Текст книги "Салават-батыр (СИ)"

Автор книги: Яныбай Хамматов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

VIII

Салават Юлаев успел забыть, как совсем еще недавно ломал голову над вопросом о происхождении Пугачева. Теперь уже неважно, кто он – настоящий император Петр Третий или беглый Донской казак. Главное для него заключалось в том, что человек, ставший предводителем разраставшегося народного движения, обещал башкирам вернуть волю и отнятые у них земли-воды. Поэтому Салават всячески доказывал ему свою преданность, поднимая народ на борьбу против враждебных правительственных войск. Вместе с тем росла и слава батыра. Она опережала его самого. И где бы Салават ни появлялся, его повсюду встречали как народного героя.

– Ай-хай, Салауат-батыр! – приветствовали его соплеменники.

– Сам Салауат-батыр к нам пожаловал!

Слухи о его дерзости, отваге и героических подвигах облетели уже все башкирские жительства. Башкиры стали почитать его как своего вождя. Салават же, как мог, старался оправдать доверие народа. Чем дальше, тем больше крепла в нем уверенность в том, что под его началом башкирам удастся объединиться и отвоевать у чужаков исконные свои земли.

– Мы разобьем войска Абей-батши, – уверял он привечавших его людей. – А чтобы ускорить час нашего избавления, мы должны поднять не только башкортов, но и татар, мишарей, типтярей, сирмешей[74]74
  Марийцы.


[Закрыть] и чувашей – тех, что в нашем Башкортостане проживают. Плохо только, пока что не все за нас. Кое-кто из казацких старшин против народа на стороне Абей-батши воюет. Да и из простых казаков половина с ними заодно. Из шести десятков тысяч работных шестидесяти четырех заводов лишь шесть тысяч в восстании участвуют. На других заводах многие тоже против бунта. К тому же не все наши башкирские баи нас поддерживают. А сколько тех, кто туда-сюда мечется, не знает, к кому примкнуть! Так что придется нам с вами пока что на свои силы рассчитывать и вести себя очень осторожно.

– Истину говоришь, Салауат-батыр!

– Жизни свои положим, чтобы народ наш и страну нашу от бед-напастей спасти! – с горячностью поддержали зажженные его пламенными речами смельчаки.

Отправив на подмогу Пугачеву очередную партию своих сторонников, вооруженных луками со стрелами, копьями, вилами, косами и дубинами, Салават спешил дальше – поднимать на борьбу жителей других волостей.

В одном из аулов Ногайской дороги он случайно услыхал о том, что отряд походного старшины Тамьянской волости полковника Каскына Хамарова после взятия Табынска готовится к наступлению на Уфу, и тут же решил наведаться к нему. Стремясь поддержать боевой дух соратников, Салават в дороге пел. И песня его звучала, словно оран[75]75
  Клич, призыв.


[Закрыть]:

 
Я спросил у соловья:
– О чем песнь твоя?
Он ответил мне,
Дал такой ответ:
– У зверья есть лес,
У птиц – небо да высь,
У рыб – глубь да вода,
У звезд – облака.
Что же есть у тебя?
Ты себе не хужа.
А твои стада
Отберет батша…
 

Формирование войска под Уфой происходило в деревне Чесноковка. Добравшись до места, Салават соскочил вниз и, всучив поводья коноводу, первым делом разыскал Каскына Хамарова, руководившего уфимским повстанческим центром.

– Как живешь-здравствуешь, дускай?

– Пока терпимо! – улыбнулся Каскын, протягивая Салавату руку, и тут же спросил без обиняков: – А ты что тут делаешь? Неужто тоже захотел в наступлении на Уфу поучаствовать?

– В самую точку попал! Вот только хватит ли у нас сил?

– Силы-то немалые, – ответил Каскын. – В моей команде, кроме башкортов, мишари, татары да сирмеши есть, даже крестьяне-урысы Казанской дороги. Уфу мы уже окружили. Никого не впускаем и не выпускаем. Тех, кто пытается оттуда выбраться, отстреливаем. Простых солдат стараемся оставлять у себя.

– А кто Уфу обороняет?

– Гарнизон, воевода Борисов… – начал было перечислять Каскын и вдруг оживился: – А ты знаешь, что про нас пишут? – Сказав это, он зачитал касавшиеся башкир места из донесения, посланного из Уфимской провинциальной канцелярии в Сенат: – «…башкирцы уфимского уезду большими толпами под самым уже городом и не более как десяти верст на лошадях верхами и проезду никому не дают… И осталось ожидать их башкирского скорого нападения и на самый город Уфу».

– Жалуется… Неважные, видать, дела у защитников Уфы, – рассудил Салават.

Вскоре повстанцы начали палить из пушек, вызвав ответные залпы со стороны городского гарнизона.

Успевший во время перестрелки переправиться на правый берег Агидели Салават Юлаев взмахнул над головой кривой саблей.

– Башкорты мои! За землю нашу святую, родимую, за волю! – прокричал он что было сил и, увлекая за собой конников, первым бросился в атаку.

Выступившие за крепостные ворота, располагавшиеся в равнинной части, казаки тоже приготовились к бою.

Мчась им навстречу, Салават приказал своим людям стрелять из луков. Стрелы сразили очень многих из казаков, но те и не думали сдаваться. Сгруппировавшись у ворот, уфимские казаки противостояли наступавшим.

Как только обе стороны столкнулись, завязалась битва. Салават отчаянно сражался в самых горячих точках. Воодушевляя своим примером остальных, он безжалостно громил врагов. Пронзив копьем замахнувшегося на него саблей офицера, Салават принялся крушить окруживших его казаков тяжелой дубиной. В результате боя значительная часть защитников была перебита, уцелевшие поспешили укрыться в крепости.

Преследовавшие их башкиры оказались перед закрытыми воротами. Преодолеть без лестницы высокие дубовые стены они не могли и поэтому вынуждены были прекратить столь удачно начатый штурм. Главные силы Каскына Хамарова, помогавшие конникам Салавата, попав под сильный огонь, вынуждены были отступить.

На рассвете следующего дня по приказу уфимского воеводы Борисова лагерь повстанцев был обстрелян из пушек, после чего казаки сами начали наступление. Однако их подвели лошади, отощавшие из-за большого недостатка в сене и овсе. Не в состоянии двигаться вперед, они валились наземь одна за другой. Защитникам крепости пришлось отказаться от своей затеи.

– Пока не прибудет подкрепление, о вылазках нечего и думать. Будем отсиживаться внутри, – решил воевода Борисов. – Ежели и другие крепости в таком же положении, считайте, что мы пропали. Надобно как-то связаться с ними, гонцов разослать.

Коменданту Уфы Мясоедову такое предложение пришлось не по нраву.

– Какой от этого прок?! Тут не то что гонцы, целое войско сквозь такое кольцо не пробилось бы.

– А как же нам быть в таком случае?

– Ждать. Может, как-нибудь уладится, – сказал Мясоедов.

Однако расчет его не оправдался. Не в состоянии прорвать блокаду, уфимский гарнизон держался из последних сил. Конфискованные у населения припасы распределялись между солдатами. Но доля каждого оказывалась смехотворно малой. Некоторые не брезговали уже конскими трупами. Отведавшие обжаренных кусков мертвечины люди заболевали. Начинался мор.

Ждать подмоги было пока неоткуда. Посланные с просьбой о помощи гонцы перехватывались башкирскими дозорами.

В середине декабря 1773 года в Чесноковку прибыл «его высокографское сиятельство» Зарубин-Чика. Обойдя старшин, он с каждым из них тепло поздоровался, а Салавату Юлаеву передал особое распоряжение Пугачева.

– Царь-батюшка Петр Федорович повелел тебе на Осинскую и Сибирскую дорогу перебираться, чтобы тамошнее население подымать да уральские заводы громить.

– Сперва Уфу взять надо бы, – попробовал возразить ему Салават.

– Дельце сие царь-батюшка мне поручил, – сообщил тот.

Салават и сам не любил простаивать на одном месте и, получив новый приказ Бугасая-Пугача, не мешкая, отправился в путь.

Отослав Салавата Юлаева, Зарубин-Чика созвал башкирских старшин на сход. Он доложил им, какую задачу возложил на него государь, направив к Уфе. Ивану Зарубину надлежало возглавить повстанческое движение Башкортостана и превратить Уфу во второй центр мятежников.

– Ежели мы Оренбург да Уфу оттяпаем, за нами весь народ валом повалит. Тады уж Катерине точно несдобровать, – бодро сказал пугачевский атаман и с ходу приступил к раздаче распоряжений.

Полковник Каскын Хамаров был назначен его заместителем. Главного полковника, походного старшину Караная Муратова Зарубин отрядил в западную часть Башкортостана, а повстанческих полковников и старшин Канбулата Юлдашева, Ибрагима Мрясова, Абдулсаляма Мемеделина оставил под Уфой. Многонациональный отряд Ивана Губанова разместился к северу от Уфы.

После совещания Зарубин-Чика направил в Уфимский гарнизон своего представителя с требованием сдать город. Не получив ответа, он, после нескольких неудачных атак, стал готовить большой штурм, в котором должны были принять участие все десять тысяч находившихся под его началом человек.

К наступлению на Уфу, кроме башкир, были привлечены представители разных народов, включая катавских, катав-тамакских, верхоторских, симских, белорецких и архангельских крестьян, а также солдат.

Генеральный штурм города оказался безуспешным. С большими потерями повстанцы вынуждены были отступить к Чесноковке. И лишь тогда Зарубин-Чика понял, почему ему не удалось взять Уфу. Причиной поражения явилось то, что он упустил из внимания территорию по берегу Карай дели, оставив ее без контроля. Власти города не преминули воспользоваться этой оплошностью и сумели наладить поставки продовольствия, дров и сена. Узнав об этом, Зарубин схватился за голову и, оценив сложившуюся ситуацию, бросил к реке отряд Каскына Хамарова.

Получив от Салавата Юлаева новое подкрепление – тысячу человек, в числе которых был и его отец Юлай Азналин, Зарубин-Чика предпринял еще один штурм. Но и тот не увенчался успехом.

– Кажись, военную тактику менять придется! – сказал Зарубин и решил дождаться того момента, когда местный военный гарнизон сам сдаст блокированный со всех сторон город.

Продолжая держать Уфу в осаде, Зарубин-Чика не терял связи с Салаватом Юлаевым, Абдеем Абдуловым, Батыркаем Иткининым и другими начальниками отрядов, занимавшимися пополнением повстанческого войска из числа жителей Бирска, Осы, Красноуфимска, Кунгура и Соликамска.

IX

Направлявшийся со своим отрядом в сторону Кунгура Салават Юлаев остановился в Красноуфимской крепости, откуда с некоторых пор в ставку стали поступать известия о распрях между местным начальством и казаками, и созвал их на сход.

– Я – полковник Салават Юлаев, – представился он. – Я говорю с вами от лица царя Петра Федоровича. Царь-батюшка прослышал, что у вас тут непорядок, что живете вы тут как кошки с собаками, и сильно гневается. Вот он и прислал меня сюда к вам все уладить. На есаула Овчинникова народ жалуется, оттого батюшка приказал мне заместо него Макара Ивановича Попова атаманом поставить, а в помощники ему – есаула Чигвинцева, – объявил Салават и, зачитав указ, составленный им вместе с Пугачевым, предупредил: – Все, что тут написано, соблюдать в строгости. Беспорядки прекратить, торговлю водкой и солью упорядочить, а часть казаков на помощь государю отрядить!..

Приняв на себя новые полномочия, ровесник Салавата Макар Попов и бывалый казак Матвей Чигвинцев приосанились и четко, по-военному, ответили:

– Будет исполнено!

С этого момента они с рвением принялись за дело. В тот же день атаман Попов собрал и направил в распоряжение Пугачева группу казаков под командованием сотника Барабашкина. Затем он отдал приказ об отправке ядер и нескольких пушек в расположение штурмующих Челябинск отрядов башкирского старшины Ильсегула Иткулова и фельдмаршала Юнаева.

Учредив новую власть и определив целый ряд серьезных мер по наведению порядка в крепости, Салават с чувством исполненного долга отправился отдыхать в отведенную ему и его ближайшим соратникам квартиру.

Заметив за изгородью возившуюся со скотиной симпатичную русскую девушку, он вспыхнул.

– Здорово, красавица!

– Здрасте! – ответила та, не отрываясь от работы.

– Ты, верно, дочь хозяина?

– Да.

Назвавшись, Салават спросил у девушки:

– А как тебя величать?

– Наташа.

– Какое у тебя имя красивое! Как сама…

Наталья зарделась от смущения и, не зная, как избавиться от приставаний Салавата, крикнула:

– Матушка, выйди-ка!

Неплотно затворенная дверь скрипнула, распахнулась, и из сеней показалась дородная баба.

– Чего тебе, дочка?

– Тот самый башкирец пришел, которого к нам на постой определили. Вон он стоит…

– Раз пришел, пускай заходит, – сказала хозяйка, бросив на Салавата быстрый взгляд. – Добро пожаловать, молодой человек, дверь не заперта!

Поблагодарив женщину, постоялец прошел внутрь.

Отужинав при свете «слепой» лампы-коптилки, Салават вместе со своими помощниками разместился в задней комнате, а сами хозяева устроились в проходной.

Джигиты едва успели улечься, как тут же уснули. Лишь Салавату не спалось. Ворочаясь на скрипучем деревянном лежаке, он заново переживал бурные события минувшего дня. Восстанием охвачен теперь весь Башкортостан, и уже можно надеяться на то, что очень скоро армия Абей-батши будет разбита и что башкорты вновь обретут желанную свободу. Бугасай займет трон, вернет им их земли, и заживут они вольной жизнью, не ведая бед. Поскорей бы! Ради этого он, пугачевский полковник Салават Юлаев, готов пожертвовать очень многим. Он будет делать все, что ни потребует от него Бугасай-батша…

Услыхав, как отворилась входная дверь, Салават вздрогнул и насторожился. Кто мог явиться сюда среди ночи?

Он прислушался. Вроде бы тихо. Все вокруг спят. Пора бы и ему угомониться. Да вот только мешает что-то заснуть. Как же это он не догадался на ночь караул выставить?

Так и не поняв, то ли кто зашел, то ли кто вышел, Салават решил, что не уснет, пока все не выяснит, и поднялся с постели. Он оделся, затем, осторожно ступая, чтобы не разбудить безмятежно спавших товарищей, выбрался из комнаты и прокрался в сени. Различив при свете луны силуэт застывшей на пороге Наташи, Салават удивился.

– Что случилось?

– Ничего. Просто стою, на звезды любуюсь, – тихо ответила она.

Салават встал рядом с девушкой, поднял глаза кверху и, воззрившись на круглый, ясный месяц, тоже замер. Темное небо, усыпанное звездами, показалось ему таинственным и в то же самое время зловещим. Он стоял, вслушиваясь в ночную тишину, изредка нарушаемую пофыркиванием лошадей. Было слышно, как в хлеву похрустывает сеном домашняя скотина. Вдруг где-то вдалеке жалобно завыла голодная и закоченевшая на трескучем морозе собака. Когда она умолкла, снова все стихло.

Салават метнул страстный взгляд на освещенное холодным лунным светом лицо девушки и, учащенно дыша, спросил:

– И чего тебе не спится, милая?

– За батю свово тревожусь.

– А где твой батька?

– Месяца два тому назад куда-то с казаками ускакал. И с тех пор о нем ни слуху ни духу. Ровно в воду канул…

– Не горюй. Вот увидишь, вернется твой батя живой и невредимый. Кабы случилось чего, вы б давно о том узнали. Плохая весть, как говорится, впереди хорошей ходит.

– Вот и я так думаю, – ответила с дрожью Наташа.

– Никак замерзла?

– Да нет…

– Отчего ж тогда трясешься?

Она не откликнулась. Салават еле держал себя в руках. Непривычная красота девушки, поблескивающие лунными бликами глаза, выбившиеся из-под платка пряди пышных светлых волос, близость ее молодого тела сводили с ума, заставляя все сильнее колотиться его сердце.

– А то давай я тебя согрею, – сказал он вдруг ласково, притягивая Наташу к себе. Та попробовала было вырваться из его горячих объятий, но потом вдруг передумала сопротивляться.

– Стыд-то какой! – прошептала она. – А ну как матушка увидит?

– А мне все равно, увидит она или нет, – сказал Салават, крепко прижимая девушку к своей груди и, коснувшись горячими губами ее уха, с нежностью произнес: – Что же делать, коли ты мне по сердцу пришлась…

Эта лунная ночь сблизила Салавата и Наталью друг с другом.

Однако общение их длилось недолго. Пятнадцатого января 1774 года, проведя в Красноуфимске три насыщенных важными делами дня, Салават Юлаев стал спешно готовиться вместе со своим войском к отъезду. Он загрузил сани провизией и двадцатью пудами пороха.

Перед тем как выехать, Салават встретился тайком с Натальей.

– Крепко запала ты мне в душу, милая. Хочешь, заберу тебя с собой? Муллу позовем. Ты в нашу веру перейдешь. И заживем мы с тобой как муж и жена по нашим, по мусульманским, законам. Говори скорее, ты согласная?

Наташа отрицательно покачала головой.

– Чтобы я да третьей женой к тебе пошла! Не бывать тому! Сперва разведись со своими, тада и поглядим…

– Нет, не могу я их бросить, – наотрез отказался Салават. – Зюлейху и Гюльбазир я тоже очень люблю!..

– А вот я делить тебя с другими бабами не собираюсь, – твердо заявила Наталья и, закрыв руками лицо, неожиданно заплакала.

С трудом ее успокоив, Салават сказал напоследок:

– Подумай, любимая, хорошенько подумай. Мой совет тебе: послушайся меня, не пожалеешь.

– Да я уж свое слово сказала: третьей женой я к тебе ни за что не пойду, – упиралась она.

– А ну как родишь, да без мужа? Как же ты тогда?

– Не знай… – пожала плечами Наталья и вздохнула. – Э-эх, кабы время другое! А то вон ведь как все с ног на голову перевернулось.

– И не говори. Тяжелые времена… А жизнь-то все равно идет. – Салават немного помолчал и несмело добавил: – Есть у меня до тебя одна просьба, Наташка.

– Какая ишо просьба?

– Давай с тобой так уговоримся: родишь девочку, она – твоя, а сын пускай мой будет.

– Ладно уж. Так тому и быть, – легко согласилась Наташа.

Салават страстно прижал ее к себе и, покрыв жаркими поцелуями лицо девушки, впился в ее пухлые губы. Очнувшись, он резко оторвался от нее, резво вскочил в седло и помахал рукой.

– Прощай, милая!

– Будь здоров, Салаватка!

Простившись с подругой, батыр поскакал к месту сбора. Объехав свой отряд, он двинулся на соединение с башкирским старшиной Батыркаем Иткининым, осаждавшим Кунгур.

В пути Салават не мог обойтись без песни.

 
Погляди-ка на небо, джигит:
Видишь, ворон высоко летит?
Выше ворона сокол парит.
Выше сокола к богу ушел
Птичий царь – остроглазый орел!
 
 
       Не достанешь орла – высоко!
       До батыра тебе далеко,
       Он тебя одолеет легко!
       Но мужайся, джигит молодой,
       Смело в бой, и победа с тобой!
 
 
Враг не вынесет наших мечей,
Враг не вынесет наших коней,
Не истопчет он наших степей,
И слетятся сто зорких орлов
Поглядеть, как ты рубишь врагов![76]76
  Джигиту. Перевод Вл. Филова.


[Закрыть]
 

Пение Салавата придало бодрости приунывшим было конникам, кое-как сносившим лютую январскую стужу. Они с большим трудом пробирались сквозь глубокие сугробы. Преодолев небольшой холм с редкими деревьями, войско выехало на бескрайнюю белую равнину. Солнце до боли слепило глаза.

Стянув толстую рукавицу, Салават приложил правую руку к глазам и, жмурясь от яркого полуденного света и слепящей белизны снега, огляделся по сторонам. Всмотревшись в даль, он увидел небольшое селение, через которое им предстояло проехать.

– Сдается мне, что у Туганака толпа собралась, – сказал он.

– Верно, я тоже вижу каких-то людей на краю аула, – подтвердил толмач Адил Бигишев.

– Значит, кто-то задумал встать у нас на пути, – предположил Салават и, велев на всякий случай приготовиться к бою, сказал: – Пускай только попробуют, не будет им пощады!

Вопреки ожиданиям, Салавата с войском радушно встречали их сторонники-башкиры.

 
Мчится Салават-батыр верхом,
Конь резвится под седлом.
С копьем на весу он, как птица, летит,
Стрела его даже камень дробит.
 
 
Мчится Салават-батыр верхом,
Бьется рядом с самим Пугачом.
Врага не страшась, он всегда впереди,
Как кремень, сердце в его груди.
 

После этой песни взору Салавата предстал выступивший из толпы башкирский старшина Галиакбер Ганиев.

– Хай, Салауат-батыр! Прослышали мы, что ты в наши края направляешься, вот и вышли всем народом тебя встречать. Рахим, рахим, кунаки дорогие, пожалуйте в наш Туганак. Попотчуем вас, чем можем.

– А как вы узнали, что мы через ваш аул проезжать будем? – поинтересовался Салават.

– От хужи азбизного завода. Он ведь тут недалече находится.

– А где сам хужа?

– Удрал. Вас испугался. А все его добро крестьяне-урысы разобрали, – сообщил старшина. После этого он расквартировал воинов, а Салавата с помощниками увел к себе.

Пополнив свое войско за счет проживавших в окрестных аулах башкир и тех самых русских крестьян, что расхитили имущество владельца асбестового завода, Салават Юлаев приказал собираться в путь.

Овладев благодаря поддержке местного населения Юговским заводом, башкирский старшина Батыркай Иткинин держал в осаде городок Кунгур. Прибывшего на помощь Салавата он встретил с распростертыми объятиями.

– В самый раз поспел, браток. А то дела у нас тут были неважные, – сказал Иткинин и попросил его допросить нескольких горожан, которых он содержал под стражей в русской деревне Усть-Тюрне.

– А сам почему не допросил?

– Так ведь у нас тут нет никого, кто по-русски умеет, – признался Батыркай и велел вывести пленных из подвала.

Один из захваченных в плен русских парней бросился к Салавату в ноги, умоляя:

– Не убивайте меня, бога ради. Я жить хочу!..

– Ответишь на наши вопросы, никто тебя не тронет, – пообещал Салават, покусывая верхнюю губу.

– Все что хотите расскажу, токмо не губите…

– Вот и отвечай. Как думаешь, жители Кунгура и их начальники без боя сдадутся?

– Навряд ли.

– А почему?

– Потому как в городе полно пушек да и пороха тоже. А вот начальников там мало осталось. Многие разом все побросали и тайком бежали.

– И воевода бежал?

– Он тоже…

– А кто ж заместо него остался?

– Купчина один, по фамилии Хлебников.

Салават передал то, что только что услышал, Иткинину и сказал:

– Ну как, все понял? Теперь надо обмозговать, что нам делать. То ли штурмовать, то ли дожидаться, пока они сами не сдадутся.

Сдвинув шапку на лоб, тот в растерянности почесал затылок.

– Уж и не знаю, что тебе сказать… Если штурм начать, многие из нас погибнут. Может, пошлем этих ребят в город и потребуем через них сдачи?

– Пожалуй, стоит попробовать, вдруг согласятся, – сказал Салават и, написав на имя кунгурского воеводы ультиматум, вручил его посыльным с тем, чтобы они доставили бумагу воеводе и принесли его ответ. Те с радостью согласились.

Однако президент магистрата Иван Хлебников, принявший на себя руководство обороной городка, отвечать на послание не стал. И Салават Юлаев предложил начать наступление.

Батыркай Иткинин не поддержал его, сославшись на неудачный опыт Емельяна Пугачева и Зарубина, которым так и не удалось до сих пор, несмотря на все усилия, взять приступом ни Оренбург, ни Уфу.

– Не хочу понапрасну людьми рисковать. Это грех! Наши воины, ай-хай, как еще нам пригодятся! – пытался отговорить он Салавата.

Но тот заартачился:

– Мы что, так и будем на одном месте топтаться?! Вон люди из окрестных аулов сено нам таскают, последними припасами делятся, лишь бы мы город поскорее взяли, а тут… Зачем срамиться перед ними!

– Кто за горячее хватается, тот обжигается, – спокойно возразил ему Иткинин. – Все равно они, рано или поздно, сдадутся. А пока предлагаю вот что: нужно направить в Кунгур еще кого-нибудь и потребовать от воеводы отпустить из тюрьмы наших сторонников – работных людей и крестьян.

– Неужто ты думаешь, что он нас послушается?

– Кто его знает, может, и послушается…

– И кого же мы пошлем в этот раз?

– Одного священника с Юговского завода с парой крестьян-урысов. Они согласны идти.

– Ну что ж. Будь по-твоему. Давай попробуем. Посмотрим, что из этого выйдет, – нехотя уступил Салават, беря в руки бумагу и карандаш. – Я сейчас еще один ультиматум начеркаю.

Однако и эта повторная попытка оказалась неудачной. Юговский священник и оба крестьянина бежали из города, но были схвачены одним из карательных отрядов Башмакова и по приказу Хлебникова казнены.

Узнав об этом, Салават пришел в бешенство.

– Не стану я больше тебя слушать! – закричал он на Иткинина и сгоряча поднял своих людей в атаку.

Воины Салавата бросились вперед. Защитники города встретили их дружной пальбой. Ядра взрывались одно за другим, кося мчавшихся во всю прыть всадников. Поверхность земли покрывалась окровавленными телами раненых и разорванными трупами убитых.

Озабоченный таким поворотом Салават выскочил вперед и на полном ходу прокричал:

– Башкорты мои, вперед! За мной!

Воодушевленные его отвагой башкирские джигиты, невзирая на потери, бросились вслед за ним.

Появление башкир под стенами города посеяло панику среди солдат. Отчаянно вопя, они подались назад, и офицерам стоило немалых усилий привести их к порядку. Спрятавшись за сугробами и деревьями, солдаты начали стрелять по наступавшим из ружей. Однако напор не ослабевал. Башкиры отступили лишь после того, как были задействованы главные силы гарнизона.

Салават тяжело переживал неудачу, виня во всем нерешительного Батыркая Иткинина.

– Если бы мы вместе выступили, такое не случилось бы.

– Даже с моим отрядом мы не смогли бы ничего сделать. Ты сам убедился, Кунгур пока что крепко стоит, – возразил Батыркай.

– Брось! Просто ты – трус, заячье сердце!

Батыркай оскорбился.

– Да какое у тебя право так меня обзывать?! Зачем же мне людей на верную погибель посылать? – все еще продолжал упорствовать он, но в конце концов не выдержал и сдался, согласившись принять участие во втором штурме Кунгура. Однако гарнизону удалось отразить и эту атаку.

Лишившись едва ли не половины своего отряда, Батыркай горько раскаивался в том, что поддался на уговоры.

– Нет, не быть нам с тобой в одной упряжке, Салауат. Оба мы горячие да норовистые. Лучше я в другом месте повоюю, – хмуро произнес Иткинин и, наскоро распрощавшись, увел своих людей сражаться с действующими в его волости карательными отрядами.

Девятнадцатого января под Кунгур прибыл помощник Зарубина-Чики Иван Кузнецов. Надеясь переманить на сторону Пугачева местных жителей, он отправил им послание. Убежденный в том, что те не сдавались из страха перед башкирами, он пообещал им свою поддержку и покровительство. Однако и этот прием не возымел никакого действия. И тогда командир решил идти на приступ.

Повстанцы обложили город с двух сторон. Сам Кузнецов зашел вместе с вверенными ему русскими крестьянами и казаками с южной стороны, Салават с конницей – с северной, пустив в ход пушки, ружья и стрелы.

В результате интенсивной атаки артиллерии стена и ворота были пробиты. Засевшие внутри защитники города отчаянно отстреливались. Им удалось не только отразить наступление, но и отбросить повстанцев назад, на прежние позиции.

На следующий день, двадцать четвертого января, отряды Салавата возобновили штурм, но он тоже не увенчался успехом. Пока разрабатывался план нового наступления, на помощь гарнизону подоспел стрелковый полк под командованием опытного в военных делах секунд-майора Гагрина.

Иван Кузнецов, оставив войско, уехал в Чесноковку. Раненный в одном из боев Салават Юлаев тоже не мог оставаться под Кунгу ром. Доверив командование отрядами двум башкирским старшинам, он отправился домой.

Целый ряд обстоятельств привел к тому, что повстанцам пришлось в скором времени снять осаду и отступить. Те, кто попал в руки карателей, были подвергнуты жестоким пыткам и казням.