Текст книги "Стихотворения. Пьесы"

Автор книги: Ян Райнис

 
Мне думалось – туче ползти и ползти —
Казалось, она неподвижно застыла;
Но я не прошел половины пути,
Как все затаилось и тьма наступила.
Тягучий туман из-за кручи вставал,
Но вот, нерешительно тучу расчистив,
Поблекшая, снова сквозит синева
И тут же ржавеет, как прелые листья.
Вот солнце прощается с рябью озерной,
Коричневым золотом волны подернув.
 
 
Змеей изгибается дым по горам,
Он глухо шипит, пробираясь ползком —
То поезд развозит по отчим дворам
Сынов, что когда-то покинули дом.
Так что ж, по законам обратных дорог
Своей среди них отыскать я не смог?
 
 
Чем выше взбираюсь – темней и темней,
И только вдали, среди снежных высот,
Сверкающий день еще брезжится мне…
Там – дом мой! Туда мое сердце зовет!
Покой там – и смерть – иль еще что-то ждет?!
 

* * *

 
«Твой храм посетят мои сестры родные!»
«О сестры, приветствует вас Оливия!»
 

 
Я к солнцу поднялся порывом единым,
Я верил, что верх справедливость возьмет,
Но только меня изломал мой полет,
В беспамятства бездну с вершииы низринув,
 
 
Я силюсь очнуться… Что было со мной?
Картины былого пред смертью встают.
Как змеи под солнцем сверкнув чешуей,
 
 
Сомненья мои друг за другом ползут.
Что солнце? Что жизнь? Что оставлено тут?
 

 
Верней товарища душа моя не знает,
Чем истина,
Что нас пред смертью осеняет.
 

 
Все это скрылось в глубь воспоминании,
Да было ли когда-нибудь оно?
Иль мне глядеть на образы мечтаний,
Тоскою созданные, суждено?
 
 
Здесь кипарис и южных сосен много,
Они шумят во сне передо мной,
И в облаках наметилась дорога,
 
 
Что образов выводит смутный рой,
Манящих вдаль под шелест грустных хвой.
 

 
Как память сон далекий сохранила?
Умчались старые воспоминания,
Их разметала грозной бури сила,
Они исчезли в бездне мироздания.
 
 
Я вдруг цветок сорвал почти невольно
Там, дома, на поляне в миг мечтания
И аромат вдыхаю – сердцу больно.
 
 
Любовь я вспомнил, что назвать моею
Так жаждал я. И был обманут ею.
 

 
Мечтал я тогда от всего оторваться,
Что узами сердце сдержать бы смогло.
Я чувствовал – круг начинает сжиматься —
Избалует нежность, уют и тепло.
 
 
Плетями привычек меня захлестнуло,
Как вьющимся хмелем всего обвило,
И все-таки сладость их в плен затянула!
 
 
Но сердце и тысячу этих плетей
Порвало ножом, чтоб уйти из сетей!
 

 
С природою я сжился в годы детства:
С песком, с травой, и с солнцем, и с рекою,
И бабочек мне нравилось соседство,
Летали пчелы, как друзья, за мною.
 
 
Вступал я лишь с крапивой в бой жестокий,
Коней-улиток запрягал порою,
Как всадник мчался вдоль речной осоки,
 
 
И камешки все были мне дружочки,
Любил я их глухие шепоточки,
Но и тогда готов был в путь далекий.
 

 
Меня томило в детстве горе это:
Любил я больше, чем меня любили,
И раны сердца в мире без привета
Жгли непрестанно и вели к могиле.
 
 
Хотел я мало и просил немного,
Застенчивость уста мои смыкала.
Но луч свободы я искал с тревогой,
Чтоб, им согрета, юность вырастала.
 
 
Как было б зернышко любви мне кстати!
Иной и не просил я благодати.
 

 
Когда людей я встретил в первый раз,
От вида их мне даже страшно стало,
И содрогнулся я в тот горький час
И убежал. Минуло лет немало.
 
 
Шипами душу я отгородил
Презреньем к низости людской природы,
Но остриями душу изъязвил.
 
 
И в муке долгие тянулись годы,
Пока опять добился я свободы.
 

 
О, сердце мое теперь плачет всегда!
Куда мне деваться? Плач этот – со мной.
Жизнь плещет озерной тяжелой волной,
Горит над водой моя злая звезда!
 
 
Кто высушит озеро, пламени полный?
Не солнце! Лишь страсти доступно одной
Поднять в небеса, словно радугу, волны!
 
 
Взойдет ли, раз счастье огонь высекает,
Не злая звезда, а звезда голубая?
 

 
Когда мы открываем ларь старинный,
Там чуждый дух, что все же нам знаком,
Там пыль и затхлость в нитях паутины,
Отжившего остался запах в нем.
 
 
В таком ларе тлен жизни пережитой,
И пахнет он давно минувшим днем,
Все то, что там, должно быть позабыто.
 
 
Но много зерен можно там найти,
Что стали прахом, а могли цвести.
 

 
Что в прахе искри́тся? Иль жар он таит?
Кто движется? Голову поднял тайком?
А!.. Это две искры – два глаза змеи!
 
 
Шипит, нагоняя смертельную дрожь:
«Зачем же, живой, к неживым ты идешь?»
 
 
И блеск черноты, и оскал ее рта – и жало дрожит над ее языком…
 

 
Не плачет сердце – ждет, чтоб миром обладать!
Ждет бо́льшего, чем то, что в прошлом потеряло,
Залоги выкупить, в грядущем чистым стать,
И петь любовь сначала и сначала!
 
 
Пока не светит мне и то, что не терял.
Любил же кто тебя? Ищи его! Иль мало
Тебе того, что солнцем обладал?
 
 
О солнце, ты любовь прими, но дай и мне!
По ней и от нее – душа моя в огне!
 

 
Ворота к вечеру закрывши для иных,
Мне перед смертью жизнь их настежь растворяет:
Я вижу, как сады там пышно расцветают,
Питаясь прахом дел моих земных!
 
 
К чему так, жизнь? Чтоб обманула жалость?
Потерь своих бедняк не осознает,
И дни последние стенать ему осталось:
 
 
«Как было хорошо! Когда-то!.. Ах, давно!
Теперь то оценить мне прошлое дано!»
 

 
Нет, мало мне лишь созерцать ворота;
Мне грустно издали – я в них хочу войти!
Как ни упрямься, жизнь, я все же жду у входа!
Закрой за мной, но в сад меня пусти!
 
 
Твой прах еще на мне не оседает!
Твоим решеткам – не переплести
Моей души! Она – не увядает!
 
 
Иль ты поверила, что силы я лишен?
Пока лес девствен – источник силы он!
 

 
Когда горю тоскою, ожидая,
Что к вам смогу войти и словом вам помочь, —
Меня от вас отбрасывает прочь
Улыбки милой вежливость пустая…
 
 
Тогда хочу я втиснуться во тьму,
Где воды первозданные кипят,
Отдать себя и все взять самому —
 
 
Нет слов: для вас в любом змеиный яд.
Лишь капельки воды вас ядом не поят!
 

 
Мир внешний надо мной не властен совершенно,
Ни радостью меня, ни страхом не сковать.
Мой Дух исполнен силою нетленной.
 
 
– Могу ли я идти свободною стезей?
«…Но даже ветры связаны с землей!»
 
 
Крупинке не упасть из закромов Вселенной.
 

 
Зачем так низко ласточки летают,
Недвижны дерева, и луг поник.
Чуть трону я цветок – он опадает,
И в сердце страх таинственный проник.
 
 
Иль ждет природа первого ненастья
И близкой смерти проступает лик,
А я имею все права на счастье.
 
 
Я, как и все, дитя земли, – ступаю
По ней и к ней чело свое склоняю.
 

 
На счастье право есть —
Окончить жизнь во сне.
Но счастье жить в сердцах и больше, и полней!
 

 
Я холод мировой почувствовал давно,
Душа моя, в себе замкнулась ты,
Сжимаясь, как земля средь вечной мерзлоты!
 
 
«Но ведь земле озябшей все равно
Живую воду вспенивать дано!
 
 
Вот так и ты, душа, другой не дашь остыть!»
 

 
Батрачить хватит мне! Меня ты отпусти!
Работал я, страдал – и не к чему работа!
Овец без пастухов немыслимо пасти —
 
 
Сама душа болеет у народа!
«Он умирает?» – «Нет, он борется с дремотой…»
 
 
«Ступай к нему!» – «Я слаб!»
«Звони! Пора идти!»
 

 
Враждуешь с жизнью ты? Ты ей напуган так?
Со смертью ты воюй!
Она – смертельный враг!
 

 
Грядущий век защитник верный твой,
И он воздаст за все пережитое.
Спокоен станешь ты, сражен судьбой,
И глаз не будет увлажнен слезою.
 
 
Шипами кустик защищен, а кедр
Не дрогнет, если вдруг его разбудят,
Он хочет лишь расти, могуч и щедр.
 
 
Твой скорбный путь грядущее забудет,
Нас по трудам судить потомок будет.
 

 
Сквозь дрему слушал я полночную,
Как глубоко и тихо под землею,
Вода несет струю проточную,
Где перегной под вековечной тьмою.
 
 
Быть там, навек туда уйти хочу
Чрез дверь земли… Но утро предо мною,
И покоряюсь я его лучу.
 
 
Тебя осудит утро непреложно,
В утробный мрак вернуться невозможно.
 

 
Что ж, убегай ты по любой дороге,
На всех путях ты встретишь труд,
Что крикнет: «Стой, сверкни в глаза тревоге!»
 

 
«Нет выбора… И светлый день и черный
Ты должен одинаково встречать.
Ведь помощь у других просить позорно,
А кто ж придет, чтоб сам тебя обнять?»
 
 
«Смерть может от всего тебя избавить!» —
«Ложь! Должен ты бороться, и дерзать,
И против смерти все клинки направить.
 
 
Ужели ей, врагу, ты жизнь предашь?
Ведь ты ее пестун, ты – жизни страж!»
 

 
Ты пенистым ручьем с горы слетаешь,
И ты же – куст на берегу.
Ты, жажду утоляя, расцветаешь.
 

 
Те волны движут в небесах светила,
А ты летишь в них по большим кругам,
Ничтожных жизней очень много там,
Но и твоя круг этот отразила.
 
 
И жизни духа в тех волнах движенье,
Там новое порою рвется к нам
И ввысь влечет, чтоб вновь не повториться.
 
 
Но может человек круги ломать,
Приказывая новым солнцам встать,
И новый круг от старых зародится.
 

 
Родившись, Дух Материю покинет,
Но, двигаясь стремительно вперед
Преображенный, бо́льшего достигнет
И миру чудо вдруг преподнесет?
 
 
Ибо Земля с ним связи не теряет:
И мера есть ему, и принят вес в расчет;
Но Землю ведь саму Творец преображает!
 
 
Что, если цепи – в Духа бы впились,
Когда он – Дух, который рвется ввысь?
Под птицей – на земле – пшеницу собирают…
 

 
Движенье – жизнь. А смерть? И смерть движенье,
Хоть у него и вид иной.
Подумай лишь о верном примененье.
 

 
С той стороны дыханье урагана
Вздымало волны белоснежные,
Они неслись под пеленой тумана
На смерть, как юноши мятежные.
 
 
Велишь – и все умрут в мгновение,
Велю – и заживет любая рана,
И тот поток опять придет в движение.
 
 
Ведь песня возвращает жизнь всему,
Что умерло… И сердцу моему.
 

 
Что я люблю людей – меня не понимают.
Нет, презираемых не следует любить.
Пусть их дробят, пусть кости им ломают,
Пока из них не вырвутся рабы!
 
 
Мука крупна – не бойся перемола!
В туман ее возможно превратить.
Щербатый нож – скорей пускай под молот!
 
 
Потомство слабое? – Бросай его в котел,
Чтоб силу в нем бессильный приобрел!
 
 
Не можете? – Приидет смертный холод.
 

 
От мук былых ты не освободился
И сам не воссиял,
Но дух твой снова к солнцу устремился.
 

 
Змеи укус бесследно не пройдет —
Душа разрушится, – и что же завтра будет?
Я знаю – тот неправ, кто улучшенья ждет.
 

 
Не тот ли дух нам лжет, что в пропасть нас ввергает?
Иль не прекрасна жизнь?
Вдруг – возрожденных чудо ожидает?
 

 
Пересоздай себя. Возьмись за дело!
То дело – жизнь,
Чтоб небо все в созвездьях пламенело.
 

 
Змея – есмь смерть: сулит мученья жало.
Змея есть жизнь, бессмертия начало.
Змея укусом многих исцеляла.
 

 
Жизнь так мелка, лишь в смерти глубина.
Кто заставляет нас тащить такое бремя?
Нырнуть бы в бездну скрытую, без дна:
Пусть нудной скуки сократится время!
 
 
Мне надоело по свету блуждать —
Ведь всем нам смерть в итоге суждена,
Что ж биться об стену, терзаться и рыдать?!
 
 
Дорога есть одна. Хочу туда идти —
По обновленному – по прежнему пути…
 

 
«Возобновляться!» Вновь словесный вздор!
Я переслушал тысячу созвучий —
Все пустота! Сухой и мелкий сор!
А дождь ведь шел из животворной тучи!
 
 
Нет, поздно! Сгорблен я. Давно уж сам не свой.
И боль в костях меня все ночи мучит,
И даже клетки нет во мне живой…
 
 
«А если б вдруг жизнь вновь ростки дала?»
Ха-ха!.. Ждет смерть – убить из-за угла…
 

 
Укусит? – Ну и пусть! Открою крышку снова:
Хоть жить, хоть умереть – я свеж и бодр, как встарь.
 
 
Гляжу – змея из золота литого!
 
 
Как изумруды, светятся два глаза,
Язык рубиновый, а зубы – как алмазы —
Бесценным же́мчугом покрыт змеиный ларь!
 

 
«Не только жить, не повторять, как тень,
Не быть кустом иль зеркалом озерным,
Но жизнь творить полнее каждый день».
 

 
Вновь юным стать есть у тебя охота,
Ты первой юностью не сыт?
Веди ж весь мир сквозь юности ворота.
 

 
Домой! Домой!
Прошло немало долгих дней.
А там, за окнами вагона,
Леса и чернозем полей.
Людской поток неугомонный
Бурля, как паводок,
Спешит, торопится…
 
 
Скорей!
Скорей!
Скорей от зимних стуж к весне,
От жалких луж к морской волне,
Домой! Конец изгнанью.
Сменилась ночь рассветной ранью.
 
 
Сменилась ночь рассветной ранью,
Но даль в тумане.
Грусть и надежды в сердце спорят.
К чему гадать нам, что поборет!
Ты песню новую пропой!
Так песня вновь тебя зовет!
Вперед!
Домой! Домой!
 

 
Облачко, тая,
В окна глядится.
Птенчик на ветке
Зябнет и злится.
 
 
Перья взъерошил,
Сжался неловко.
В колких снежинках
Стынет головка.
 
 
Что же ты, птенчик,
Зябнешь и злишься?
Солнце все выше…
Что ж не умчишься
 
 
Домой! В отчизну!
 

 
Глянь, красота какая
Окрест и пред тобою!
Ведь это – Кама!
 
 
Мутно-синих волн полоска
За кормою остается.
 
 
Бледный рой наяд лукавых
Среди волн далеких вьется.
 
 
За туманной пеленою
Все былое остается.
 

 
Грозно нахмурились
Скалы сердитые,
Сонно прищурились,
Тучами скрытые.
 
 
Вечер спускается
В бездны туманные.
Солнце качается
В зыбях багряных.
 
 
Лодка отчалила —
С домом прощается.
Волга печальная
В сон погружается.
 

 
Синеют дали
Предо мною.
За мной – печали,
За мною ночь.
 
 
Гора, долины
Предо мною, —
За мной пучины,
Туман и ночь.
 
 
И чаек крылья
Передо мною,
За мной – в бессилье
Забылась ночь.
 

 
Мчит корабль попутный ветер
Мимо берега крутого.
От реки плывет прохлада,
Обвевая нежно щеки.
 Полудремой упоенный,
Я гляжу на берег дальний.
 
 
В дымке солнечной мелькают,
И колышутся, и дышат
Села, что полны народа.
 
 
А народ тот полон жизни,
Красоты и силы смелой!
 

 
«Уж ночь —
                 мне страшно – давай войдем!»
 
 
И почернели в гневе волны —
Сиянье тихое потухло,
Сорвался, воя, ветер вольный,
И бурей паруса набухли.
 
 
Тебя мы ждали, ветер смелый:
У нас в крови твое гуденье,
Не дрогнем, стоя в пене белой —
Дрожит корабль от нетерпенья!
 

* * *

 
«Давай войдем!»
 

 
Рассвет, рассвет!
Вокруг туман, и нам вослед
 
 
За кораблем из мглы сырой
Несется чей-то стон глухой.
 
 
Над нами чайки пронеслись:
«Вернись! Вернись!»
 
 
Утес встал на пути моем:
«Опомнись! Разве там твой дом!»
 
 
Лес шелестел и звал, стеня:
«Зачем покинул ты меня?
 
 
С тобой здесь в дружбе ручеек,
И нива, и широкий лог,
 
 
Ты свой для нас, ты здесь любим,
А там ты будешь всем чужим.
 
 
Здесь покидаешь ты друзей —
Соратников в борьбе твоей.
 
 
А там? Чья ждет тебя рука?
Там одиночество, тоска.
 
 
Там прежний мрак, и там средь туч
Твоих надежд погаснет луч».
 
 
Кружили чайки надо мной:
«Назад! Забудь свой край родной!
 
 
Не скоро там заря сверкнет,
Твой замок не всплывет из вод».
 
 
И с криком чайки вслед неслись.
«Вернись! Вернись!
 
 
Вернись! Куда ты?» —
«К свету! К солнцу!»
 

 
«На щедром солнышке погрейся
И силы солнышка напейся!»
 
 
Мы руки раскинем
Под ласковым солнцем,
И ты приходи к нам
С душою открытой.
 
 
Нагретые солнцем
Польются по жилам
Растопленной силы
Могучие соки!
Желанное солнце
Плоть нашу прогреет,
И жажды великой
Исполнится сердце —
Дарить и дарить!
 

 
Вот солнце, жизнь дарящее, зайдет,
С ним вместе я хочу идти вперед
Навстречу утру!
 

* * *

 
Островок невдалеке
Желтой тянется косою.
Все длиннее на песке
Тень вечернею порою.
 
 
Поздно… Те, что там живут,
Верно, спать идут устало.
Вечер сетью зыбких пут
Не задержит нас нимало.
 

* * *

 
Волга спящая, прощай!
Дальше, без опаски!
Поезд нас из края в край
Будет мчать в вагонной тряске.
 

 
Из города идешь ты в город —
И всюду отчие могилы.
О как от родины далеко
Похоронили сердцу милых!
 
 
В такую даль забросил листья
Безжалостный осенний ветер!
И тяжко, тяжко на душе,
Хоть снова мир весенний светел.
 

 
Неожиданно замерло сердце,
Я до боли предчувствовал встречу —
Близко, рядом, поля дорогие!
Их утратил и вновь обретаю.
 
 
Отчего же ты замерло, сердце?
Ведь о встрече я думал всечасно —
Только чаще, конечно, о людях,
О борьбе и о счастье желанном.
 
 
Вот луч светлый пробился сквозь тучи,
Озарил все, что дорого с детства.
Он упал на леса и на нивы
И подернул их дымкой златою.
Солнца луч, я тебе благодарен,
Ты явил мне родное приволье,
На земле не отыщешь роднее,
На земле не бывало такого.
А во мне оно благом пребудет,
Станет золотом тихим светиться,
Одарит мою душу покоем.
О ты, солнце чудесное детства!
 

 
Как черный глаз незрячий,
Блеснуло озеро вдали —
Таинственно и странно.
 
 
Я помню хорошо —
Таким всегда ты было —
Глубоким, черным, диким.
 
 
Отпугивало всех
Трясинами своими злыми.
Я любовался лишь на расстоянье
Твоею мрачной одинокой красотой.
 
 
Ты дружбу только с птицами водило,
Что прилетали издалёка и улетали вдаль
Не птицы будто, а мечты твои и мысли.
 
 
Вода сверкает сине-рыжей ржавью.
Так медь и меч сверкают.
Растет багульник, одурью пьянящий,
Кустарник, завлекающий коров.
 
 
Высокая трава и мох – сухой на вид.
Но только понадейся, ступи на кочку,
Прожорливая топь проглотит
Того, кто думал здесь найти дорогу.
 
 
Зачем ты, озеро, пугаешь всех?
Не тайну ли на дне хранишь?
Угрюмое, ты все ж к себе мани́шь.
А на горе, на дальнем берегу,
Раскинулось роскошное поместье.
Ты одиноко, озеро.
 

 
В той стороне стоит зеленый холм.
Он ильмами и кленами порос.
А на вершине, где деревьев сень,
Лежит огромный камень, будто щит,
Могила сирая под камнем тем.
И что ни день – бывает мальчик тут,
Уходит из дому украдкой он.
Читает тайные на камне письмена.
О рыцаре те письмена гласят.
Чужие руки погребли его:
Не захотел он в землю предков лечь,
Поближе к людям вольным быть желал.
 
 
И долго-долго мальчик смотрит вдаль…
Втыкает в щели камня ветки он —
И словно зацветает камень тот.
 

 
Я проезжаю мимо места,
Которое манит воспоминаньем милым —
Давным-давно то было.
Помнишь ли меня?
 
 
Там где-то далеко, за солнцем, за миром целым,
Дочь луны златоволосая с зелеными глазами.
Цветок весенний – пять годков,
На стебле тонком – пять лепестков.
Ее я видел на солнце теплом и при свете лунном,
Средь длинной темной ночи,
Которая зовется жизнью.
 
 
Опять к тебе вернулся я,
Пройдя путь долгий к дому!
 
 
Поля, деревья и дороги бегут навстречу взору
И место закрывают от меня,
Где обитала дочь луны.
 

 
Купа деревьев растет вокруг церкви:
Темные липы и ели, но нету веселых берез.
Колкий кустарник стволы обвивает:
Розы, акации жгучие тут и пахучий жасмин.
Помню я белый жасмин и поныне —
Запах кладбищенский душу мою наполняет тоской…
Белая церковь видна меж деревьев —
Издали башня призывно маячит в закатных лучах.
 
 
В детстве, бывало, домой возвращаюсь,
Башня уж издали машет приветно рукой и зовет:
«Эй! Заходи! Здесь твой дом и дорога!»
И проходил мимо.
 

 
Это он! Это он!
Он огромный, и мрачный, и тенью
От разросшихся лип все лицо его скрыто подчас;
В нем живет ревматизм, глушит сырость на клумбах растенья,
Ну а сбоку он светел и мальчику радует глаз.
 
 
Дом к полудню стихает, и мальчик, дрожа отчего-то,
Пробирается наверх, где гулко звенит тишина…
Там двенадцать картин, обрамленных резной позолотой, —
Красота в них и тайна и поступь столетий слышна.
В глубь веков он проходит с самим Рафаэлем великим…
 
 
О, весь мир бы обнять! Не забыть бы нигде, ничего!
Ну а дальше чердак, где разбросаны старые книги…
Но – спускаться пора…
«Где шатался?!» – ворчат на него…
Что ответит ребенок? Мальчишка молчит, как немой…
 
 
Ах ты, память моя! Тени детства – всегда вы со мной!
 

 
На старой площади телеги в ряд встают,
Конюшня сохранилась и амбары.
И, может быть – еще остался тут
Застенок старый?..
 
 
Ах, что я делаю, зачем туда вхожу
Я вместе с памятью и прошлое тревожу?
От отвращения сейчас еще дрожу,
И не могу оправиться от дрожи!
 
 
Здесь, в крепостные тяжкие года,
С рабов покорных взыскивали вины —
И, сытые, смотрели господа,
Как хлещет кнут по изможденным спинам.
Здесь кровь лилась, как говорят, рекой,
И по ступеням лестничным стекала.
Живая плоть, казненная другой,
Беспомощная, тут изнемогала.
 
 
Сюда забрел я как-то по ошибке,
И до сих пор душа моя больна;
Казалось мне – полы от крови липки
И кровь еще струится по стенам.
Второй бы раз
Я не открыл ту дверь —
Мне запах крови слышен и теперь.