Текст книги "Салават-батыр (СИ)"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

II

Приехали на яйляу ближе к вечеру. Жены Юлая и других его сыновей, слуги и ребятня, заметив, что оба не в духе, притихли.

Салават не отставал от отца ни на шаг. Остальные домашние предпочитали держаться от них подальше. И лишь Мюния, ощущая себя, как старшая жена, полновластной хозяйкой, свободно ходила туда-сюда.

Когда Юлай с Салаватом вошли в главную юрту, она первым делом поднесла им по касушке кумыса, потом, продолжая энергично взбивать кумыс в деревянном кэбэ пахталкой из корня молодой березы, спросила:

– Ну, что скажешь, атахы[6]6
  Отец, букв. – отец моих детей.


[Закрыть]? Как съездили?

Не ответив ей, Юлай позвал работников. Объяснив, как найти место, где они с Салаватом повстречали днем военных, он велел им ехать туда, не мешкая, забрать оставленный на земле труп, отвезти на зыярат и предать его земле. Сделав распоряжения, хозяин обратился наконец к жене.

– Так ничего и не вышло, эсэхе[7]7
  Мать, букв. – мать моих детей.


[Закрыть]. Пустые хлопоты. Завод все равно будут строить, – махнул он рукой и, не желая больше разговаривать на эту тему, спросил: – Дома все в порядке?

– Аллага шюкюр[8]8
  Аллага шюкюр – слава Аллаху.


[Закрыть], атахы, вроде бы все по-старому. Только… – замялась Мюния. – Только вот солдаты дважды наведывались. Каких-то беглых разыскивают. А после них тот старик пропал, что у нас скрывался.

– Не сказывал, куда собирается?

– Нет. Верно, побоялся беду на нас навлечь. – Мюния проворно разлила по тустакам[9]9
  Миска, чашка.


[Закрыть] свежий кумыс и продолжала: – Еще на той неделе один урыс заезжал. При нем еще какой-то парнишка был… Узнал, что тебя дома нет, не стал останавливаться. Обещался на обратном пути заглянуть.

– А откуда он сам, не сказывал?

– Из Ырымбура.

– Имя не называл?

– Называл. Да вот только… Ну что ты будешь делать! Запамятовала я. На языке вертится, а вспомнить не могу… – Морща в досаде лицо, она потопталась на месте, потом отодвинула полог юрты и обратилась к возившейся возле казана младшей жене Юлая – матери Салавата: – Слышь, Азнабикэ? Случаем, не припомнишь, как того урыса звали, того самого, что из Ырымбура?

– Ты про Ырышкова спрашиваешь, который с сыном заезжал?

– Ну да, точно, Ырышкуф, – кивнула Мюния и хлопнула себя ладонью по лбу.

– А он не сказывал, по какому делу приезжал? – спросил Юлай.

– Нет.

Едва только Мюния вышла, Салават придвинулся к отцу.

– Ты знаешь того урыса, атай?

– Знаю.

– А он хороший или плохой?

Юлай не сразу ему ответил. Задумавшись над прямым вопросом сына, он теребил тронутую сединой бородку, бессознательно следя за осой, ползающей по краю деревянной миски.

– Уж и не знаю что тебе сказать, улым, – тяжело вздохнув, произнес наконец Юлай и неуверенно добавил: – Вроде бы явного вреда от Рычкова башкортам не было… Хотя с какой стороны посмотреть… Ведь он был в той самой экспедиции, которую Кирилов[10]10
  И. К. Кирилов – обер-секретарь Правительствующего Сената, подготовивший и возглавивший Известную (Оренбургскую) экспедицию, начало которой было объявлено Указом Сената от 7 июня 1834 года. Был инициатором установления колониальных порядков в Башкортостане.


[Закрыть] снарядил. А Кирилов тот недоброе задумал – у нас, у башкортов, земли-воды наши исконные отобрать. Так вот, значит, Рычков с ним и приехал и так при нем безотлучно и находился[11]11
  П. И. Рычков прибыл в Башкортостан в 1734 г. в составе экспедиции Кирилова в качестве бухгалтера.


[Закрыть]. А Кирилов, хоть и большим ученым слыл, еще тот был злодей. Он на башкортов карателей наслал, чтобы нашего брата как можно больше истребить, причем грамотных. В живых только самых темных да отсталых оставляли… Так что сам видишь, с какими людьми Рычков якшался.

– А куда ему было деваться, он ведь и сам урыс.

– Да я не о том, улым. Пускай с кем угодно водится. Это его дело. Только он, как ученый человек, должен был помешать карателям грамотных башкортов убивать и мечети сжигать вместе со всеми книгами и медресе[12]12
  Согласно архивным материалам, в 1704–1710 годах очень многие башкиры умели читать и писать. В тот период на 600 человек башкирского населения приходилось по одной мечети. При мечетях башкиры обучались грамоте, пользуясь арабской графикой.


[Закрыть]. Вот ведь что вытворял с башкортами Акбатша[13]13
  Белый (русский) царь.


[Закрыть]. Из-за этого народ наш дичает, пропадает. А ведь когда-то нас было так много…

– Скажи, атай, а зачем Акбатша приказывал наши мечети сжигать и грамотных уничтожать?

– Всю вину за беспорядки в Башкортостане урысы-каратели вечно на грамотных валили. А башкорты уж много раз восстания подымали, то за Сеитом шли, то за Алдаром да Кусюмом, а потом за Карахакалом и Батыршой. И это только самые известные из всех. Акбатша все восстания подавил и перво-наперво с образованными башкортами расправился, вырезал их со всем родом, прямо с корнями выкорчевывал.

– А при чем здесь тот урыс, что без нас приходил? – все допытывался Салават.

– Как я уже говорил тебе, прямого вреда от Рычкова нам, башкортам, вроде бы не было… Так-то оно так, конечно, да вот только нельзя забывать, что он с самим Татищевым[14]14
  В. Н. Татищев руководил в 1737—38 годах подавлением восстания башкир, уничтожив и отправив в ссылку 10 тысяч человек.


[Закрыть] дружбу водил и бумаги для князя Урусова[15]15
  Генерал князь Урусов был наместником В. Н. Татищева в Оренбургском крае.


[Закрыть] писал. Урусов же был зверь, а не человек. Лютый, хитрый и подлый. Он столько душ загубил! Башкортов, которые в восстании Карахакала участвовали, особая комиссия судила. Рычков тоже был в той комиссии. Я до сих пор храню у себя одну важную бумагу. Ее Рычков для того самого князя-кровопийцы писал.

Сказав это, Юлай слегка вспорол полу бешмета, извлек изнутри сложенный вчетверо помятый лист бумаги и бережно расправил его на коленях. После этого он стал неторопливо читать, словно обдумывая каждое слово.

В адресованном башкирам послании князь Урусов подчеркивал, что ни один народ никогда не поднимал столько крупных восстаний, как они. По этой-де причине были истреблены все грамотные башкиры, способные писать жалобы. И с тех пор каждый башкир считался врагом и преступником…

Он также не преминул напомнить, что от гнета Казанского, Ногайского и Сибирского ханств башкиры избавились за счет вхождения в состав России. Но вместо благодарности, верного служения ей и послушания они то и дело ропщут и бунтуют. Многочисленные восстания как раз и явились, по утверждению князя Урусова, причиной искоренения многих башкирских родов.

Не мог скрыть Урусов своего раздражения и по поводу того, что башкиры смеют употреблять при обращении друг к другу слово эфэнде, и упрекал в том, что они пытаются держаться на равных с русской знатью…

Написанное когда-то неведомым Рычковым по заданию князя Урусова обращение к башкирам Салават слушал с огромным вниманием и волнением, то и дело прося отца объяснить значение незнакомых ему слов. А когда Юлай умолк, юноша принялся расспрашивать его о том, что происходило в Башкортостане после подавления восстания Карахакала. И отец без утайки рассказал ему о тех страшных событиях во всех подробностях, поскольку сам был их свидетелем.

Кровожадный князь Урусов учинил над башкирами расправу, пытаясь полностью сломить их вольнолюбивый дух. Он преследовал не только наиболее образованных, но даже тех, кто умел, всего-навсего, писать свое имя, вырывая им языки или вырезая вместе со всем родом. Женщин и детей Урусов отправлял в рабство.

Однако, несмотря на все его усилия усмирить непокорных башкир, подавить их волю к свободе и независимости, искоренить тех из них, кто стремился к знаниям, ему не удалось довести свои черные деяния до конца. Сраженный тяжелым недугом, князь отправился вскоре на тот свет.

Прошло немного времени после его смерти, как башкиры вновь подняли голову. В 1755 году движение за возврат башкирских земель, за отстаивание мусульманской религии и культуры было начато муллой Батыршой Алиевым.

Но и этот бунт был подавлен царскими карателями со всей жестокостью. А руководил их действиями первый губернатор Оренбургской губернии Иван Неплюев.

Расправившись с повстанцами, Белый царь и его приближенные и вовсе перестали считаться с башкирским народом. Тесня местное население, колонисты бесцеремонно заселяли принадлежавшие ему земли, вырубали леса, отстраивая на вероломно захваченной территории крепости и один завод за другим.

Пока отец об этом рассказывал, Салават словно наяву видел жуткие картины насилия, разбоя и тяжело при этом вздыхал. Сердце его наполнялось нестерпимой болью.

– А Рычков? Он никого не убивал? – дрожащим голосом спросил он.

– Как будто бы нет, – тихо ответил Юлай.

– Ты говорил, он ученый человек…

– Еще какой ученый!

Немного подумав, Салават спросил опять:

– Атай, а к тебе он как относится?

– Ничего худого я от него пока что не видал. Когда губернатор Рейнсдорп меня вызывает, я встречаю у него иной раз Рычкова. И до того приветливо он с тобой разговаривает, прямо за душу берет. Только, сказать по правде, я все равно не очень-то ему доверяю. Кто знает, что у него на уме. Может, он замышляет чего и нарочно к нам подходы ищет, чтобы побольше выведать, настроение наше узнать.

– А когда он снова сюда заявится, как ты его встретишь? – не унимался Салават.

– С такими образованными людьми общаться нужно, улым. И потом, я ведь старшина. Я не должен терять доверие русских турэ[16]16
  Турэ – начальник.


[Закрыть]. Даже если я не согласен с ними, показывать этого никак нельзя… А что я чувствую, видя, как грабят мою страну, мало кто из них догадывается. Они, верно, думают, что я никчемный и бестолковый, преданный батше старшина. Потому никто так и не проведал, что я в свое время людям Карахакала и Батырши помогал. Аллага шюкюр, тогда пронесло. И впредь надобно осторожность соблюдать. Вот так и приходится жить, улым, угождая властям…

Вошла Мюния и, прерывая беседу отца и сына, сообщила:

– Обед готов, мойте руки.

Юлай вышел из юрты. Подойдя к средней жене, державшей наготове медный кумган, он ополоснул руки, вытер их насухо о чистое вышитое по краю полотенце, затем, устроившись на взбитой подушке, положенной на расстеленной прямо на земле кошме, промолвил «бисмилла» и потянулся к большому деревянному блюду, наполненному дымящимися кусками конины.

Вслед за ним принялись доставать мясо другие домочадцы, включая жен и сыновей с невестками. Лишь Салават, находившийся под тяжелым впечатлением от увиденного по дороге и только что услышанного, так и не смог притронуться к своей доле.

– Ты почему не ешь, сынок? – озабоченно спросила Азнабикэ.

– Не хочется, эсэй.

– Уж не захворал ли? – еще больше встревожилась мать.

– Ну что ты, эсэй. Зря беспокоишься. Я потом перекушу, когда и впрямь проголодаюсь.

– Как же так, улым? – удивилась Азнабикэ. – Столько верст верхом отмахал и не проголодался! Давай ешь…

Но тут вмешался Юлай:

– Зачем ты его принуждаешь, эсэхе? Оставь сына в покое. Ему, видать, кумыс аппетит перебил.

Салават вопросительно взглянул на отца.

– Атай! Кони наши, небось, застоялись. Может, их к реке свести?

– Дело твое, улым.

Салават отвел коней к уреме и, спутав им передние ноги, пустил пастись. Забота о скакунах не отвлекла его от грустных мыслей. Несмотря на то, что юноше было всего лишь четырнадцать лет от роду, он близко к сердцу принимал все, что происходило с его народом. Болью отзывалась в его душе его трагическая судьба. Со времен черного нашествия отчаянно борется он за свою независимость и за землю, принадлежавшую ему с незапамятных времен. А кровь все льется и льется без конца.

…Когда-то гордые, горячие и независимые, владевшие самыми разными ремеслами и склонные к знаниям башкиры мирно проживали в своем благодатном краю, в городах и кочевьях, не ведая ни нужды, ни страха. Но счастье отвернулось от них в одночасье. После опустошительного и кровопролитного татаро-монгольского нашествия по их землям прошелся мечом и пламенем беспощадный завоеватель Акхак-Тимур. Потом Башкортостан надолго оказался в подчинении Золотой Орды и татарских ханов.

Ничего хорошего не принесло башкирскому народу и присоединение к России. Жалованные Иваном Грозным грамоты, закреплявшие за башкирами право владения собственной землей, давно утратили свою силу. Зверства царских чиновников не имели границ. Из-за постоянных грабежей и разбоя, беспрестанных казней и безнаказанных издевательств и убийств число башкир резко сократилось. Народ окончательно обнищал. Упал его боевой дух.

О всевышний, о великий и единственный наш Аллахы Тагаля, скажи, за что башкирам выпала такая горькая доля?! Чем провинился пред тобой башкирский народ, чем прогневил тебя? Жил он безмятежно, как в раю, в своем благословенном крае среди дивной природы родного Урала, где в изобилии водились в девственных лесах самые разные птицы и звери, росли всевозможные растения, дававшие щедрые плоды, а реки были полны рыбы. Почему же он должен теперь страдать под гнетом невесть откуда явившихся чужеземцев?! Какой тяжкий грех совершил мой народ, чтобы навлечь на себя такую кару? Уж не в том ли вина башкир, что жили они сами по себе, вольные, как птицы, и чистые душой, как дети, ни на кого не нападая, никого не грабя и не убивая? Дай же нам силы, о великий Тэнгре, чтобы победить незваных пришельцев, очистить от них родную нашу землю!..

Долго молился юный Салават, воздевая руки к небу и взывая к помощи Аллахы Тагаля. Остановился он лишь в тот момент, когда почувствовал, что ему чуточку полегчало.

III

Хорошо понимая состояние Салавата, Юлай долго лежал на своем ложе в большой юрте, не смыкая глаз. Его мучили сомнения: а не зря ли он посвящал сына с ранних лет в подробности трагической истории их народа? Еще никому не удавалось изменить ее ход. И Салават не сможет. Тогда зачем было морочить парню голову?

В том, что сын, страстно любя природу родного Урала, проникается все большей ненавистью к захватчикам, повинен не только он, Юлай, но и его мать Азнабикэ… Впрочем, если бы только в родителях было дело. Таким уж он уродился – смышленым, расторопным да пытливым. Помнится, сызмальства каждый вечер приставал к матери с просьбами то байт рассказать, то сказку, то легенду или историю про какого-нибудь батыра. Без этого Салават никак не засыпал.

Малайке еще и семи не исполнилось, а он уже в скачках-бэйге участвовал. Да не просто так – ему непременно первым надо быть. А проиграв, мчался со стыда подальше от всех на простор, душу отвести.

Вот и сегодня Салават будто сам не свой. Сначала – переживания из-за того, что отцу не удалось помешать строительству завода на Симе. А когда уж он своими собственными глазами увидел, на что способны каратели, испытал самое настоящее потрясение.

Даже вернувшись к своим, на летнюю стоянку, не успокоился. И от еды отказался. Видно, никак не шел из головы растерзанный стервятниками труп. Забрал лошадей и ушел к реке. Знает ведь, что только природа и может его отвлечь и исцелить. Она и есть его главная отрада. Да еще песни. Чем бы ни занимался Салават – скакал ли верхом или резвился со сверстниками, уходил ли в горы – он не мог не петь.

Попытавшись представить себе любимого сына солидным мужем, Юлай подумал: «Вряд ли годы его изменят…» За этой мыслью пришла другая, сменяемая третьей… Тут уж и впрямь не до сна. Разом нахлынули тревожащие душу воспоминания, которые вернули его к давно минувшим дням.

Юлай Азналин происходил из Шайтан-Кудейской волости Сибирской дороги. Был он богат, умен и считался по тем временам человеком весьма образованным. Он снискал себе уважение не только у сородичей. Юлай пользовался расположением и доверием даже русских турэ, прослыв среди них одним из самых благонадежных башкир, поскольку старался вести себя осмотрительно, умея заранее обдумывать каждый свой шаг.

Азналина уважали. Как участник военных походов, проявивший в боях немалую доблесть и отвагу, он был отмечен властями наградами. Оренбургский губернатор Путятин[17]17
  Князь Аврам Артемьевич Путятин возглавлял Оренбургскую губернию с 1765 по 1768 годы. Автор «Представлений» о башкирских землях. Не признававший права башкир на их собственную территорию, активно заселял принадлежавшие им земли русскими крестьянами, разрешал их скупать владельцам заводов. Именно он внес предложение преобразовать Башкортостан в русскую губернию.


[Закрыть] утвердил его в 1766 году старшиной Шайтан-Кудейской волости, намереваясь с помощью таких, как он, верноподданных превратить Башкортостан в одну из российских губерний.

Однако расчет на поддержку со стороны казавшихся ему лояльными башкирских старшин не оправдался. Обладая проницательным умом и умением продумывать все до мелочей, Юлай Азналин делал все, что было в его силах, чтобы сохранить за башкирским народом его вотчинные земли, отчаянно боролся за это.

Будучи истинным патриотом своей страны, в таком же духе он воспитывал и Салавата. Не скрывая своих чувств, душевной боли, Юлай при каждом удобном случае рассказывал мальчику о том, каким образом завоевывался их край. Безнаказанно вырезая и сжигая целые деревни, угоняя в полон женщин и детей, царские каратели раздавали освободившиеся участки пришлым – кильмешякам.

Отроком, в том же возрасте, что и Салават, Юлай еще не задумывался над многими вещами. А ведь уже тогда, несмотря на Жалованные грамоты Ивана Грозного, призванные охранять права башкир, русские заводчики обманным путем и не без помощи продажных старшин, успели отхватить огромную территорию. Впервые он забил тревогу в тот момент, когда узнал, что во владениях иудейских башкир на реке Эсем-Сим симбирский купец Твердышев приступил, в обход закона, к возведению завода.

Пытаясь остановить строительство, Юлай направил к Твердышеву своих людей. Те вернулись назад битыми. Но Азналин не угомонился. Он множество раз обращался к русским чиновникам, писал письма властям и много лет подряд судился с Твердышевым. Из-за этого ему пришлось пережить немало неприятностей.

Царские власти явно благоволили и потворствовали Твердышеву, и он все больше наглел. Скупив за бесценок в верховьях Агидели 179 десятин башкирской земли, он выстроил, в доле с Мясниковым, Белорецкий чугуноплавильный завод. К концу шестидесятых их компания владела уже двенадцатью заводами.

В алчности ему не уступали братья Демидовы, отец и сын Осокины, купцы Мосоловы, Красильниковы и прочие. Они выбирали для своих заводов и закладки новых поселений самые лучшие места с водоемами, богатые хвойными лесами и всевозможными полезными ископаемыми. Все это сопровождалось беспощадной расправой над местным населением. Захватчики-каратели дотла спалили тридцать одну деревню из тех, что располагались по берегам рек Кагы, Илякле и Узян, уничтожив при этом свыше двухсот человек, включая малолетних детей. С целью закладки Авзяно-Петровских заводов были согнаны со своих земель башкиры Тамъян-Тангаурской волости. На той же территории появились, один за другим, Зигазинский, Инзерский, Лапыштинский и Тирлянский заводы.

С разведкой земных недр у новых хозяев особых проблем не было, так как им активно помогало в этом коренное население. Башкирам помощь в открытии и освоении рудных месторождений ставилась в особую заслугу. Еще в ноябре 1720 года было обнародовано обращение Петра Первого с обещаниями богатого вознаграждения всем, кто будет способствовать освоению природных богатств края. Обманутые пустыми посулами, башкиры-рудознатцы добровольно показывали русским промышленникам известные им залежи железных, медных и золотоносных руд, как и места, где их предки занимались разработкой месторождений задолго до черного нашествия. Да и среди нынешних башкир свои рудопромышленники имелись.

Очень даже пригодились новоявленным хозяевам знания и опыт местных рудознатцев. Это обстоятельство стало важной предпосылкой того, что количество заводов на Урале очень быстро и неуклонно росло.

Пользуясь услугами башкир при поиске полезных ископаемых, власти всеми способами отстраняли местное население от кузнечного промысла. Держать кузницы, использовать железо в хозяйстве, производить оружие башкирам строжайшим образом воспрещалось. Не разрешалось им изготавливать даже наконечники для стрел, а потомственные кузнецы безжалостно истреблялись. При этом не владевшие никакими ремеслами простые башкиры нещадно эксплуатировались на рудниках, на железоделательных, медеплавильных и чугунолитейных заводах, на производствах по сжиганию каменного угля на самых тяжелых работах, не требовавших никакой квалификации, в основном в качестве ломовой силы. А за теми, кто отваживался бежать, организовывалась погоня. Таких либо возвращали хозяину, либо расстреливали на месте без суда и следствия.

Для работы на уральских заводах огромными партиями пригоняли и каторжников-колодников – воров, убийц и насильников. С каждым разом их количество увеличивалось. Вынужденные общаться с ними, некоторые башкиры пристрастились к водке, стали забывать привитые им законами ислама приличия, а уральская земля превращалась тем временем в колонию старообрядцев.

«Богата и щедра природа Урала. Видно, в этом-то и вся наша беда, – подумал Юлай и не смог сдержать вздох. – Кабы не было этого богатства, никто бы на наши земли, верно, и не позарился бы. И жили б мы себе припеваючи, как, бывало, наши далекие предки, разводили бы скот, возделывали бы свою землю, и не оказались бы в таком плачевном положении».

Не спится Юлаю, озабоченному страшной судьбой его народа. Да и разве уснешь с такими мыслями…

IV

Сон пришел к нему почти на заре. А заснул Юлай до того крепко, что даже не заметил, как поднялась и вышла из юрты Азнабикэ, не слыхал, как переговаривались снаружи женщины и кричала на все лады скотина. Пробудиться от позднего сна его заставил лишь внезапно раздавшийся неподалеку мужской голос. Он приоткрыл глаза и тут же зажмурился, приняв спросонья лучи утреннего солнца, проникавшие внутрь юрты сквозь открытый отдушник и щель возле входа, за отблески пожарища.

Юлай облачился в нарядный казакин, обвязался шелковым кушаком и вышел. Не обнаружив возле юрты ни души, он как будто успокоился. Однако, увидав пару оседланных лошадей, привязанных к изгороди, снова насторожился. Вот оно что! Оказывается, Юлай слышал чужой голос вовсе не во сне, а наяву. Кто же оставил здесь этих лошадей? И непонятно, куда подевались его жены.

– Э-эй, есть тут кто-нибудь?

– Я здесь, атахы, – откликнулась Азнабикэ, выходя из второй юрты.

– Ты не знаешь, чьи это лошади?

– Того урыса, которого Ырышкоф зовут.

– А сам он где?

– На речку пошел.

– Неужто и Салават там?

– Не только. Вся детвора следом побежала.

– А меня почему не разбудили?

– Жалко было. Ты ведь всю ночь без сна промаялся.

– Ну и что! В следующий раз так не делай, бисэкэй[18]18
  Бисэкэй – женушка.


[Закрыть]. Буди, когда кто чужой заявится, – проворчал Юлай и отправился к реке.

Вскоре он показался вновь, ведя к юрте русских. Суетившаяся возле летней кухни Азнабикэ уже издали успела заметить, что у мужа приподнятое настроение. Его лицо так и светилось.

– Атахы, где накрывать? – обратилась она к Юлаю.

– Лучше на свежем воздухе.

Общительный Салават уже успел подружиться с младшим сыном Рычкова Николаем, взяв его под свою опеку. Они все время держались вместе. Дождавшись их, Юлай стал приглашать гостей к табыну.

– Милости просим, Петр Иванович. Давайте перекусим.

Юлай усадил Рычкова, как знатного гостя, на самое почетное место. После этого, согласно рангу и возрасту, стали рассаживаться по очереди и остальные.

Салават с Николаем уселись в другом кругу, чуть дальше от главного табына.

Взрослые почему-то хранили молчание, и Рычков решил начать первым, поинтересовавшись, сколько Салавату лет.

– Четырнадцать.

– Что вы говорите?! – изумленно воскликнул гость. – Значит, он порядком моложе моего самого младшего сына – Коленьки. – А с виду и не скажешь, здоровый у вас, однако, джигит!

– Да, слава Аллаху, сыночка моего он силой не обидел. Вот только бы счастьем не обделил.

– Ваш Салават где-нибудь учится?

– В медресе.

– А в Оренбург или Санкт-Петербург отправить не думали?

– Пускай сперва медресе закончит. А там видно будет.

Не смея участвовать в разговоре старшины с академиком, акхакалы помалкивали, но услыхав ответ Юлая, стали перешептываться:

– Что задумал этот урыс?

– Неужто он из нашего Салавата кафыра сделать собирается?

Заметив недовольство Юлая, мужчины опять притихли.

Позавтракав, всем табыном перебрались в тень раскидистого дерева, после чего Рычков стал расспрашивать хозяина об обычаях и жизненном укладе башкирского народа, о родовых подразделениях. Видя его неподдельный интерес, Юлай понял, что у гостя нет дурных намерений и, успокоившись, принялся охотно и подробно обо всем рассказывать.

– Прелюбопытное, однако, название у вашей волости – Шайтан-Кудей, – заметил вдруг Рычков. – Вы сами-то знаете, откуда оное есть-пошло?

– Так называется наш род. Издавна, с незапамятных времен.

– А его история где-нибудь записана?

– Нет, никаких записей я не встречал, – покачал головой Юлай. – История нашего рода и его названия передается устно из поколения в поколение. И, как сказывали старики, без шайтана тут не обошлось.

– Шайтана? – переспросил Рычков. – В самом деле?

– Ну да.

Черкнув что-то в толстой тетради, Петр Иванович снова устремил свой взор на Юлая.

– Ради бога, прошу вас, продолжайте!

Молодежь тоже заинтересовалась.

– Атай, расскажи! – попросил Салават.

Юлай не заставил себя упрашивать.

– Ну что ж, тогда слушайте… – начал он. И все присутствующие услышали такую легенду.

…Когда-то давным-давно жил-был один старый башкир. Отправился он как-то в лес. Понадобился ему для деревянных вил длинный и прямой ствол молодой березы. Ходит он по лесу, ищет подходящее дерево, а навстречу ему – охотник. Пошли они вместе. Пока шли, подружились и уговорились вместе заночевать. Как стемнело, старик вдруг заподозрил неладное. Ему показалось, что его товарищ ведет себя как-то странно. Сказав, что ему захотелось пить, охотник пошел к речке, а старик тем временем быстренько накинул на кучу хвороста свой секмень и, решив про себя – будь что будет, спрятался в кустах.

Вернулся охотник. И вдруг старик увидел, как из его рта вырвалось пламя, которое тут же охватило секмень, которым он прикрыл хворост. Убедившись в том, что это был шайтан, старик прицелился и выстрелил в него из лука. Раненый шайтан, припадая на одну ногу, бежал прочь. Старик стал его преследовать. Добравшись до берега, шайтан скрылся в пещере. Тот последовал за ним. Увидав в пещере двух плачущих навзрыд шайтановых жен, старик удивился.

– А где хозяин? – спросил он.

– Нашему хозяину неможется, – всхлипывая, отвечали жены.

– Пускай выходит. Дело у меня к нему.

– Он не может встать.

И тогда старик решил схитрить:

– Так ведь я за тем и пришел, чтоб его вылечить. Ну-ка, показывайте, где он.

– Сейчас, сейчас, покажем, – засуетились, обрадовавшись, жены и повели старика в глубь пещеры.

Смертельно раненный шайтан лежал, корчась от боли, и стонал. Старика он не признал.

– Ты кто? – слабым голосом спросил он.

– Человек. Хочу тебя убить.

– За этим ты сюда и явился?

– Да. Но если ты отдашь мне свою молодую жену, я тебя вылечу.

– Так и быть, забирай. Бери что хочешь, только вылечи меня.

Столковавшись с ним, старик вывел его жен из пещеры и после этого вернулся назад и расправился с шайтаном. Поджидавших снаружи женщин он решил обмануть.

– Хозяин заснул. Он будет долго спать. Тревожить его, пока сам не проснется, нельзя, – предупредил старик старшую жену шайтана и, забрав младшую, вернулся в свой аул.

С того момента стали они жить вместе. Все бы хорошо, да не давала старику покоя одна тайна: жена почему-то скрывала у себя что-то под мышкой, запрещала трогать.

Он какое-то время терпел, но в конце концов не выдержал. Однажды ночью, когда та крепко спала, он пощупал у нее под мышкой. Там оказалось отверстие, в которое можно было просунуть руку. Так он и сделал. Вытащил через него сердце, посмотрел и засунул обратно. И никому об этом ни словом не обмолвился. После того случая один за другим родились у этой пары четыре замечательных сына-батыра – сильные, ловкие да умные. Их потомство – Шайтан-Кудейский род – заселило земли между реками Юрюзань и Ай…

Вот о чем поведал Юлай своим гостям. Когда он кончил, Николай предложил отцу сходить на речку. Но тот не согласился и попросил Салавата проводить его.

Юлай поддержал Рычкова:

– Да, улым, ступай. Покажи нашему кунаку яйляу, познакомь его с нашей молодежью.

Как ни хотелось Салавату послушать, о чем будут говорить взрослые, но перечить отцу он не посмел.

– Ладно, атай, – быстро откликнулся он и тут же увел Николая с собой.

Вдоволь накупавшись, юноши разлеглись на берегу, обсыхая на солнце.

– Николай, вы охотились на перепелов с ручным ястребом? – спросил Салават.

– Нет. Но я думаю, было бы здорово посмотреть, как птица на птицу охотится, – загорелись у того глаза.

– Еще как здорово! Я могу показать.

– А что, разве у тебя есть ручной ястреб?

– Есть. Да еще какой!

– Скажи, а легко ли его приручить?

– Непросто, – признался Салават. – Но некоторые у нас даже за беркутов берутся.

– Неужто?

– Наших беркутов ценят. Одному человеку даже лошадь за беркута давали.

– И все же. Как тебе удается ястребов приручать?

– Для начала нужно птенца поймать, потом его норов узнать. С одной птицей сутками приходится возиться, каждое утро на улицу выносить, к хозяину приучать. Если кормишь его с руки кусочками мяса, он постепенно к тебе привыкает. Брать еду у чужого ястреб не должен. Потом ставишь во дворе насест и сажаешь его туда на целый день. Шуметь около него нельзя.

– Так ведь он может оттуда улететь… – засомневался Николай.

– А чтоб не улетел, его привязывают за ногу тоненьким шнурком. За неделю ястреб к тому месту привыкает. А как привыкнет, к охотничьей собаке приучают.

– И все?

– Нет, не все. Потом наступает черед второго испытания, самого главного. Хозяин отходит аршин на десять-пятнадцать и дает ему знак, чтоб он набросился на приманку. Если ястреб к охотнику вернется и, не коснувшись земли, усядется на вытянутую руку, считай – все, он к охоте готовый!

– Но ежели приманка ненастоящая, ястреб может улететь. Это ведь птица, как-никак… – сообразил Николай.

– Бывает, что и улетают, – согласился Салават. – Поэтому ловчих птиц проверяют на преданность хозяину. Устраивают иной раз между ними состязания.

По всему было видно, что молодой гость проявляет к птичьей охоте живейший интерес. Особенно пришлось ему по душе упоминание о состязаниях.

– Я смогу их увидеть? – спросил он.

– Сейчас не время.

– А-а… – разочарованно протянул Николай и тут же нашелся: – А разве у других людей нет ручных ястребов?

– Таких много. Только нужно дождаться осени.

– Зачем же так долго ждать? – не отставал Николай.

– Охотиться на перепелов пока нельзя. Они ведь сейчас птенцов выводят. Зачем рисковать ястребами впустую. Жалко.

Получив отказ, сын Рычкова расстроился, но не отступился.

– Я тебя очень прошу, будь другом. Покажи, как ястребы охотятся. И отцу моему полезно будет посмотреть. Уж из-за нескольких убитых перепелов Шайтан-Кудейский лес, я думаю, не оскудеет.

Салават вынужден был уступить настырному гостю. Помахав рукой, он крикнул плещущимся в воде мальчишкам:

– Эй, егеттэр! Сюда, живо!

Ребята выскочили на берег. Один из них тут же бросился к Салавату и, задыхаясь, спросил:

– Что случилось?

– Этот урыс просит, чтобы мы ему птичью охоту показали. Достань-ка штук пять-шесть бузянок[19]19
  Бузэнэ – перепелка.


[Закрыть].

– Да ты что! Как можно?! Они ведь яйца высиживают. Это ж грех!

– А что делать? – развел руками Салават. – Гостю ведь не откажешь. Может, найдете тех, что не высиживают?

Получив задание, мальчишки умчались ловить птиц, а Салават, определив место для состязаний, увел молодого Рычкова к юрте.