Текст книги "Письмо живым людям"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 62 страниц)

А тут мне остается лишь воскликнуть: вот со мною престранный случай в дороге вышел!

Я ничего не помню о том, как создавался этот рассказ. Ничегошеньки. Я считаю этот рассказ хорошим, я его люблю, это моя вторая в жизни публикация («Знание – сила», 1981, № 3) – но под влиянием каких пинков извне, в какое время года и среди какого именно жизненного сумбура я его написал – не имею ни малейшего представления.

У него и рукопись изначальная сохранилась. Напечатанная жирной лентой, со скачущими вверх-вниз буковками (явно на взятой в прокат «Москве» молотил) – но ни даты, ни какой-нибудь короткой событийной привязки (например: «вчера сдал политэк социализма»; бывали у меня такие ремарки на рукописях) нет и в помине. Поэтому дата, указанная в конце рассказа, может оказаться и соответствующей действительности, пес его упомнит. Хотя маловероятно: июнь 75-го – это длиннющая сессия, а через пять дней после нее наш курс уже ехал на лагерные сборы. Два дня перед самым отъездом сразу можно вычесть – пили, точно и впрямь перед отбытием в действующую армию, в общаге под Высоцкого; тогда вышла маленькая пластинка с «Конями привередливыми», и пилось под «Коней» знатно, с гибельным восторгом. Отсюда вопрос: мог ли я успеть накатать этот рассказ в течение трехдневного промежутка между последним экзаменом и первой бутылкой?

Теоретически мог, конечно…

ДовериеГлава I
Условия

Пассажиры

В теплой тьме сидели двое. Один, охватив угловатые колени руками, угрюмо глядел туда, где за мохнатыми призраками прибрежных пальм затаенно мерцала плоская громада океана. Другой, поглаживая эфес лежащей рядом шпаги, запрокинув голову, всматривался в магический разлет слепящих светил. Застывшие клубы Млечного Пути исходили сверканием, падавшим из прозрачной бездны вниз; черные веера листьев бесплотно стояли в звездной дали.

– Мечи, кресты и чаши, – завороженно проговорил второй.

Первый вздрогнул.

– Это он про нас, – мрачно изрек он, не поднимая головы. – Но лишь на миг к моей стране от вашей опущен мост, его сожгут мечи, кресты и чаши огромных звезд…

– Таких огромных-огромных. Маршальских.

– Шут ты, Дикки, гороховый…

– Или даже генералиссимусских.

– Язык сломаешь.

– Не сломаю. Язык без костей.

– Оно и видно. Охота же помнить такие словесища…

– Кайзер, – важно произнес Дикки.

– Что?

– Император. Принцепс. Шах. Хуанди, он же тяньцзы. Касик. Султан. Халиф. Бадаулет.

– Их всех уж нет, – срифмовал первый, и Дикки легко, с готовностью захохотал, в то время как его собеседник улыбнулся вымученно и грустно.

– Что верно, то верно, – сказал Дикки. – А представляешь, сколько было? И каждый считал себя умнее всех… Интересно, там звездное небо такое же красивое?

– Мост между нами сожгут настоящие звезды. – Голая рука смутным светлым промельком взлетела вверх, к небу, и опустилась вновь. – Подумать нелепо – ты тут, а я там. Прямо лететь не хочется!

– Не ври. Мне и то хочется. Пошли лучше выкупаемся.

– Сейчас. Там отпляшут и пойдем. Вместе.

– Не хочешь без нее?

– Ничего не хочу без нее.

Помолчали.

– Без тебя я тоже ничего не хочу, Дикки! Я даже отказаться думал… пока не узнал, что она летит. И как это тебя не пропустили медики?

– Я слышал, там что-то с кровяными тельцами. Маленькая разница в спектре звездного излучения делает незаметное на Земле отклонение очень хлопотным там. Что за колонист, с которым с самим надо возиться… хотя…

– Уж-жасно жалко, я просто не знаю, как буду без тебя.

– Я еще поборюсь, – сказал Дикки многозначительно. – А вам, не гневи судьбу, здорово повезло, что вы летите вместе, Гжесь.

– Да, – мгновенно ответил тот.

– Она знает, что ты?..

– Чувствует, наверное…

С резким скрипом раскрылась дверь в коттедж, на ступенях которого сидели парни. Изнутри выпал широкий сноп желтого света, и стволы ближайших пальм чуть засветились из ночи ему в ответ. На пороге, лихо уперев руки в боки, стояла девушка лет восемнадцати; бивший ей в спину поток мягко и дымчато наполнил ею глубину ее легкого платья, и Гжесь, судорожно обернувшись на звук, сразу отвел взгляд, облизывая пересохшие губы.

– Легка на помине! – сказал Дикки бодро.

– Ах, даже так! – ответила она. – Буки! Сидят тут в темноте и еще, оказывается, мне косточки перемывают! От кого скрываетесь?

– Да вот противоречие возникло, – объяснил Дикки. – Я его зову купаться, а он мной пренебрегает, не хватает ему дамского общества для полной эстетики.

– Прекрати! – прошипел Гжесь, но Дикки и бровью не повел.

– За такие разговоры, мальчики, в мое время вызывали на дуэль, – сказала девушка. – Я бы на вашем месте, сэр Ричард, встала сейчас и стрясла плесень с этого тюхти. Сластолюбец! – язвительно сказала она Гжесю.

– Идея! – воскликнул жизнерадостный Дикки и вскочил, проворно цапнув лежавшие на песке крест-накрест шпаги. – Сударь, я, по присущему мне миролюбию, сам и не догадался бы, но прекрасная леди Галка открыла мне глаза на вашу подлую сущность! Защищайтесь! Галь, будь моим секундантом.

– С превеликим удовольствием, – ответила Галка и села на верхнюю ступеньку, чинно сложив руки на коленях. Дикки швырнул одну из шпаг нехотя вставшему в позицию Гжесю.

– Может, и моим заодно? – поймав шпагу за рукоять, хмуро спросил тот.

– А я сейчас приведу кого-нибудь! – воскликнула Галка с неестественным энтузиазмом и вскочила, но Дикки яростно зарычал хриплым пиратским голосом:

– Не следует путать в это дело лишних людей! Лишний свидетель – лишний труп. Решим этот наболевший вопрос полюбовно, в кругу людей, которым каждый из нас может доверять и потому не обязан убивать!

Галка засмеялась и села снова.

– Уломал. Тебе бы вместе с Чанаргваном публичные речи говорить.

– Я многоталантен и одинок в силу этого! – возвестил Дикки. – Итак, сударь, прошу вас! – Он отрывисто склонился в изящном поклоне, а потом эффектнейшим образом просалютовал шпагой, коснувшись клинком лба, затем откинув его в сторону упруго распрямленной рукой. Гжесь, как сумел, ответил ему тем же.

– Нет, сэр Ричард, ты полжизни, – с удовольствием сказала Галка.

Бретеры в плавках запрыгали по теплому песку, взрывая его босыми ногами. Светлые клинки, слетаясь, со звоном рассыпали по ночному воздуху осколки звездных бликов. Дикки кровожадно скалился, левой рукой время от времени непринужденно изображая, будто лорнирует противника, или подкручивает несуществующие усы, или обнимает стоящую рядом воображаемую красотку, – словом, веселился всласть и постоянно сообщал: «Ап!», «Бьюсь!», «Рипост, сударь!», «Туше…»

Гжесь отступал, и Галка после первых азартных взвизгов озабоченно замолчала и сидела, сдвинув брови, стиснув колени и напряженно выпрямив спину. Наконец не выдержала:

– Да тише ты, леший! Вот наборзел!

– Вы мне льстите, графиня, – ответил Дикки, ничуть не задохнувшись. – Не далее как прошлым летом я имел удовольствие отдыхать на острове Монтагью, что из архипелага Южных Сэндвичевых. Во время моего там пребывания… э-э… во вверенную мне гавань зашел королевский корвет, имея целью пополнить запасы пресной воды и солонины и дать отдых матросам. Капитан корвета Выонг Хоай – джентльмен, исполненный всяческих достоинств, блестящий фехтовальщик и учтивейший дворянин, оказал мне честь и ежедневно проводил со мною два-три часа в спортзале, покуда его корабль не покинул гостеприимного порта.

– Это тот Выонг, который серебро на позапрошлом чемпионате?..

– Именно он, графиня. К сожалению, злая судьба воспрепятствовала нашим новым встречам…

– А что такое? – спросил Гжесь.

– А помнишь, передавали: лопнул ледник в Антарктиде и вскрылась старая империалистическая база с колоссальным запасом каких-то ОВ. Пытались локализовать, но – места-то безлюдные, пока заметили… Весь берег, всю воду прибрежья потравило. До сих пор борются. Я звонил Выонгу – он же эколог по профессии, так я понял, что им там более чем не до отпусков. Хотя он почти ничего не рассказывал.

– Мерзость какая! – пробормотал Гжесь. – Вот запакостили планету. Сколько лет прошло, а все-таки что-нибудь да выныривает. Яды, бомбы… Просто придушил бы своими руками!

– А вы драться будете еще? – спросила Галка. Дуэлянты вдруг обнаружили, что когда-то уже перестали фехтовать и стоят просто так.

– Да ну его, – невнятно сказал Гжесь. У него дыхание успело сильно сбиться.

– Так я никому и не понадобилась, – сокрушенно сказала Галка. – Зря только корпию дергала.

Гжесь растерянно обернулся к ней.

– Умри же!! – вдруг леденяще гаркнул Дикки и, сделав молниеносный выпад, аккуратно кольнул Гжеся меж лопаток.

– Ты чего… – Гжесь повернулся, понял и рухнул, успев простонать: – Подлая измена!

Расплескивая прохладную, сыпучую мякоть песка, он сделал несколько судорог и живописно замер. Галка вскочила и бросилась к нему, приказывая в пространство:

– Воды и корпии! Скорее, он истекает кровью!

– Ему не помогут, ваши доморощенные средства, кудесница! – демонически захохотал Дикки. – Рука тверда, дух черен, крепок яд! Ваш рыцарь пал навеки!

– Мой рыцарь! – завывая, воззвала Галка и пала на колени возле распростертого тела. Дикки красиво отшвырнул шпагу и, бодро взбежав по ступеням, исчез в коттедже.

– Я уже истек кровью, – глядя ей в глаза, серьезно сказал Гжесь. Галка сердито сморщилась и ответила:

– Дурацкое дело – не хитрое…

Гжесь, яростно вздрогнув, как от пощечины, попытался сесть, но она удержала его и вдруг положила его голову себе на колени. Он замер и перестал даже дышать, погружаясь затылком и шеей в гладкую прохладу ее кожи, в томительное атласное беспамятство.

– Лежите, рыцарь мой, вы еще очень слабы, – сказала Галка чуть напряженным голосом, продолжая придерживать его за плечи. Он медленно поднял руки и накрыл ее ладони своими.

Стало тихо. Только из коттеджа едва слышно доносилась музыка.

– Как здорово, что мы вместе летим, – прошептал Гжесь и поводил головой, гладя стиснутые Галкины ноги.

– Неудобно?.. – вскинулась она, но он сказал с пронзительной, уже болезненной для ее сердца теплотой:

– Да ну что ты…

Она помолчала, пытаясь выровнять дыхание. Дыхание не выравнивалось. Оглушительная истома поднималась от сладкой тяжести на коленях.

– Удивительно повезло… второй же рейс. Было бы ужасно, если бы кого-то не пропустили… Или распределили на разные корабли, ведь правда? – произнесла она чуть дрожащим голосом, и это было признанием.

– Я бы один не полетел.

Она улыбнулась и вдруг спросила:

– Ты правда собирался купаться?

А он мгновенно ответил:

– Идем вместе.

И она тут же согласилась:

– Идем.

Он не пошевелился. И она не пошевелилась.

– Вот только еще полежу после такой потери крови, – сказал он. Она беззвучно шевельнула губами, а потом повторила едва слышно:

– Лежи.

Мерцающие глыбы долгих волн сонно, медленно накатывали на берег.

– Говорят, там жилья будет не хватать первое время…

Приютишь? Хоть на… – у него перехватило горло, – хоть на несколько дней?

Она резко выдернула свои ладони из-под его, и он тут же испуганно вскочил.

– Дурак, – пробормотала она. – Пень бесчувственный. Если уж я впущу, так потом не выпущу, так и заруби на своем римском носу!

Дикки протолкался меж танцующих, галдящих друзей к столу, на ходу зачерпнул ложку салата. Я обязательно полечу, думал он, энергично жуя. Сердце его пело, кровь горячо, туго билась в жилах. Он слегка приплясывал под музыку. Обязательно. Среди ста тысяч народу затеряться – плевое дело. Пролезу завтра зайцем, мне ли их электронику не обмануть, на стартовом поле этом. Он дожевал, проглотил и, не присаживаясь, по-прежнему притопывая в такт мелодии, зачерпнул еще. Вот мама только… На миг он перестал жевать. Ну, ладно. Что об этом. Когда там самые трудности пройдут и станет вроде как на Земле, я вернусь, конечно. Но если все время про маму думать, мужчиной никогда не станешь и ничего в жизни не сделаешь. А, все обойдется, все будет прекрасно, только бы пробраться на корабль! Такое дело начинается – нельзя, чтобы без меня! Второе солнце станет человеческим, и уж я обязательно приложу к этому руку! Скорее бы рассвет. Хотелось немедленно бросить свою монету, орел или решка, пан или пропал, прозябать или жить. Жить! По-настоящему жить, на пределе! Тоже мне, выдумали не пропустить меня из-за каких-то там паршивых кровяных каких-то телец. Ха-ха, только и могу сказать вам в ответ. Гжесь – мальчишка, пусть милуется со своей голенастой, раз это для него интереснее всего – на Земле ли, на Терре… Мы станем галактической расой наконец, целую планету сделаем второй Землей на другом краю Галактики – эх, ты, Гжесь! Полечу, полечу!

Мэлор

Когда Бекки подкралась сзади, Мэлор не обернулся, делая вид, что не слышит ее бережных кошкиных шагов. Она, конечно, боялась ему помешать – пусть думает, что не помешала. Хотя он не работал. Он сидел, уставясь в бумаги, и пытался представить, что происходит сейчас на лайнере. Наверное, пассажиры уже расходятся по нейтрализационным камерам. Бекки несколько секунд шепотом дышала над Мэлоровым плечом, а потом спросила тихонько:

– Ждешь?

Она все сразу поняла. Она все всегда понимала сразу.

– Ну, в общем… – Он зажмурился.

– Все ждут, – вздохнула она. – Ты… ты почему вот-таки заявления-то не подал?

– Зачем? – спросил он.

– Привет! Как это – зачем. Даже я подавала!

– Я знаю.

После того как ее отбраковала медкомиссия, он сжег уже заполненный бланк с заявлением, лежавший в верхнем ящике стола. Он не хотел – один. Странно, неужели вот об этом даже она не догадывается? Он открыл глаза и обернулся. Она немедленно расцвела улыбкой, встретив его взгляд. Она была маленькая, тонкая, с хрупкой копной каштаново-рыжих волос, которые острыми, загибающимися вверх языками скатывались поверх свитера к отчетливым лопаткам и небольшой груди. Мэлор осторожно запустил пальцы в эту копну.

– Идем в зал, – сказала Бекки виновато. – Уже собираются.

– Идем, – ответил Мэлор и поднялся. Они вышли из уютной каюты в коридор, двинулись к лифту. Мэлор кусал губу. Кокки молча шла рядом и время от времени коротко заглядывала ему в лицо.

– Генераторы не погасили? – вдруг встревожившись, спросил Мэлор.

– Нет, – тихо ответила она. – Конечно, нет.

– Правильно… Праздник праздником, а статистика пусть набегает. Мощность на выходе та же?

– Конечно.

– И датчики ничего не регистрируют, естественно.

– Ничего пока…

– У меня такое чувство, – сказал Мэлор, – что сегодня обязательно будет результат.

Бекки украдкой вздохнула.

– Товарищи персонал Ганимедского института физики пространства! – возгласил, поднявшись с искрящимся бокалом в руке, Карел. – У нас, как и у остальных пятидесяти миллиардов человек человечества, сегодня торжество. При всем том среди нас присутствует странная личность. Вы догадываетесь, кого я имею в виду?

Полтора десятка человек, сидящих за праздничным столом, уставились на Мэлора, оживленно рокоча: «Нет! Не догадываемся!»

– Я имею в виду одного из самых молодых наших сотрудников – хотя все мы тут, правду сказать, не старые… Мэлора Юрьевича Саранцева.

Раздался одобрительный гул.

– Эта странная личность – единственная из нас, которая даже не подала заявки в медкомиссию. Все сделали это, и двое наших, как известно, прошли отбраковочные тесты. По окончании работ по нашей общей теме они вне очереди примкнут к славному отряду переселенцев.

– Вешать личность! – взревели все. Карел качнул бокалом.

– Я не шучу. – От скрытой обиды его голос был излишне резок, и сразу стало ясно, что если до этого он хотел говорить щадяще, пряча чувства за иронией, то теперь выскажет все впрямую. – Меня это, признаться, удивило. Факт такой социальной индифферентности, прямо скажем, настораживает. Должен настораживать. Во всяком случае, меня насторожил. Сейчас, конечно, не время и не место, но я пользуюсь случаем привлечь общее внимание к факту, в котором обязательно нужно будет разобраться. Неужели наш коллега, столь храбро громящий основы теории надпространственных взаимодействий и не боящийся авторитетов, реальных-то трудностей все же боится в душе? Но, спрашивается, кому, как не молодым, здоровым, одаренным…

– Вот закончу работу и подам, – ни на кого не глядя, бросил Мэлор. Его лицо пылало. – Я… я по-прежнему уверен, – заговорил он, надавливая на каждое слово и даже чуть кивая всем корпусом в такт своему речитативу, – что мы уже давно получили связь, только разглядеть ее не можем. Наши датчики не… не адекватны. Мы просто плохо понимаем, что именно делаем. Но мы же делаем! Наши излучатели создают…

– Слышали, и не раз, – перебил его Карел. – Одно к другому не относится. Я не о том.

Мэлор вдруг поднял глаза.

– У меня такое чувство, – беззащитно сказал он снова, – что сегодня обязательно будет результат.

– Да будет вам, – примирительно сказал Костя. – Полминуты осталось.

– Да, – спохватился Карел. – Пожелаем успеха первым переселенцам! От них в значительной мере зависит успех всей миссии. Находящийся в старт-зоне в десяти миллионах километров от нас корабль с двумястами человек на борту, загруженный гигантским запасом продовольствия, механизмов, стройматериалов и необходимого… э… инвентаря, – (все прыснули), – уходит в свой исторический рейс. Ура!

Держа бокалы в вытянутых руках, все встали, гусарски отбросив распрямленными ногами легкие стулья, и со вкусом, ребячась, закричали «ура». Будто в ответ на их прорвавшийся восторг на громадном, во всю стену зала, экране, распахнутом в жутковатую ширь звездного космоса, моргнула крохотная оранжевая вспышка, и голоса персонала сами собой налились серьезностью.

Персонал завидовал.

Костя, не удержавшись, ткнул Мэлора пальцем под ребро, – дернувшись, тот едва не выронил бокал, – и лукаво сказал: «Вот это результат так результат!»

Ринальдо

Было ватно тихо среди тяжелых портьер, ковров, кресел. Ринальдо Казуаз придвинул диктотайп, но только пожевал сухими губами и отодвинул вновь в даль стола. Секунду смотрел на свою маленькую ладошку, исхлестанную синими вздутиями вен. Вот он кончит речь, и что дальше? Что предпримет адмирал всея Земли?

От бешеного круговорота мыслей, одновременно и немощных, и исступленных, болезненно зудело под черепом. Ринальдо не знал до сих пор, что бессилие умственного тупика дано человеку в ощущениях.

Он тронул панель монитора. Из стены над столом вымахнул свет экрана, и возбужденный, энергичный Чанаргван, звонко рубя фразы, раздробил и смел тишину:

– Мы хотим, чтобы грядущие поколения никогда не знали перенаселения, скученности, экологической напряженности. Мы хотим, чтобы иные солнца стали солнцами людей, иные планеты – нашими домами. Терра – первый из таких домов, ее прекрасное солнце – первое из новых солнц человечества. Десять минут назад стартовал…

Это смотрела и слушала вся Земля. Пройдут минуты – это увидит и услышит Венера; потом Марс; потом колонии в астероидах; потом… потом… Ринальдо погасил монитор.

Тишина снова повисла, как тяжелый пыльный бархат. Ринальдо провел рукой по лицу, а потом положил руки на широкие мягкие подлокотники кресла и прикрыл глаза. Кошмар, думал он. Кошмар. Какой кошмар. Выступление нельзя было отложить – люди ждали его в момент старта; и они с Чанаргваном не смогли даже парой слов обменяться, когда пришла шифрограмма. Чанаргван только медленно сглотнул, глядя в текст, а когда он поднял глаза, они полны были детской, недоуменной обиды. И ошеломленный Ринальдо даже не успел втянуть воздух в легкие, чтобы произнести хотя бы слово; оператор из соседней комнаты – восторженный, гордый от своей роли в этот великий миг – выкрикнул: «Эфир!!», и Чанаргвана развернуло, словно громадный мощный ротор. Но, пока он шел к камерам, он принял решение. Он говорил то, что и собирался говорить. Или он уклонился от решения и всего лишь говорил то, что собирался говорить? Но это тоже было решение.

Растворилась одна из дверей за портьерами.

– Можно? – спросил осторожный молодой голос. Ринальдо обернулся, но так неудачно, что где-то под ложечкой зацепилось нечто, и резкая боль продернулась внутри, заставила принять прежнее положение, натужно выпрямиться в кресле, а затем развернуться вместе с ним.

– Конечно, – произнес Ринальдо, переведя дух. – Я тебя жду.

Вошедший юноша был удивительно похож на молодого Чанаргвана – такой же смуглый, жгучий, широкоплечий, с ослепительным взглядом и колючим прицелом горбатого носа. Сын. Сын Чанаргвана и Айрис. Он явно был иного мира; его живой жар, его загар, даже его шорты выглядели в сумеречном навороте ковров, портьер и кресел словно капля расплавленного золота в преющей теплой трухе.

– Здравствуй, – сказал Дахр.

– Здравствуй, – ответил Ринальдо.

– Отец знает?

– Знает.

– И все-таки говорит?

– И все-таки говорит. Садись, зачем ты так стоишь.

Дахр послушно сел.

– Тебе опять нездоровится? – обеспокоенно спросил он.

– Пустяки.

– Что теперь, Ринальдо?

Ринальдо вздохнул и медленно, с усилием поднялся. Дахр сделал движение помочь, но Ринальдо только пренебрежительно шевельнул ладонью и улыбнулся углом губ. Подошел к стене, нажал кнопки шифра и, подождав секунду, вынул из бара две чашки с соком, прозрачно-желтоватым, кислым и бодрым даже на вид.

– Последние дни мучает жажда, – признался Ринальдо и опять улыбнулся. Ему будто что-то мешало улыбаться, какой-то невидимый шрам, или ожог, или странный паралич, – улыбалась половина рта, а половина не двигалась, стиснутая загадочными тисками.

– Сколько там было? Двести?

– Сто тридцать пять мужчин, – не задумываясь, ответил Ринальдо, – и семьдесят две женщины.

Дахр медленно сглотнул. Как Чанаргван над шифрограммой. Сын. Ринальдо нес чашки – сосредоточенно, очень боясь расплескать, закусив губу от напряжения. Руки его крупно дрожали, и несколько капель все же пролилось. Одну чашку Ринальдо подал Дахру – тот поспешно принял ее, а другую, вцепившись в нее обеими руками, поднес ко рту. Его щеки чуть вздувались, а морщинистое горло проседало при каждом глотке.

– Это произошло мгновенно, – выговорил он потом, отстранив чашку и чуть задыхаясь.

– Пей.

– Не хочу, – ответил Дахр, глядя в пол.

– Тебе не холодно здесь? – заботливо спросил Ринальдо, ставя чашку на стол. Чашка резко стукнула. – Совсем южный прилетел, даже рубахи нет.

– Причины неизвестны?

Ринальдо пожал плечами.

– Взрыв нейтринных запалов при переходе в надпространство. Отчего – один Бог знает.

– Это ведь впервые такое, Ринальдо?

– Да. Первая катастрофа за все годы, что мы знаем надпространство.

– Ужас, – сказал Дахр тихо. – Это просто ужас какой-то.

– Главное – головной корабль, – сказал Ринальдо задумчиво. – Весь запас техники ушел.

– И двести семь человек.

Ринальдо помолчал.

– И двести семь человек, – согласился он.

– Что вы будете делать?

Ринальдо опять пожал узкими плечами.

– Твой отец решит.

– Но он говорит, что все прекрасно.

– Он взял большую ответственность.

– Ринальдо… а ты бы…

– Не знаю, – помедлив, ответил Ринальдо. – Кажется, я хотел его остановить, когда оператор позвал… но не знаю, действительно я не успел или… Знаешь… – Ринальдо пожевал губами. – Я тоже растерялся.

– Ужас…

– Что говорить.

Дверь распахнулась размашисто, вздулись и заплясали портьеры. Тяжелой мощной глыбой влетел Чанаргван. Он сбросил свою роскошную куртку прямо на кресло, смотав ее в какой-то невообразимый комок, а сам шумно упал на нее. Уставился на Ринальдо круглыми глазами. Упрекать его было бессмысленно. Успокаивать его надо было. Он уже все понял сам. Наверное, еще пока говорил, понял сам, что ошибся, подумав, будто солгать – это не решение, а способ выиграть время, чтобы решение это спокойно найти.

– Сам не знаю… – выдавил он и осекся, не ощутив вокруг сострадания. Ринальдо молчал. Молчал Дахр. – Никто не уцелел? – бессмысленно спросил Чанаргван.

– Никто, – ответил Ринальдо.

Потом они долго не решались заговорить. Чанаргван, громадный и сгорбленный, угрюмо глядел в пол.

– Ты успел поужинать, Дахр? – вдруг спросил Ринальдо.

– Д-да… – Дахр отвел глаза от отца, коснулся лба ладонью. – Спасибо. Мы перекусили с ребятами в орнитоптере.

– Чанаргван, – без паузы, тем же тихим голосом произнес Ринальдо, понимая, что говорит глупость, но все же надеясь. – Ты что-то дельное придумал? Или просто не решился сказать… всем?

Чанаргвана вдруг затрясло.

Надежда развеялась.

Ринальдо вздохнул и осторожно распрямил спину.

– Ты сильно сузил нам возможность маневра, – спокойно сказал он. – После твоей триумфальной речи гораздо труднее будет найти предлог, чтобы объяснить, почему завтрашний рейс откладывается на неопределенный срок.

– Я не… – едва шевельнув губами, выговорил Чанаргван. И замолчал.

– А может, немедленно взять общий эфир снова и сказать о катастрофе? – несмело предложил Дахр. Чанаргван горько усмехнулся.

– Боюсь, это единственное, чего мы категорически не имеем права делать, – проговорил Ринальдо. – Руководитель, у которого семь пятниц на неделе, теряет доверие мгновенно. Значит, полчаса назад нам соврали? – Он старался не смотреть на снова сгорбившегося, почти скорчившегося Чанаргвана. – Значит, завтра могут еще раз соврать? Не-ет, это смерть…

– А ты бы решился? – глухо спросил Чанаргван. – Вот так вот… в праздник… Да кто пошел бы завтра на второй корабль после такого?!

– Почему ты думаешь, что второй корабль будет завтра? – с наконец-то прорвавшимся раздражением спросил Ринальдо. – Надо понять…

– Оставь, – устало сказал Чанаргван. – Это же аннигиляция.

– Так вы что, все так и скроете? – потрясенно прошептал Дахр.

– А что теперь делать? – почти жалобно сказал Ринальдо.

Тишина. За стенами ликовала – и наверняка вновь благодушно дискутировала о целесообразности колонизации Терры – счастливая и гордая Земля. Радиоволны ползли к планетам.

– Не знаю, – проговорил Ринальдо. – И в правде, и в неправде, если вдуматься, есть свои плюсы и свои минусы. А какой была первая реакция – уже не могу сообразить.

Чанаргван вдруг расслабился, горестное напряжение покинуло его. Это ощутили и Ринальдо, и Дахр.

– Он тоже соврал бы, – сказал Чанаргван, повернувшись к сыну. – Ты понял? Вот и все. Ничего нельзя было сделать.

Ринальдо только головой покачал, и Чанаргван, уловив его движение, резко повернулся к нему.

– Теперь надо думать, что делать дальше.

– Заново сконцентрировать начальный запас техники и материалов мы сможем недели за две, – проговорил Ринальдо совсем тихо. – За это время как раз надлежит разобраться в причинах катастрофы. Старты мы отложим, сославшись на выявление каких-то незначительных неисправностей… причем не на кораблях, а в старт-зоне. Это, кстати, подготовит тех, кто полетит, к тому, что… их на Терре не встречают. О гибели или исчезновении сегодняшнего они как бы догадаются сами.

Тишина.

– А как ты объяснишь, что вновь идет техника с минимальным персоналом, а не сто тысяч народу, как планировалось на второй рейс? – отрывисто спросил Чанаргван.

– Надо подумать.

– Только идиоты не заподозрят, что с первым рейсом не все в порядке. А когда, прилетев на Терру, они застанут ее и впрямь вполне безлюдной, может, они и начнут работать, но уж экипаж звездолета наверняка вернется с вотумом недоверия. И если в наши-то дни начнется расследование…

– Погоди, Чан, не горячись, – с досадой сказал Ринальдо. – Не напирай. Ты не в рубке. Объяснить всегда можно все. Надо только хорошенько придумать, что именно следует объяснять.

– Все это чушь, – решительно сказал Чанаргван и адмиральским жестом разрезал воздух, как бы выметая своей большой ладонью слова Ринальдо с командного пункта флагмана. – Слюнтяйство. О том, что, делая двухнедельную паузу, мы убиваем почти полтора миллиона людей, которых успели вывезти бы за эти четырнадцать рейсов, ты помнишь?

– Мы считаем на миллиарды, Чан, – мягко сказал Ринальдо. – Не надо маскировать свое стремление спасти лицо под заботу о людях, такое плохо кончается.

– И этот человек имеет наглость всегда упрекать меня в черствости и прагматизме, – пробормотал Чанаргван. Подобного рода реплики он возмущенно выкрикивал; но сейчас сказал едва слышно и как-то виновато обернулся на сына. Взгляд Дахра его добил, и, поняв, что выглядит вконец раздавленным, Чанаргван выкрикнул, распаляя себя: – Я тебе не позволю! Ни одного дня не дам потерять!

Ринальдо покачал головой, и щеки его, обвисшие и мягкие, дрябло заколебались, разевая и вновь захлопывая морщины. Ринальдо знал, что Чан станет возражать. И он как будто даже хотел, чтобы Чан уговорил его отказаться от его плана. Он не верил, что так быстро удастся выяснить причину. Он не верил, что за две недели удастся, не привлекая внимания, собрать и загрузить технику. И чем больше он думал, тем меньше ему хотелось хотя бы даже намекать на возможность неисправностей – потому что это сразу сбило бы даже тот нешибкий энтузиазм, который удалось накачать вокруг идеи массовой колонизации Терры. Получалось, что Чан был прав, когда лгал о триумфе. Получалось, что Ринальдо напрасно – то ли из непонимания, то ли из зависти, то ли из старых счетов – взъелся на Чанаргвана, гениально, в считанные секунды и в одиночку, нашедшего единственно верное решение в страшной ситуации. Это чувство сковывало Ринальдо, не давало настаивать. Он буквально ждал, что в ответ ему Чанаргван наконец выкрикнет: «Что бы я ни сделал, ты всегда усмотришь подлость!» – и хотя это была бы неправда, Ринальдо сам уже готов был подсказать эту реплику, которая разом разбила бы все его доводы.

– Что ты предлагаешь? – спросил Ринальдо.

– Ничего не менять. Старт завтра! Загрузим всю технику, что сможем собрать и переправить за сутки. Набьем до хруста. И так каждый день! В конце концов, что ты знаешь о грузоподъемности этих машин? Я ходил на них сто раз, а ты – ты ведь, кажется, вообще не покидал Земли? – подкусил он Ринальдо.

– Да, – спокойно ответил тот, – мне же запретили.

– Папа, – тихо сказал Дахр. И Чанаргван, и Ринальдо разом вздрогнули: сколько лет уже Дахр не обращался к отцу так. – Папа… Я был там. Терра прекрасная, щедрая планета земного типа, так мы и написали в заключении. Но не Земля. Пока. Под открытым небом, без синтезаторов…

– Мальчик, – в тон ему ответил Чанаргван, и Ринальдо вздрогнул снова. – Речь идет об их жизни. Что бы ты предпочел, если бы тебя спросили? Победовать пару недель там или заживо гореть здесь?

Дахр не ответил. Чанаргван несколько секунд пристально вглядывался в его стынущее лицо, а затем покивал то ли с пониманием, то ли с укоризной.

– То-то, – проговорил он. – Нет вопросов. И в конце концов, мы же их не в пещеры ссылаем. Что-то удастся втиснуть, я же сказал. Понемногу перебросим все и восстановим баланс. Месяца за два, за три. Но не терять ни дня. Я не хочу чувствовать себя убийцей.

Уверенность и пафос вернулись к нему окончательно, слишком быстро вернулись, и только это, только эмоциональное, даже вкусовое, неприятие настораживало Ринальдо. Но слов не было. Он не знал, что возразить.