Текст книги "На троне в Блабоне"

Автор книги: Войцех Жукровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Друзья спасли. Бежал. По правде говоря, я скрываюсь.

Мы молчали, шли очень быстро. Темнело. Заходящее солнце багрянцем окрасило высокую кирпичную стену вокруг города, верхушки башен и крыши домов окунулись в отблески огня, пульсирующего на туче.

– Людишки вовсе ошалели с этой лотереей. Кое-кто накупили билетов на все сэкономленные деньги, любой ценой выигрыш им подавай, да не что-нибудь, а КОРОНУ.

– С той поры как в министры финансов угодил мой знакомец цыган Волдырь, бывший директор цирка Финтино, затея с лотереей попахивает явным надувательством… Хотя поговаривают, будто не один выиграл…

– Что да, то да! Королевскую карету шестериком, ложе с балдахином, разные ценные вещи, даже произведения искусства, конфискованные у здешних ремесленников, купцов, богачей за невыплаченные подати… Таким способом легко достаются вещички, которым завидовали, тяжелым трудом таких вещичек владелец билета никогда бы не приобрел. А тут счастливый номер – и дело в шляпе. И шансы у всех равные. Только больше всего рвутся заполучить Корону! Понимаете, о чем людишки размечтались – поуправлять страной им грезится.

– Невелико небось счастье, если сам Кардамон отрекся, добровольно отказался от трона. – Мне хотелось предостеречь их, объяснить, какую ловушку сейчас представляет трон.

– Кардамон с ума сошел, – замахали они руками. – Малость не в себе он, иначе не отдал бы власть… Чтоб народ успокоился, я бы ежегодно сменял весь совет и половину министров, а сам только в роли арбитра остался, – вздохнул Узелок.

Тропинка вилась у самого подножия городской стены, от кирпича веяло дневным теплом.

– Через кладбищенскую калитку пройдем?

– Закрыта наглухо. Даже бульдоги обходят ночью кладбище стороной. Бесполезно ломиться в калитку – покойники не проснутся, не пошевелятся, чтобы отодвинуть засов.

– Я не кот, по такой отвесной стене не полезу. – Я задрал голову. – Есть у вас большая лестница?

– Нет. Сверху помогут… – ответил кто-то из парней и свистнул сквозь пальцы. – Тут и кот не вскарабкается… Слишком высоко!

Из-за зубца на стене выглянула кудлатая рыжая голова. Глянув, кто свистел, парень сбросил толстую веревку.

– Мой брат, – заявил Узелок. – Сразу видно, правда?

– Принесли? – раздалось сверху.

– Принесли, еще теплые, – ответил Узелок и поднял завязанные в платок картошины. – Пан писатель, давайте сумку, будет легче подниматься. Мы-то как белки. Ухватимся за веревку – и ногами по стене… Сейчас покажу.

С сумкой за спиной он, как паук по нити паутины, быстро засеменил наверх.

– Если вы так не умеете, лучше поднимайтесь последним – впятером мы вас втянем. Вчера перетащили мешок с капустой потяжелее вас, и то нормалек! – ободряли меня ребята.

– Стражи не боитесь?

– А сейчас жратва! – хмыкнули они. – Их палкой от миски не отгонишь!

Вытянутые тени резко обрисовывались на красной стене. Не могу же я показать себя слабее ребят! Подтянулся, с грехом пополам пошло, медленно, задыхаясь, я все-таки взобрался на стену. В последнюю минуту ребята помогли, к превеликому моему облегчению.

– Ну, порядок… С мешком капусты куда как тяжелей шло! – хвалили меня хлопцы. – С вами, пожалуй, и в чужой сад за яблоками двинуть сподручно.

Да, человек многое может, когда дело до собственной шкуры дойдет. И вот на плече снова приятная тяжесть сумки со сливами…

Веревку свернули и запрятали в дупле старого каштана. Узелок Второй уже расправлялся с последней картошиной из дюжины.

– У тебя руки в золе, – напомнил я. – Наткнемся на патруль, неприятностей не оберешься… А уж бульдог вцепится – не выпустит.

– Ночью все лапы черные, а при свете я свои не собираюсь совать каждому под нос. Чистые лапы брат покажет, – засмеялся он. – Куда вы собрались?

– В тронную залу, на минутку.

Узелок Второй совсем не удивился.

– А, на примерку… А мне домой.

Расстались уже совсем затемно.

На замковом подворье вилась длинная очередь, мы пристроились в самом конце, разделенном на несколько прядей, как растрепанная коса.

Я малость беспокоился, не начнет ли стража выспрашивать, кто я да откуда, однако стражники по обеим сторонам трона торопили, чтоб на примерке не рассиживались, не задерживались – не приведи господи, задница войдет во вкус, на троне разнежится…

Мы медленно подвигались шаг за шагом, я осмотрелся: обшарпанные стены, продырявленные, словно заляпанные кровью портреты – какой-то весельчак швырял в них помидоры. Разноцветные стекла в витражах детки повытаскивали из свинцовых переплетов, по углам кучи заметенного и не убранного мусора. В паркете, по самой середине, протоптана тропинка…

Из тронной залы вынесены большие зеркала, в стенах торчали крюки, свисала паутина, похожая на летящих нетопырей. Одно зеркало установлено напротив трона, дабы участник Примерки насмотрелся на себя, натешился – вот он каков на троне!

Толстяки с носищами цвета алых пионовых бутонов, заморыши с торчащими кадыками, старички с седыми усами, обвисшими как две сосульки, даже молодые люди с взъерошенными гривами, в свитерах, по моде обшитых кожей на локтях, – все, похоже, рассчитывали, что при завтрашней жеребьевке им выпадет КОРОНА. И почему бы малость не поцарствовать? Никто не чувствовал себя хуже того, кто отсюда ушел! А кем заделался! Брадобреем!

Ученик брадобрея, явно под мухой, в заплатанном белом халате, с ножницами и гребешком в нагрудном кармане, весело напевал:

 
Люди стали дерзки ноне,
все позволено… аж страсть!
Раз отчизна наша тонет,
бритву пусть хватает власть!
Я брею, и в сердце
ликующий звон.
Ведь после владыки
я сяду на трон.
 

Шутливая песенка жалобно билась под разрисованным плафоном, будто жужжала большая навозная муха. Однако торжества я не заприметил даже на лицах, жадно впивавшихся глазами в тусклое зеркало. Кое-кто примеряли короны из фольги или из жести, украдкой принесенные из дому. Караульные гнали их взашей. Иные заглядывали в мутное серебро зеркала, словно в навороженное будущее, срывались с места, испуганные собственной физиономией, шутовским костюмом. Быстро сбегали по ступеням, словно за ними гнались.

Наконец очередь дошла и до меня. Я поднялся на возвышение, устроился на подушках, почерневших от сальной грязи. Из проваленного сиденья вылезали и кололись пружины. Когда-то позолоченные подлокотники совсем облезли, захватанные тысячами потных рук. Это уже не был тот Трон: даже оставленный своим хозяином, он еще сохранял величие, а сейчас всякое величие было отсюда изгнано.

В зеркале рядом с моим лицом отражались две слюнявые морды скучающих бульдогов. У меня рыжая шевелюра – черную повязку на один глаз, и готов старый пират, обрюзгший от пьянства. Нынче многие пьют втихаря… Меня передернуло: а вдруг вдохновенные руки коронованного парикмахера сказали про меня всю как есть правду?

Гавкнули стражники, и я удалился с опущенной головой.

Хлопцы, едва присев на трон, срывались, будто птицы с ветки, и, догоняя меня в коридоре, засыпали вопросами.

– Ну и как? – смеялись они. – Нижнюю-то часть легче приспособить к трону, чтоб в самый раз пришлось? Вот отсюда и уходят людишки, уверенные: не наблюдается, мол, особых препятствий, чтобы малость, хоть с годишко на пробу, не поцарствовать.

– Только начинать придется с капитального ремонта. – Узелок показал большим пальцем на исписанные стены: многочисленные кандидаты на трон увековечили свои имена обломком кирпича, углем или просто гвоздем.

– Срочно необходимо обновить!

– Хоть бы закрасить надписи на стенах…

– Ладно уж, вон того усатого съездить по морде – и то дело, глядишь, дурость у него из башки и повыбили бы. Сияет, будто судьба избрала его вождем блаблаков.

– А меня, дорогие, на трон никакими коврижками не заманить! Не только на этот – засиженный, рваный, с вылезающим волосом… Но и на новый не имею ни малейшей охоты. Я знаю, сколь тяжела корона. И знаю, кто ее захватил и укрыл. Для себя одного… Уверен, в короне он никогда не покажется народу. И все же, поверьте мне, можно управлять и не будучи на троне.

– Если сегодня любой, свое седалище к трону примеривший, думает лишь о казне, как бы до нее добраться, – горе Родине! Какое будущее впишет ваше перо на страницы хроники? – возбужденно напирали на меня парни.

– Мы сами растрачиваем свои силы, калечим характеры. Обновление с себя начинается, а это выдержки требует, да и болезненно.

– Дальше откладывать невозможно! – кипятился Узелок. – „Начинайте с себя“! Легко сказать. Ведь это значит рассредоточить силы. А силы объединять надо, в единстве наша правота. Когда нас много, и Директор хвост подожмет.

– А вы сами лучше тех, кого собираетесь изгнать? Достанет ли вас на самопожертвование? Сумеете ли жить для народа?

– Ясное дело. Ведь мы совсем не такие! – отмечали они горячо. – Если начнется, можете на мае положиться.

Правдивые, полные энтузиазма лица вызывали доверие, и я шепотом сообщил им:

– Сегодня, после полуночи, в беседке в замковом парке. Не привлекать внимании стражи, без пения и криков. Дело важное.

– Придем все! – заверили они, их шепот прозвучал как клятва верности.

Мы разошлись в полумраке улочек, слабо освещенных газовыми фонарями. Я нарочно назначил более поздний час, чтобы успеть переговорить с друзьями предварительно. Не стоит сразу же посвящать ребят в наши планы: а вдруг у них окажутся длинные языки? Начнут хвалиться, и заговор раскроется.

СМЕЛЫЙ ПЛАН

Я не спеша прогуливался по опустевшему парку. Не хватало своего угла, топчана, где можно удобно вытянуться, снять надоевшую сумку, которая давила меня хомутом, будто конягу. Как сильно пахли неубранная листва, давно не кошенные газоны и последние розы, вопреки всем холодам доцветавшие на клумбе! В пруду два лебедя, уловив ветер в крылья, плавно разрезали воду, колебля звезды – их множество насыпалось в воду; искупавшись, звезды всеми цветами радуги переливались на небе.

Я сел на скамью, вытянул ноги и отдыхал, пока меня не сморил сон. Проснулся в полной темноте, где-то далеко белыми пятнами маячили лебеди. Показалось, очень поздно, но раздались чистые звуки Эпикуровой трубы и возвестили полночь.

Я прокрался в беседку, благоухало вином, значит, меня опередил артиллерист; скамья заскрипела – это Бухло поднялся поздороваться, схватил в свои железные объятия. Взволнованный Мяучар сообщил:

– Знаю, как вас провести в замок.

– Я тоже все знаю, – пропищал веселый Мышик. – И там, где кот не проскользнет, там проскользнет лихая мышка.

– А этот котовый путь для меня подойдет?

– Лишь бы влезть на крышу, а там везде мостки для трубочистов, дорога простая. Сегодня полнолуние, совсем светло… Нам будет легче пробраться.

– Не хочу становиться лунатиком, – воспротивился я и тяжело плюхнулся на скамейку.

– Осторожно! Хвост мне придавил! Даже среди друзей мне все время грозит внезапная и неожиданная гибель! Если уж погибать, то геройски, чтобы обо мне песни слагали, вот!

 
– Придушили Мышика,
задавили задом!
Слёз по нем не слышно.
Ах он бедолага!
Слёз – что кот наплакал…—
 

напевала опоздавшая Виолинка.

 
– Тоже мне, поэтка, вирше-вертихвостка!
Поцелуй-ка, детка, ты меня под хвост-ка! —
 

отрезал юнец. Назревала основательная ссора. Виолинка вдруг вспомнила, что она принцесса, и почувствовала себя оскорбленной таким предложением Мышика.

– Сию же минуту прекратите! Как вам не стыдно! А ты почему опоздала?

– Помогала маме посуду вымыть. Собралось много гостей. Принесли подарки, потому что маму люди не только любят, но и почитают. Они с королевой связывают надежды на возвращение лучших времен. А ты, летописец, был у отца?

– Был. Он уже выбрал. Король Кардамон в замок не вернется, – сказал я с горечью. – Псу под хвост была бы эта наша затея с походом, кабы не народ. Блаблаки недовольны, ждут перемен, ждут настоящего властителя, который прислушивался бы к ним, любил, но вел твердой рукой, одним словом, мечтают о вожатае…

– Не хотят нас послушать, так пускай друг друга дубасят, – фыркнул от злости артиллерист. – Вот Директор всех попересажает, может, тогда опомнятся, головы еловые. Мы жертвуем собой, рискуем шеей, а король нас предает и отпихивается от своего долга… Верно, и ты, летописец, устал от всей этой катавасии? И небось завтра же намылился домой?

Все замолчали, ждали моего ответа, будто от него и вправду зависела судьба Блаблации. Ну, и, сообразно выявленной своей авантюристической складке, я твердо заявил:

– А вот и не сбегу! Останусь с вами, пока не наведем порядок.

– Как хорошо, что вы остаетесь. – Виолинка поднялась на цыпочки и ткнулась носиком в мою щеку, что означало поцелуй.

– Благодарствую, друже! – Сержант огрел меня по спине мощной дланью в кожаной перчатке. – Вернем Корону! Спасем королевство – всем чертям назло! Ты только знай пиши как надобно, а уж мы постараемся все исполнить!

– Да здравствует наш летописец! – провозгласил Мышик. – И обо мне побольше, и про всякие страшные приключения, только пусть всегда хорошо кончаются!

– Вы что, ошалели? Крики ночью… Бульдогов в самый раз на нашу шею навяжете. – Я развел руками, как дирижер, призывающий оркестр сосредоточиться. – Нам предстоит решить, что делать. Слово имеет Мышебрат, а после Виолинка расскажет, что говорят люди, навещающие королеву… Бухло сообщит о настроениях среди бывших солдат… Рассчитывать можно исключительно на себя. И на тех недовольных, кого удастся привлечь.

– А про меня никто и не помнит? – возмутился Мышик. – Меня на черную работу… Когда надо, так меня и на погибель не моргнув глазом пошлют.

– Тю-тю-тю… Что это ты так разнюнился. Мышичек? – Виолинка погладила его пальцем. – Ведь мы все тебя любим и славим за смелость.

– Конечно! Ведь он первый нашел Корону! – басом поддержал Бухло.

Мы расселись в кружок на скамейках в беседке и, склонившись друг к другу, начали разговаривать шепотом. Мышик – ухо у него ловило самый легкий шелест – пристроился у порога. Мышебрат в случае чего прыгнет в темный парк и уведет за собой бульдогов, тогда улизнут и все остальные.

– Я ничем не рискую, – настаивал кот. – Вскочу на дуб, а бульдоги расквасят себе носы о ствол…

Мышик рассказывал о своих похождениях, словно зачитывал мою Книгу, видно, с тех пор как мыши поселились у писателя и точили зубки о корешки книг, в нашем юнце пробудилось литературное дарование:

– Я проскользнул в подвал. Редкие фонари едва светили, фырчали, как разъяренные котищи. Мне было страшно бежать коридорами. За дверями в камерах стонали узники, взывали к справедливости, а ждала их виселица. Некоторые выцарапывали на стене свое ими, чтобы оставить по себе хоть какой-нибудь след. Из камеры допросов слышались удары и крики избиваемых. Я со страху вспотел, как мышь.

Из подвалов со ступени на ступень я добрался до канцелярий. Ступени высокие. Трудно прыгать… Уцепился за ножны сержанта-бульдога и на палаше въехал в караульную.

На мое счастье, не коты, а бульдоги стерегут канцелярии. Самое опасное – перескочить через порог вместе с кем-нибудь. Знаете мышиное проклятие: „Чтоб тебя дверью придавило!“ Это все равно что смерти пожелать.

Дважды я пытался и всякий раз носом о дверь – на единый миг опаздывал. Только с третьей попытки проскочил вместе с линялой лисой, которая перед директорским кабинетом сидит. В кабинете совещались акиимы.

– А почем ты знаешь, может, просто чиновники сдавали ежедневные рапорты? – пробасил Бухло.

– Так ведь они называли друг друга „брат“: „Надо, чтоб братья… Ну, тогда брат должен… Можно добиться через братьев…“

– А какие должности у них? Кто такие эти „братья“?

– Об этом не говорили. Они все друг друга знают, никто особо не представлялся…

– Слишком много хотите, – вступилась за Мышика Виолинка. – Это уж не его дело. Мышику и так по заслугам положен орден за ловкость и преданность делу. Клянусь, как только вернемся на трон, я добьюсь, чтобы его наградили.

– Как это не мое дело? Я все запомнил, – возмутился Мышик. – Они считали талеры, золото укладывали в мешки. Уйму золота натащили им блаблаки – накупили лотерейных билетов, все рвутся выиграть Корону. Директор над ними насмехался: что на площади у него вытрясли, все обратно принесли, да еще и своих талеров доложили. А за талеры получили свернутые бумажки с номерками – мечтания насчет Короны на пару деньков. После Директор достал из стола Корону, водрузил себе на голову да так и щеголял у себя в кабинете, строил надменные мины, а гости льстили: Корона, мол, как влитая сидит, будто на заказ сделана. А он ужимки строил – идет ли, мол, ему. Тут все потянулись за Короной, а Директор показал им шиш, Корону в стол спрятал и прикрыл папками и бумагами.

– Может, тебе показалось? – изумились все Директорову легкомыслию. – Ведь стол открыть – плевое дело, это не железные сундуки в казне. Хотя… в канцелярии вор не станет искать Корону, пролежит там до второго пришествия… Акиимы же клятвенно сохранят тайну. Тройной зарок повиновения у них: в речах, на письме и в достижении единой цели, определенной Директором.

– Насчет народного счастья и вовсе не упоминали, Директор только, когда совещание закрывал, злорадно посетовал: „А пускай делают что хотят, дураки себя же и губят“.

– Он случаем не нас имел в виду? – забеспокоился Мышебрат. – Впрочем, пусть считает нас дураками, нам же свободнее будет…

– А еще есть поговорка: „Дураку всегда везет“, – сообщил Мышик. Однако такое утешение прозвучало двусмысленно.

– Ничего не понимаю, – задумался Мышебрат. – Ведь правит не Директор, а бывшие королевские банщики. Не Директор их выбирал – вся Блабона гремела: „Власть Людям Чистых Рук! Банщиков – в правительство!“ Директор тоже должен их слушаться…

– Банщикам тоже кажется, будто они самые главные, и народ так считает, видя банщиков все время „во главе“. Они много чего обещают, а любое обещание – новая надежда и кое для кого продление власти, когда же обещания не сбудутся, придется расплачиваться… И виновные найдутся. Я это не сам придумал, а подслушал в кабинете Директора, – оправдывался Мышик. – Тоже ничего не понимаю, только повторяю… Директор своих гостей успокоил: для толпы, мол, уже приготовили жертву на растерзание.

Мы слушали с напряженным вниманием. Мышик и не подозревал, какие важные сведения принес. Этой назна-ценной жертвой вполне могли оказаться и мы, не только банщики.

– Припомни все. Почеши старательно в своей головенке, Мышик, и вылущи слово за словом, – просил я. – Ты нам очень поможешь.

– Акиимы ничем не рискуют при любых переменах, а посему лучше спровоцировать их самим, все предусмотреть, подготовить. Директор распространялся еще насчет карточек с биографиями да реестров преступлений и доносов. Картотеки, дескать, любому правительству пригодятся, это, мол, сила великая. Хвалился, что папки пухнут от доносов. А когда кто-то фыркнул, в большинстве обвинения-де ложные, Директор осадил его: „Тем лучше. Наше дело сторона, пускай обвиняемый и выкручивается как знает…“ И хохотнул, потирая руки, а у меня мороз по коже до самого кончика хвоста…

– Да что это блаблакам попритчилось, черт побери, – буркнул возмущенный Бухло. – Уж и честных людей не осталось? Одни негодяи, воры да пакостники?

– Полно, разумеется, есть честные люди, – шепнула Виолинка. – Каждый вечер приходят к маме и жалуются, хватает порядочных людей, только они разъединенные какие-то, слабы очень, улюлюканье дураков их смущает.

– Надо повытаскивать всех из домов, собрать вместе, – ворчал старый артиллерист. – Только вот чем заманить на площадь… Пожалуй, и впрямь придется Директору болташку учинить!

– Где реальная сила, чтобы взять замок, взашей выгнать стражу? Кто осмелится выволочь его из-за стола за шиворот? – вздохнул я. – Бульдоги, алебардщики, свора доносчиков… Не слишком ли много… Вот на какую силищу мы замахнулись, есть ли у нас шанс победить?

– Только народ! – загудел Бухло. – Вот как глаза у народа откроются… продерет до самого нутра, припомнится великая история предков.

– А кто клич кликнет? Ты? – мяукнул Мышебрат. – Молодые высмеют тебя… Забываешь, что ты ветеран, хоть и крепкий, да старичок. Директор пройдоха, плетет интриги мастерски, умеет запугивать и подкупать…

– С ним надо иначе, – признал я правоту Мышебрата. – Не лезть на рожон вслепую… Может, слабинка сыщется среди его приспешников?

– Акиим никогда не покажет против акиима, – настаивал Мышебрат. – Обвинить Директора – все равно что выступить против самого себя. Никто не пойдет на это, даже если обещать помилование.

– Директор ведь всегда со своей отцовской улыбочкой выступает, к тому же в белых перчатках, – добавил Мышик.

– А это символ сверхчистоты, – подхватил Мяучар. – Никакие, дескать, искушения директорского поста ему не страшны. Очень немногие носят белые перчатки в знак того, что могут контролировать даже контролеров, сами же контролю не подлежат.

Мы смолкли в полной темноте. Вдруг Мышик пискнул:

– Ти-и-и-хо… Кто-то идет!

– Я слышу смех, – подтвердил Мышебрат. – Бежим?

– Еще не закончили совещание. Возможно, нас не заметят, остаемся на месте.

По аллее шли парни и девушки, звенела гитара, кто-то тихонько пел. Зелеными огоньками горели в темноте глаза Мышебрата. Казалось, я слышал глухие удары наших сердец. Болтая, парни и девушки остановились у входа в беседку. Виолинка громко засмеялась, я понял ее и вполголоса бросил:

– Даже ночью, любимая, в таком укромном уголке нам мешают остаться наедине…

– Значит, занято? – спросил парень. – А может, нас примете – скамьи в парке мокрые от росы… Все поместимся.

– Оставьте нас в покое, – взмолилась Виолинка. – Такая прекрасная лунная ночь…

– Пошли дальше! – буркнул, бренькая на гитаре, высокий парень. – Посмотрим на лебедей…

 
Красное сердечко —
Ночь, не уходи! —
Птичкой подневольной
Плачется в груди…—
 

запел он низким голосом, и они пошли дальше по аллее, выбеленной льющейся с неба белизной.

– Пойти бы с ними, – вздохнула Виолинка. – Они отдыхают, а мы работаем, теряем такую ночь…

– Вовсе не теряем, ночь нам поможет, – промурчал Мышебрат. – Во-первых, надо прокрасться в замок.

– И отнять у Директора уворованную Корону! – напомнил Мышик.

– А как это сделать? – раздались голоса.

– Вы по крышам, – уверенно затараторил Мышик, – а я своей дорогой – подвалами. Притараню вам ключ от кабинета.

– А вдруг ключа на вахте нет?

– Директор ведь и ночью иногда работает у себя?

– Да не один, а с присными… Что тогда?

– Оружие бы надо. Одна пушка, и… – Артиллерист стискивал руки так, что скрипели перчатки.

– Пошли бы с нами дорогие разбойнички, – с нежностью вспомнила королевна. – У них всякого оружия хватало: пистоли, кинжалы…

– Ножи и вилки, – облизнулся кот.

– И даже штопор, – расчувствовался Бухло. – И баклаги с сыченым медом.

– А помните, как они пели верхом на конях:

 
Едет по лесу жадюга —
хрясь его ножом бандюга.
Ну а коль спесив прохожий,
алебардой бац по роже!
Эх, ха-ха!
 

Эту припевку подхватили все, и понеслось эхо под дубами старого парка.

– С ума посходили! – утихомиривал я их. – Того и гляди патруль нагрянет. Замок ведь буквально в двух шагах.

– Идут! – насторожился Мышик, усики – тонюсенькие серебряные проволочки – подрагивали, уши в лунном свете казались совсем зелеными, словно молодые листочки.

– Я так просила – будьте осторожны, – ломала руки королевна. – Здесь даже у деревьев есть уши. Подслушивают. Давайте говорить шепотом.

Мы так напряженно всматривались в темноту, что на глаза навернулись слезы. Шли двое и вели себя подозрительно: неожиданно свернули с аллеи и спрятались за стволами, подавали какие-то знаки, позднее направились в нашу сторону. Я услышал:

– Опоздали. Никого нет…

– А вдруг он подшутил над нами?

– Я здесь, и мы ждем вас! – неожиданно отозвался я из темноты.

Остановились как вкопанные.

– Познакомьтесь, друзья, это двое наших союзников: сыновья мастера Узла. Ну, вы, Бухло, знаете о них всю подноготную… Помните, заряд из клецок…

– Ясное дело, знаю сорванцов, – обрадовался сержант. – Ну и выросли же вы…

– И веснушек еще больше высыпало, днем проверишь, – добавил я.

Здороваясь, они узнали Виолинку в толстом свитере, кота Мышебрата.

– Между деревьями мы натянули шнур, если бульдоги бросятся в погоню, бултыхнутся будь здоров, растянутся во весь рост.

– Хорошо придумали, – похвалил Бухло. – Только бульдоги обычно рыскают с фонарями.

– Кончаем совещание. Послушайте, Узелки. Пока что мы не вовлекаем вас в борьбу.

– Не доверяете, да? – Хлопцы фыркнули, как раздраженные коты. – А нам невтерпеж схватиться с бульдогами. Тухлыми яйцами забросать бы Директорову карету.

Я крепко обнял их, просунул свою голову между их лицами, пытался вразумить.

– Вас ждет задание потруднее; все, о чем вы говорили, сделает любой сопляк с крепкими ногами да с пустым чердаком, – постучал я по их крутым конопатым лбам. – Вы организуете шествие, вместе с толпой отправитесь в замок и будете руководить демонстрацией! Умеете рисовать? Большущие буквы, чтобы любой прочитал, на разрезанной вдоль и сшитой простыне?

– Понимаем!

– Ясно, сделаем!

– Жерди достать длинные, лозунги должны взвиться высоко над толпой. Скандировать громко, пусть западут людям в память, чтоб признали их своими. Вот страничка с простыми стишками, а в них, как в таблетке, – бунт и требование справедливости. Ясненько?

– Как в солнечный день.

– Только простынь у соседок на чердаке не подтибривать, пожалуются бульдогам, попадетесь ни за что ни про что, все пойдет насмарку. Позаимствуйте лучше у своей матушки.

– Работу выполнять тайно. Буквы высохнут – плакат свернуть и спрятать. Лучше всего отнести в ратушу, Эпикур спрячет в башне. Трубач наш, ему можно доверять, – наставлял их Бухло.

– На башню ведь никому неохота лезть, больно высоко… Даже еду, впрочем весьма скромную, Эпикуру кладут в корзиночку, которую он спускает на веревке, – объясняла им Виолинка. – А вы взлетите туда как на крыльях!

– Сейчас расходиться! – Я наклонился поближе к друзьям и шепнул: – Через три дня встреча в полдень на кладбище, у памятника капралу Типуну.

– Есть! Испаряемся…

– Момент. – Я задержал ребят, прихватив за шиворот. – А клятва? Повторяйте: „Мы служим Отчизне. Клянемся: не предадим нашего дела, хоть бы нас валяли в крапиве и лупили, как лупить умеют только бульдоги. И самое трудное – обещаем подчиняться командирам! Беспрекословно!“

Ребята повторили с волнением. Потом в черепушке у них сработало, и Узелок, которого брат пихнул под ребро, робко спросил:

– А каким таким командирам?

– Мне. Если меня не будет – артиллеристу. Нас не будет, приказывает Мышебрат, и не глядите, что он кот. Зато постоянно бывает в замке, все знает… Позднее и вас посвятят в заговор, после нашей смерти настанет ваш черед.

– А я? – заволновался Мышик. – Опять не в счет?

– Ты и Виолинка – наш резерв для специальных заданий. Нельзя сразу все силы бросить в бой, необходимо создать резерв. Ясно?

– Есть!

И ребята вприпрыжку пустились аллеей, словно резвые козлята. Затем раздался звук падения – спотыкалка сработала на совесть! Ребята поплевали на ладони, растерли ушибленные колени и обругали себя дураками: ну как можно забыть о ловушке, только что ими же поставленной?

Полная луна струила белое серебро, великая тишина водворилась в королевском парке. В беседке наши глаза уже освоились с теменью и различали силуэты, только два зеленых огня горели во мраке – глаза Мышебрата.

– Пора кончать совещание! – зевала Виолинка. – Договариваемся, кто и когда…

– Поход в замок откладывать нельзя. Полнолуние.

Завтра встреча здесь же, выступаем ровно в полночь. Понятно?

– Ясно! Понятно! – ответили все хором.

Время подгоняло, пора было расходиться.

ПРЕДАТЕЛЬ ЗА ТВОЕЙ СПИНОЙ

– Интересно, хоть разок вы дадите мне все дорассказать? – напомнил Мышик тоненьким дрожащим голоском, едва сдерживая слезы. Мышонок стоял в лунном блике, словно в лужице молока, и умоляюще протягивал лапки. – Я научился у писателя самое страшное оставлять под конец.

– Говори же, наш крохотуля…

– Рассказывай, Мышичек. – Дружеский жест поднятой руки отбросил зловещую тень, словно напоминавшую об опасности.

– В кабинете Директора я невзначай высунулся из-за ножки стола, и меня тут же заметил один из акиимов. „Мышь! Мышь!“ – вопил он так, будто увидел тигра. Все повскакали с мест, бросились меня ловить, топаньем загнали в угол и хотели забить толстой книгой.

Что я им сделал? Откуда у людей такая ненависть к мышам? Жалко им, что ли, несколько крошек? Я бегал зигзагами, но круг сужался, а ножищи били об пол, что молоты. Я сжался, стиснул лапки… Думал лишь о вас: столько важных известий…

– Бедный Мышичек. – Виолинка встала на колени у скамейки, погладила мышонка. – Ох, как сжалось твое сердечко от ужаса – ведь оно не больше лесного ореха.

– Не больше горошины, – деловито уточнил Мышик и вернулся к рассказу: – И я прыгнул между ними! Мы не сдаемся, деремся до конца! Куда людям до мышиной ловкости. Я бросился под шкаф, люди сшиблись головами, а один тип наступил Директору на ногу, и оба долго орали друг другу насчет осторожности. В ход пошли выражения „неповоротливая колода“, „раскрой зенки“, „толстый растяпа“.

Дотошный Директор присел на корточки и длинной линейкой пихал под шкаф в надежде прижать меня к стене. Раз я даже запищал от страха, а он удвоил старания. Только удалось ему выгрести из угла длинный клок паутины, пыли и тополиного пуха, отдыхавшего еще с весны – кто решится отодвигать шкаф и выметать, больно уж изрядный труд.

А я протиснулся между шкафом и стеной – любая неровность помогала мне, каждая песчинка в штукатурке; медленно и упорно лез я в этом ущелье, пока не выбрался наверх. А те все еще стояли на коленях и заглядывали под шкаф, разочарованные, что клубок паутины и пыли не мой труп.

Директор велел отодвинуть шкаф, все изготовились с линейками, будто с мечами, так были заняты осадой, что не заметили, как я спрыгнул Директору на спину, скатился на ковер и проскользнул в приоткрытый ящик стола.

И тихо залег, а они, обалдев от погони и поисков, рассуждали, куда это я запропастился. Мне хотелось расхохотаться им в лицо. Пыль щекотала в носу, вот-вот чихну. Изо всех сил я тер кончик носа обеими лапками. И слушал, слушал. Мне даже кажется, уши у меня выросли огромные, как у слона.

– Да нет же, у тебя нормальные маленькие ушки, – успокоила его Виолинка.

– И тут случилось самое страшное. Директор, усаживаясь в кресло, толкнул коленом дверцу, я оказался взаперти, обреченный на голодную смерть. Я ждал и ждал, боялся пошевелиться, чтобы не зашелестеть бумагой, а они все болтали и болтали.

– О чем? – спросил я с нетерпением.

– Не знаю. Прошу прощенья, в тот момент меня заботило одно – как спастись. Как выбраться из западни.

– И выбрался? – забеспокоился Мышебрат.

– Пожалуй, выбрался, вот сижу тут, с вами разговариваю. К счастью, на свете есть столяры портачи и бракоделы, доска сверху была пригнана неплотно, по скоросшивателям, папкам с донесениями я вылез наверх и убежал. Да переведите дух и не смотрите на меня так – убежал ведь!