Текст книги "Теория литературы. История русского и зарубежного литературоведения. Хрестоматия"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Нина Петровна Хрящева
Теория литературы: История русского и зарубежного литературоведения: хрестоматия

От составителя

Хрестоматия ориентирована на разработанную нами рабочую учебную программу по дисциплине «Теория литературы» (Екатеринбург, 2008).

Материал в хрестоматии сгруппирован с учетом взаимосвязи исторической и теоретической поэтик. Категории исторической поэтики: субъектная сфера (автор-герой), словесный образ, категория сюжета, род и жанр – представлены в эволюции. Исторический принцип, основополагающий для исторической поэтики, выдержан в хрестоматии по возможности последовательно, но задан он не прямо, а в материале и должен быть прояснен и осознан усилиями студентов.

В целом же материал в книге расположен по хронологии, имеющей историко-литературную направленность, что позволило проследить основные этапы развития отечественной и зарубежной литературоведческой мысли от XIX до начала XXI в., нашедшей свое оформление в школах, кружках, научных направлениях.

Первый раздел состоит из важнейших трудов выдающихся представителей академических школ – Э. Тайлора и А.Н. Афанасьева; И. Тэна и А.Н. Пыпина; А.Н. Веселовского; Ш. Сент-Бёва и А.А. Потебни.

Во втором разделе помещены труды представителей школ, кружков и направлений в отечественной науке XX в.: социологического направления, формальной школы, Невельско-Витебского кружка (научной деятельности М.М. Бахтина и его соратников), Тартуско-московской семиотической школы, историко-типологического направления и направления, связанного с изучением проблемы автора, решаемой в разных аспектах. Поскольку работы той или иной научной школы представляют собой «культурный текст, выражающий дух своего времени» (Б.М. Гаспаров), то нашей задачей было по возможности обеспечить студентам (магистрантам и аспирантам) вхождение в этот «текст» путем тщательного отбора трудов самого высокого качества. Предполагается, что студенты в той или иной мере должны стать соучастниками духовно-интеллектуальных усилий ученых разных направлений и школ.

Третий раздел посвящен актуальным методологическим проблемам в зарубежном литературоведении второй половины XX в. Этот раздел составлен из трудов, дающих представление о наиболее значимых методологических подходах к изучению художественного произведения: феноменологическом, герменевтическом, рецептивном. Мы сочли возможным включить в данный раздел философский труд М. Хайдеггера «Время и бытие», так как теоретическая мысль XX в. оказалась во многом «индуцированной» этим и другими его сочинениями. Завершает раздел труд Р. Барта, научная деятельность которого в целом стала своеобразным «мостом» между структуралистским (60-е годы) и постструктуралистским (70-е годы) подходами к анализу художественного произведения.

Четвертый раздел дает представление о постструктуралистских методологиях и методиках. Поскольку постструктуралистское литературоведение рассматривает произведение не как отражение действительности, а как феномен языка, то здесь мы выделили два методологических вектора: лингвопоэтику (дискурсивный анализ, анализ с позиций деконструкции) и мифопоэтику (мотивный анализ, анализ архетипов, интертекстуальный анализ). В этот раздел включены также труды, обозначившие ныне одно из самых продуктивных теоретических направлений, связанное с изучением структуры и эволюции крупных художественных систем (работы И.П. Смирнова, Н.Л. Лейдермана, М.Н. Липовецкого).

Тексты, приведенные в хрестоматии, отбирались по следующим критериям: они должны быть не только совершенны с точки зрения научного качества, но и отвечать поставленной задаче совмещения диахронного и синхронного уровней развития науки о литературе. Решение этой задачи позволит студентам (магистрантам, аспирантам) усвоить суть отношений между теоретической и исторической поэтиками: разобраться в системе литературоведческих категорий в плане их понятийно-логического анализа и прояснить хотя бы в общих чертах происхождение и развитие этой системы.

Все приведенные в книге научные тексты снабжены вопросами и заданиями, помогающими осознать и усвоить прочитанное. Серьезных интеллектуальных усилий потребует от студентов и то обстоятельство, что в хрестоматию включены труды представителей не только разных эпох, но и разных школ и направлений, зачастую стоящих на противоположных позициях.

Н.П. Хрящева

I
Труды академических школ в русском и зарубежном литературоведении

Мифологическая школа

Э.Б. Тай Лор
Первобытная культура[1]1
  Тайлор Э.Б. Первобытная культура: Пер. с англ. – М.: Политиздат, 1989. – С. 19–30, 504–505.


[Закрыть]

<…>[2]2
  Все пропуски обозначены отточиями в угловых скобках. Пояснения составителя даны в квадратных скобках.


[Закрыть] Многим развитым умам кажется слишком претенциозным и отталкивающим воззрение, что история человечества есть часть или даже частичка истории природы, что наши мысли, желания и действия сообразуются с законами столь же определенными, как и те, которые управляют движениями волн, сочетанием химических элементов и ростом растений и животных (19).

<…> При рассмотрении с более широкой точки зрения характер и нравы человечества обнаруживают однообразие и постоянство явлений… Как однообразие, так и постоянство можно проследить, без сомнения, с одной стороны, в общем сходстве природы человека, с другой стороны, в общем сходстве обстоятельств его жизни. Особенно удобно изучать их путем сравнения обществ, стоящих приблизительно на одинаковом уровне цивилизации. При таких сравнениях не следует придавать большого значения хронологической датировке или географическому положению. Обитатели озерных жилищ древней Швейцарии могут быть поставлены рядом со средневековыми ацтеками, а североамериканские оджибве – рядом с южно-африканскими зулусами… все дикие племена похожи друг на друга (21). <…> Точно так же, как каталог всех видов растений и животных известной местности дает нам представление о флоре и фауне, полный перечень явлений, составляющих общую принадлежность жизни известного народа, суммирует собою то целое, которое мы называем культурой.

<…> Как ни зачаточно состояние науки о культуре, но все более и более несомненным оказывается, что даже кажущиеся особенно произвольными и безмотивными явления так же неизбежно должны быть помещены в ряду определенных причин и следствий, как и факты механики. Может ли, например, быть на общий взгляд что-нибудь более неопределенное и не подчиненное правилам, чем продукты воображения в мифах и баснях? Однако всякое систематическое изучение мифологии, опирающееся на обширное собрание фактов, обнаруживает в этих порождениях фантазии последовательный переход от одной стадии к другой и в то же время однообразие результата вследствие однообразия причин. Здесь, как и везде, беспричинная произвольность явственно отступает все далее и далее, как объяснение, которое приемлемо лишь для невежд (30).

<…> Изучение склада ума дикарей и варваров позволяет нам несравненно шире и полнее исследовать мифологию. Надеюсь, что это достаточно доказано собранными нами здесь фактами. У низших рас на всем земном шаре воздействие внешних явлений на внутренний мир человека ведет не только к констатации фактов, но и к созданию мифов; и это повторяется с таким постоянством, что может быть признано психическим законом. Изучающий историю развития мысли приходит к важным выводам при виде регулярности процессов образования мифов и того, как они, развиваясь в практической жизни и увеличивая в силу различных причин свое влияние, превращаются наконец в псевдоисторические легенды.

Поэзия полна мифов. И тому, кто желает понимать ее аналитически, весьма полезно изучить ее и с этнографической стороны. Уровень мышления низших рас служит нам ключом к пониманию поэзии и сам является (504) ее частью, поскольку мифы… составляют предмет поэзии и включены в язык дикарей, выражавших обычно свои мысли в смелых метафорах. Далее, история все более становится могущественной силой, оказывающей влияние на интеллектуальное развитие, а через него и на действия людей; поэтому одной из главных ошибок историков нужно признать то, что они, вследствие недостаточного знакомства с истоками и ранними стадиями развития мифов, не могут соответствующим образом оценить древние легенды, чтобы отделить хронику от мифа, и за редким исключением бывают обычно склонны относиться к преданиям или с безграничным доверием, или с безграничным скептицизмом (505). <…>

Вопросы и задания

1. Какова, по мнению Э.Б. Тайлора, взаимосвязь между историей человечества и историей природы?

2. В чем усматривает ученый причину однообразия и постоянства характера и нравов человечества?

3. Какие доводы, подтверждающие однообразие и постоянство в стадиальности психического развития человечества, дает, по мнению ученого, систематическое изучение мифологии?

4. Попытайтесь сформулировать психический закон, о котором говорит Тайлор.

А.Н. Афанасьев
Поэтические воззрения славян на природу[3]3
  Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. – М.: Современный писатель, 1995. (Славянский мир). – Т. 1. – С. 5–6, 8–9, 11.


[Закрыть]

<…> В жизни языка… наука различает два различных периода: период его образования, постепенного сложения (развития форм) и период упадка и расчленения (превращений) <…>

Всякий язык начинается с образования корней или тех основных звуков, в которых первобытный человек обозначал свои впечатления, производимые на него предметами и явлениями природы; такие корни, представляющие собой безразличное начало и для имени и для глагола, выражали не более как признаки, качества, общие для многих предметов и потому удобно прилагаемые для обозначения каждого из них. Возникавшее понятие пластически обрисовывалось словом, как верным и метким эпитетом. Такое прямое, непосредственное отношение к звукам (5) языка и после долго живет в массе простого, необразованного населения. Еще до сих пор в наших областных наречиях и в памятниках устной народной словесности слышится та образность выражений, которая показывает, что слово для простолюдина не всегда есть только знак, указывающий на известное понятие, но что в то же время оно живописует самые характеристические оттенки предмета и яркие, картинные особенности явления. Приведем примеры: зыбун – неокрепший грунт земли на болоте, пробежь – проточная вода, леи (от глагола лить) – проливные дожди, сеногной – мелкий, но продолжительный дождь, листодер-осенний ветер, поползуха – мятель, которая стелется низко по земле, одран – тощая лошадь, лизун – коровий язык, куроцап – ястреб, каркун – ворон, холодянка – лягушка, полоз – змей, изъедуха – злобный человек и проч. <…> В незапамятной древности значение корней было осязательно, присуще сознанию народа, который с звуками родного языка связывал не отвлеченные мысли, а те живые впечатления, какие производили на его чувства видимые предметы и явления. Теперь представим, какое смешение понятий, какая путаница представлений должны были произойти при забвении коренного значения слов; а такое забвение рано или поздно непременно постигает народ. То сочувственное созерцание природы, которое сопровождало человека в период создания языка, впоследствии, когда уже перестала чувствоваться потребность в новом творчестве, постепенно ослабевало. Более и более удаляясь от первоначальных впечатлений и стараясь удовлетворить вновь возникающим умственным потребностям, народ обнаруживает стремление обратить созданный им язык в твердо установившееся и послушное орудие для передачи собственных мыслей. А это (6) становится возможным только тогда, когда самый слух утрачивает свою излишнюю чуткость к произносимым звукам, когда… силою привычки слово теряет наконец свой исконный живописующий характер и с высоты поэтического, картинного изображения нисходит на степень абстрактного наименования – делается ничем более, как фонетическим знаком для указания на известный предмет или явление, в его полном объеме, без исключительного отношения к тому или другому признаку. Забвение корня в сознании народном отнимает у всех образовавшихся от него слов – их естественную основу, лишает их почвы, а без этого память уже бессильна удержать все обилие словозначений; вместе с этим связь отдельных представлений, державшаяся на родстве корней, становится недоступною. Большая часть названий, данных народом под наитием художественного творчества, основывалась на весьма смелых метафорах. Но как скоро были порваны те исходные нити, к которым они были прикреплены изначала, метафоры эти потеряли свой поэтический смысл и стали приниматься за простые, непереносные выражения и в таком виде переходили от одного поколения к другому. Понятные для отцов, повторяемые по привычке детьми, они явились совершенно неразгаданными для внуков… Вследствие таких вековых утрат языка, превращения звуков и подновления понятий, лежавших в словах, исходный смысл древних речений становился все темнее и загадочнее и начинался неизбежный процесс мифических обольщений… Стоило только забыться, затеряться первоначальной связи понятий, чтобы метафорическое уподобление получило для народа все значение действительного факта и послужило поводом к созданию целого ряда баснословных сказаний. Светила небесные уже не только в переносном, поэтическом смысле именуются «очами неба», но в самом деле представляются народному уму под этим живым образом, и отсюда возникают мифы о тысячеглазом, неусыпном ночном страже – Аргусе и одноглазом божестве солнца; извивистая молния является огненным змеем, быстролетные ветры наделяются крыльями, владыка летних гроз – огненными стрелами. Вначале народ еще удерживал сознание о тождестве созданным им поэтических образов с явлениями природы, но с течением времени это сознание все более и более ослабевало и наконец совершенно терялось; мифические представления отделялись от своих стихийных основ и принимались как нечто особое, независимо от них существующее. <…>

Новый метод мифотолкования потому именно и заслуживает доверия, что приступает к делу без наперед составленных выводов и всякое свое положение основывает на прямых свидетельствах языка… В историческом развитии своем мифы подвергаются значительной переработке. Особенно важны здесь следующие обстоятельства: а) раздробление мифических сказаний. Каждое явление природы… могло изображаться в чрезвычайно разнообразных формах; формы эти не везде одинаково удерживались в народной памяти (8)… Ь) Низведение мифов на землю и прикрепление их к известной местности и историческим событиям. Те поэтические образы, в каких рисовала народная фантазия могучие стихии и их влияние на природу, почти исключительно были заимствуемы из того, что окружало человека и что по тому самому было для него ближе и доступнее; из собственной житейской обстановки брал он свои наглядные уподобления и заставлял божественные существа творить то же на небе, что делал сам на земле. Но как скоро утрачено было настоящее значение метафорического языка, старинные мифы стали пониматься буквально, и боги мало-помалу унизились до человеческих нужд, забот и увлечений и с высоты воздушных пространств стали низводиться на землю, на это широкое поприще народных подвигов и занятий. Шумные битвы их во время грозы сменились участием в людских войнах; ковка молниеносных стрел, весенний выгон дождевых облаков, уподобляемый дойным коровам, борозды, проводимые в тучах громами и вихрями, и рассыпание плодоносного семени=дождя заставили видеть в них кузнецов, пастухов и пахарей… Низведенные на землю, поставленные в условия человеческого быта, воинственные боги утрачивают свою недоступность, нисходят на степень героев и смешиваются с давно усопшими историческими личностями. Миф и история сливаются в народном сознании; события, о которых повествует последняя, вставляются в рамки, созданные первым; поэтическое предание получает историческую окраску, и мифический узел затягивается еще крепче, с) Нравственное (этическое) мотивирование мифических сказаний. С развитием народной жизни <…> необходимо возникают государственные центры, которые вместе с тем делаются и средоточием духовной жизни; сюда-то и приносится все разнообразие мифических сказаний, выработанных в различных местностях; несходства и противоречия их бросаются в глаза, и рождается естественное желание примирить все замеченные несогласия. Такое желание, конечно, чувствуется <…> в среде ученых, поэтов и жрецов. Принимая указания мифов за свидетельства о действительной жизни богов и их творческой деятельности <…> они из многих однородных редакций выбирают одну, которая наиболее соответствует требованиям современной нравственности и логики; избранные предания они приводят в хронологическую последовательность и связывают их в стройное учение о происхождении мира, его кончине и судьбах богов <…> Между богами устанавливается иерархический порядок <…> Новые идеи, вызываемые историческим движением жизни и образованием, овладевают старым мифическим материалом и мало-помалу одухотворяют его: от стихийного, материального значения представление божества возвышается до идеала духовного, нравственно-разумного (9).

Сравнительный метод дает средства восстановить первоначальную форму преданий, а потому сообщает выводам ученого особенную прочность и служит для них необходимою проверкою. При таком изучении мифа весьма важная роль выпадает на долю санскрита и Вед (11).

<…>

Вопросы и задания

1. Почему так подробно останавливается А.Н. Афанасьев на значении корней слов? Что, по его мнению, происходит при забвении коренного значения слов?

2. Прав ли ученый, связывая с данным забвением процесс мифических обольщений?

3. Охарактеризуйте сравнительный метод мифотолкования, предложенный Афанасьевым. В чем его преимущества и недостатки?

Культурно-историческая школа

И. Тэн
Философия искусства[4]4
  Тэн И. Философия искусства. – М.: Республика, 1996. – С. 10–14, 19–22, 26–27.


[Закрыть]

<…>

Чтобы понять какое-либо художественное произведение, художника или школу художников, необходимо в точности представить себе общее состояние умственного и нравственного развития того времени, к которому они принадлежат. В этом и заключается последнее объяснение; здесь таится первичная причина, определяющая все остальное <…> В самом деле если мы пробежим главнейшие эпохи в истории искусства, то найдем, что искусства появляются и исчезают одновременно с появлением и исчезновением известных умственных и нравственных состояний, с которыми они связаны. Например, греческая трагедия, трагедия Эсхила, Софокла и Еврипида, появляется во время торжества греков над персами, в героическую эпоху небольших республиканских городов, в момент величайших усилий, благодаря которым они завоевали себе независимость и утвердили свое господство в образованном мире; трагедии эти исчезают с уничтожением этой зависимости и этой энергии, в то (10) время, когда ослабление характеров и победа македонян повергают Грецию во власть чужеземцев <…>

Мне бы хотелось с помощью сравнения представить для нас осязательнее то явление, какое нравственный и умственный быт оказывают на художественное произведение. Пускаясь из какой-нибудь южной страны по направлению к северу, вы замечаете, что, по мере того как вступаете в известный пояс, начинается особого рода культура и особого рода растительность, сперва алоэ и померанцевое дерево, несколько далее маслина и виноград, затем дуб и овес, далее ель и, наконец, мхи и лишайники. Каждый пояс имеет свою культуру и свою собственную растительность; и та и другая начинаются с началом пояса и оканчиваются его пределами; и та и другая связаны с ним неразрывно <…> Следовательно, что же такое самый пояс, если не своего рода температура, т. е. известное состояние теплоты и влажности, – короче определенное число преобладающих обстоятельств, подобных в своем роде тому, что мы назвали недавно общим состоянием нравов и общего развития…

Подобно тому как изучают физическую температуру, чтобы объяснить себе появление того или иного рода растений <…> точно так же необходимо изучить температуру нравственную, чтобы понять появление различных родов искусства: языческую скульптуру или реалистическую живопись, мистическую архитектуру или классическую (11) словесность <…> Произведения человеческого ума, как и произведения живой природы, объясняются лишь своими средами (12).

<…> Новый метод, которому я стараюсь следовать и который начинает входить во все нравственные науки, заключается в том, чтобы смотреть на человеческие произведения, и в частности на произведения художественные, как на факты и явления, характерные черты которых должны обозначить и отыскать причины, и – более ничего. <…>

Что такое искусство и в чем заключается сущность его? Вместо того чтобы навязывать вам какую-нибудь формулу, я постараюсь представить вам факты. А здесь, как и в других случаях, есть факты положительные, доступные наблюдению – я разумею художественные произведения, размещенные по семействам в музеях и библиотеках, подобно растениям в гербарии и животным в музее (13). <…>

С этой целью из числа пяти великих искусств: поэзии, скульптуры, живописи, архитектуры и музыки – оставим пока два последних… Все они имеют <…> один общий характер – все они более или менее искусства подражательные (14).

Наконец <…> если бы было справедливо, что точное подражание составляет высшую цель искусства, то <…> что было бы лучшей трагедией, лучшей комедией, лучшей драмой? Стенографированные процессы в уголовной палате – там ведь воспроизведены решительно все слова (19).

<…> Дело заключается в воспроизведении совокупности тех отношений, посредством которых связаны части предмета, – и только. Вы должны передать не простую внешность тела, а его, так сказать, логику (20).

<…> Достаточно ли этого и неужели художественные создания ограничиваются только воспроизведением отношений между частями предмета? Вовсе нет, потому что величайшие школы именно те и есть, которые всего более изменяют действительные отношения.

Обратите, например, внимание на итальянскую школу в ее величайшем художнике Микеланджело и <…> припомните лучшее из его произведений: четыре мраморные статуи, поставленные во Флоренции над гробницей Медичи <…> Конечно <…> у этих спящих и пробуждающихся женщин пропорциональность частей вовсе не такова, как у действительных личностей (21). <…> Ни один действительный мужчина и ни одна действительная женщина отнюдь никогда не походили на негодующих героев, на колоссальных отчаивающихся дев, которых великий человек выставил в погребальной капелле. Эти типы Микеланджело открыл в собственном своем гении и в собственном своем сердце. Чтобы создать их, нужна была душа отшельника, созерцателя, правдолюбца, душа пылкая и благородная, затерявшаяся посреди изнеженных и развращенных душ, посреди измен и гнета, перед неотвратимым торжеством тирании и несправедливости, под развалинами свободы и отечества; самому художнику надлежало стоять под угрозой смерти, чувствовать, что если дарована жизнь, то лишь из милости, да и то, пожалуй, ненадолго, быть неспособным гнуться и подчиняться, а, напротив, отдаться всецело искусству, которое одно еще, посреди рабского молчания, давало возможность высказаться его великому сердцу и его отчаянию. Он написал на пьедестале своей спящей статуи: «Сладко спать, а еще слаще окаменеть в час бедствий и позора. Не видеть ничего, не чувствовать – вот мое блаженство; так не буди же меня. Ах, говори тише!» Вот чувство, открывшее ему подобные формы. Чтобы выразить его, он нарушил обыкновенные размеры, удлинил туловище и члены, свернул торс на бедре, глубоко прорыл глазные впадины, избороздил лоб морщинами, подобно сжатым бровям льва, поднял на плече целую гору мускулов, выдвинул на хребте сухие жилы и так крепко сомкнутые позвонки, что они похожи на туго натянутую железную цепь, готовую лопнуть (22).

В литературном произведении <…> должно обрисовать не осязаемую внешность лиц и событий, но совокупность отношений их и взаимную зависимость, т. е. их логику. <…> Все дело художественного произведения – передать как можно рельефнее и осязательнее существенный характер или по крайней мере характер, преобладающий в предмете. Для этого художник устраняет все черты, закрывающие этот характер, избирает между остальными те, которые лучше обнаруживают его, выправляет те, в которых характер этот извращен, и восстанавливает те, в которых он почти уничтожен (26) <…> Художественное произведение имеет целью обнаружить какой-либо существенный или наиболее выдающийся характер, стало быть, какую-нибудь преобладающую идею яснее и полнее, чем она проявляется в действительных предметах (27).

<…>