Текст книги "Стихотворения. Пьесы"

Автор книги: Ян Райнис

Праздник кончен. В будний день

Для работы пояс силы

На себя скорей надень.

 
Время – прочь в закат!
Солнце старое – в могилу!
Сколько ты в крови бродило!
По утрам пары кипят:
Новое, родись, светило!
 

 
Нет, я не верю древнему сказанью,
Что счастье к нам вовеки не придет.
Нет, нет, неправда!.. Близится восход.
Мы окна открываем в ожиданье…
 
 
И день – хоть кровью брызнет, может быть, —
Он все же – день… Нет, мы не смеем ныть!
 

 
При каждом новом громовом ударе
Мы убеждались: труд наш – нерушим.
То зданье, что построил пролетарии,
Не дрогнуло под шквалом грозовым.
 
 
Горят деревья. Вся земля разрыта.
Вкруг здания клубится сизый дым…
И жертвы, жертвы… Сколько здесь убито!..
 
 
Но зданье – как незыблемый гранит.
Его младое племя отстоит.
 

 
Горы и долы,
И грохот стремнины.
Рек раздолье,
Песок зыбучий, —
Все, все препоны
Враги воздвигли,
Чтоб нашу поступь
Остановить.
 
 
Через преграды
Идем вперед,
Так же как ветры,
Что над горами
Свободно мчатся.
 
 
И ты, колючка,
Сдержать нас дерзаешь?!
И, зацепившись
За край штанины,
Ты вспять нас тащишь!
 

 
Сталь боевая,
Вскрикнув, сломалась,
Гневаясь, мечет
Синие искры:
 
 
Жизнь моя – битва,
Смерть моя – пламя,
Вспышками молний
Душа моя
Полчища вражьи
Испепелит.
 
 
Мы – это сталь!
 

 
Наш дом на граните стоит,
И вечен гранит.
Отлит фундамент из стали, —
Твердо мы на ноги встали.
 

 
Кругом лежала ночь.
Дремали все недвижно, одиноко,
Объяты страхом; тягостный, глубокий
Сон охраняла ночь.
 
 
И если где звенел
Вдруг голос, он звучал так бесприютно…
Лишь тени белые вздыхали смутно:
«О ночь! Где ж твой предел?»
 
 
Вновь, как когда-то, ночь…
Кровавый дождь, и буря в бездне черной…
Но молотами бьют бойцы упорно
И не отпустят прочь.
 
 
«Нам новый голос прозвенел, —
Поет их молот, – день сиял, хоть краток
Не дрогнем мы, наш шаг не будет шаток.
Мы видим тьмы предел».
 

 
Берега омой, ты, Даугава,
Ты должна омыть их, реченька;
Вековечная волна твоя
Не очистила от пятен их;
Как бы в бурю ты ни пенилась,
Не заблещет пена белая:
В самый светлый полдень солнечный
Бьется в ней заката полымя.
 
 
Так омой скорей их, Даугава,
Смой следы жестокой памяти,
Пору рабства, время мерзости,
Муки, детям причиненные
На обоих берегах твоих.
Если мало твоих синих волн, —
Собери все слезы детские.
 
 
Берега скорей омой свои,
Пусть свободно волны плещутся
Вместе с думами свободными.
 

 
Живет ли мать
В забытьи невинном,
Когда топор
Занесен над сыном?
 
 
Невеста будет
Сиять в улыбке,
Когда любимый
Идет на пытки?
 
 
И не бледна ли,
Как мел, сестра, ты,
Когда навеки
Уводят брата?
 
 
Кто сердцем женщины
В битву поднят, —
Пусть хил и слаб,
Он свершит свой подвиг.
 
 
Восторгом женской души
Согрета
Вся сила правды,
Вся мудрость света.
 
 
Пускай казнят нас,
Пусть в бездну камнем,
Из сердца женщины
Живыми встанем.
 

 
Устами детскими
Грядущее поет,
Угрозу старому
Та песнь с собой несет.
 
 
Наивным лепетом
И пухом на щеках
Всему отжившему
Она внушает страх.
 
 
Путь старый кончится,
Начнется новый путь,
Свершатся детские
Мечты когда-нибудь.
 
 
Пусть невелик певец
И песня чуть слышна, —
Но завтра прозвучит
На улицах она.
 
 
Устами детскими
Грядущее поет.
Из искры пламя
Ветер разовьет!
 

 
Рука моя груба,
И нечувствительны кончики пальцев.
Взор мой неласков,
Не гладко лицо, черты не прекрасны.
Цветисто я говорить по умею.
Не изощрен я в таком, в изящном —
Не было в том нужды!
Мало имел я дела с искусством…
Врагам, однако,
Прямо смотрел я в глаза, —
Видел в их лицах последнюю низость,
Глубочайший позор человека,
Непостижимую злобу зверя,
Жестокость веков первобытных —
Давно позабытую, – хитрость и жажду крови,
Подлость, что волку и то омерзительна,
И ко всему высокому зависть.
 
 
Я не видел в них человечности,
Способной жалеть и сочувствовать,
Не видал лица человеческого,
Где не прочел бы в складках глубоких морщин:
«Я – зверь!»
 
 
Вот когда огрубела рука моя,
Стали нечуткими кончики пальцев…
Зверя ли гладить рукой в шелковистой перчатке?
Как ласкать его нежными взорами,
Если терзает он жертвы свои
И сородичей
Трупы сжирает?
Мне надо еще всмотреться в людей,
Я должен людей уважать,
Чтоб полюбить их снова.
А ныне лишь братьев своих люблю,
Что в отчаянье рвутся на волю
И в яростной жажде освобожденья
Из когтей своих злобных тиранов
Обагренные кровью встают
Для решительной битвы.
Кто может быть ласков,
Кто может петь прекрасные песни,
Следуя мимо и роз аромат разливая,
Когда на глазах его зверь
Жертву когтит?
Кто тут не бросится в первом порыве на помощь!
И пусть оборвется песня, осыплются розы! —
Кто, человеческим чувством вконец обездоленный?
Есть такие?.. Так это вы!
В стороне стоите испуганно
Насмешка в вашем вопросе:
«Кто прав? Кто ссору затеял?»
Да где же тут ссора? Не ссора терзать беззащитного!
 
 
Время ли тут разбирать, кто прав!
Мне надо еще всмотреться в людей…
Но зверь останется зверем,
Лишь когти еще заострятся.
Человек человеком не станет,
И проповедь мягких сердец не впрок,
Пока существуют рабы, под бременем гнущие спину,
И те, кто бременем спину им гнет;
Пока существует власть,
Которой опора – богатство.
Нежность одну лишь знаю: братьев жалеть,
На ноги ставить упавших, скорбь успокаивать,
Утешать утомленных сердца,
Исцелять, утолять красотою
И в мечте открывать им грядущего блеск.
 
 
Когда же настанет то время!
Люди сами его приведут.
Низость тогда отойдет от людей,
В жертву не будут вонзаться острые когти,
Пальцы чутки станут и ласковы,
Нежно-сочувственны будут глаза,
Лица – прекрасны и чисты,
Душевно-вкрадчива речь.
Буду я петь вам тогда свои нежные песни, —
Когда настанет срок.
 

 
В цепях окаменели руки,
Тюрьма лишила их труда.
Но в жилах кровь, пусть терпим муки,
Над ней не властна никогда
Веков гряда.
 
 
Не устрашить народа грому,
Тем более народов цвет.
Страшней грозы нам тихий омут,
Покой, в котором жизни нет, —
Страшней всех бед.
 
 
Опять руками придет отрада,
Ведь новый труд свершений ждет.
Она близка – удачи радость,
И Завтра юношей зовет
Вперед, вперед!
 

 
Двери, народ, спеши распахнуть!
Воздухом свежим наполни грудь!
 
 
Жарко тебя пропарили в бане!
Подняли на полок страданий,
Пар поддавали то и дело,
Прутьями хлестали тело,
Кожу сдирала шипами лоза,
Паром тебе разъедало глаза…
 
 
Шпарил тебя кипяток шипящий,
Пот прошибал тебя леденящий.
Не перечесть всех истязании, —
В смертной тебя пропарили бане!
 
 
И понемногу с тебя сходили
Страх застарелый, сомненья, бессилье…
Все растворилось в парно́м тумане, —
Крепко тебя пропарили в бане!..
 
 
Встань, выходи на свет – обновленный,
Сильный, надеждами окрыленный!
Сброшена тяжесть былых обид,
Тело чисто, дух омыт.
Нет и в помине ветхой дряни!..
Крепко тебя пропарили в бане!
 
 
Вольно расправь могучую грудь,
Все преграды сумей свернуть.
Новый тебя ожидает путь!
 

 
Должны быть вы счастливы, павшие,
В расцвете лет вы ушли из жизни;
В глаза последней своей минуте
Смотрели с улыбкою победителей
И свою молодую, яркую жизнь
Достойным концом завершили;
Испытали свою безмерную силу
И последние капли ее из кубка
Смерти в лицо плеснули с презреньем.
 
 
Вы, хотя б на мгновенье, увидели
Наяву великую вашу идею,
Которую мы лишь в расплывчатых образах
Воспринимаем духовным взором,
Хотя и стремимся к ней постоянно,
Одним неизбывным желаньем томимы.
 
 
Должны быть вы счастливы, павшие,
Вы ушли, изведав счастье любви,
Величайшее счастье, данное человеку.
Женская дарит нам счастье любовь,
Но тут же хитрит и жалит,
И чем полнее себя отдаешь,
Чем сильнее и ярче любишь,
Тем сильнее и глубже себя презираешь
За эту влюбленность.
 
 
Но бесхитростна и светла счастливая,
Увлекающая все наши чувства,
Возвышенная любовь к человечеству.
Не может она ни хитрить, ни жалить,
От нее для себя не требуешь ты
Ни жарких объятий,
Ни блеска глаз, ни страстных лобзаний,
Ни любовной поддержки в долгой жизни,
Ни платы, ни славы, ни памяти даже, —
Ей в жертву приносишь себя, безыменный
Свершая свой подвиг.
 
 
Волны восторга, все выше вздымаясь,
Вольной весенней рекой разливаются;
Бескрайний вдали открылся простор,
Благодать половодья льется и льется,
Волны восторга неся свободно.
Свежесть и радость идут по земле,
А гром, сотрясающий поднебесье, —
Лишь смех счастливых юношей,
И молнии, в тучах сверкающие, —
Счастливых юношей мысли.
 
 
Первыми эту любовь всеобъемлющую
Познали вы и раскрыли пред нами
Во всем богатстве ее обличий:
В образе бурной весенней реки,
В образе молний, пронзающих тучи,
В образе первых ласточек и соловьев,
В образе грозных опасностей, мира и вечного солнца.
 
 
Вы увлекли нас своей стремительной поступью
И, падая, подняли нас до вершин героизма.
«Человек в героизме лишь начинается» —
Истину эту горящими знаками
Ваши пальцы запечатлели у нас на груди, —
Так, что до сердца прожгло.
Те жгучие знаки вовек не померкнут,
И даже обыденность мягкой своей рукой
Не сгладит ее, не засыплет пылью,
И в обыденности зародится
Новый подвиг в наших сердцах.
 
 
Должны быть вы счастливы, павшие,
Свой подвиг свершая, открыли вы
Новую эру, – гремит ее огненная колесница;
Свой подвиг свершая, исполнили вы
Завещанный долг и ушли со спокойной душою,
Но ваша жизнь продолжается в наших;
Свершая свой подвиг, вы подняли нас —
Творить великое дело жизни.
 
 
Должны быть вы счастливы, павшие,
Но мы со слабыми силами
Остались свершить небывалое.
Одна лишь мысль поддержать нас может:
Эти труды не одни лишь герои свершат,
Но весь народ.
 

 
Точный срок неведом никому,
Но шаги грядущего слышны…
Чтоб дорогу проложить ему,
Буднями заняться мы должны.
 
 
Мы готовы, – пыл не оскудел,
Но пока, идя путем своим,
Познаём величье малых дел,
Волю для свершения растим!..
 

I

 
Еще на небе рдеет отблеск чудный —
Великий свет тех незабвенных дней,
И от него по черным стенам будней
Тревожно бродит зарево огней.
 
 
Оно бледнеет, меркнет – словно вскоре
Совсем исчезнет в сумраке ночном.
Но вспыхивают утренние зори,
 
 
Ночь проржавевшим рушится старьем,
Сполохами охвачен окоем.
 

И

 
И мой народ стряхнул оцепененье,
Когда в ночи великий вспыхнул свет.
Был тяжким сон и долгим пробужденье,
Но ясный день пришел ему вослед.
 
 
Жить сызнова народ мой начинает.
Его, сгибавшегося под ярмом,
Свободный круг народов приглашает,
 
 
Чтоб брата обрести отныне в нем
И счастье общим созидать трудом.
 

III

 
На свет великий устремляя взоры,
Народы ждут, и мукам нет конца.
И трепет ожиданий: «Скоро ль, скоро?!» —
Пронизывает ныне все сердца.
 
 
Хоть будням кажется, что стихли бури, —
Приблизился и нарастает гром,
Таинственный сполох сверкнул в лазури;
 
 
Падет он наземь огненным дождем,
Оковы плавя в пламени своем.
 

Светлых дней и наш народ дождется.

 
На́ гору теперь меня снесите,
Уложите под корнями сосен
В белую песчаную могилу.
Корни заскорузлыми руками
Пусть меня обнимут, обогреют.
Пусть меня укроет дерн зеленый,
Так легко под ним дышать мне будет,
Встать легко, трубы заслышав звуки.
 
 
На крутой горе лежать хочу я,
Чтобы издали мне было видно,
Как в горячей, дымной бане братья
Обливаются кровавым по́том,
Ветры горные туман развеют,
И победу братьев я увижу.
В чистом поле соберите части
Моего изрубленного тела,
Чтоб со мною в час отмщенья были:
У плеча – рука, меж ребер – сердце,
И во рту чтобы сверкали зубы.
 
 
Так несите вы меня повыше,
Больше мне служить не хочет тело;
Значит, надо отдохнуть немного.
Сосны осенят меня ветвями,
Тихим шелестом навеют дрему,
Раны исцелят, для новой битвы
Плотью новою меня оденут:
В прежних битвах старая сносилась,
Словно обветшалая одежда.
Вытекшие очи будут видеть,
Вырванный язык – греметь словами,
Двигаться – отрубленные руки,
Грудь простреленная – подниматься,
Сердце – словно пламя ввысь взметнется.
 
 
Бережно несите по тропинкам
На́ гору истерзанное тело.
Где росы кровавой капнет капля —
Огненные там цветы пробьются,
Путь укажут до моей могилы.
Девушки по ним меня отыщут:
На ресницах – горькие слезинки,
На устах – слова любви к герою —
Те, которых в жизни он не слышал.
 
 
Дорогие девушки, не плачьте!
Сладко спит сраженный в битве воин.
Плачьте лучше, девушки, о слабых,
Тем, кто в бой идет, цветы отдайте,
Тем, кто бьется, – ласковые речи.
 
 
А слова погибшего героя
В глубине души своей запрячьте,
Чтобы враг не вырвал их оттуда,
Чтобы соглядатай не подслушал.
В памяти мое храните имя,
Вздохами легчайшими окутав,
Пусть оно там почивает мирно
До поры, пока зальются трубы.
 
 
А душа сраженного героя
Будет спать под холмиком песчаным,
Осененная ветвями сосен.
В теплый полдень, солнцем осиянный,
Из могилы выпорхнет на волю,
На песке усядется погреться;
Вон пастух, в лесу оставив стадо,
Видит сны с открытыми глазами;
Вон смеются батраки на ниве —
Те, что век смеяться не умели;
Вон домой идут на отдых ранний
В белоснежных праздничных одеждах
Те, что отдыха вовек не знали,
Те, что век скитались безнадежно,
По миру гонимые судьбою,
А теперь нашли покой желанный.
 
 
Сосны, вскинув гордые вершины,
Взоры устремят в простор широкий
Через нивы, и леса, и горы
До полоски голубой тумана.
Вместе с горною сосной высокой
И душа моя, в ветвях качаясь,
Взоры устремит в простор бескрайний
До полоски голубого моря,
О котором мне без слез не вспомнить.
Теплый воздух будет подниматься,
И, на маковку сосны высокой
Вместе с ним взлетев, душа увидит
Даль, которую не видят сосны.
В полночь солнце сказочное встанет,
Разольется над моим народом
Нерушимое сиянье счастья;
За него боролись мы отважно,
За него легли в могилу рано;
И душа сквозь время и пространство
Яркий свет грядущего увидит.
 

 
Веселья,
В какой затерялись вы дальней дали́?
Куда забрели?
 
 
Веселья, —
Где жаворонок? Вся окрестность черна.
Туман, тишина.
 
 
Веселья, —
Где солнце? Зачем выпал град на поля
И плачет земля?
 
 
Веселья, —
Где зелень травы? Голо все, как плитняк,
Кругом полумрак.
 
 
Ах, веселья,
Где летние дни?
В телеге из спелых колосьев
Умчались они!
 
 
Солнце в колесах;
Дышла в колосьях;
Стебли пшеничные – песнь земледелья.
 
 
Сверкают колеса, и ярко ложится
Их отсвет на лица,
Скользя, скользя!
 

 
Как странно: за ночь они исчезли
Настало утро – и их не стало:
Так тихо, тихо, нет больше звезд
Замолкла сойка, не слышен дрозд.
 
 
Все те же травы, лес так же молод,
Взгляд солнца в листьях все так же золот,
А сердцу страшно: лишь при разлуке
Так умирают слова и звуки.
 

 
Падает птица —
Сломаны крылья,
Больше ей в небо не взмыть.
 
 
Падают листья,
Желтые листья,
Им уж на ветке не быть.
 
 
Смоет волною
Листья и птицу.
Станет над ними, прощаясь,
Дождь слезы тихие лить.
 

 
Холмы, поля привольные,
Высокие стога,
Березки белостовольные,
Зеленые луга.
 
 
Метелки в поле темные,
Дома среди равнины,
И маки неуемные,
И астры, георгины.
 
 
Здесь редко-редко длинные
Спешат, шумят составы,
И нити паутинные
Скользят, ложась на травы.
 
 
Что схватит глаз, – накопится
Для сердца и ума.
Пусть лето прочь торопится, —
Я жду, приди, зима.
 

 
На тропинки красные
Падает листва.
Слышишь ли слова?
«Будет что ногам топтать,
Будет что ногам топтать,
Будет ветру что взметать.
 
 
А однажды вить венок
В ясный солнечный денек
Сможешь ты опять».
 

 
Запылав, заходит солнце
Красным огнем.
С ним уходит все, что светит, блещет
В мире земном.
 
 
С ним и мы пойдем!
С ним и мы пойдем!
За собой оно закроет двери
В небе ночном.
 

 
Багровый светится закат,
И тучи низкие лежат,
Как крепостные бастионы,
Грозя светило взять в полон;
А выше бледен небосклон,
И угасают лес, поля и склоны.
 
 
По поймам разлился поток
Воды спокойной, нетекучей.
И вдруг, обрушивая тучи,
Как будто рухнул потолок,
На землю хлынула заря,
Холмы и лица озаря.
 
 
И разлилось сиянье золотое
Над ширью вод.
И синий небосвод
Как будто выкован из стали.
И хворая душа объята красотою,
И тени черных туч уходят, как беда.
Пусть будет ночь долга, пускай полна печали —
Над головой мерцает первая звезда.
 

 
Море у ног шумит, набегая,
Мокрый песок лежит тяжело.
И ветер как весть из отчего края,
И сердцу тепло, сердцу тепло.
 
 
– Le piace una Ьагса, signore? [7]7
  Не угодно ли синьору лодку? (итал.).


[Закрыть]
– О да. Но где я? И где мне быть?
Порыв бесплоден, безмерно горе.
Напрасно плыть.
 

 
Ах, где я, где я?
Вокруг меня чужие лица,
От глаз насмешливых не скрыться,
Чужую речь не понимаю,
И никого-то здесь не знаю!
Ах, где я, где я?
 
 
Что дальше будет?
Кто путь-дорогу мне укажет,
Кто слово ласковое скажет?
Дома, дома – что лес высокий!
Бреду бездомный, одинокий,
Что дальше будет?
 
 
Где край мой милый?
В моем краю далеком осень,
Листву березы скоро сбросят,
Я знаю, будущей весною
Не шелестеть им надо мною,
Ах, край мой милый!
 

 
Чем, скажи, ты, милый, опечален?
Что глаза туманит голубые,
Что так тусклы золотые кудри?
– Девушка, молчи…
 
 
Может быть, устал ты от дороги?
Кров убогий разделю с тобою,
Ешь и пей – пусть сердце веселится!
– Девушка, молчи…
 
 
Ты здоров ли, юный чужеземец?
Дай-ка я взобью тебе перину,
От недуга злого дам лекарство?
– Девушка, молчи…
 
 
Сторону родную ты покинул —
Что за вихрь прогнал тебя, беднягу?
Хороша ль, скажи, твоя сторонка?
– Девушка, молчи…
 
 
Там, должно быть, девушки красивы,
Раз печаль твоя неодолима…
Мать с отцом, друзей ты там оставил?
– Девушка, молчи!
 
 
Здесь найдешь ты родину не хуже,
Обретешь друзей навеки верных,
О своей красавице забудешь…
– Девушка, молчи!
 
 
Что ж, тогда… оденься и обуйся,
Может быть, вдвоем в лесной чащобе
Сыщем путь к родной твоей сторонке…
– Милая, скорей!
 

 
Вдали виднеются окна,
Они пылают в огне.
Вечернее алое солнце
Сверкает в каждом окне.
 
 
Они далеко за рекою,
Идти до них – чуть не год, —
И любо глядеть в них солнцу,
Когда рассвет и заход.
 
 
И любо вдали их видеть
В часы угасанья дня:
Вокруг лишь скорбные тени,
А там – сиянье огня.
 

 
Горы, поля и долины
Пыль покрывала седая.
Красное солнце пылало,
Тучные нивы сжигая.
 
 
Пламенем солнце могучим
Душу мою иссушило.
Пыль задушила дыханье —
Все мне на свете немило.
 
 
Спи, мое сердце больное,
Ты уже так исстрадалось.
Здесь, средь камней, твое место.
Что тебе в жизни осталось?
 

 
Солнце так сверкает,
Что в глазах темно, —
Различить оттенки света
Слабым не дано.
 
 
Шум такой, что уши
Вдруг оглушены, —
Реют попусту созвучья
Поздней тишины.
 
 
Отдохнуть вам надо,
Уши и глаза,
И покой узнают сердце,
Сумерки, леса.
 

 
Берег озера седого.
Облака над ним пустые.
Скалы синие, смыкаясь,
Закрывают выход в дали.
 
 
Напоен недвижный воздух
Тихой скорбью и туманом
От подножья скал сплоченных
До бесплодных туч багровых.
 
 
Скалы выход закрывают.
 

 
Вот гвоздика милая,
Головка алая,
Венчик – пять лепестков,
Посреди – колечко.
 
 
Вкруг цветка – поляна,
На поляне – серый мох.
И сухая травка
Роется в песочке.
 
 
Стройная гвоздика
На ветру качается,
Стала – и руки в боки:
– Вот я какова!
 
 
Для чего мне венчик?
Для чего колечко?
Все пущу я по ветру,
Пусть летит на счастье
По лугу да по полю,
По зеленой чаще.
 

 
«Светит солнце над полями,
Травка мягкая в тени».
 
 
Полденечка я проспал,
Полденечка промечтал:
Я овец небесных пас —
Овцы те белым-белы.
 

 
Там озера – в камышах,
Там восход – из-за лесов,
Счастье новое мое
Из печалей там встает,
Согревает, веселит.
 

* * *

 
Тяжела вода в лугах,
Тяжела в сердцах беда.
Солнце воду высушит,
Путь народу высветит.
 

* * *

 
Осень – долгие дожди,
Зимы – резкие ветра.
Не горюй, моя земля,
Все с тобой переживем.
 

* * *

 
Туча черная висит,
Господа судьбу вершат;
Эх, подул бы ветерок
Да развеял бы туман.
 

 
Литва малая,
Волюшка милая,
Только где ты в небесах затерялась?
Где тебя сыскать?
Не на том ли свете?
 
 
А куда ни глянешь – везде одно:
Глянешь на восход,
Глянешь на закат —
Только пот да кровь,
Нищета да ярмо —
Вся земля до краев переполнена.
 
 
Литва милая,
Волюшка милая,
Сойди с небес, помилуй нас.
 

 
Эй, буртниек, хранитель рун,
Направь веслом кораблик песен,
Былин крылатую ладью;
Направь к тем самым берегам,
Где слово – золотой орел,
Где руна – серебристый ворон
И где былина – медный лебедь,
Где пращуры свой древний клад,
Свое богатство рассыпали.
…………………………………….
Вещуньи птицы, пойте нам,
Далеко откликайтесь, волны!
Скажите, милые ветра:
Где возросли сыны героев?
Где гордых витязей обитель?
………………………………………
Что мне вещать, печальной птице?
В краю печальном вянет юность,
Печалится на горьком поле,
Грустит под скорбною березой.
…………………………………………
А было время – дул я в дудку,
Под солнцем весело мне пелось
Замысловатые узоры
Я плел из золотых мелодий.
Тогда я помнил все былины
И пел о подвигах высоких.