Текст книги "На троне в Блабоне"

Автор книги: Войцех Жукровский

– Мы будем здесь всегда-всегда, – упорствовала старушка дружелюбно. – Раз уж моя собачка приходит, от меня и вовсе не избавитесь – кладбище близко. Вы не испугаетесь моего посещения?

Я вместо ответа погладил ее по руке, по сухоньким работящим пальцам с массивным перстнем.

Каська то и дело зевала. Мумик положил морду мне на колено и вопросительно смотрел: где нам лечь спать? Неприязненно шаркнул задними лапами в сторону спящих лебедей. Не дождавшись от меня ответа, свалился у кухонной печи и захрапел, как мужик после пахоты.

Я склонился над Книгой, принесенной старушкой, и, вклеив последние недостающие страницы, скрепил их шнуром и обильно накапал сургуча, похожего на загустевшую кровь. Пока не остыл, я оттиснул в нем перстень нашей хозяйки.

Не хватало только доброго окончания истории, великих перемен от переворота до переворота. Отречение короля, внезапное смущение умов, гонка к трону… Сейчас я ждал рассказов товарищей или даже нового, последнего перелома. Полагался на пору года, возможно, мороз охладит разгоряченные головы погонщиков истории. Близится минута, когда Эпикур с башни ратуши возвестит победу справедливых.

Каська недоверчиво прикоснулась к толстой Книге. От сургуча пахло смолой на всю кухню.

– Ну и ну, папочка, этого много даже на вес… Только не читай нам сейчас, мы совсем засыпаем.

– Ребенок надышался свежего воздуха, – обняла ее старая пани, – вот и одурманило… Я постелила тебе на кушетке в мансарде, рядом с комнатой папы… Только я жду еще гостей, вот-вот будут.

– Кого вы пригласили? – забеспокоился я, не накликала бы добрая бабуся новую беду.

– Все верные люди. Хлопцы Узелки вчера обежали Блабону и пригласили ваших друзей. Хлопцы очень услужливы, часто меня навещают.

Чертовы близнецы с вихрастыми головами, веснушчатые мордасы и непрестанно мелющие языки. Утихают, пока клюв забит чем-нибудь вкусным. Но даже картофелина из горячей золы на прутике не могла заставить их умолкнуть надолго, уплетали, обжигаясь, и, едва успев проглотить, тут же начинали наскакивать друг на друга из-за пустяка, как разъяренные индюки.

Мумик насторожился и заворчал.

– Лежи! Лежи спокойно, – усмирила его старая пани. – Видишь, мой песик виляет хвостом. Идут свои.

А я все-таки затолкнул Книгу поглубже в свою бездонную сумку, Касе сделал знак снять Корону, замотанную на шее шелковым платком. Золотой зубчатый обруч не давал ей заснуть – едва лишь сморенная сном голова падала на грудь, зубцы впивались в подбородок.

Послышался приглушенный говор голосов. Сердце забилось – мои друзья: бас артиллериста, мяуканье Мышебрата, писки озябшего Мышика; примчались, несмотря на метель.

В морозных клубах ворвались в дом. Мы обнялись и расцеловались, однако я не преминул обругать Мышика – его крики могли привлечь внимание стражников.

– Это все Бухло – как начал своими ручищами растирать мне хвостик, я думал, оторвет!

– Так ведь он пищал, что обморозил его – не чувствует, мол, – защищался Бухло. – Я хотел восстановить чувствительность…

Мы уселись за столом, широко расставив локти, не могли насмотреться друг на друга, искали друг в друге следы страшных пережитых испытаний. Перед каждым появились дымящиеся кружки с горячим молоком, кот получил молоко в блюдечке, а Мышик в наперстке. От сержантовых усов распространялся чудесный запах кубинского рома. Мы начали совет.

– Задача первая: отремонтировать замок. Помните: выбитые стекла, на стенах паутина, кучи мусора в коридорах, грязь и запустение. Как только замок приведем в порядок, безлюдье вызовет досаду у посетителей и напомнит о пустующем троне.

– На троне нужно обивку сменить и подлокотники заново позолотить, – дополнил кот. – И балдахин надо бы новый…

– А не вызовет ли это подозрений, дескать, у нас далеко идущие планы? – хмурился сержант. – Они всегда наготове, чуть что – сразу побросают нас в подземелье… А для кого это мы хотим обновлять развалины, там лишь ветры гуляют, даже мыши ушли.

– Для кого? Ясно, для власти. И та, что придет на смену, будет довольна. Не теряя времени, начните толковать о доброте королевы, о ее заслугах перед народом… Надо напомнить, что живет она хуже Директора, сама готовит. Рассказывайте, во многих, мол, королевствах самые счастливые времена пришлись на правление королевы, царицы, владычицы – матери… Поверят все: молодые понадеются свое место под солнцем заполучить, старики вспомнят, как им было хорошо раньше… А знаете почему? Были молоды, столь безумны дерзкой молодостью, что сама земля вращалась быстрее.

– А на самом деле не было лучше? – допытывался Узелок.

– Как кому… Человек по натуре своей быстро зло забывает, а добро всегда помнит, видит в нем свою заслугу, за которую положена награда… А вернись к нему отрыжкой воспоминания о всех пинках, коими судьба его наделила, о предательствах ближайших друзей и девушек, что обещали навеки место в своем сердце и с легкой душой ушли к другим, будущее показалось бы ему мрачным колодцем, и сам себе устроил бы болташку, потеряв охоту жить.

– А как поднять людей на борьбу с акиимами? – Бухло дергал свои пушистые усищи.

– Есть у нас Корона? Есть! Не лежать же ей в сундуке с приданым твоей супруги, друг! Трон королеве! Увенчать ее Короной! Королеву – в замок! Акиимов – прочь из Блабоны!

– И подальше, аж за Кошмарку! – загорелся Мышик.

– А где Корона? Шум по городу пошел, Директор выловил, мол, Корону из пруда, когда обжоры из Блабоны бросились ловить праздничных карпов!

– Кася! Твоя очередь, покажи Корону!

Дочка сняла шелковый платок и, взъерошив волосы, стащила через голову Корону. Бухло принял ее в свои лапищи и, воздавая почести, опустился на колени и поцеловал.

– Та самая! – запищал Мышик. – Моя Корона. Самая настоящая, самая королевская.

– Завтра рождество. Надо напомнить всей Блабоне, что в этот день королева собственноручно раздавала детям подарки, нарядные елки стояли на площадях, играли музыканты… Нужно разжечь тоску о минувшем. О безвозвратном…

– Безвозвратном? – возмутились все, с беспокойством глядя на меня. – Тогда зачем восстанавливать замок и трон? Зачем вводить в замок королеву и Виолинку?

– Чтобы вы убедились: нельзя удержать то, что уже обречено, нельзя вернуть то, что утратили… Все в движении, идет вперед, течет, взбирается и скатывается, а мы упрямо называем этот марш прогрессом. И перемены неизбежны, то и дело меняются вокруг декорации, а должны меняться мы сами… Люди страдают, начинают задумываться, а, как вы знаете, человеку мыслящему нелегко на этом свете.

– А ты, летописец, говорил не так, обещал, что время над нами невластно, – возмутились мои друзья.

– Я хотел вас утешить, хотел поверить в вас, ведь и ваше существование – порука моему бессмертию. Но и нас поглотит эта бестия… Как весь мир… Все живое…

– Какая бестия? – удивился Бухло. – Мы и драконам свернем головы… Моя пушка…

– Бестия – это время, – сказал я беззаботно. – С ним никому не совладать, если кто и надеется на победу, ошибается…

– Так что же делать? – спросил шепотом Мышебрат.

– Вопреки всем переменам приведем королеву в замок. С ней вам будет если и не хорошо, все же лучше, чем теперь. Не досадит вам, не схватит народ за горло, не станет вымогать золото, она не корыстолюбива… Надо лишь подобрать ей мудрых советников и еще более мудрых исполнителей, дабы они советникам вовремя говорили: „Нет! Это не удастся! Так нельзя!..“

– Лишь бы в советники не пролезли акиимы да во главе их не явился бы Директор, – фыркнул Мышебрат.

– А как быть с королем? Вроде негоже ему по-прежнему на Малой рыночной площади стричь и брить, – задумался Бухло. – Впрочем, ему и эта прихоть наскучит – не раз так бывало.

Сидели хмурые, будто я взвалил на них ношу не по плечу. Сорвался ветер и заголосил в печи. Мумик крепко спал, время от времени потявкивая во сне, и перебирал лапами, словно от кого-то убегал, видно, снилась ему погоня, все еще грозившая нам.

– Сейчас нам так тяжело жить, тяжелее некуда, поэтому наша обязанность – окружить королеву уважением и любовью, – утешала нас старая пани. – Она и теперь, хоть и лишена власти, заботится о нас, помогает…

– При королеве должны собраться мужи непреклонные, как острие обнаженного меча, – наставлял я их, как и подобало человеку много пережившему и повидавшему на своем веку не одно падение власть имущих.

– Один такой уже есть: артиллерист Бухло, – подсказал Мышебрат. – Он кому угодно накостыляет по шее.

– Больно уж честен. Его в момент опутают похвалами, лестью или натравят на невинного человека, а после обвинят в несправедливости… Наш артиллерист в самый раз незаменим салютовать по торжественным случаям, станет комендантом замковых салютных орудий. Все это предвидится в Книге, – старался я смягчить растерянность друзей. – Я написал, от вас зависит, сбудется ли. Помните задания? Ремонт замка, пробудить в сердцах доброе отношение к королеве, торжественно возвести ее на трон. С Эпикуровыми фанфарами и с артиллерийским салютом, народ любит зрелища, в которых сам принимает участие… И следует эти зрелища ему дать, коли уж платит подати.

– А мы? – вскинули свои вихрастые головы братья Узелки. – Для нас, значит, опять нету работы? Нас всегда только на посылки…

– У вас самое важное задание: через ваших ровесников подготовить Блабону к принятию новой власти. Вам предстоит говорить со многими, но кратко, чтобы стража не схватила, о доброте королевы и всю правду о Директоре и его приспешниках…

– Никаких проблем, королева Ванилия и так сама доброта, а Директор ничтожный карьерист и жмотина.

– Тем лучше. – Я положил руки им на плечи и силой усадил на скамью. – Слушайте, я еще не закончил… Самое главное – распространить слух, что Корона у справедливых. Близится час, когда она заблистает на челе законной властительницы. Помните, народ слышит только то, что жаждет услышать, и верит тому, чему хочет верить. И тут даже самые мудрые доводы не помогут, а вымысел часто вразумляет головы и сердца, и потому больше рассказывайте чудесного, люди, как дети, любят сказки, верят предсказаниям и ждут чудес.

Все слушали внимательно, прозрачные Мышиковы ушки обернулись в мою сторону и жадно ловили каждое слово.

– А теперь насчет завтрашнего дня, что делать завтра в сумерки. – Я поднял палец, словно дуло револьвера. – Завтра рождество! Знаете, что означает это слово? Приподнятое настроение! Ожидание! Люди надеются на хорошее. Соседям желают всего наилучшего, даже чужие улыбаются друг другу, не скупятся на сердечные слова… Помните, в добрых пожеланиях вы должны упомянуть о близких переменах и о КОРОНЕ!

Завтра, едва стемнеет, встречаемся у замка. Принесите все немного елочных украшений и не жалейте свечей. Чем светлее разгорится елка, тем больше сбежится людей. Это для них желанный сигнал.

Дорогие Узелки, вы тут хвастались, что играете на всех инструментах, – завтра один с гитарой, другой с окариной! Будем петь новую песню, пусть ее распевает вся Блабона! Помните, начинаем с детей! Они схватывают на лету и разнесут по домам все необыкновенное.

Договорились, как только Эпикур протрубит шесть! Обязательно маску – бумажный нос, приклеенные густые усы, чтобы какой-нибудь козлик не пересчитал ваши веснушки. Взять фонарики. Палка пригодится, вдруг Директор напустит на нас бульдогов. А теперь пожелайте нашей доброй хозяйке спокойной ночи! И потихоньку, не всем сразу – не привлечь бы внимание стражей Внутреннего Порядка – незаметно разойтись по домам.

– Я заберу Корону, – торжественно заявил артиллерист Бухло. – Буду беречь ее, как солдатскую честь.

– Ты слишком большой, да и по тебе сразу видно, что тайной владеешь, что-то скрываешь… Позволь самому ловкому из Узелков отнести Корону на башню к Эпикуру. Он укроет ее на стропилах под самой крышей, никто не доберется…

– Кроме кота, – мяукнул Мяучар.

– И отважной мышки, – добавил дерзостный юнец.

– Петушку-лилипуту отдать Корону? Тоже мне достойный защитник и страж, – пренебрежительно фыркнул Бухло. – Ему даже стрелять по врагам нечем, если явятся за Короной! Только и умеет, что дуть в трубу.

– Эпикур мал ростом, но у него большое сердце, настоящий рыцарь… Его отец, трубач королевской гвардии Марцин Типун, пал смертью храбрых… Вы должны вручить Эпикуру нашу драгоценность. Впрочем, так записано в Книге, – прекратил я несвоевременную дискуссию.

– Ну, ежели в Книге, то и говорить не о чем, – сдался Бухло. – Теперь уж как в армии: приказ надо выполнять. За дело, Узелки!

Но никто не спешил уходить, все смотрели на меня, и смотрели как-то умоляюще. Наконец, старушка решилась спросить о том, о чем остальные боялись и заикнуться.

– Успокой нас, так ли все в твоей Книге, последние страницы которой от нас скрыты, записано: королевство и вправду возродится и Блаблация уцелеет… Иначе как убеждать других, если ты сам посеял в нас сомнения? Признайся, ты хотел нас только попугать, чтобы старались изо всех сил…

– Дорогие друзья, – начал я торжественно, – все сбудется согласно записанному в Книге. Из ваших рассказов, из вашего самопожертвования и упорства я, как астролог по звездам, прочитал будущее. Если исполнение надежд не принесет вам счастья, прошу меня в этом не винить. Каждый получит то, чего достоин. Поэтому не говорю – прощайте, говорю – до свидания, до завтра!

Расходились утешенные. По очереди исчезали во мраке зимней ночи. Снег перестал падать, и настала великая вещая тишина. Небо приблизилось к земле, отягощенное множеством звезд.

Закрыв за ушедшими дверь, я почувствовал, как ужасно устал. Добрая хозяйка показала глазами на Касю – уснула, положив голову на стол.

Я поднял дочку, она бессильно повисла на моих руках, но все-таки бормотала:

– Чего тебе? Оставь… Я сама.

А ноги у нее подгибались. Старушка уже поднялась в мансарду, постлала ароматную постель, пламя свечи отражалось в тяжелом медном подсвечнике. По-матерински поцеловала девочку и перекрестила ее.

Мумик приплелся за нами, оскорбленный до глубины души: как могли его оставить одного с лебедями, которые в темноте щелкали на него клювами и предостерегающе шипели.

Я с облегчением обнял подушку в свежей наволочке, пахнущей лавандой. После бегства из заброшенной оранжереи, где я весь сжимался под недоброжелательными взглядами, где за запотевшим стеклом толпились школьные экскурсии, а стражники в любое время могли громко постучать озябшей рукой, проверяя, жив ли я еще, здесь наконец я нашел обманчивый покой, подобие домашней тишины, лада и доброты, которые я добровольно отринул, увлеченный призывами товарищей… Отправился спасать королевство Блаблацию! Как же я был самонадеян! Каким сильным я себе казался! Сегодня знаю: там, в теплице, среди засохших растений, пустых цветочных горшков, в компании позабытых лебедей я учился самому трудному – смирению. Сегодня уже понимаю: ничтожно мало мог я сделать, чтобы предотвратить неизбежное. И все-таки я не жалел о безумном решении. Я был бы не я, когда б не услышал призыва о помощи и не отправился в путь.

ВЕЧЕР БЛАГОЙ ВЕСТИ

Много еще предстояло сделать, прежде чем мы все вместе появимся на знакомом подворье… Свет фонарей на фоне мрачного строения быстро привлечет толпы зевак и сильно обеспокоит Директора, потому что о нашем появлении лазутчики скорехонько ему доложат. Даже если пошлет бульдогов, настроенная против них толпа – это основательная преграда, и у нас будет время для бегства.

Так, во всяком случае, я написал в Книге, а ведь это не выдумки, это предвидение событий, мне порой являлись целые картины, вдохновенно предреченное будущее.

Я счастливо избежал ответственности за судьбу КОРОНЫ, Узелок наверняка вручил ее Эпикуру, я прямо-таки слышал, как мчится по витой лестнице на верх башни и, запыхавшись, передает мои поручения. У хлопцев языки что помело, уж они раструбят по всей Бла-боне, что Директор вовсе не выловил Корону из пруда, а его бахвальство – просто ложь.

Меня беспокоило, согласится ли королева взять власть в такие трудные дни, но кое в чем рассчитывал на Виолинку. Мать, конечно же, видит в ней наследницу трона и согласится помочь дочери принять наследие. Незаметно мысли смешались с грезами и сонными видениями, я почувствовал теплые поцелуи на щеке, запах косматой шерсти.

Это Мумик облизал меня, стараясь осторожно разбудить, потрогал лапой, тепло дышал в ухо и шептал:

– Вставай, лебеди внизу скандалят. Ищут своего опекуна, рвутся в окно, бьют крыльями, кричат. Хотят на пруд. Старушка не может с ними справиться.

– Подожди, Мумик. – Я потряс головой, еще совсем сонный. Тер глаза, зевал, будто полсвета хотел проглотить. – Сейчас иду!

Снизу слышался гневный глас пана лебедя, клюв стучал так, словно шпинат на доске крошили.

Я приложил палец к губам: не разбудить бы дочку, она спала крепко, как спят дети, долго бегавшие на воздухе.

Мумик махнул своим прямым хвостиком, мол, понимаю, мы вдвоем спустимся вниз и утихомирим птиц. Уразумев, что это всего лишь птицы, он ощутил в себе великое мужество помериться с ними силами.

Когда я открыл дверь в кухню, старушка уже усмирила буянов, подсовывала им краюху хлеба, от которой они отщипывали по кусочку. Завидев меня, приветственно поговорили, помахали крыльями, однако от своей новой кормилицы не отошли.

– По делу наскандалили, – светло улыбнулась старушка. – Мы проспали, а они, хоть на дворе и темно, время свое знают, завтрак им подавай. А теперь ваша очередь! Что бы вы съели? Хлеб, масло, сыр в кладовке… Чайник с кипятком ждет на плите. Обслужите себя сами, пока я занята с птицами. Надо их еще напоить… Они из миски станут пить?

– Птицы умные. Выпущу Мумика в сад побегать, а сам займусь завтраком.

– Выпусти его с моей собачкой, она Мумику все покажет, поиграют вместе, – подмигнула заговорщически старушка.

Я открыл дверь на крыльцо, занесенное пушистым снегом, земля словно излучала свет, хотя день еле-еле брезжил и небо было забито мешками туч с еще не вытряхнутым пухом.

– Ох и затянуло, повалит снег, – ворчал я псу. – Ну, бегом! Делай свои дела и возвращайся! Только на улицу не сметь нос высовывать!

Вдруг с огромным изумлением я увидел на снегу перед Мумиком следы собачьих лап, а около куста разлилось желтое пятно. По вековечному обычаю, собачка окропила сугроб, а Мумик припечатал повыше, как бы деликатно давая знать: здесь мы хозяева, это наша территория.

Весь день прошел в подготовке к вечернему выступлению. Старушка проводила нас на чердак, там в укромном уголке много лет стояла без пользы коробка с елочными украшениями, мишурой, стеклянными шарами и фигурками. Я отбирал только такие игрушки, которые можно быстро развесить на ветках. Старательно свернул гирлянды из бумажных бабочек, украшенных золотистой соломкой, упаковал целую гриву золотого дождя…

Каську засадил за переписывание песни, которую предполагалось петь хором. Придуманная мной мелодия была проста, легко запоминалась. Даже без репетиции. Люди усвоят легко, а кот вообще очень музыкален, помню его мартовские серенады.

– Папа, сегодня ведь рождество! – забеспокоилась дочь. – Мама ждет, набегалась, наделала пирожных, только чтобы тебе угодить. Ей одной очень грустно будет…

– А ты не думала, как одинока старая пани, даже придумала себе собаку, чтоб было с кем поговорить? Теперь ей немного лучше – и заговорщики навещают, и близнецы Узелки считают ее своей теткой. Приходят помогать…

– И совсем не бескорыстно, – надулась Каська. – Я сама видела, бабушка напихивала им в карманы орехи, сушеные сливы, а они еще и тут слопали целую кучу пирожных, самых вкусных, глазированных. Вечно ты за весь мир в ответе, добрячок! – корила она меня. – Подумай немного о нашей маме: стоит у окна и делает вид, что высматривает первую звезду, а сама следит за тропинкой в саду, помнишь, ведет напрямик от дыры в заборе, ты еще по ней возвращаешься из города…

– Мы должны выполнить свой долг! – прервал я Каськины наставления. – Я останусь здесь, пока не уверюсь, что все идет по записанному в Хронике. Ты ведь у меня не спросилась и с мамой не посоветовалась, без спросу отправилась за мной в Блаблацию. А раз уж сунулась сюда, встревай дальше. Мамонтенок нас подождет, да она и привыкла ждать. А теперь честно поработай. Пиши понятно, чтоб при свете фонаря хорошо было видно.

И Каська послушно переписывала строфы круглым детским почерком. Иногда поглядывала на меня исподлобья, будто какой-то свой план придумывала.

Только Мумик носился по садику, буйствовал в пушистом снегу, валялся, потявкивал, как бы приглашая невидимую собачку поиграть вместе.

Когда мы ранними сумерками выходили из гостеприимного дома, я положил посередине стола ветку ели, горстку пахучего сена и поставил блюдечко с гостией. Старушка сердечно обняла нас, украдкой вытерла слезу, словно провожала на опасное дело.

– Благослови вас боже! – шепнула она, сунув мне в карман маленький сверток. – Это подарок Мумику от моей Гагуськи.

– А мы вам желаем доброго здоровья и тех малых, повседневных радостей, которые не ценим до тех пор, пока их не станет…

За воротами Каська дернула меня за рукав:

– А что она дала? Покажи! – и добралась до сверточка. Из бумаги выскользнул красивый ошейник из красной кожи, набранный медными заклепками. Остался, верно, от ее собачки. И нам обоим сделалось стыдно – со своими делами мы совсем забыли о подарке для нашей хозяйки. А она помнила.

– Папа, ты подбросил еще и лебедей, они же истиранят ее. Представляю, как бы нас мамуля просветила насчет таких жильцов на всю зиму, – попрекала Кася.

– А что мне с ними делать? Вижу, тебе домой невтерпеж, так за чем дело стало? Бери пса – и брысь! Будешь мне тут зудеть над ухом!

Установилась недобрая тишина, характерец и у меня, и у Каси имеется. Каська в меня: порывистость и своеволие в сочетании с упрямством дают смесь взрывоопасную. В других условиях я, возможно, назвал бы черты эти постоянством, готовностью защитить слабого, верностью избранным принципам. Но сейчас, само собой разумеется, вернуться домой невозможно, я предал бы товарищей. Хотя и понимал мрачные Касины взгляды. Отправилась сюда за мной, обещала привести на рождество.

Надутая, отстала на полшага. Под мышкой несла довольно большую коробку с елочными украшениями. Охотно пошла бы впереди, да не знала, какой дорогой я поведу к черной громаде замка с заново покрытыми кровлями. Мумик беспокоился, обегал нас вокруг, словно магическими кругами старался помирить нас. Умный пес чувствовал напряжение, угрозу ссоры.

Я шел размашистым шагом. Снег скрипел, мороз усиливался, небо поднялось высоко-высоко.

Прохожие пробегали сгорбившись, притопывали замерзшими ногами, и каждый нес елку, обмотанную веревкой, – словно пленника волок из лесу. А у меня покачивалась на плече ноша – сумка с моей Книгой, в которой наконец было записано все, что случится с Блаблацией. Слухи о нас, конечно, дойдут до Директора, и он пошлет к домику старушки своих агентов. Бульдоги возьмут наш след. Поэтому я выбирал людные улицы. С хроникой я уже теперь не расставался.

Для директорского суда моя Книга стала бы бесспорным доказательством всех моих вин и дала бы материал для приговора. На вечную память вписал я в Книгу имена товарищей, раскрыл такие детали заговора, что отдать ее мог бы только вместе с жизнью. Да и тогда я должен ее уничтожить, сжечь, утопить в проруби Кошмарки…

Но свершится ли в таком разе история? Директор умел мастерски запутывать самые простые дела. Могу поклясться, и сегодня он расставил людей для облавы, дабы загнать нас в ловушку. Уж он сумеет найти лжесвидетелей, возбудить против нас всеобщий гнев, натравить перепуганных обывателей… Ведь они все ищут виновных, кого бы возненавидеть, а не знают кого, значит, довольно указать на нас пальцем, отдать приказ: „Схватить их! Под суд!“ – и болташка обеспечена.

Когда мы молча проходили через парк, Мумик с злобным рычанием бросился в беседку. Оттуда выскочил козлик, начал отгонять пса и еще больше разозлил его.

– Придержите эту скотину! Он из меня клок выдрал!

– Ну и мотайте отсюда! – посоветовала Кася. – Он еще и кусается!

Хриплый голос, пелерина с капором – Каська походила на этакого вешалу. Мумик с лету понял, что хорошенько попугать Бобковита мы ему негласно разрешаем, и заметался вокруг козлика так, словно хотел оторвать ему бороду.

– Мумик! Ко мне! – крикнул я и свистнул на пальцах, словно кнутом ударил.

Пес нехотя повернул к нам, а козлика как ветром сдуло – удирал зигзагами, то и дело скрываясь за кустами.

Я погладил Мумика, шепнул ему:

– Умный пес! Хороший пес! Сразу понял, что это Директоров шпик. Не мешало бы его и тяпнуть за косматую ногу.

Боковой калиткой, заваленной сугробом, мы пробрались за оборонительную замковую стену, оттуда – к решеткам главного входа. Ворота замотаны цепью и закрыты на замок. На клумбе возвышалась стрельчатая серебристая ель. Ее-то я и имел в виду, давненько приглядел для наших целей.

Казалось, ель достигает до самого быстро темнеющего неба. Задрав голову, я размышлял, как бы забраться на самую верхушку, укрепить звезду и распустить золотистый дождь по всему дереву.

– Пригодилась бы лестница.

Только я пробормотал эту фразу, глядь – тут как тут оба Узелка, а за ними целая орава молодежи тащит высоченную лестницу, которую Директор использовал для соревнований, а остальные для чистки замковых водостоков и починки битой черепицы на крышах. С трудом, громко покрякивая, подняли лестницу, прислонили к качающейся верхушке ели. Сию же секунду разгорелась ссора – что в обычае у блаблаков, – кому лезть наверх. Кто первый начнет развешивать игрушки, соединять ветви гирляндами ярких елочных цепей.

– Тихо, молокососы! Здесь командую я! – И хотя произнес я это почти шепотом, все тотчас умолкли. – Никто из вас не полезет… Тут нужен кот! Где Мышебрат?

– Я здесь! – отозвался кот с азартной готовностью. – Мы пришли с Виолинкой. У королевны пистоль заряжена! Стоит в карауле у калитки, чтобы внезапно не обошли с тыла, – докладывал он торопливо. – Если что, бабахнет!

– Ладно. Только бы не разогнать зевак…

– С ней Бухло. Он опытный солдат, даст команду в крайнем случае. Хотел сам стрелять, да Виолинка ни за что не отдает оружие! Из рук не выпускает…

– Давай, Мышебрат, на самый верх, укрепишь звезду. Остальные будут тебе подавать игрушки… Только поторапливайтесь!

Кот присел на нижней ступеньке, снял сапоги с широкими раструбами, и вот он уже быстро карабкается наверх. Лестница под ним не шелохнулась. А он уже на самых высоких ветвях.

– Подавайте, – мяукнул. – Быстрее! Шары и свечи!

– Я его не вижу, – забеспокоился Узелок.

– Сейчас увидишь, зажигает свечи! Нам повезло – ветра нет… Не погаснут, – сказала Кася.

Осветив верхушку ели, кот спускался все ниже и ниже, а там уже буйствовали оба Узелка – набросили на ветви разноцветные цепи, золотым каскадом рассыпали дождь. Как хорошо у них получилось! Украшения и блестящие стеклянные шары светились, как разноцветные фонарики. Чем сильнее сгущался мрак, тем ярче полыхала огромная ель. Запыленные окна замка с уцелевшими стеклами зеркально повторяли эту праздничную иллюминацию. Снизу, из города, казалось, что горят канделябры в тронной зале. Елка вся светилась, призывала зрителей. Все больше прохожих уже не спешили домой, а через заснеженный газон направлялись поближе к необыкновенной ели. На подходе к замку собралась густая толпа, оттуда доносились голоса – люди интересовались, что бы такое значила эта небывалая елка.

Я собрал товарищей. Каждый включил фонарик. Вполголоса учили стихи, которые раздала Кася. Я напевал мелодию, остальные повторяли, будто настраивали инструменты.

Приятно запела окарина, ей вторили гитара и веером распахнутая гармонь. Парни сдержали слово, созвали всех музыкантов. Я начал петь решительно, полным голосом. Стены замка эхом усиливали песню, она понеслась к городу – и вот уже в ритм забились сердца собравшейся толпы. Некоторые, хоть и щипал мороз, сняли шапки, словно старались поймать, как бабочку, каждое слово.

Нам удалось опередить Директора. Пение вскинулось высоко, как пламя костра. Все новые и новые голоса вливались в песню. И над деревьями парка взмыло ввысь:

 
Над Блабоною сверкает
долгожданная Звезда.
Гость-Младенец прибывает,
не жалеем мы труда:
в ясли сено подстилаем
и Младенца поджидаем!
 

Этот рефрен начали инструменты, затем подхватили голоса неподалеку, и вот уже поет вся толпа, зачарованная мелькающими огоньками на гигантской елке, вершиной, кажется, уходящей в самое небо.

 
Зло, насилие, страданье
трудно силой покорить,
но Звезде дано сияньем
наше сердце озарить!
 
 
Ты свою заботу знай
и Младенца охраняй!
 
 
Протяни соседу руку,
в дом соседа позови.
Счастье – в помощи друг другу,
в службе Родине, в любви.
 
 
В путь! И хватит время тратить.
Твой закон – служенье правде!
 
 
В путь веди к великой цели
обновления, но сперва
стань мудрей и чище,
если сердце есть и голова…
 
 
Прежде чем на битву выйти,
надо вспомнить ход событий.
 
 
На грядущее надеясь,
королеве трон верни.
Зло исторгни, а злодеев
беспощадно обвини!
 
 
Затихает ветер вьюжный —
наводить порядок нужно!
 

И вдруг я услышал тоненький голосок Мышика, дискант, словно шпилькой пронзивший тишину, в ту минуту объявшую всю толпу:

 
Наконец пришла свобода
для Блабоны, для народа!
 

Этот припев далеко пронесся громовыми перекатами, волной прилива захлестнул весь город, рыночную площадь, ударил в ратушу, так что в окнах задрожали стекла и дрогнул сам Директор за своим столом, заваленным сверхтайными рапортами, которые делали его таким всесильным.

 
И Звезда как хвост павлиний,
словно искр волшебный дождь!
Дети, радуйтесь! Ведь ныне
к вам придет Младенец-Гость.
 

Мои товарищи взмахивали фонариками, а толпа, замершая на заснеженных лужайках, отвечала громовым рокотом:

– Долой Директора! Королеву на трон! Королеву в замок! Да здравствует наша королева!

В неверном свете фонарика я заметил, как счастливая слеза скатилась у Виолинки по щеке, как Мышебрат отер лапкой глаза, а хвост у него задорно взметнулся вверх. Он уже был в сапогах и притопывал, потому что мороз разыгрался не на шутку, руки и ноги прихватывал будто клещами. Темень поднималась от земли до самых быстро угасающих небес. И елка, казалось, парила в великолепном сиянии своих огней.

Внизу, в самом конце парка, что-то началось, чего мы не предусмотрели. Заблестели секиры на алебардах, в лавину зрителей врезался клин алебардщиков. Директор очнулся от столбняка, отдал приказ, службы начали действовать. Прорвутся через толпу заслушавшихся людей, захватят ворота – у них, разумеется, есть ключ, – бросятся на нас… И за шиворот поволокут в подземелье ратуши.

– Гасить фонари и смываться! – приказал я, обеими руками подталкивая онемевших товарищей. – Мышик! В карман! Иначе тебя затопчут!