамматова, то он первым из числа творческой интеллигенции оценил его по достоинству и поставил перед собой цель сделать один из ярчайших эпизодов славной истории башкирского народа достоянием широких масс. А о том, насколько успешной получилась и оказалась востребованной его книга «Северные амуры», свидетельствует хотя бы тот факт, что ее московское издание 1987 года тиражом в 30 тысяч экземпляров разошлось буквально мгновенно.
В отличие от «северных амуров», образ легендарного Салавата Юлаева известен повсеместно. Его необычайной популярности в немалой степени способствовали знаменитый роман Степана Злобина, художественный фильм с участием великого Арслана Мубарякова и, безусловно, созданный скульптором Сосланбеком Тавасиевым монументальный памятник, ставший не только одной из главных достопримечательностей Уфы, но и всюду узнаваемым национальным символом.
Казалось бы, культовый образ Салавата Юлаева разработан всесторонне и ко всему сказанному и написанному о нем уже нечего добавить. Однако он все еще продолжает будоражить умы, оставаясь источником вдохновения для башкирских поэтов и объектом внимания журналистов, историков, писателей-прозаиков. Ученые обнаруживают какие-то неизвестные доселе исторические факты и, присовокупив их к уже имеющимся, представляют еще один научный труд. Художники и литераторы ищут и находят новые формы раскрытия и воссоздания образа народного героя. И каждый из них вправе, подобно Марине Цветаевой, написавшей книгу «Мой Пушкин», называть его своим Салаватом.
У Яныбая Хамматова был свой Париж, где почти двести лет тому назад побывал в числе «северных амуров» его прадед Хашим и где сам он оказался, следуя за своими героями Кахым-турэ и Буранбаем. У него были свои Миннигали Губайдуллин, Муса Муртазин, Акмулла, генерал Шаймуратов и т. д. Наконец, он решил обратиться к образам Карахакала («Башкирский хан») и Салавата.
Когда Яныбай Хамматов представил свой роман о Салавате Юлаеве, некоторые недоумевали: а была ли в том необходимость. Признаться, таким же вопросом задавалась и я. Но однажды, мысленно выстроив все созданные моим отцом произведения с учетом хронологии описываемых в них событий, я сделала для себя очень важный вывод: как оказалось, ему удалось запечатлеть практически все достойные внимания широкого читателя эпохальные события обозримой истории башкирского народа и создать целую галерею портретов национальных героев, которую он, судя по всему, не мыслил без образа великого Салавата Юлаева.
Хорошо зная своего отца, я позволю себе утверждать, что в его Салавате очень много от него самого: и живейший интерес к фольклору, и рано пробудившаяся страсть к поэзии, к литературному творчеству, и великая, трепетная любовь к природе родного Урала, и неизбывная боль за прошлое, как и тревога за будущее башкирского народа. Этого вполне достаточно, чтобы прочувствовать, понять и оценить, как надо, внутренний мир своего героя, войти в образ, оживив его своим духом и темпераментом, рассчитать его поведение и поступки в тех или иных ситуациях либо известных исторических событиях. А чтобы как можно полнее раскрыть его, писатель поставил перед собой задачу выявить и исследовать истоки пламенного патриотизма, сделавшего из юного батыра народного героя.
Уже в самом слове патриотизм заключено понятие родительского начала. С отцом Салавата Юлаева связывало не только ближайшее кровное родство, но и общая судьба, которая была предопределена общностью их взглядов, интересов, моральных и духовных ценностей.
В свою очередь, такая близость между ними была бы невозможна без авторитета и мощного отцовского влияния. Для Яныбая Хамматова это очевидно, поэтому особое значение он придает сценам общения Салавата и Юлая, их задушевным беседам, во время которых любознательный и впечатлительный мальчик постигает историческое прошлое своего народа, проникается его насущными проблемами. Именно таким путем прорастали друг в друге и срастались разные поколения башкир, укреплялись связывающие эти звенья нити, бережно сохранялась историческая память.
Как и Салават, Юлай Азналин – лицо достоверное, реальное. Но в качестве литературного героя романа Я. Хамматова он предстает перед нами уже не сам по себе, а как собирательный образ лучших представителей башкирской знати, антиподом которого является Кулый Балтас. Острота противостояния одного другому достигается автором за счет сталкивания их в разных жизненных ситуациях вплоть до соединения узами родства, которые лишь усугубляют их конфликт. Наряду с другими прием противопоставления позволяет показать, до какой степени для Салавата и Юлая интересы народа превыше личных.
Влияние отца на сына было, безусловно, велико. Но, учитывая тот факт, что башкирские мужчины, постоянно привлекавшиеся властями к всевозможным военным кампаниям, очень много времени проводили в походах, вдали от дома, автор не мог не показать роль матери в формировании личности Салавата.
Яныбай Хамматов представляет Азнабикэ как незаурядную личность. Она владеет грамотой, увлекается восточной литературой, сама занимается стихосложением и, видя природное дарование и интерес Салавата к творчеству, сознательно прививает ему любовь к поэзии, поощряет его страсть к сочинительству. Невольно напрашивается параллель с просвещенной и образованной матерью другого выдающегося сына башкирского народа – Заки Валиди.
Каждым из своих исторических романов Яныбай Хамматов утверждает и подтверждает особый менталитет башкирского народа, породившего множество ярких, сильных, неповторимых личностей, оказавшихся способными зажечь, поднять, сплотить, повести за собой массы и направить их на праведную борьбу. Для этого им не нужно было выискивать или придумывать пресловутую объединительную национальную идею, ибо у башкир такая идея была всегда в крови. На протяжении веков их объединяла безграничная, беззаветная и неискоренимая любовь к родному Уралу – символу свободы и надежности, залогу их счастья, благосостояния и благополучия, живому воплощению прошлого, настоящего и будущего народа.
В одной из передач телевизионного цикла, посвященного 300-летию Петербурга, прозвучало среди прочего, что «в народную войну Пугачева были вовлечены и полукочевники, а именно татары, калмыки и башкиры под предводительством знаменитого Салавата Юлаева». Вот так, походя, авторы телепрограммы двумя небрежными штрихами обозначили то, что большой кровью было вписано в нашу историю, изобразив войско Салавата всего лишь как безликую, стихийную и неорганизованную толпу «дикарей», захваченную «бессмысленным бунтом» яицких казаков. И даже намека не прозвучало на то, что башкиры преследовали в той «последней крестьянской» и «первой гражданской войне» свою цель. А ведь для них та война, как и все предыдущие, была освободительной.
Такого рода подход – вполне в духе старой традиции, которая закладывалась и поддерживалась теми, кто всеми способами стремился завуалировать и оправдать беспощадные методы колонизации, пытаясь представить ее как мирное освоение никому не принадлежавших земель. Что до местного населения, то оно, по-видимому, воспринималось завоевателями не более чем досаждавшее им дикое зверье, подлежавшее истреблению.
Вот как объяснила, например, появление первых украинских поселений на территории Башкирии сотрудница музея интернациональной дружбы при уфимском авиационном техникуме. Знакомя группу школьников с экспонатами выставки украинской вышивки, она авторитетно заявила, что когда-то эти земли пустовали и их могли заселять все желающие. Среди таковых оказались, дескать, и предки проживающих здесь ныне украинцев.
Эта женщина напомнила мне незрячего поводыря слепых с известной картины Питера Брейгеля. К сожалению, такие люди встречаются очень часто. Не зная истории, они берутся о ней рассуждать и по-своему, как им заблагорассудится, истолковывают те или иные события. Так, оренбуржцы с гордостью отмечают, что Уфа когда-то подчинялась Оренбургу. Примерную дату закладки своего города они еще могут назвать, а вот о том, какое яростное сопротивление встретили его основатели со стороны коренного населения – башкир, никогда не слышали.
Чтением монографий, содержащих подобную информацию, такого рода толкователи себя не утруждают. Это удел специалистов и любителей. Поэтому остается уповать на художественную литературу, ибо исторические романы воспринимаются много легче и привлекают к себе более широкие читательские круги.
Хорошо понимая это, Яныбай Хамматов придавал таким книгам огромное значение. Он неустанно и целеустремленно изучал историю Башкортостана, с упорством старателя поднимая один пласт за другим. В процессе работы над документами писатель обнаруживал все новые и новые имена, достойные того, чтобы их увековечили. Так, работая над романом «Салават-батыр», он открыл для себя образ депутата Уложенной комиссии Бадаргула Юнаева, который не прекращал борьбу и после ареста Салавата Юлаева.
Яныбай Хамматов настолько им заинтересовался, что даже поговаривал о необходимости написать о нем отдельную книгу. И подобных творческих замыслов у него было предостаточно. Вот только невозможно было объять необъятное… Поэтому писатель искренне радовался, когда его коллегам удавалось восполнить тот или иной пробел в башкирской исторической прозе. Он с большим уважением отнесся к роману Гали Ибрагимова о Кинье Арысланове, от души приветствовал создание Гайсой Хусайновым книги о Батырше, с теплотой и благодарностью отзывался о произведениях Акрама Биишева и Роберта Баимова.
Иначе и быть не могло. Будучи сам великим тружеником, Яныбай Хамматов умел ценить самоотверженный и бескорыстный труд тех немногих, кто имел мужество браться за историческую прозу – за этот самый нелегкий и ответственный из всех литературных жанров, ибо он требует упорной, систематической и долгой скрупулезной работы, поиска и изучения необходимых документов, выстраивания сложной, многоплановой композиции, умения решать художественные задачи, сочетая вымысел с реальными фактами, и т. д.
Работа над объемным историческим романом поистине сродни подвигу, ибо она выматывает писателя, поглощая всю его энергию, духовные и физические силы. Я утверждаю это со знанием дела, ибо видела, чего стоила моему отцу каждая из его многочисленных книг. Но особенно тяжело ему далась работа над романом о Салавате. Решив, что читатель должен об этом знать, я посчитала нужным привести здесь фрагменты из его дневника.
16.01.1993.[1]1
16 января – день рождения Я. Хамматова.
[Закрыть] Приступил к изучению и обобщению собранных о Салавате Юлаеве материалов. Материалов очень много, только вот как ими воспользоваться? Удастся ли мне написать после Злобина книгу о жизни Салавата?22.01. Целыми днями просиживаю над материалами, связанными с Салаватом. Работаю без отдыха, из-за чего болят глаза и голова. По ночам мучает бессонница.
6.02. Долго пришлось заниматься обобщением материалов и мучиться над выстраиванием сюжета. Поэтому писать начал лишь сегодня. Я написал первую страницу произведения, которое будет называться «Салават-батыр».
10.02. Работа прервалась, поскольку пришлось съездить в Дюртюлинский район, где отмечалось 75-летие Назара Наджми. Побывали в его родной деревне Миништы и в райцентре. Праздник прошел замечательно.
13.02. Опять не удалось поработать над «Салаватом», так как в журнале «Агидель» мне велели просмотреть 125-страничный отрывок романа «Истоки Агидели» и перепечатать некоторые страницы.
19.02. После обеда сел писать «Салават-батыра». Из-за длительного перерыва продолжение никак не клеилось.
21.03. «Салават-батыр» пишется с большим трудом. Стоит только прерваться, и твои герои отдаляются от тебя, перестают подчиняться. Ко всему прочему еще и нездоров – ноги болят. От врачей и их лечения никакой пользы.
18.05. Боль в ногах все сильнее и сильнее. Но несмотря на это, я каждый день, завернув и обмотав их как следует, сажусь за стол и стараюсь писать. Из-за постоянной боли не могу связать мысли. А это напрямую сказывается на моем произведении. В такие моменты приходит мысль отказаться от работы. Но не могу. Какая-то неведомая сила сталкивает меня с дивана и принуждает, невзирая на все мои страдания, фиксировать то, что меня волнует и тревожит. До чего же мне мешает моя болезнь. Она лишает возможности всецело отдаться работе. А ведь еще необходимо как следует поработать над развитием образов, уделяя внимание их психологии и поведению.
16.06. После заседания правления (Союза писателей – Г. Х.) никуда не хожу, ни с кем не встречаюсь. Превозмогая постоянную боль в ногах, продолжаю писать о «Салават-батыре». Как только закончу рукопись, так и быть, лягу в больницу. Другого выхода нет.
9.07. Лечение пользы не принесло. Даже наоборот, боль в ногах только усилилась. И сегодня, так и не вылечив, меня отпустили домой. Кроме моей семьи, здоровьем моим никто за все это время ни разу не поинтересовался.
21.09. Этот проклятый год так тяжело мне дался и отрицательно сказался на моем творчестве. Боюсь, что «Салават-батыра» закончить не удастся.
В 8-м номере журнала «Агидель» напечатали первую половину романа «Истоки Агидели». Я прочитал, несмотря на невыносимую боль. Кажется, неплохо получилось.
17.10. Сегодня принялся за последнюю часть «Салавата-батыра».
23.10. Кончил заключительную главу. Аллага шюкюр. Только вот, пока не поправлюсь, печатать на машинке, видимо, не смогу.
25.12. До чего же надоело болеть! Даже сидеть не могу, ноги не выдерживают. Время проходит впустую. А ведь мне и без того жить немного осталось. Успеть бы хоть отпечатать «Салавата» на машинке.
27.12. Хотя и с великим трудом, но я все же начал печатать. Попутно редактирую, где-то сокращаю, а где-то расширяю. Поэтому машинописный вариант может и не совпасть с рукописным.
Простучав полчаса, я делаю перерыв – то лежу, то хожу.
1994 год
Великий Аллахы Тагаля! Помоги мне исцелиться и жить со своей семьей счастливо, без лишений.
16.01. Мне 69 лет. День рождения я отметил без посторонних в кругу своей семьи.
25.01. Каждый день печатаю на машинке «Салавата». В первое время работал по 3–4 часа, теперь же приспособился печатать в продолжение светового дня. При электрическом освещении не работаю. Печатание на машинке – очень болезненный, утомительный и трудоемкий процесс. Левая рука не подчиняется, пальцы немеют. По два раза в день делаю гимнастику, но без толку.
И все же занятия творчеством, хотя бы понемножку, доставляют мне огромную радость. Порою даже кажется, что творчество притупляет боль.
Так получилось, что многострадальный роман о Салавате стал самым последним прижизненным изданием писателя. Автор успел лишь подержать в руках сигнальный экземпляр книги и перелистать ее. Перечитать свой роман ему уже не довелось.
Земная жизнь Яныбая Хамматова оборвалась в конце сентября 2000 года, ровно через двести лет после кончины его героя – Салавата-батыра…
Гузэль ХАММАТОВА
Часть I
Обхожу я башкирский рай,
А душа парит, в небо взмыв.
Слышу я, как поет курай,
Пробуждая в сердце мотив.
Ш. Бабич
I
Есть ли еще на земле места прекраснее и восхитительнее Урала? Особенно на исходе весны, когда ожившая под приветливыми солнечными лучами земля сплошь покрыта нежной зеленью. Хрустит под ногами свежая сочная трава. Настоянный на ароматах молодой листвы и разнотравья воздух пьянит, волнует сердце, пробуждает в душе радужные мечтанья.
Сызмальства знает и почитает Салават все, что растет на этой благодатной земле. Он узнает по запаху любую былинку. И звуки, нарушающие утреннюю тишину, ему тоже хорошо знакомы. То блеют где-то невдалеке дикие козы, лопочут в зарослях возле реки зайцы. В ивняке кукует кукушка, трещат сороки, а возле самой тропинки копошатся в траве вездесущие воробьи.
Топот коня, на котором скачет опередивший Салавата отец его Юлай, всполошил суетливых пташек. И вся их шумливая стайка разом взметнула вверх, облепив в тот же миг ветки старой березы. Раздалось возмущенное чириканье.
Очарованный привычными и бесконечно дорогими картинами природы родного края, Салават едет неторопливо, то и дело придерживая коня. Но вот раздается голос отца, успевшего скрыться за перелеском:
– Улым, ты куда подевался? Поспешай!
Юноша встрепенулся и, подпрыгнув в седле, прокричал:
– Ну, коняшка, давай-давай!
Когда он нагнал отца, тот уже выезжал на большак. Салават осадил разогнавшегося скакуна.
– Атай, может, сделаем привал у Юрюзани? – предложил он.
– Никак искупаться захотелось, улым? – сразу же разгадал его намерение Юлай. – Ну что ж, раз такое дело, айда, освежимся, – быстро согласился он, сворачивая вправо.
Спешившись на лугу возле самой реки, отец и сын привязали лошадей к дереву, после чего осторожно вошли и разом окунулись в холодную бодрящую воду. Юлай стал плескаться ближе к берегу, на мелководье, а Салават бросился на середину, где было поглубже. Он резвился, барахтаясь и ныряя под воду. Энергично взмахивая руками, юноша греб против течения, потом переворачивался на спину и, замерев, сплывал вниз. Передохнув таким образом, он рывками двигался обратно. И так несколько раз подряд…
Юлай давно уже сидел на берегу, греясь на солнце и любуясь сыном. И в кого только он такой уродился – ладный, проворный, смекалистый да упорный?! Это ж надо же, даже против такого течения плыть приспособился!..
– Салауат! Слышь, улым? Хватит уже, выходи!
Как ни притягивала мальчишку вода, а ослушаться отца он не посмел.
– Сейчас, атай, я мигом, – крикнул он, ныряя напоследок, и, выплыв, сразу же вышел, отряхиваясь, на берег.
Вскоре отец и сын снова сидели верхом и продолжали прерванный путь.
Приглядываясь ко всему, что встречалось на пути, Салават стал опять понемногу отставать. Ну разве можно равнодушно проехать мимо посвистывающих сусликов, которые застыли возле своих норок, обследуя напряженным взглядом окрестности.
Между тем земля не успела просохнуть после недавнего дождя. Да и на поверхности листьев все еще поблескивают капельки. Порхают с цветка на цветок пестрые бабочки, угрожающе жужжат занятые сбором меда темные мохнатые шмели, а на осине, что стоит одиноко посреди поляны, устроился черноголовый дятел и без устали долбит ее ствол.
Салават ощутил, как его очарованная душа сливается с природой, а из его растревоженного сердца так и рвется наружу песня восторга:
Юлай тем временем успел уже отъехать на довольно почтительное расстояние, как его резвый скакун внезапно приостановился, навостряя уши и притопывая, и вдруг, ни с того ни с сего, мотнул головой и заржал. Сивый конь Салавата ответил ему и тоже встал.
Отец с опаской огляделся по сторонам.
– Видать, неладное почуяли… Давай-ка, улым, проедем в ту сторону, посмотрим, что там, – позвал он сына.
Однако кони заартачились, не желая трогаться с места. Их беспокойное ржание встревожило лошадей, что паслись возле озера. Вожак-жеребец громко фыркнул, выгнул шею, словно гусак, и стал собирать свой косяк. Не подчинившихся его призыву кобыл, мирно пощипывавших вместе с жеребятами траву, он начал подгонять, покусывая некоторых из них за крупы.
– Никак волки в уреме? – предположил Юлай.
– Волки? Да вроде бы не видать…
– Мы-то можем и не увидать, да вот лошади их завсегда чуют. Глянь-ка, как дергаются!
– Верно, нас испугались.
– Да нет. Мы тут ни при чем. Кабы из-за нас, они б давно с места сорвались, не топтались бы на одном месте. Не иначе, как ждут нападения. Вон, смотри, уже приготовились. Скучились вместе, голова к голове, а кулунов[3]3
Колон – жеребенок.
[Закрыть] посередке оставили. Пускай только попробуют волки напасть, они их задними ногами лягать начнут.
А те все не показывались. Молодняк и окружившие стригунков кобылицы притихли. Один лишь вожак, как и прежде, не находя себе места, беспокойно фыркал и нетерпеливо бил копытами.
Вскоре из лесной чащи показался оседланный конь. Заметив волочащегося за ним человека, одной ногой застрявшего в стремени, Салават вскрикнул:
– Атай, гляди!
Выскочивший им навстречу конь взвизгнул и шарахнулся от испуга в сторону, сбросив на землю окровавленное тело.
Юлай спрыгнул вниз. Подойдя к лежащему, он пощупал пульс и безнадежно махнул рукой.
– Наша помощь ему уже не понадобится, улым. Кончился…
– Знать бы, кто это, – сказал Салават.
– Судя по платью, из заводских башкортов. Его из ружья подстрелили. Пуля почти что в сердце угодила.
– А кто стрелял?
– Какой-нибудь солдат, кто ж еще!
– Яуыз![4]4
Изверг, изувер.
[Закрыть] – с дрожью в голосе произнес Салават. – Что плохого сделал этот агай тому солдату?
Юлай не ответил ему. Лошади, сбившиеся в кучу, и те стояли неподвижно, как вкопанные. Но едва вдалеке раздались выстрелы, как они встрепенулись, заржали и тут же устремились всем табуном в степь. Под их копытами тряслась земля.
– Эй, Ход ай, что творится! – воскликнул Юлай. – Не зря лошади переполошились…
Отцовское настроение передалось и Салавату.
– Какие-то люди верхом едут! – заметил он вдруг.
– Где, где?
– Вон, смотри, с той стороны…
Приглядевшись к всадникам, Юлай побледнел.
– Так и есть, солдаты!..
– Чего им тут надо?
– Откуда мне знать, улым.
Отряд быстро приближался. Мчавшийся впереди унтер-офицер, едва не наскочив на Юлая, резко осадил взмыленную лошадь и, надрывая глотку, заорал:
– Кто такие?!
– Я – старшина Шайтан-Кудейской волости, – с достоинством представился Юлай, стараясь казаться спокойным.
– А документы есть? – поинтересовался тот, понизив голос.
– Есть.
Внимательно изучив предъявленное Юлаем свидетельство, унтер-офицер поубавил спеси.
– Здравия желаю, господин старшина, – приветствовал он, нарочито церемонно отдавая ему честь. – Мы разыскиваем рабочих, что с белорецкого завода сбежали. Вы не встречали никого из них по дороге?
– Живых не встречали. А труп видали. Он с лошади свалился и лежит вон там, среди ковыля, – тряхнул головой Юлай, показывая в сторону убитого.
Унтер-офицер спрыгнул вниз. Подойдя к телу, он брезгливо поморщился и откинул носком сапога безжизненно свесившуюся набок голову.
– Да-ась, точно-с, один из беглых, – убедился он и со злорадством заметил: – Значит, достала-таки его наша пуля! Так-то вот-с. От нас не скроешься! Из двадцати трех двенадцать владельцу завода мы уже вернули. Остальных тоже либо изловим, либо перестреляем!
– А много ли среди беглых рабочих башкортов? – осторожно осведомился Юлай.
– Они все до единого из башкирцев, – высокомерно произнес унтер-офицер. – Между прочим, согласно распоряжению его превосходительства губернатора Рейнсдорпа, в поимке беглых полагается участвовать и вам, господин старшина!
– Знаю, – коротко ответил тот.
– А коль знаете, извольте нам помогать…
– Поможем. Только сначала захороним тело…
– Вот еще, не вздумайте! – перебил его унтер-офицер. – Беглых хоронить запрещается. Пускай тут валяется! Либо сам сгниет, либо зверью на корм достанется… Честь имею! – небрежно козырнул он напоследок, уводя свой небольшой отряд прочь.
– Попробуй-ка с ними сладить, с хайванами[5]5
Животное, скотина.
[Закрыть] этими! – возмущенно проговорил сквозь зубы Юлай, провожая ненавидящим взглядом удаляющихся драгун, и, взобравшись в седло, кивнул Салавату: – Айда-ка лучше, улым, отсюда подобру-поздорову!
Глубоко потрясенные и подавленные этим происшествием отец и сын тронулись с места.
Путь их пролегал через небольшой бугор посреди степи. Поднимаясь, они заметили в вышине огромного орла. Широко распластав мощные крылья, он зловещей тенью парил в безоблачном небе. Выследив что-то зорким глазом, пернатый хищник, подобно пущенной умелой рукой стреле, мгновенно вонзился в густые заросли кустарника. И тут же с карканьем взлетело потревоженное им воронье.
Исчезнувший орел больше не показывался. Зато, откуда ни возьмись, появились другие его сородичи. Покружив немного, они, один за другим, стали слетать вниз. Хлопая крыльями, хищники приземлялись и с жадным криком на что-то набрасывались. Едва к ним присоединились вернувшиеся на прежнее место галки и вороны, между птицами завязалась драка.
– С чего это у них там такой переполох? – заинтересовался Юлай, направляя коня к кустам, за которыми шла шумная возня.
Появление всадников никого не вспугнуло. Птицы, не переставая галдеть, продолжали драться из-за какой-то добычи.
– Надо же, нас тут как будто и нет, – удивился Юлай.
– Может, хлопнуть одну для острастки? – предложил Салават.
– Давай, улым, стреляй. По-другому с орлами не справиться.
Получив разрешение отца, Салават натянул до отказа тетиву лука и выпустил стрелу, в ту же секунду настигнувшую матерого орла. Смертельно раненный, тот попытался было взлететь, но, одолев кое-как аршинов пять или шесть, не удержался и рухнул на землю. Бросив добычу, остальные птицы с криком разлетелись в разные стороны.
– Вот бы еще кого прикончить! – вошел в азарт Салават.
– Нет, улым, хватит. Лучше сам поостерегись. С орлами опасно связываться. Еще набросятся на тебя… – предупредил Юлай.
Склонившись над добычей, отец и сын в ужасе отпрянули. То было тело человека. Птицы уже успели растерзать труп, выклевать оба глаза.
– Вот злодеи!..
– Неужто орлы на такое способны – человека до смерти заклевать? – поразился Салават.
– Скажешь тоже – орлы! – горько усмехнулся отец. – Это солдатских рук дело! Убивают беглых рабочих и нарочно зверью на растерзание оставляют. Страху нагоняют, чтоб другим неповадно было. Слыхал ведь, что давеча унтер-офицер говорил…
Не сводя глаз с обезображенного трупа, Салават молчал, чувствуя, как сжимается не только его сердце, но и кулаки. Ненавистные каратели! Неужто нет способа отомстить проклятым? До каких же пор терпеть их произвол?!..
Не пожелав оставлять поруганное тело на корм волкам и стервятникам, отец с сыном засыпали его толстым слоем земли. Исполнив таким образом свой человеческий долг, они в еще более тягостном настроении поехали дальше.
