Текст книги "Салават-батыр (СИ)"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

X

Происходящее на востоке внушало императрице постоянную тревогу. Оттуда к Екатерине Алексеевне поступали одно неприятное известие за другим. Посланные на усмирение повстанцев войска под командованием генералов Кара и Фреймана разгромлены. Натолкнувшийся на засаду полковник Чернышев попал со своими людьми в плен. Не принесла удачи ноябрьская попытка прорвать блокаду Оренбурга силами отрядов обер-коменданта Валленштерна, а также сумевшего пробраться в город корпуса бригадира Корфа. И чем больше поражений, тем многочисленнее ряды мятежников, тем опаснее самозванец. Было из-за чего переживать. Если не удастся удержать Оренбург и Уфу, эти преступники спалят, пожалуй, всю Россию и до Петербурга доберутся…

Назначив командующим правительственными войсками вместо осрамившегося бездарного Кара генерал-аншефа Бибикова, Екатерина Вторая дружески его напутствовала:

– Александр Ильич, голубчик, вся надежда на вас. Не щадите сволочей. Предоставляю вам полную свободу действий!

– Постараюсь с честью оправдать ваше доверие, Ваше величество, – отчеканил Бибиков. Озадаченный столь серьезным поручением, он, даже не заметив протянутую императрицей руку, с растерянным видом двинулся к выходу.

В тот же день генерал-аншеф отбыл из Петербурга.

По прибытии в Казань Александр Ильич Бибиков изъявил желание встретиться с местной знатью. Ему доложили, что население в большинстве своем, включая дворян, покинуло город. Не сразу удалось разыскать и губернатора.

Отдав первые распоряжения, уставший с дороги Бибиков отправился в отведенный ему под постой дом, чтобы хотя бы немного передохнуть. Перекусив, он собрался было прилечь, но не успел ввиду неожиданного появления губернатора.

Запыхавшийся Брант не смог вначале вымолвить ни слова. Кое-как отдышавшись, он, заискивающе заглядывая императорскому посланнику в глаза, поздравил его с новым назначением и жалобно пролепетал:

– Александр Ильич, молю о снисхождении, не сердитесь на меня, Бога ради. Вы уж простите меня за то, что я не встретил Ваше высокопревосходительство, как подобает. Дело в том… – Губернатор запнулся и вдруг выпалил: – Это не моя вина. За сей подлый народец я не берусь отвечать. Кабы не разбойники, то я…

– Кабы не разбойники, то и меня бы здесь не было, – перебил его Бибиков, презрительно усмехаясь. – По-вашему выходит, что не вы, а я повинен в том, что творится в вашей губернии.

– Боже упаси меня вас в чем-либо обвинять. Это все Рейнсдорп. Это он не захотел меня поддержать, – продолжал оправдываться Брант.

– Как можно, генерал?! – возмутился Бибиков. – Ссылаться на оренбургского губернатора, по меньшей мере, неуместно, ибо генерал-поручик Рейнсдорп сам острую нужду в помощи испытывает. – Он смерил фон Бранта строгим взглядом и с осуждением заметил: – Вы, как я вижу, токмо о своей губернии печетесь, а до прочих вам, стало быть, и дела нет. Между тем злодея должно истреблять во всех местах одинаково, где бы оный ни показался…

Губернатор опустил глаза.

Не дождавшись ответа, Бибиков лукаво прищурился и осторожно промолвил:

– Я вот о чем подумал, дорогой Яков Ларионович. А не пора ли вам в отставку?

– Прошу прощения, любезнейший Александр Ильич, но осмелюсь вам напомнить, что вопрос об отстранении меня от должности губернатора дозволено решать лишь самой государыне-императрице… – с видом оскорбленного достоинства произнес тот.

– Да будет вам известно, что ее величество, направляя меня сюда, предоставила неограниченные полномочия, – подбоченясь, надменно произнес Бибиков.

Не ожидавший этого генерал фон Брант вначале опешил, потом вдруг встрепенулся и, приложив обе руки к груди, взмолился:

– Ради бога, простите, ваше высокопревосходительство! Виноват-с. Не знал… Но мне очень хотелось бы остаться на своем посту. Я чувствую, что покамест в силах послужить отечеству и ее величеству государыне-императрице Екатерине Алексеевне… Я…

Видя, как унижается перед ним немолодой губернатор, Бибиков немного смягчился.

– Ну полноте, Яков Ларионович, успокойтесь! Пока что никто не собирается вас трогать. Оставайтесь на своем посту. Но ежели в самое ближайшее время не наведете во вверенной вам губернии порядок, тогда уж не взыщите…

– Понимаю, Ваше высокопревосходительство, понимаю! Обещаю вам, я приложу все усилия… – поспешил заверить Бибикова фон Брант, тряся головой и расшаркиваясь.

После встречи с казанским губернатором Бибиков велел разыскать и собрать оставшихся в городе чиновников и помещиков.

– В столь тревожный и ответственный момент государыня-императрица Екатерина Алексеевна уповает на нашу с вами помощь, – начал главнокомандующий и, объяснив собранию, с какой целью он явился в Казань, приступил к обсуждению насущных задач.

Ожившие от присутствия Бибикова представители казанской знати без лишних слов поддержали его предложение подготовить и вооружить за счет собственных средств дворянское ополчение – из расчета один человек с двухсот душ. Командование комплектуемым Казанским конным корпусом было поручено генерал-майору Александру Леонтьевичу Ларионову. Казанский магистрат снарядил гусарский эскадрон.

Дворянство Симбирска, Саранска и Пензы тоже не осталось в стороне, набрав и снарядив в помощь регулярным войскам по два отряда конников. Всего же к началу вступления в зону восстания генерал-аншефу Бибикову удалось собрать шестнадцатитысячную армию при пятидесяти орудиях.

Ознакомившись с местной обстановкой и складывающейся ситуацией, командующий наметил несколько основных направлений наступления правительственных войск. В сторону Бугуруслана должен был выступить генерал-майор князь Петр Михайлович Голицын. По Старо-Московской дороге вдоль Самарской линии предстояло идти генералу Павлу Дмитриевичу Мансурову. Для укрепления правого крыла этой линии были выделены части под командованием майора Муфеля и подполковника Гринева. Корпус под началом генерала Ларионова Бибиков направил к Уфе. Для освобождения Мензелинска и очистки дороги на Бугульму он отрядил пехотный полк под началом своего племянника – полковника Юрия Богдановича Бибикова. Команды секунд-майора Гагрина и подполковника Папава были брошены в сторону Кунгурской крепости. Защита Пензы и Саратова поручена двум стрелковым полкам.

Рассредоточив таким образом предоставленные в его распоряжение силы, главнокомандующий стал с нетерпением ожидать результатов. Прибывший в Казань в конце декабря, уже в середине февраля он докладывал императрице о победоносном шествии ее войск. Вскоре Александр Ильич убедится в поспешности своих выводов, но на тот момент у него были некоторые основания для торжества. Особенно радовался он успехам своего племянника.

Юрий Бибиков выступил из Казани во главе пехотного полка четвертого января. Захватив с боем и спалив три деревни, на двенадцатый день он уже направился к Заинску. Отогнав от городка повстанцев, командир жестоко отомстил местному гарнизону, дерзнувшему сдать Заинек повстанцам.

Покоряя одно селение за другим, гусары полковника Бибикова беспощадно, огнем и мечом, расправлялись с их жителями. Второго февраля каратели вошли в Мензелинск, десятого – в Нагайбак, а одиннадцатого взяли Бакалы. Окрыленный легкими победами, Юрий Бибиков направился в Бугульму, куда стягивались войска, которым предстояло идти к Оренбургу. Однако вскоре после его отъезда пугачевцам удалось отвоевать Нагайбак.

Обеспокоенный Александр Ильич Бибиков, забыв про отдых, требовал, чтобы ему постоянно и своевременно обо всем докладывали. Поэтому посетители шли к нему, сменяя друг друга. То один гонец с реляцией заявится, то другой, а вслед за ним и третий… И так без конца.

Разрозненные донесения не могли удовлетворить генерал-аншефа. Вызвав к себе начальника военного штаба, он потребовал от него более обстоятельного отчета.

– Нет ли каких вестей от князя Голицына и генерал-майора Мансурова? – с ходу осведомился Бибиков.

– Есть, Ваше высокопревосходительство. Генерал-майор Мансуров освободил Бузулукскую крепость и с изрядными трофеями пошел к Сорочинской. Там они встретились одиннадцатого марта с генерал-майором Голицыным и оттуда направились к Оренбургу. А вот корпус генерал-майора Ларионова, судя по всему, до Уфы пока не добрался.

– И где же он застрял?

– У Бакалов задержался.

Если первая новость была встречена Бибиковым с радостью, то вторая вызвала у него приступ гнева.

– Каков, однако, копуша сей Ларионов! И чего он медлит?! Я ведь не посмотрю на то, что оный мне сводный брат, найду на него управу, – прокричал он и, немного подумав, принял решение заменить его командиром полка карабинеров подполковником Иваном Михельсоном.

После того как генерал-аншеф Бибиков распорядился о передаче под его начало корпуса, молодой офицер двинулся без промедления по направлению к Уфе.

В Бакалах он был уже восемнадцатого марта. Приняв на себя командование, энергичный и опытный в военном деле Михельсон решительно повел корпус вперед. Путь их пролегал через Тюрюш, Кара-Якупово, Арово…

Уведомленный о том, что уфимский гарнизон ждет подкрепление, предводитель второй «армии» Зарубин-Чика позаботился о срочной отправке ценного имущества, включая казну, из Чесноковки в Табынск и приготовился к встрече с неприятелем.

В свою очередь Михельсон заблаговременно узнал, что в селе Жуково обосновались две тысячи повстанцев, и устремился в сторону Чесноковки.

Основные силы были стянуты Зарубиным к деревне Зубовка. Он бросил на приближающегося противника семь тысяч с лишним человек, включая лыжников и кавалерию. Рассчитывая окружить Михельсона, Зарубин-Чика рассредоточил свое войско на группы и приказал ударить по карателям со всех сторон. Повстанцы отчаянно бились, стремясь зайти неприятелю в тыл.

После четырех часов интенсивного пушечного обстрела Михельсону удалось вывести пугачевскую артиллерию из строя, обеспечив тем самым переход к атаке. Зарубин-Чика ввел тем временем башкирскую конницу. Всадники с гиканьем врезались в строй одинаково одетых и хорошо вооруженных вражеских солдат. Но вскоре на помощь авангарду майора Харина подоспела вражеская кавалерия, вдвое превышавшая числом башкирскую. Положение геройски сражавшихся батыров резко осложнилось, однако они даже не помышляли о том, чтобы покинуть поле боя. Все бились насмерть.

Засевшие в Зубовке повстанцы, истратив все стрелы и заряды, вынуждены были в спешном порядке бросить свои позиции и отступить к Чесноковке. Но там их уже поджидали без боя захватившие деревню солдаты майора Харина. Многих из уцелевших после массированного обстрела мятежников они изрубили на части.

Когда все кончилось, подъехал подполковник Михельсон. Майор бодро отрапортовал ему о результатах. Потери правительственных войск оказались неизмеримо меньшими, чем у пугачевцев, у которых с полтысячи человек погибли, а свыше полутора тысяч угодили в плен.

– Ваше высокоблагородие, злодейская толпа разбита. Остались пушки и много всякого другого оружия.

– А где же главари? – осведомился Михельсон.

– Злодей Зарубин-Чика с несколькими атаманами бежал в сторону Табынска, – доложил Харин и, показав на башкирского старшину и выборного атамана Чесноковки, спросил: – А с этими что делать прикажете?

– Повесить! Заводских крестьян распустить по домам, – распорядился Михельсон и, не задерживаясь, помчался по следу Зарубина в направлении Табынска.

Когда до городка было уже рукой подать, Михельсон неожиданно приостановил коня и с опаской огляделся по сторонам, прислушиваясь.

– Что-то подозрительно тихо, – заметил он. – Нет ли тут засады?

Сопровождавший подполковника уфимский воевода Борисов покачал головой:

– От сих лиходеев чего угодно ожидать можно-с.

– Нет, так дело не пойдет, – нервничал Михельсон. – Я не желаю ехать вслепую. Сначала нужно все как следует разузнать. – Сказав это, он отправил вперед разведчиков.

Те не заставили себя долго ждать. Приехавший вместе с ними из Табынска есаул Медведев доложил командующему об обстановке в городке.

– Ваше высокоблагородие, у нас вам нечего опасаться. Народ готовится встречать вас с хлебом-солью.

Михельсон удивился.

– А как же Зарубин? Разве ж его там нет?

Есаул прищурился, пряча под усами лукавую улыбку.

– Граф Чернышев… – начал было он, но вдруг осекся и поправился: – Прошу прощения, Ваше высокоблагородие, главарь душегубцев Зарубин-Чика находится в Табынске…

– Вот как? А почему тогда тихо? – грозно надвинулся на него Михельсон.

– Как же не быть тишине, Ваше высокоблагородие, коль Зарубин да дружки евоные на цепи сидят.

Командующий потерял всякое терпение.

– Ничего не понимаю! Что ты там болтаешь, есаул? Ты мне можешь все толком объяснить?!

Есаул сначала побледнел, потом покраснел.

– Слушаюсь, Ваше высокоблагородие, – прокричал он с перепугу, отдавая честь, и принялся рассказывать о том, что произошло в Табынске.

Как оказалось, Зарубин-Чика со своими товарищами, бежав из Чесноковки, остановился по дороге в Табынск у приказчика Богоявленского медеплавильного завода с тем, чтобы перекусить. Асабин с женой, договорившись между собой, опоили незваных гостей водкой. Когда тех развезло до бесчувствия, они связали их по рукам и ногам и приказчик отвез их в Табынск.

– И что же, злодеи все еще там находятся? – продолжал сомневаться командующий.

– Так точно-с, Ваше высокоблагородие, главари разбойничьи у нас, – с гордостью подтвердил есаул.

Подполковник Михельсон решился, наконец, ехать дальше. Завидев толпу горожан, встречавших его с хлебом и солью, он окончательно успокоился.

Спустя некоторое время к нему приволокли закованных в кандалы по рукам и ногам Зарубина-Чику и его товарищей.

– Отправить злодеев в уфимскую тюрьму под усиленной охраной, – приказал Михельсон, брезгливо оглядев пленников с головы до ног, после чего отдал распоряжение о награждении приказчика Асабина и жены его Марии пятьюстами рублей.

* * *

В Уфе Михельсону была предоставлена хорошая квартира. Обустроившись, он первым делом сел писать рапорт генерал-аншефу Бибикову.

«Ваше высокопревосходительство Александр Ильич!.. Довожу до Вашего сведения, что после того как обосновавшиеся неподалеку от Уфы в деревне Чесноковка бунтовщики были нами истреблены, а главари оных заключены в тюрьму, в Уфимской провинции восстановлено спокойствие. Только здешние башкирцы подчиниться нам и сложить оружие не желают. Пока не знаю, коим образом можно усмирить за короткий срок сих горячих, злых и прославившихся своей безрассудной отчаянностью и дерзостью башкирцев. Пленить их невозможно, ибо, не желая сдаваться живыми, они бьются до самого конца, пока не истекут кровью. Они прячутся по чуланам и подвалам, а когда за оными приходят наши солдаты, дабы арестовать, бесстрашно кидаются на них с саблями, копьями или дубинами…»

Услыхав, как осторожно открывается дверь, Михельсон отвлекся, приподнял голову и увидел заглядывающего в его комнату коменданта Мясоедова.

– Вы по какому делу ко мне, господин полковник? – спросил Михельсон.

– Прошу прощения за вторжение, Иван Иванович, но как прикажете поступать с прибывающими отовсюду делегациями? Хотел бы знать, пускать их в город или нет.

– Имеются ли среди них башкирцы?

– Башкирцев пока что не видать. Однако я, со своей стороны, настоятельно рекомендовал бы вам принять двух мишарских старшин – Миндея Тупеева и Султанмурата Янышева. Они привели с собой пятисотенный отряд.

– Вот это да, просто замечательно! – радостно воскликнул Михельсон, потирая ладони, и тут же выразил желание встретиться с обоими.

XI

Емельян Пугачев, не ведавший о событиях, разворачивавшихся под Уфой, известие о приближении князя Голицына к Оренбургу воспринял без паники.

– Нас им не одолеть. А в случае чего, мы к Зарубину в Чесноковку подадимся, – рассудил он и не поддержал предложение Хлопуши выступить навстречу неприятелю.

– И что ж нам теперича делать? Дожидаться, покудова князь с гарнизоном сойдется и наступление зачнет? – спросил тот.

– А мы и не станем дожидаться. До того, как князь Голицын досель доберется, попробуем по-быстрому Оренбург взять, – сказав это, Пугачев велел готовиться к штурму. Повстанцы подступали к городу несколько раз подряд, но все атаки были отбиты.

Поняв, в конце концов, что до прибытия колонны Голицына ему Оренбургом не овладеть, Пугачев оставил под осажденным городом тысячу человек, а основные силы увел в сторону Татищевой крепости.

– Окопаемся в крепости и как-нибудь отобьемся.

Приняв такое решение, Пугачев распорядился вместо разрушенных прошлой осенью им же самим деревянных укреплений навалить побольше снега. Валы залили водой, чтобы заледенели.

Приняв все необходимые меры для защиты крепости, Пугачев созвал своих полковников. Он доверил им самые ответственные позиции и предупредил:

– Смотреть в оба, соколы мои! Упаси господь, ежели вражеские лазутчики проведают, что мы тут. Потому следите, чтобы не было шума. Приглядывайте за своими людьми. Чтобы ни гу-гу!

Как только полковники разошлись, в крепости воцарилась гнетущая тишина. Даже собачьего лая не было слышно. Внутри полным-полно людей, а если посмотреть снаружи, вроде и нет никого.

Ближе к вечеру, когда заходящее солнце еле-еле пробило гущу серых облаков, к Пугачеву явился полковник Шигаев.

– Ваше величество, враг через овраг перебрался и в нашу сторону идет, – сообщил он.

– Вижу, брат, вижу, – сказал тот и попросил Шигаева следить за соблюдением тишины и порядка.

Посланным полковниками Падуровым, Твороговым и Витошновым связным Пугачев тоже велел проявлять крайнюю осторожность и незаметно следить за приближающимся к крепости неприятелем. Когда они ушли, «император» прошел в церковь и, поднявшись на колокольню, спросил у пономаря:

– Хорошо ли отседова окрест видать?

– А то как же, царь-батюшка, видать, ишо как видать, – покачал головой тот.

Тем временем к крепости подбирались примерно до четырехсот вражеских солдат. Подпустив их саженей на пятнадцать-двадцать, Пугачев махнул пономарю рукой.

– Давай!..

Едва только раздался звон церковного колокола, как затаившиеся в крепостных башнях повстанцы начали обстрел кавалерии. Всадники стали падать один за другим. Уцелевшие стали спасаться бегством.

– Ура, победа! – возопили повстанцы.

Однако сам Пугачев не разделял их радости.

– Рази ж то победа? Теперича придется нам с их главными силами сразиться. Вот тады и поглядим, – мрачно произнес он и приказал готовиться к отпору.

«Царь-батюшка» знал, что говорил. Не прошло и получаса, как невдалеке показались войска князя Голицына. Они быстро приближались к крепости.

– Палить из всех пушек! – скомандовал Пугачев.

Противник тут же ответил им встречным огнем.

Видя, что затянувшаяся на несколько часов перестрелка никакого результата не приносит, Голицын направил против повстанцев левый фланг генерала Фреймана.

Разгадав его замысел, Пугачев бросил против гренадеров пехоту, выход которой прикрывали семь пушек. Не считаясь с потерями, командующие правительственными войсками беспрестанно гнали солдат вперед. Чтобы не допустить бегства, Голицын и Фрейман сами действовали на передовой. Захватив пушки пугачевцев, наступавшие ринулись на ледяные укрепления и прорвались внутрь.

Одолеваемые со всех сторон мятежники, не выдержав упорного натиска, начали разбегаться.

Понимая, что крепость ему уже не удержать, Пугачев подозвал к себе Овчинникова:

– Родименький мой, ты уж как-нибудь продержись, поднатужься, а я тебе в помощь резерв пришлю, – пообещал он.

– Езжай, батюшка, покуда дорога свободная, да хранит тебя Господь, – ответил ему атаман, после чего Пугачев выбрался через лаз из крепости и, преодолевая сугробы, стал пробираться в сторону Берды. Погнавшимся за ним следом Чугуевским казакам достать его не удалось.

Добравшись до слободы, «царь-батюшка» отхлебнул вина и зарыдал, колотя себя кулаком в грудь.

– Оплошал я, ох, как оплошал!.. Надо было мне, никого не слушая, прямиком на Казань идтить, а оттудова до самого Питера!..

– Что случилось, то случилось. Былого уж не воротишь, Ваше величество, – попытался утешить его Кинья Арысланов. – Чего теперь каяться!

– Да как же мне не каяться… А что делать прикажешь?

– Пошли на Урал. Пополним наши войска. Харчами запасемся да сеном-овсом для лошадей. И люди наши пускай в теплых избах отогреются.

Пугачев колебался.

– Мы окружены. Голицын не пропустит нас на Урал. Вот и думай таперича, что делать.

– Думай – не думай, а до завтра нам в Берде никак нельзя оставаться. Не то попадем в руки врага.

После долгих раздумий Пугачев нехотя уступил.

– Да, утром Голицын будет уже здесь… Знать бы, жив ли полковник Овчинников, которого я в Татищевой оставил.

Эта доверительная беседа происходила наедине при тусклом свете коптилки. Вдруг в комнату заглянул сухощавый, жилистый казак. Не зная, с чего начать, он переминался с ноги на ногу, теребя окладистую бороду.

– Извиняй, царь-батюшка!.. – с трудом произнес он наконец и опасливо оглянулся назад.

– Чего тебе?

Казак так и застыл в дверном проеме, не решаясь тронуться с места. Трясясь от страха, он не спускал с Пугачева глаз, таращась на его кудластые волосы, всклокоченную бороду и изможденное лицо.

– Не прогневайся, царь-батюшка!.. Хотел я тебе поведать кое-что…

– За чем же дело стало? Выкладывай!

– С глазу на глаз бы, царь-батюшка, – дрожащим голосом произнес тот.

– От полковника Арсланова у меня секретов нету, – отрезал Пугачев.

И только после этого казак Григорий, как он назвался, посмел подойти поближе и, вздохнув свободнее, затараторил, торопясь поскорее выговориться:

– Христом-богом тебя молю, царь-батюшка, поостерегись. Лихие люди супротив тебя недоброе замышляют да других подстрекают. Хотят тебя по рукам-ногам повязать да к губернатору свезти. Ишо полковника Шигаева уговорить пытаются.

– Ты сам-то как про то прознал? – сдвинув брови, спросил Пугачев.

– Подслушал… Я своими ушами слыхал, как казаки промеж собой сговаривались тебя губернатору сдать. Верь мне, царь-батюшка! Не соврал я, вот те крест! – божился казак.

– А что полковник Шигаев, поддался ли на ихние уговоры?

– Про то не ведаю, царь-батюшка. Я не стал дожидаться, что дале будет, сразу к тебе побег, чтоб упредить заговорщиков.

Пугачев выдал казаку двести рублей и немедля вызвал к себе Шигаева. Едва полковник показался в дверях, он, не дожидаясь, когда тот подойдет поближе, крикнул:

– Ну сказывай, Максим Григорьич, уломали тебя заговорщики али нет?

– Какие заговорщики, Ваше величество?

– Пошто прикидываешься, полковник! Знаю я про сговор, про то, что казаки меня губернатору выдать задумали. Сказывают, будто и ты с ими заодно, – соврал Пугачев, испытующе глядя Шигаеву прямо в глаза. – Так чего ж стоишь, вот он я! Давай, вяжи меня, вези к Рейнсдорпу! – с усмешкой сказал он, протягивая обе руки вперед.

Шигаев глянул на Пугачева исподлобья и твердо сказал:

– И не думал вас предавать, Ваше величество. А то, что кое-кто из казаков меня уговорить пытался, скрывать не стану. То правда.

– Так ты, стало быть, не поддался?

– Кабы поддался, рази пришел бы я сюды, Ваше величество.

– И то верно… – покачал головой Пугачев и тут же вскинулся: – А пошто ты тада не велел схватить окаянных?

– Так ведь оне сказали, будто пошутили, будто бы спытать хотели.

– И ты поверил?

– Выходит, что поверил, Ваше величество, – разводя руками, сказал полковник.

– Ну, и кто ж тебя уговаривал, хотел бы я знать.

– Бородин Григорий да Моргунов…

Пугачев распахнул дверь и крикнул:

– Привесть сюды Бородина с Моргуновым!

Посланные за ними стражники вернулись ни с чем.

Казаков не нашли. А вскоре выяснилось, что они бежали сразу же после того, как Шигаева вызвали в штаб.

Пугачев был вне себя от ярости.

– Вот сволочи!.. Иуды! Чего удумали – меня губернатору продать и покой себе заработать! Неужто забыли, кто я таков?! Ну, погодите же у меня, сынок мой Павел Петрович всем вам ишо покажет. У-ух, собаки, ух, ироды! – орал он, бегая взад-вперед по комнате и потрясая кулаками. Дойдя до портрета Павла, он остановился перед ним. – Свет мой Павел Петрович, кабы не сгубили тебя супостаты проклятые, да хранит тебя господь! Потерпи, сынок, вот скину продажную бабу Катерину, так тебя на царство посажу, а сам от престола откажусь. Мне бы токмо до Питера добраться! Сперва немка ента окаянная меня всего лишила, а опосля объявила, будто умер я. И народ ей поверил. Даже казаки, и те меня не признают, генералу сдать грозятся…

Кинья Арысланов, слушая нескончаемую речь Пугачева, нервничал, видя, как впустую уходит время.

– Ваше величество, государь Петр Федорович, – потеряв терпение, напомнил он, – поспешим. Ехать пора!

Бросив взгляд на образок в переднем углу, Пугачев наскоро перекрестился и оглянулся на Арысланова.

– И вправду, поспешать надобно, – сказал он, после чего распорядился погрузить в сани весь свой скарб и поднимать народ.

Разбуженные среди ночи мужики не разобрали спросонья, что к чему, и началась суматоха.

– Что стряслось?

– Царевы войска напали, что ли?..

Тут к Пугачеву подскочил его адъютант, командующий артиллерией Федор Чумаков.

– Ваше величество, казаки выпивки требуют.

– Ишо чего! Ни капли! – крикнул тот и приказал выбить у бочек с вином днища, а деньги из казны и разную утварь раздать.

Не успел Чумаков выйти, как пожаловал Хлопуша.

– Я до тебя с просьбой, Ваше величество.

– Говори, я слушаю.

– Не хочу, чтоб жинка моя с сынком в руки к Голицыну угодила. Дозволь мне их в Сакмару отвезть.

– Я тебя понял. Твоя правда. Не с руки будет бабе за нами с дитем таскаться. Как поедешь, забери с собой и мою Устиньюшку Петровну. Подбрось по дороге к ейному отцу. А покончим с князем Голицыным, обратно всех возвернем. Только ты не тяни, управляйся по-быстрому. А как управишься, догоняй.

– Слушаюсь, Ваше величество, – сказал Хлопуша и, крепко пожав протянутую Пугачевым на прощанье руку, удалился.

Больше им не довелось встретиться. По дороге в Сакмару Хлопуша заехал в Каргалы к своему знакомому. Проведавший о том татарский старшина арестовал его и отправил в Оренбург.

Спустя месяц, остановившись как-то во время скитаний по степи с остатками своего войска в одном из башкирских аулов, Емельян Пугачев случайно узнал об участи, постигшей его преданного товарища.

Примерно в то же время нагнала Пугачева вторая важная новость. Ему сообщили, что девятого апреля в Бугульме скончался от лихорадки генерал-аншеф Бибиков. Новым главнокомандующим был назначен генерал-поручик князь Федор Федорович Щербатов.