Текст книги "Избранные произведения. Том 1"
Автор книги: Всеволод Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)
Разумовский.Государыня трех лосей! Не верю, ей-богу не верю такому счастию!
Теплов (тихо).Пока я жив, учись – как надо стрелять.
Разумовский.Виват!
За сценой:Виват!
Победа!! Виктория! Фейерверков сюда! Все вина и закуски в поле! Все – императрицу поздравлять! Виват! Бегу и я! (Уходит.)
Нарышкина (помолчав, Иконникову).Угодно вам, господин генерал, поздравить государыню и петицию свою вручить?
Иконников.Буду счастлив.
Нарышкина.Прошу и господина Ломоносова. Следуйте за мной, господа. (Уходит с Иконниковым.)
Теплов.А тебе туда, Михайло Васильевич, лучше не ходить! Государыня уже узнала о твоем шумстве подле своей охоты и брови изволили нахмурить. Говорил я тебе, Михайло Васильевич, не надо биться. У них ведь, иноземцев, свои обычаи, у нас свои. Прямо жалко смотреть, как ты себя губишь! (Уходит.)
За сценой:Виват!
Ломоносов.Ну, времечко, горькое семечко.
Ловчий (тихо и многозначительно).Случается…
Ломоносов (остро взглянув на ловчего).Случается?..
Ловчий.Случается. (Помолчав.)Все за счастьем кинулись, а вы тот случай упускаете, господин Ломоносов?
Ломоносов (улыбнувшись).Попридержали меня. Жду, вдруг Шувалов выйдет, проведет. А ты, ловчий, что ж не кинулся за счастьем?
Ловчий.Нам не полагается. Мы ихнеесчастье караулить приставлены. (Еще помолчав.)Ниверситета-то в Москве вам, стало, и не выхлопотать?
Ломоносов.Ого! Ты и о хлопотах сих слышал?
Ловчий.Вроде бы и не дело? Простите, господин! Велено нам зверя слушать, а мы, дураки, людей…
Ломоносов (с силой).Нет, надо слушать! Добьемся и университета в Москве! Добьемся и вредных иноземных ученых посрамления! А русских, и в великом множестве, – появления! Добьемся просвещения, что счастье народа приближает! Добьемся…
Ловчий.Опять, никак, Теплов? (Снимает шапку, кланяется низко Ломоносову.)Добьемся!.. (И опять, безмолвный, вытянулся в струну на пне своем.)
Теплов (входит).Дворецкой!
Вбегает дворецкий.
Их императорское величество сюда не пожалуют. Отбывают. Карету!
Дворецкий убежал.
А радостей-то сколько сотворено! Како возблагодарю тебя, владыко?
Ломоносов.Кому и какие радости?
Теплов.Многие! Сначала государыня изволили возложить на графа Кирилла знаки ордена Белого Орла. Затем пожаловали ему города Батурин, Ямполь, Почеп с уездами, селами и всем населением! А после того дали ему звание гетмана Украины.
Ломоносов.Ого, граф Кирилл-то царем вроде стал?
Теплов.А наукам-то российским какое счастье!
Ломоносов.Наукам?
Теплов.Поздравь себя, Ломоносов, и осени себя крестным знамением. Граф Кирилл – президент Академии паук! Я вручил государыне петицию академиков! Ах! И сие солнце Разумовских будет светить на Академию с двух сторон.
Ломоносов.Солнце будет светить с двух сторон? Впервые о таком чуде слышу.
Теплов.А как же! Супруга-то президента тоже ведь будет освещать науки наши.
Ломоносов.Супруга президента? Граф Кирилл холост.
Теплов.Подконец их императорское величество высказали еще большую дивность: «Коли ты, Кирилл, президент и гетман, холостым быть тебе не гоже. Вот тебе невеста – внучатая сестра моя, Катенька Нарышкина».
Ломоносов.Катерине Ивановне приказано – за Разумовского?
Теплов.Приказано? Что ты? Любит! Рада!
Крики за сценой: Виват! Ура!
Что лоси-то сотворили!
Ломоносов.Зачем зверей обижать? Не лоси, – люди. Эх, люди!
Ломоносов ушел. Вбегает дворецкий. Затем, вся в слезах, Нарышкина и за ней – Разумовский.
Дворецкий.Государыня отбывают!
Теплов.Опять мужики? Кнутами их с дороги. Вот так, славно!.. Честь имею с помолвкой, Катерина Ивановна!..
Разумовский.Повелением императрицы руку, Катерина Ивановна. Нам должно показаться вместе.
Разумовский берет Нарышкину под руку и поднимается на крышу охотничьего домика. Отсветы фейерверка. Топот.
Пьяные голоса.Всеславной охотнице… Диане российской… виват!
Разумовский и Теплов низко кланяются. Нарышкина молча и обиженно приседает. Топот удаляется. По снежным ухабам скачет карета.
Второе действие
Обитый темным дубом кабинет Шумахера в его квартире при Академии наук. Шкафы с книгами под самый потолок. В углу – скульптурный бюст Петра Первого, сделанный по известной «восковой персоне». Стол приготовлен для заседания.
У камина – Шумахер, ноги которого прикрыты меховым одеялом, за столом, разбирая бумаги – архивариус Стефангаген. Слышна музыка.
Стефангаген.Господин адъюнкт Тауберт, будучи жестоко влюблен в жену свою, играет отменно, из чего следует…
Шумахер.А ты меня зятем моим не забавляй, Стефангаген. Зови-ка сюда Петера Алексеева!
Стефангаген.Он еще не пришел, господин советник.
Шумахер.Ну, кто там еще из студентов?
Стефангаген.Ермола Шелех!
Входит Ермола Шелех.
(Стефангаген быстро спрашивает его, заглядывая в бумаги.)Ермола Шелех? Какой провинции? Что у тебя тут написано: с реки Двины? Из свободных крестьян? Церковь исправно посещаешь? Исповедовался? Причащался?
Шелех не успевает и рта раскрыть, как следует другой вопрос.
Почему пошел в Академию и какие в ней успехи имеешь?
Шелех.Пошел потому, что имел пример Ломоносова; успехи имею изрядные.
Шумахер.Совсем не изрядные. Предпочитаешь практику теории.
Шелех.Понеже, господин советник, вижу теорию у преподавателей своих слабой, – к Ломоносову в ученики прошусь потому, что он теорию с практикой хорошо соединяет.
Шумахер.А еще какая причина, что к Ломоносову и росишься?
Шелех.А еще причина та, господин советник, что слышал я, будто Ломоносов сильно захворал и в хворости своей оказал так: «Если и приблизится день, в который я не буду уже господином моей жизни, то в день тот без досады скажу, что я зерна знаний своих для других посеял».
Шумахер.Да ты дерзкий, братец! Отец ради тебя на последние деньги из крестьян в купцы переписался, чтоб быть тебе в Академии, а ты?
Шелех.Ради благодарности к отцам нашим и прощусь, господин советник, к Ломоносову!
Шумахер.Кто там еще?
Стефангаген.Анкудин Баташ.
Шумахер.А, татарин! Зови. (Шелеху.)А ты иди, братец.
Шелех уходит. Входит Баташ. Встретившись с Шелехом, он подталкивает его и что-то шепчет на ухо. Шелех улыбается.
Чему смеешься, татарин?
Баташ.Рассказ смешной читал, ха-ха! Один славный питух никогда воды не пил. А перед смертью попросил большой стакан ее, говоря, что теперь должно проститься со своими врагами. Ха-ха!
Стефангаген.Почему в ученики Ломоносова просишься?
Баташ.Книжки трудные заставляют читать, ничего понять нельзя. Домой пойти нельзя. «Твои родные, говорят, идолопоклонники, и оттого черт имеет большой случай обольщать и вводить во всякие беззакония!» Мой родной – хороший человек, ему беззакония не надо! Я у хороший человек учиться хочу. Мне здесь говорят – «ходи в православной вера!» Зачем мне православной вера, мне и своя много!
Шумахер.Петера Алексеева знаешь?
Баташ.Петер Алексеев? Не слышал.
Шумахер.Бывал он у калужских бунтовщиков?
Баташ.А разве в нашем государстве бунтовщика есть?
Шумахер.Хитер ты, братец! Продолжай, Стефангаген.
Стефангаген.Имел ли ты беседу с Ломоносовым и, ежели имел, то какую и о чем? Он ли тебе советовал не переходить в православную веру?
Баташ.О Ломоносове имел слухи. Был у него в Академии, на лекции по физике. Беседы не имел.
Стефангаген.Что студенты говорят о сем Ломоносове? Не говорят ли, что он в бога не верует? И почему так говорят? Чему ты смеешься?
Баташ.Рассказ один вспомнил. Одна госпожа, беспокойная в своем болтании, спрашивает лекаря: «Отчего у меня зубы падают?» А он ей на то: «Оттого, сударыня, что ты их часто своим языком зря колотить изволишь!»
Шумахер.Пошел вон, дурак!
Баташ уходит.
Стефангаген.Григория Уктусского позвать!
Шумахер.Не Уктусского, а Петера Алексеева.
Стефангаген.Петера Алексеева все еще нет, господин советник.
Входит Гриша Уктусский.
Григорий Уктусский ты есть? С Урала? Сын чиновника? Почему ты просишься к Ломоносову?
Уктусский.Где сердце лежит, туда и нога бежит, господин архивариус.
Стефангаген.В бога веруешь? (Молчание).Оглох? В бога веруешь?
Уктусский.В какого?
Шумахер.Бог один, глупец!
Уктусский.И у вас и у меня, господин советник?
Шумахер.Ну да.
Уктусский.И он справедлив?
Шумахер.Бесспорно!
Уктусский.И воздает «коемуждо по делам его»?
Шумахер.Вы развращены, студент! (Стефангагену.)Напред того не было, а ныне всяк в состоянии буйствования. Что это?! (Уктусскому.)Уходи!
Уктусский ушел.
Стефангаген, составь немедля бумагу: и о химической лаборатории его, и о студентах. Прохвосты! Тауберт! Доротея!
Входит Тауберт и жена его Доротея.
Госпожа Цильх не у вас?
Доротея.Госпожа Цильх? Экономка Ломоносова? Она у нас не бывает, батюшка.
Шумахер.Будет. ( Стефангагену.)Иди.
Стефангаген ушел.
Доротея садится по другую сторону камина, против отца, и вяжет чулок. Тауберт, поднявшись по лестнице для книг, достает какие-то манускрипты, просматривает и выписывает из них.
Тауберт.Вас, господин советник, рассердили эти «будущие студенты» Ломоносова?
Шумахер.Ничего. Я уже успокоился. (Потирая ноги.)А-а-а… ноги ноют…
Доротея.Непогода, батюшка. Климат в Петербурге сыр, а в здании Академии наук того сырее.
Шумахер.Страдаю Не столь от сырости, сколь от профессоров, сверх своей должности характер имеющих, вроде Ломоносова.
Доротея.Ах, батюшка, мне кажется, вы преувеличиваете злодеяния Ломоносова. Господин Ломоносов весел и добр…
Тауберт.И красноречив?
Доротея.Бесспорно.
Тауберт.Жена! Красноречие – суть искусство, которое управляет умами.
Доротея.И что же из того?
Тауберт.А то, что Ломоносов все свое красноречие теперь направил к тому, чтобы открыть университет в Москве. Зачем? Чтобы побольше обучить возмутителей и ими ниспровергнуть монархию!
Шумахер.Ну, многих ему не обучить, а отдельные возмутители не разрушают монархию, а укрепляют ее, понеже борьба с ними плодотворна для остроты ума.
Тауберт.Позвольте усомниться в вашей мудрости.
Входит с бумагами архивариус Стефангаген.
Передает Шумахеру письмо.
Шумахер.От кого?
Стефангаген.От господина Теплова.
Шумахер (читая письмо).А-а…
Стефангаген начинает доклад на немецком языке.
Доротея.Господин архивариус, Иоганн Данилыч любит, чтоб в нашем доме говорили по-русски.
Шумахер (показывая письмо Стефангагену).Ты читал?
Стефангаген.Откуда же, господин советник? Оно запечатано.
Шумахер.Запечатанное как раз и есть интерес читать. Докладывай.
Стефангаген докладывает. Шумахер пишет.
Стефангаген.Их сиятельство, высокородная графиня Катерина Ивановна Разумовская, поручением их императорского величества посланы в Академию наук сделанный в подарок их императорскому величеству предивный андроид принять. И поелику вам, господин советник, сегодня недужится, позволю себе думать, что графиня Катерина Ивановна сюда, на квартиру вашу, прибудут.
Доротея.Батюшки! Сама Катерина Ивановна едет!
Шумахер.Письмо великому Эйлеру приготовили?
Стефангаген.Извольте прежде о студентах, кои просятся к Ломоносову, равно как и о строении так именуемой «ломоносовской химической лаборатории». Мнение ваше, господин советник, о сем предмете известно. Я уже составил решение канцелярии Академии наук. Прошу подписать. (Подает перо.)
Шумахер.А какое мое мнение?
Тауберт.Студентов гнать, лабораторию не строить.
Стефангаген.Так и написано тут.
Шумахер.В огонь! Разрешение на постройку химической лаборатории будет подписано.
Тауберт.Кем?
Шумахер.Мной.
Тауберт.А президент?
Шумахер.Президента я уговорю.
Тауберт.Что, сенат настаивает на сей постройке? Императрица?
Шумахер.Нет, я. (подает написанное им Стефангагену.)
Тауберт (разводит руками).Ну, Иоганн Данилыч, удивил! Теперь вам остается позволить всем желающим ни о студентам учиться у Ломоносова.
Шумахер.Я так и сделаю.
Тауберт.Нет! (Стучит кулаком по бумагам.)Да вы читали жизнеописания сих студентов? Питер Алексеев из мужиков Калужской провинции, кои бунт поднимали. Никифор Пиленко, запорожец, ездил туда тож, едва ли не оружие бунтовщикам ковать. Анкудин Баташ – татарин, и в церковь не ходит. Его любимец Николай Поповский – ритор и поэт, перевел стихами «Опыт о человеке», где проповедует богомерзкое учение Коперника и осмеивает догматы православной церкви!
Шумахер.И, однако, канцелярия Академии наук разрешает Ломоносову принять сих учеников к себе и учить!
Тауберт.Вы так приказываете?
Шумахер.Я.
Тауберт.И зачем тогда вы велели мне выписывать извлечения из латинских трактатов Ломоносова по физике и химии? Зачем?
Шумахер.Чтобы послать великому Эйлеру с письмом о Ломоносове. Ломоносов сообщил Эйлеру новый открытый им закон сохранения материи и энергии. Нам давно пора опровергнуть этот закон. Сколь ни невежественны русские придворные круги, но и они уважают имя величайшего математика. И, если Леонид Эйлер поддержит новый физический закон Ломоносова, – мне будет труднее с ним бороться. Жаль, конечно, что академики мои мало влиятельны для Эйлера, ибо они бездарны и тупы. Но зато они яростные сторонники бога и престола! Что же касается плохих книг, которые они пишут и печатают, то зачем людям хорошие книги, если, по мнению богословов, человек вообще плох?
Тауберт (возмущенный).И все-таки…
Доротея.Иоганн!
Тауберт.Что Иоганн? Ты знаешь физику и химию, и тебе известны, может быть, свойства флогистона?
Доротея.Разумеется.
Тауберт.Читай трактат Ломоносова: «Нулус флогистоном нон эстс» – флогистона нет! Ученые Европы доказали, что флогистон, или по-русски «теплотвор», сия божественная, непостижимая сила управляет тяжестью, светом, воздухом, металлами, всем! Всей вселенной!
Ломоносов пишет – нет флогистона, а есть различные, разнообразные атомы,из коих составляются молекулы или «корпускулы», а из сих бездушныхмолекул – все тела, весь мир! Я, ты, твой отец, вот это кресло, дрова, огонь – все лишь действие разнообразных атомов. А бог? Где, я спрашиваю, бог и его флогистон?.. Об этом ни слова! Ломоносов богохульствует, утверждая – нетфлогистона!
Доротея.Богохульствует?! Не вернее ли сказать, что это гипотеза, как многие другие?
Тауберт.А подтверди опытами в своей лаборатории Ломоносов эту атомную гипотезу, что тогда?
Доротея.Тогда она не будет гипотезой, а будет научным фактом.
Тауберт.Доротея, ты – дура! Если атом будет фактом, значит, человек узнает всю сущность материи. Всю! А узнав всюсущность материи, человек сможет управлять ею. Всей материей! Он станет равен богу. Понимаешь, кому уподобляет себя Ломоносов? Страшно сказать – богу! Шарлатан! Иоганн Данилыч, вы создатель глубочайшего сочинения «О боге, мире и душе», за которое вами получена ученая степень, вы подпишете ему разрешение на постройку лаборатории?
Шумахер.Подпишу. (Похлопывает по щеке Тауберта).Тауберт! Ученик Шумахера! Скоро ты меня поймешь. (Часы бьют один раз. Стефангагену.)Почему мастеровые медлят с андроидом?
Стефангаген (медля уходом).Господин советник! Я тоже вложил все свои капиталы в товары для вывоза и в императорской награде за андроид я хотел бы иметь свою скромную долю…
Шумахер.О! И вас охватила сия горячка? Что же вы скупили? Кожи? Железо? Лес? Пеньку? А вдруг Фредерик Прусский побоится воевать с Россией? Вы тогда разоритесь, Стефангаген!
Стефангаген.Наш король с помощью Англии…
Шумахер.Стефангаген, об этом вам нужно поменьше думать, а того меньше говорить. Идите. Я о вас не забуду.
Стефангаген уходит.
Доротея, душенька, иди к себе.
Доротея собирается уходить.
Тауберт.Иоганн Данилович, как вы могли подписать разрешение на лабораторию и на студентов? Разве ним десять Ломоносовых надобно? Нам и один в тягость.
Шумахер.Поди, поторопи академиков. Доротея, кажется пришла госпожа Цильх? Проси ее сюда.
Тауберт.Экономка Ломоносова?
Шумахер.Да, да, экономка Ломоносова. Иоганн!
Тауберт уходит. Доротея впускает Цильх и уходит. Шумахер сидит у камина.
(Нe оборачиваясь.)Садитесь, госпожа Цильх.
Елизавета Андреевна.Благодарю вас, господин советник.
Шумахер.О Марбурге, о Германии, не скучаете? Тяжело вам управлять хозяйством Ломоносова? Русские шумливы, когда выпьют. (Пауза. Повернулся к ней.)А в Академии, госпожа Цильх, ходят о вас странные слухи. Передают, что вы не экономка, а законная жена Ломоносова.
Елизавета Андреевна (помолчав).Да. Я его законная жена.
Шумахер (скорбно и мрачно).Давно?
Елизавета Андреевна.Несколько лет, господин советник.
Шумахер.Значит, вы стали его женой…
Елизавета Андреевна.В Германии.
Шумахер.Впервые узнаю, что в Марбурге есть православная церковь.
Елизавета Андреевна.Мы венчались в реформатской.
Шумахер.Разве Ломоносов отрекся от православия?
Елизавета Андреевна.Нет, он остался православным.
Шумахер.А разве православному венчаться в еретической церкви не значит отречься от православия? Взгляните на эти узаконения православной церкви. Они утверждают обратное.
Елизавета Андреевна.Мы думали, что академикам предоставляется некоторая свобода…
Шумахер.Ломоносов не был тогда академиком, а был простым студентом. Кроме того, свобода предоставляется академикам в области науки, а не в области религии. Государыня беспощадно карает всех, кто оскорбит православную церковь. Со скорбью сообщаю вам, что Ломоносову грозит кнут, клеймение, каторжные работы.
Елизавета Андреевна вскакивает, ломая руки.
Вы захватили из Марбурга свидетельство о венчании?
Елизавета Андреевна (рыдая).Нет!
Шумахер.Мне прислали его. (Кротко улыбаясь.)Дарю его вам, госпожа Ломоносова.Уничтожьте его.
Елизавета Андреевна. Уничтожить его?!
Шумахер.Да, я уничтожу его следы. Сегодня мы преподносим императрице чудо человеческого ума – человекоподобный автомат, андроид. И если государыня спросит: «каких милостей ждет Академия?», я отвечу: прощения Ломоносову.
Елизавета Андреевна (радостно).О боже!
Шумахер.Да трудится почтенный Ломоносов в мире и тишине! И скажу вам тайно: мною подписан приказ о постройке ему химической лаборатории, равно как и позволение набирать туда студентов.
Елизавета Андреевна. Ах, господин советник! Вижу, вы добры и снисходительны к людским слабостям.
Шумахер.Когда, душенька, проживешь столь много, как я, поневоле будешь снисходителен.
Елизавета Андреевна (горячо).Я так рада, что и дышать не могу… и слезы все текут и текут… Ведь это я упросила его скрывать нашу женитьбу! Я все ждала монарших милостей за труды его. И тогда, говорю, все объяснишь и тебе простят. А тут вдруг все разрешилось… как хорошо! (Помолчав.)Мне можно идти?
Шумахер.Конечно, госпожа Ломоносова.
Елизавета Андреевна. Но мне кажется, что вы еще что-то желаете сказать, господин советник?
Шумахер.Нет. Я сказал все. До свиданья, душенька.
Елизавета Андреевна (опять помолчав).Почему, господин советник, вы пригласили меня? Разве нельзя было передать свидетельство самому Михайле Васильевичу?
Шумахер.Просто я желал познакомиться с женой Ломоносова.
Елизавета Андреевна.Не могу ли я, однако, быть вам чем-нибудь полезной, господин советник?
Они молча и пытливо смотрят друг на друга.
Шумахер.Пока нет. Правда, мне хотелось сказать вам…
Елизавета Андреевна (подхватывая, быстро).А! Что же вы еще хотели сказать, господин советник?
Шумахер.Вы правы. Ломоносов нуждается в снисхождении…
Елизавета Андреевна (резко). В чьем? И моем или вашем?.. Нет, господин советник! Ломоносов не нуждается в вашем снисхождении. А о моем – не с нами мне толковать. (Кладет свидетельство обратно.)
Шумахер.Что это значит?
Елизавета Андреевна.Это – любовь, господин советник. Я не верю вам. Вы не простой и не добрый. Вы ненавидите и Ломоносова и Россию. А я люблю и Ломоносова и Россию. И верю в них. (Помолчав.)Пускайте в ход это брачное свидетельство. Коли дыба и каторга, так дыба и каторга нам обоим. Прощайте.
Шумахер (спокойно).Прощайте, душенька. Доротея, проводи госпожу Цильх.
Елизавета Андреевна уходит.
Стефангаген (входит).Несут андроид, господин советник.
Несколько мастеровых с трудом вносят прикрытый холстиной ящик из красного дерева. Они ставят его и уходят.
Тауберт (входит).Григорий Николаевич!
Теплов (входит, здоровается).Письмо Эйлеру готово?
Стефангаген (докладывает).Господа академики!
Входят академики. На современный взгляд, фигуры их могут показаться преувеличенными и шаржированными. Мы привыкли видеть в академике солидного ученого, широко образованного, подлинно наставника и учителя. Для нас безразлична национальность его. Академики XVIII века в Петербурге были совершенно иные. Так как развитие отечественной науки тормозилось «учеными» вроде Шумахера, имевшими тогда в правящих кругах большое влияние, и русским к науке выйти было трудно, поэтому русских ученых в Академии было мало. Шумахер, дабы убедить правящие круги Петербурга в том, что он заботится о науке, приглашал в Академию подлинных иностранных ученых, как например Рихмана или Эйлера, но приглашал их единицы, а мнимоученых – сотни. Эти мнимоученые, послушные Шумахеру, делали все, что нужно было ему, занимаясь, кстати, и пополнением своих капиталов путем торговли и спекуляции. Мрачная роль в деле торможения отечественной науки принадлежит Г. Н. Теплову. После того, как Разумовский был назначен президентом, Теплов выхлопотал у императрицы устав Академии. Насколько устав Академии был составлен в интересах Теплова и Шумахера, видно хотя бы из того, что все ассигнования на Академию наук выдавались без точного указания статей расхода, что давало канцелярии Академии наук возможность распоряжаться деньгами по своему полному усмотрению. П. П. Пекарский в «Истории императорской Академии наук» говорит: «… Теплов с Шумахером, составляя указ, увлеклись одним помыслом, видимо преобладавшим у них в каждой введенной ими в уставе мере, – это получить для себя возможность безотчетно распоряжаться всем, что ни касалось Академии, а затем поставить как можно в большую зависимость от Канцелярии академиков». Этой полной зависимости Теплов и Шумахер добились. В течение 1745 года русские и иноземные академики подавали четыре раза жалобы в Сенат на самовластие и высокомёрие Шумахера. После назначения Разумовского и Теплова, когда самовластие Шумахера не уменьшилось, а укрепилось, жалобы большинства иноземных академиков прекратились. Против Шумахера и Теплова продолжали бороться лишь Ломоносов, Рихман и несколько друзей их, подлинных ученых.
Надеюсь, что фигуры мнимоученых, вроде Уитворта, будут читателю теперь более понятны. Академики говорят по-французски, немецки, английски и чрезвычайно мало и чрезвычайно плохо – по-русски. Зато слова русские, вроде «кожи», «зерно», «лес», «пшеница», «чугун», они выговаривают отлично!
Теплов, читая письмо Эйлеру, приветствует небрежно академиков.
Теплов.Здравствуйте, академик Рихман.
Уитворт.О, Шумахер! Прикажите подать нам грогу, мы замерзли.
Вносят грог.
Фон-Винцгейм.Здравствуйте, господин Теплов, здравствуйте, господин Шумахер! Господин Теплов, сэр Уитворт опять скупил запасы кожи и железа, которые я хотел купить!
Уитворт.Когда вы, наконец, отстанете от меня с вашими разговорами?
Теплов.Довольно о торговле!
Фон-Винцгейм.Уитворт! Но все-таки вы скупили все кожи.
Уитворт.Да, я скупил в Санкт-Петербурге все кожи, кроме вашей, но за нее я не дал бы и пенса. (Смех.)
Теплов.Довольно о купле и продаже, будем говорить о Ломоносове.
Входит Миллер
Здравствуйте, академик Миллер.
Миллер – знающий историк, но, к сожалению, он находится под полным влиянием Шумахера. Можно сказать, пожалуй, что его действия принесли не мало пользы Академии, но не мало и вреда. Передают анекдот о его споре с Ломоносовым. Миллер многими доводами доказывал Ломоносову, что новое грегорианское летосчисление вернее старого, которого придерживаются русские. «Еще в 1592 году искусные математики, – сказал Миллер, – нашли десять дней излишка в старом календаре, считая от Юлия Цезаря по наши дни!» – «Тем для нас лучше, – ответил, смеясь, Ломоносов, – ибо когда новое счисление верно, то последний суд будет у Вас ранее, нежели у нас, и когда дело дойдет до нас, то уже ад будет наполнен такими, как ты, Миллер, и нас поневоле поместят в рай».
Миллер.Здравствуйте, господа.
Французские, немецкие, английские приветствия несутся ему навстречу, и тем страннее звучат слова Шумахера, произнесенные по-русски.
Шумахер (звонит).Собрание российских академиков открываю, прошу занять места!
Уитворт.Подождите, любезный друг Шумахер. Из трехсот кораблей, побывавших за этот год в Санкт-Петербургском порту, моих пятьдесят семь. Мои корабли нуждаются в грузе, а я – в деньгах. Получу я сегодня от вас деньги?
Шумахер.Собрание российских академиков открыто.
Уитворт.Деньги за андроид!
Теплов.Прошу помолчать, сэр Уитворт!
Уитворт.Деньги за андроид, который мы делали на собственные средства!
Теплов.Вы не умеете вести себя с тактом!
Уитворт.Меня учат такту! А вот в извещении сказано, что господин академик Ломоносов в шесть часов начнет свои извинения, которых мы ждем от него много месяцев. В шесть! Сорок пять минут седьмого! Что это – такт? Может быть, мне из чувства такта принести вам мои извинения? Ха-ха-ха!
Шумахер.Сорок семь минут седьмого? Однако наш друг бесцеремонен! А я сегодня же должен послать наше письмо великому Эйлеру.
Теплов (возвращая Шумахеру письмо).Прекрасно написано! Поставьте ваши подписи, господа академики!
Академики подписывают.
Рихман (читая письмо).«Великий и мудрый Эйлер! Вы узрите из приложенного, как богохульствует Ломоносов, утверждая – нет флогистона! Мы просим вас, высокочтимый Эйлер, подтвердить всю богопротивность атомной теории Ломоносова, всю ее гнусность и безбожность, всю преступность его философии материализма!» Даже преступность?
Теплов.Да!
Рихман.И такое письмо приказывается нам подписать, не выслушав Ломоносова?
Шумахер.Что делать, академик Рихман! Ломоносов не пришел.
Ломоносов (входит).Ан и пришел, хоть и написано в извещении «быть к семи».
Шумахер.К шести, а не к семи.
Ломоносов (подает извещение).Читайте.
Шумахер.Писаря перепутали. Мы их накажем. Люди, кресло Ломоносову!
Кресло Ломоносову, однако, так и не подают. Академики, развалившись, покуривают трубки и разговаривают.
(Ломоносову.)Впрочем, сесть вам, голубчик, придется попозже. Вы долго увертывались от извинений, а потому церемония вашей мольбы должна происходить на ногах. Куда вы смотрите?
Ломоносов.На портрет Петра Великого. Мне кажется, он хмурится, глядя на вас, Шумахер. Почему мне одному велено быть в парадном костюме? Где президент? Почему нет русских академиков – Нартова, Крашенинникова? Где Тредьяковский?
Шумахер.Президент приказал вам покаяться перед теми особами, коих вы прямо оскорбили.
Ломоносов.Никогда ни прямо, ни обиняком я не оскорблял академика Рихмана, моего друга.
Шумахер.Подчиняйтесь приказу президента. Подчиняетесь?
Ломоносов.Подчиняюсь. Господа академики! Канцелярия Академии наук выхлопотала у Сената приказ – просить мне у вас прощения. Она доказала, что недавно мри императорской охоте я устроил шумство и натравил Некоторых из вас на себя, тем вызвав обнажение шпаг. Канцелярия доказала, что вы были агнцами, а я волком, по в персонах ваших я оскорбил всю Академию и даже котел уничтожить, о господи, знатнейших людей российской науки. Вот что доказала канцелярия Академии наук, и она всесильна!.. По приказу сему я прошу у вас прощения, господа академики. (Шумахеру.)Они молчат? Плохо стали понимать по-русски? На каких иностранных языках повторить мою просьбу? На латинском, немецком, греческом или английском, к коему, кажется, вы ныне весьма склонны, понеже англичане преимущественно ведут чрезвычайно живой торг с Россией?
Шумахер (вздохнув).Молчат по другой причине. Скажу с глубоким прискорбием, дорогой Михайло Васильич, – церемония мольбы вашей начата вами неправильно. Щадя ваше чрезмерное самомнение, я не сделал церемонии широко публичной. Хотелось, как говорят по-русски, келейно, даже в отсутствии президента, тихо. Но все-таки церемония есть церемония. Начну с того, Михайло Васильевич, что вами сказан не тот текст. Говорить надо приблизительно так, как говорили вы перед академиками лет десять тому назад, а именно 27 генваря 1734 года. Позвольте напомнить? (Читает.)«Униженно прошу и заклинаюблагосклонно – простить меня, сознающего чудовищныеразмеры своего непростительногопроступка». Смирение, христианские слова!
Тауберт.И притом сказанные с тюремными цепями на руках.
Ломоносов.А сейчас хорошо бы ещё и колодку на шею?
Тауберт.Того лучше – петлю!
Шумахер машет на Тауберта, тот садится.
Стефангаген (входит).Президент жалует в Академию.
Шумахер (вскочив).Президент?!
Теплов (жестом успокаивая всех).Сначала покончим с покаянием Ломоносова. Видно, господа, без осудительного слова не обойтись. Так принято во всех академиях Европы, кои построены так же, как и наша Санкт – Петербургская, – им велено защищать веру в бога и в крепость царствующего дома. Продолжайте.
Шумахер.Кто скажет осудительное слово?
Теплов.Академик Миллер.
Миллер.Я – историк. Письмо же Эйлеру о физике. (Но, увидев неудовольствие на лице Теплова, поспешно добавляет.)Однако перед историей все науки одинаковы. Я скажу ему осудительное слово! Ломоносов всегда боролся против моей норманской теории происхождения Руси. Он отрицает, господа, что Русь произошла от варягов, от норманнов…
Фон-Винцгейм (отстраняя Миллера).Господа, позвольте же сказать астроному! Ломоносов хлопочет об астрономической экспедиции в Сибирь. Зачем? Там, вы знаете, астрономы смогут наблюдать прохождение планеты Венеры через диск солнца. Что же онпредлагает намнаблюдать?.. О-о-о! Не окружена ли Планета Венера воздушною атмосферой? Боже! Он утверждает, что там возможна жизнь? Жизнь! Где в Библии сказано, что бог посетил планету Венеру и там посеял жизнь и создал человека? Где?
Уитворт (отстраняя фон-Винцгейма).Многочисленными своими трудами по географии я доказал, что из Ледовитого океана, забитого, так сказать, по горло льдами, в Тихий океан пройти нельзя! Ломоносов утверждает обратное. Значит, я напрасно писал свои книги и тратил ваши деньги, господа члены Академии?
Де-Рюшампи.Господа! В моих трудах неопровержимо доказано, что антихрист породит могучего оратора, который ослепит вас своими рассуждениями о пользе материализма, и я, ботаник…
Теплов.Господа академики! Нужно говорить преимущественно о физических трудах Ломоносова. Кто сим трудам его скажет осудительное слово?
Рихман.Я. (Оживление).
Ломоносов, стоя опустив голову, поднимает ее с удивлением.
Ломоносов.Егор Вильгельмыч, друг, ты?
Рихман (спокойно).Я осуждаю.
Тауберт(с наслаждением, ко всем).Рихман – осуждает! Лучшие друзья от него отказываются.
Шумахер.Осуждайте, академик Рихман, громче осуждайте!..
Рихман.Да, я осуждаю Ломоносова! (Одобрительные аплодисменты.)Но прежде всего, что есть Ломоносов? Философ, естествоиспытатель, поэт. Философ – он по-новому объясняет нам мир. Естествоиспытатель – он по-новому доказывает опытами и наблюдениями свое философское объяснение мира. Поэт – он воспевает красоту и совершенство, природу, храбрость и величие русского человека.
