Текст книги "Бремя Могущества"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– А если увязнем?

– А если увязнем, то остаток пути придется идти пешком, – пробурчал Говард. Было видно, что он раздражен, нервничает и боится.

Я решил не докучать ему и, попытавшись усесться поудобнее на жестких досках, принялся глазеть по сторонам. Впрочем, глазеть особенно было не на что: дорога стала настолько узкой, что можно было дотянуться до веток деревьев, и мы то и дело пригибали головы, чтобы ненароком не поцарапать себе лица или, того хуже, не остаться без глаз. Несколько секунд я прислушивался к скрипу колес и стуку копыт, и мне стало от этого слегка не по себе. Слишком темно вокруг, чтобы разглядеть дорогу, но, судя по звуку, грязь на ней была по колено, и колеса с трудом проворачивались, а копыта лошадей с чавкающим звуком проваливались в невидимое месиво. «Да, – подумал я, – если так и дальше будет продолжаться, то нам даже и увязнуть не потребуется – от такой езды, с позволения сказать, лошади быстро выбьются из сил».

В молчании мы ехали дальше. Дождь почти перестал, да и холод здесь, в лесу, был не таким сильным, однако меня продолжала бить дрожь, а бесформенные тени, в которые тьма обратила придорожные деревья, наполняли чувством необъяснимого страха. Я поймал себя на том, что невольно то и дело оглядываюсь назад, чтобы лишний раз убедиться, что за нами никто не гонится.

– Ты считаешь, они действительно бросятся за нами в погоню? – спросил я.

Говард мрачно кивнул.

– Можешь быть в этом уверен, Роберт, – ответил он. – Если бы не пожар, может, и не бросились бы. Но сейчас… – Он покачал головой, взял поводья в одну руку, а другой попытался раскурить сигару. Видя, как он мучается, я не выдержал и, чиркнув спичкой, поднес огонь к кончику сигары. Прикурив, он кивнул и, очевидно, в знак благодарности, выпустил мне в лицо целый клуб едкого дыма.

– Надо бы помедленнее, – сказала миссис Уинден. – Уже недалеко до поворота на Бэтхилл.

До поворота на Бэтхилл…. Что за черт, но я ведь уже где–то слышал это название, только никак не мог вспомнить, где и в какой связи.

Говард сжал в руках поводья и, прищурившись, стал всматриваться в темноту. Повозку закачало сильнее, под днищем что–то трещало, да так, что я уже подумал, что колесам приходит конец, но они каким–то чудом держались.

Вдруг он резко натянул поводья.

– Тпрру! – крикнул он. Нашу повозку изрядно тряхнуло.

– Что такое? – в испуге спросил я.

Вместо ответа Говард без слов ткнул кнутом куда–то в темноту. Я тоже попытался что–нибудь разглядеть, но не увидел ничего необычного.

– Я ничего не вижу, – ответил я.

Говард кивнул.

– Вот именно.

В первый момент я не понял его. Но потом…

Перед нами разлилась тьма – ничего, кроме черной как смола темноты. Ни деревьев, ни кустов. Ничего.

– Боже мой, да что же это? – вырвалось у миссис Уинден.

Говард, в задумчивости закусив губу, вручил мне поводья.

– Надо пойти взглянуть, – объявил он. – А вы оставайтесь здесь, – обратился он к женщине. Он слез с повозки и дождался, пока я последую за ним. Наступившая вдруг тишина мне показалась очень необычной. Дождь по–прежнему продолжал монотонно шелестеть в листве над нами, но это был единственный звук. Было слишком тихо даже для такой лесной чащи, как эта, даже для ненастной ночи, когда все в лесу замирает. Но, может быть, дело было просто в моих расшалившихся нервах? Ведь после всего, что произошло за последние дни, нечего удивляться, если тебе бог знает что начинает мерещиться.

Я проклинал судьбу, оставившую нас без фонаря. С этими мыслями я и подошел к Говарду. Лошади нервничали заметно сильнее и тревожно месили копытами грязь.

Сделав пару шагов, Говард вновь остановился и безмолвно показал куда–то вперед. Несмотря на кромешную тьму, я все же понял, что он имел в виду.

Перед нами, в нескольких шагах справа от дороги, возвышались три дерева, которые по воле природы стояли так близко друг от друга, что между их стволами мог с трудом протиснуться лишь ребенок, да и то худенький до чрезвычайности. Ветви их так переплелись между собой, что издали воспринимались сплошной огромной кроной, раскинувшейся на высоте ярдов этак в восемь.

И при этом все три дерева были абсолютно голыми, полностью лишенными листвы.

– Да черт возьми, что это такое? – пробормотал я.

Не дожидаясь Говарда, я, шлепая по грязи, двинулся вперед, чувствуя, как ноги мои увязают в грязи. Глянув вниз, я убедился, что граница, где заканчивалась проезжая дорога и начинался лес, исчезла. Здесь уже не то что не было и в помине кустарника, но и травы – лишь голая, коричневая земля, на которой не было ни сухих веток, ни опавших листьев, ни шишек – словом ничего, что обычно мягким, заглушающим шаги ковром устилает лесную землю.

– Ты только взгляни на деревья, – пробормотал Говард. Голос его дрожал. Подойдя ко мне, он протянул руку к одному из стволов, но касаться его не стал.

По спине у меня поползли мурашки, когда я увидел эти стволы вблизи. Они были гладкими. Абсолютно гладкими! На семь–восемь ярдов вверх на них не было ни сучка, ни веточки, ни кусочка коры – все исчезло, и кто–то или что–то так лихо отполировало их, что дерево даже блестело. Помедлив, я протянул руку и кончиками пальцев дотронулся до одного из стволов. На ощупь он напоминал полированную мебель.

– Бог ты мой, что же это такое творится? – бормотал я. Взгляд мой заметался в поисках других деревьев, кустов, просто сучьев, наконец – чего–то природного, живого, но не находил ничего, кроме отполированных до блеска стволов, напоминавших колонны в каком–нибудь соборе.

И не только эти три дерева стояли нагими. После того как мы обследовали прилегающий участок леса – много времени это не заняло, – нам стало ясно, что могло вызвать эти жуткие опустошения: словно какое–то гигантское насекомое или гусеница прогрызла туннель в лесу, прямой, как стрела, в центре до восьми ярдов высотой и добрых двадцать шириной, протянувшийся с севера на юг и исчезавший во тьме по обе стороны. Нигде здесь не было ни малейших признаков ничего живого. А когда глаза мои различили вверху, там, где прежде была листва, слабый свет звезд, в этом слабом свете я увидел жуткую картину: везде, куда ни глянь, примерно на высоте восьми ярдов повисли, словно срезанные гигантским ножом, одни только кроны. А стволов внизу не было! Картина была – абсурднее некуда и вызывала у меня один лишь ужас.

– Что здесь могло произойти? – в страхе шептал я. – Боже мой, Говард, чем же нужно быть, чтобы натворить здесь такое?

– Не могу этого сказать, – пробормотал Говард. Голос его звучал напряженно, казалось, ему приходится сдерживать себя из последних сил. – Знаю только, что мне очень не хотелось бы повстречаться с тем, кто это натворил. – Вздохнув, он присел на корточки и принялся разрывать землю. Когда он поднял руку, раскисшая земля, словно жидкая каша или слизь потекла у него между пальцев.

– Мертва, – прошептал он. – Земля мертва, Роберт. Здесь не осталось ничего живого. Абсолютно ничего.

– Да нет, – тихо возразил я. – Кое–что все же продолжает жить, Говард. Нечто, которое все это сделало.

Говард некоторое время широко раскрытыми от ужаса глазами смотрел на меня, потом отер руки о штанины и посмотрел на север.

– Оно направлялось к морю.

– Или же наоборот – выползло оттуда.

Он не ответил, но наверняка в душе согласился со мной. Мы оба очень хорошо могли представить себе весь этот ужас: искаженные тени, могущие принадлежать лишь чудовищам, которые выбирались из трещины, расколовшей Измерение, вытекая из нее, словно поток темного гноя из раны, и исчезали в море…

– Пошли, – вдруг приказал он. – Отсюда надо уходить и как можно быстрее.

Мы молча поспешили назад к нашей повозке. Миссис Уинден встретила нас вопрошающим взглядом, но, как ни странно, не ударилась в расспросы, поняв по нашему виду, что ни он, ни я к разъяснениям и разговорам не расположены, а подхлестнула лошадей. Но когда мы проезжали через эту искусственную прогалину, я чувствовал ее страх.

Лошади забеспокоились еще сильнее, и вскоре Говард снова взялся за поводья, однако утихомирить их ему никак не удавалось и даже пришлось пару раз огреть кнутом, чтобы заставить двигаться дальше.

А десять минут спустя поездка наша вообще закончилась. Повозка, тяжело перевалившись через какой–то камень, проехала чуть вперед и окончательно увязла. Все это было очень и очень прозаично: просто колеса по самую ступицу погрузились в грязь и опускались все глубже и глубже, потом повозка с каким–то странным присвистом осела и теперь уже чуть ли не плавала в жидкой грязи. Сели мы намертво, точно это была не размытая дождями земля, а бетон.

Говард продолжал яростно хлестать лошадей, пока я не забрал у него кнут.

– Какой смысл, Говард? Мы увязли и никуда теперь отсюда не двинемся.

Секунду он гневно смотрел на меня, словно это я во всем был виноват, потом вдруг как–то сник, пожал плечами и опустил голову. Я видел, как руки его сжались в кулаки.

– Проклятье! Только этого нам не хватало! Слишком уж все было бы прекрасно, если бы вдруг нам ни с того ни с сего чуточку повезло, – рычал он. – А теперь, пожалуйте – на своих двоих!

– Не совсем. – Я показал на лошадей. – Рольф и миссис Уинден могут ехать верхом. – Я даже попытался улыбнуться. – Хорошо хоть, что нам не придется нести их на закорках.

Но все мои попытки хоть как–то успокоить его, казалось, наоборот, лишь еще больше его бесили. Вскочив, он собрался спрыгнуть на землю, но вовремя опомнился, сообразив, что под ним не твердая земля, а каша, в которой он тут же увязнет по колено. Раздраженно ворча, Говард повернулся, потом, протиснувшись между мной и миссис Уинден, нагнулся сначала к Рольфу, а затем обратился к нашему пленнику:

– Вот что, уважаемый. Вы уж не прикидывайтесь, что вы без чувств, и не рассчитывайте, что мы по этой причине оставим вас здесь, – проворчал он.

Эти слова мгновенно возымели действие. Человек открыл глаза и даже попытался сесть, но Говард бесцеремонно пихнул его назад. Я не переставал удивляться. Я всегда знал Говарда как человека весьма благовоспитанного (пусть даже слегка суетливого), но чтобы он при мне проявил себя по отношению к кому–нибудь как человек невежливый и вел себя по–хамски, такого я припомнить не мог.

– Сейчас я выну у вас из рта кляп, а потом развяжу ноги, – сказал он. – А пока хочу, чтобы вы меня выслушали. Причем, очень внимательно. Так вот, у меня в кармане куртки револьвер, точно такой же имеет при себе и мой юный друг. И если вы только предпримете хоть малейшую попытку бежать или даже орать, звать на помощь или вообще хоть как–то станете досаждать нам, то я всажу вам пулю в ногу, и вы будете лежать здесь до тех пор, пока вас не отыщут ваши доблестные друзья. Вы меня поняли?

Человек кивнул. Судя по выражению его лица, он очень хорошо понял, что было сказано ему Говардом, и ни в одном его слове не усомнился. Говард вынул у него изо рта импровизированный кляп, потом развязал ноги. Человек уселся, пару раз глубоко вдохнул и взглянул на Говарда со страхом и недоумением.

– Спасибо, – сказал он.

Говард ничего на его благодарность не ответил, повернулся к Рольфу и мягко потряс его за плечо. Тот открыл глаза и тихо застонал.

– Рольф, тебе надо встать, – сказал Говард. – Ты сможешь?

– Я могу помочь вам, – вызвался наш пленник. – Только развяжите меня. Обещаю вам, что не убегу.

Говард долгим и внимательным взглядом посмотрел на него, потом покачал головой и стал помогать Рольфу подняться. Он поднял его, но Рольф снова повалился набок и чуть было даже не выпал из повозки. Было видно, что он здорово ослаб.

– Развяжи его, Говард, – тихо попросил я. – Никуда он не денется. Он нам нужен. – Повозка чуть дрогнула и наклонилась, и я понял, что мы продолжаем увязать. Я кивнул Говарду.

Он все еще медлил. Несколько секунд он задумчиво смотрел на этого высокого брюнета, потом осторожно уложил Рольфа на прежнее место, достал свой нож и одеревеневшими от холода пальцами стал откидывать лезвие.

– Как вас зовут? – спросил он мужчину.

– Макмадок, – ответил тот. – Дон Макмадок.

Говард испытующе посмотрел на него. Я видел по нему, что он напряженно раздумывал. Многое подсказывало ему, чтобы он не развязывал этого Макмадока. Все же его дружок чуть было не снес мне полчерепа топором, все же он был среди тех, кто горел желанием сжечь нас живьем или утопить. И то, что предстояло нам, трудно было назвать пикником в лесу. Не могли мы позволить себе взвалить на свои плечи еще и обузу в виде этого пленника. Но и отпускать его тоже было нельзя. В особенности после того, что мы увидели всего несколько минут назад.

– О'кей, мистер Макмадок, – начал он. – Вы даете мне ваше честное слово, что не сбежите? И не будете кричать, призывать на помощь, если вдруг ваши дружки сюда заявятся? Как только мы будем в безопасности – пожалуйста, отправляйтесь на все четыре стороны, но до тех пор…

Макмадок кивнул.

– Я обещаю вам. А слово свое я держу, в этом уж можете не сомневаться. Не верите, так спросите вон у Мэри.

– У Мэри?

– Он меня имеет в виду, Говард, – пояснила миссис Уинден. – Можете ему верить. Я его знаю. Он хоть пьянчуга и дебошир,, но слово свое держит.

Говард громко вздохнул.

– Ну ладно, – сказал он. – Думаю, что выбора у меня нет.

– Нет, если вы желаете дожить до утра, – сказал Макмадок, протягивая к нему связанные руки.

Говард метнул на него быстрый взгляд.

– То есть?

Макмадок ухмыльнулся и кивнул на свои все еще связанные руки.

– А вот перережьте веревочки, я вам и скажу, – потребовал он.

Поджав губы, Говард перерезал толстую веревку и решительно сложил нож.

– Ну?

– Сегодня ночью вам далеко не уйти, – сказал Макмадок. Он стал морщась разминать затекшие руки и массировать их. – К тому же в дождь, да еще с женщиной, да раненым впридачу. До Бэтхилла, самое малое, часа три, и это при нормальной погоде. А в этот чертов дождь, да в темноте, этак вы и к восходу солнца не доберетесь. Это, если не считать, – добавил он со злорадной усмешкой, – что вы и ста шагов не сделаете, как заплутаетесь. Просто погубите вашего друга, если отважитесь на это.

– А вы что можете предложить?

– Есть один заброшенный охотничий домик неподалеку, – продолжал Макмадок. – Через полчаса мы можем уже быть там. Ну, разумеется, это никакой не дворец, но у нас будет хоть крыша над головой, и мы сможем там дождаться рассвета.

Лоб Говарда прорезала вертикальная складка.

– Заброшенный охотничий домик, говорите? – переспросил он. – Вы что, за идиота меня принимаете, Макмадок? Да именно туда ваши дружки и бросятся искать нас.

– Вряд ли, – ответил Макмадок. – Немногие знают о нем. И даже если знают, то раньше рассвета им туда ни за что не добраться.

– Надо рискнуть, – вмешался я. – Целую ночь в седле Рольф никак не выдержит. – И снова по повозке прошла как бы легкая дрожь, и я почувствовал, как мы опускаемся все глубже и глубже, словно это была не грязь, а зыбучие пески.

– Хорошо, – в конце концов согласился Говард. – Рискнем. Но я предупреждаю вас, Макмадок. Малейший…

– Я дал вам честное слово, – резко перебил его Макмадок. Говард взглянул на него, потом кивнул и повернулся к Рольфу.

– Помогите мне, – велел он. – А ты, Роберт, иди и распряги лошадей. Только смотри, не перессорься там с ними.

Повозка качнулась, когда я, осторожно сойдя с нее, направился по жидкому холодному месиву вперед к лошадям. Колес уже не было видно – они целиком увязли в грязи, и повозка неумолимо оседала, хоть и очень медленно. Видимо, ЭТОТ ДОЖДЬ превратил землю в кисель не меньше, чем на целый метр вглубь.

Миссис Уинден помогла мне путем нехитрых манипуляций и нескольких узлов превратить упряжь в уздечки, а Говард с Макмадоком тем временем пытались приподнять Рольфа и так, чтобы причинить ему, по возможности, меньше страданий. Прошло минут десять, прежде чем мы смогли усадить его на лошадь и крепко–накрепко привязать, чтобы он не свалился. После этого мы помогли взобраться на лошадь и миссис Уинден.

Перед тем как мы отправились, я бросил беглый взгляд назад. Повозка еще сильнее погрузилась в жижу – коричневое месиво уже скрыло колеса, и на дне уже начинали образовываться маленькие, маслянистые лужицы. Дико было смотреть на все это. Под нашими ногами была твердая земля, повозка же вела себя, словно продырявленная лодка. Казалось, сама земля пожирает ее.

Нечто продолжало уменьшаться, терять массу и теперь уже было не больше мяча. Оно превратилось просто в черное, узловатое утолщение, замершее в центре гигантской подземной сети, которой стало ее тело. Сеть эта охватила лесную почву на многие мили вокруг и продолжала расти, невидимая, постоянно образующая все новые и новые ответвления, тончайшие рецепторы и щупальца, в сотни раз тоньше человеческого волоса.

И вот что–то произошло. Оно не могло понять, что это было. Его искусственно созданного интеллекта не хватало, чтобы делать умозаключения и приходить к каким–то выводам. Просто оно почувствовало, как в его четко ограниченной индивидуальной Вселенной возник новый компонент – нечто совершенно иное, заставившее откликнуться какую–то часть его самого.

Оно прекратило рост. Некоторое время оно ничего не предпринимало, лишь, неподвижно застыв, выжидало, когда начнет действовать генетическая программа, заложенная в его клетках, и подскажет, как поступать дальше.

Оно не почувствовало, как это произошло. В этом сумеречном космосе примитивных инстинктов, которые и ограничивались–то всего лишь голодом да болью, не изменилось ничего. И все же перемены произошли. Прежде оно было всего лишь паразитом, питающимся чужими соками, созданием, не способным ощутить ничего, кроме голода и желания разрастаться.

Теперь же оно стало убийцей.

Домик стоял на краю аккуратной, словно проведенной циркулем, поляны, и если бы Макмадок не показал на него рукой, то, вполне возможно, что мы бы прошли в двух шагах от него, так и не заметив. Собственно говоря, от домика остались одни лишь развалины. Крыша местами провалилась, а некоторые окна представляли собой лишь темные дыры, давным–давно лишившиеся стекол, но эти заброшенные руины показались мне райским уголком. «Ну, теперь хоть крыша над головой есть, – решил я, – будет, где укрыться от ледяного ветра».

– Там, позади, имеется сарайчик, – сообщил Макмадок, когда мы остановились у дома и стали осторожно ссаживать Рольфа. – Можете поставить туда лошадей. – Он посмотрел на лес. – И дверь хорошо закройте, – предупредил он. – А то уйдут, и поминай, как звали. Хотелось бы мне знать, чего это они так с ума сходят.

Я увидел, что Говард при последних словах вздрогнул, как от удара, но сделал вид, что не заметил этого. Макмадок поспешил в дом, а мы кряхтя потащили туда Рольфа. Я слышал, как Макмадок возится с дверью, потом в проеме замерцал бледно–желтый цвет.

– Я так и думал, что мы здесь и лампу найдем, – донесся до меня его голос. – Когда будете входить, смотрите себе под ноги – тут полно разной ерунды набросано.

Разной ерунды – слишком слабо сказано, как подумалось мне секунду спустя. Дверь вела не в коридор, а непосредственно в довольно обширное помещение, в глубине которого находилась ведущая наверх лестница и пара дверей, повисших на петлях, которые вели еще куда–то, а пол был так захламлен, что и шагу нельзя было ступить, чтобы обо что–то не споткнуться.

Макмадок, торжествующе улыбаясь, с керосиновой лампой в руках, указал на полуразвалившуюся кровать о трех ногах, на которую вместо покрывала были наброшены какие–то лохмотья, и с довольно ехидной улыбкой наблюдал, как мы с Говардом укладывали на нее Рольфа и при этом демонстрировали чудеса ловкости, чтобы не споткнуться об эту рухлядь, именуемую мебелью, и не сломать себе шею.

Говард тут же поспешил на улицу, чтобы помочь слезть с лошади миссис Уинден и отвести лошадей в сарай, а я тем временем постарался уложить Рольфа поудобнее и накрыл его вместо одеяла попавшим под руку тряпьем.

Макмадок какое–то время молча наблюдал за моими манипуляциями, потом подошел к кровати, покачал головой и, отшвырнув в сторону лохмотья, стал расстегивать свою непромокаемую моряцкую куртку.

– С него надо снять мокрую одежду, – с укоризной в голосе произнес он. – А то еще, не дай бог, схватит воспаление легких. Если уже не схватил.

Мы раздели Рольфа. Макмадок велел раздобыть здесь что–нибудь, что могло бы служить одеялом, и мне удалось отыскать пару каких–то ветхих, изъеденных молью и мышами пледов и целую кучу какого–то тряпья, от одного запаха которого меня едва не вырвало. Все было затверделым и холодным, но все ж лучше, чем насквозь промокшая одежда Рольфа. Я отдал все свои трофеи Макмадоку, и тот весьма профессионально принялся укутывать раненого. Когда он закончил, бедняга Рольф стал неотличим от мумии, а воздухе распространился тяжелый запах полуистлевшего тряпья.

– Не очень красиво, конечно, – пробормотал Макмадок. – Но так–то лучше. Ваш приятель – парень здоровый. Если его эта горячка не сведет в могилу, он выдюжит.

– А вы, случаем, не врач? – осведомился я.

Макмадок рассмеялся блеющим смехом.

– Врач? – повторил он. – Я? Да перекрестись ты! Откуда? Но когда тебе раза четыре сунут ножичек между ребер, тут уж поневоле кой–чему научишься, разве не так? – Внезапно лицо его стало серьезным. – Мне жаль, что вашему другу так досталось, парень, – сказал он. – Понять не могу, что это на людей нашло.

Я махнул рукой.

– Ничего, – ответил я. – Вы за них не в ответе, Лон. Вы тоже там были?

– В порту? – Он уставился на меня так, словно я предложил продать в рабство его мать. – Нет, не был. Но наслышан, что там творилось.

– А если бы и были – какая разница? – раздался вдруг чей–то голос у двери. Присмотревшись, я увидел Говарда и миссис Уинден. Я и не заметил, как они вошли. Говард кое–как прикрыл дверь и, поднеся ладони ко рту, стал дышать на них.

– Действительно, какая разница? – повторил он, подходя поближе. – Люди эти не виноваты в том, что делали. – Он подошел к Макмадоку и, пристально посмотрев на него, вздохнул. – И боюсь, что это еще не кончилось, – пробормотал он. Но эти слова были уже адресованы мне.

Но ответил Макмадок:

– Я даже и не знаю в точности, что там произошло, – сказал он. – Весь город будто белены объелся. Все эти истории… – Он осекся, помолчал и бросил взгляд на Говарда. – Мне очень жаль.

Говард улыбнулся.

– Я верю вам, Дон, – сказал он. – Многим людям станет не по себе, когда они, наконец, опомнятся и поймут, что натворили.

– Когда опомнятся, – иронически повторил Макмадок. – Черт возьми, а что вообще произошло? Ведь еще два дня назад все было спокойно, и вот…

– И вот появляемся в этом городе мы, и начинается черт знает что, так? – довел Говард фразу до конца. – Встают из могил мертвецы, из тумана лезут призраки и снова исчезают, звонят несуществующие колокола… – Он горестно рассмеялся. – Кое–кто даже погиб, Лон. Разве можно обвинять этих людей в том, что они искали козла отпущения? – Вздохнув, он уставился в пространство и тут же резко сменил тему: – Мне кажется, сейчас мы в безопасности, – сказал он. – Но здесь холодно. Есть возможность развести огонь?

Макмадок кивнул, повернулся и указал на облицованный камнем камин на южной стороне дома. Он был до черноты закопчен, а внизу на полу возвышалась огромная куча тонкого, сероватого пепла.

– Это мы сейчас, – пообещал он. – И дров здесь – хоть завались.

– А что, он действительно функционирует? – с сомнением в голосе спросил Говард.

Макмадок встал.

– Да, – ответил он. – Хоть эта халупа и развалена, но время от времени сюда все–таки кто–нибудь да наведывается. – Он рассмеялся. – Пара ребят из города может переночевать здесь, если у них, к примеру, нелады с домашними.

Пара ребят из города…

Мне показалось, что его слова шепотом повторил во мне какой–то голос. Но они приобретали для меня новое, ужасное значение. Я невольно поежился.

…Ребята из города, – повторил я про себя… До поворота на Бэтхилл, – сказала тогда миссис Уинден.

– Говард, – прошептал я. – Это тот самый дом и есть. – У меня вдруг затряслись руки.

Говард наморщил лоб.

– Какой дом? – спросил он.

– Гордон, – я с трудом произнес это имя. – Вспомни, что тогда говорил Гордон. Ты еще его тогда спросил, откуда у них эта книга. А он сказал тебе, что след привел их к этому дому, след в лесу… и они…

– …нашли дом недалеко от поворота на Бэтхилл, – закончил Говард мою фразу. От лица его отхлынула кровь. Бесконечно долгую, мучительно долгую секунду он смотрел на меня расширенными от ужаса глазами, потом повернулся и быстро подскочил к Макмадоку, тот даже невольно отпрянул.

– Есть здесь еще дома в лесу? – спросил он. – Ну, какая–нибудь хижина, сарай, что–нибудь?

– Нет… здесь ближе, чем на десять миль, нет ничего, – ответил Макмадок. – А почему вы спрашиваете?

– А вы уверены?

– Абсолютно, – ответил Макмадок. – А что такое?

– Ничего, просто нам надо знать, – ответил я. Сердце мое бешено билось. Мне уже начинало казаться, что ухо мое слышит шорохи, поскребывание, злобное хихиканье, шаги и тому подобное.

Я с трудом смог отмести эти мысли прочь. В доме, несомненно, присутствовали какие–то звуки, но это были вполне обычные шумы, присущие старому заброшенному дому в ветреную, ненастную ночь.

– Да черт подери, что это значит? – пробурчал Макмадок. – Может, все же снизойдете до объяснения, если уж я вызвался помогать вам.

Говард бросил на него неуверенный взгляд.

– Не могу, – ответил он. – Но, не исключено, что мы попали из огня да в полымя. – Он резко провернулся ко мне. – Нужно обыскать этот дом. Каждый уголок – и немедленно.

– А что мы будем искать? – недоверчиво осведомился Макмадок.

– Все, что здесь имеется, – без намека на шутку ответил Говард. – Большего я сказать вам не могу. Сколько всего здесь комнат?

– Три, – ответил Макмадок. – Считая и эту. И еще чердак.

– Подвала нет? – Я нет мог объяснить почему, но, увидев, как Макмадок отрицательно покачал головой, я ощутил непонятное облегчение.

– Ну, тогда пошли, – скомандовал Говард. На него вдруг нашла его обычная суетливая активность. Он быстро повернулся и показал на обе двери на южной стороне, потом ткнул пальцем в грудь Макмадоку и мне. – Ты ищешь в правой комнате, – сказал он. – А вы, мистер Макмадок, отправляйтесь наверх. Вы остаетесь здесь, миссис Уинден. Вперед и побыстрее!

Макмадок вопросительно посмотрел на меня, но я никак не отреагировал на этот безмолвный вопрос, поднял с пола обломанную ножку стула, быстро обмотал верхний конец какой–то тряпкой, потом, отвинтив крышку лампы, плеснул на тряпку чуть–чуть керосина и, снова завинтив крышку, поджег импровизированный факел от пламени лампы. Горел он на удивление ярко, и моему примеру последовали Говард и Макмадок.

Мне было очень не по себе, когда я открыл створку правой двери. Просунув факел в комнату, я осветил ее. Помещение оказалось меньше того, где мы находились, и прежде, вероятно, служило складом или столовой – об этом говорили несколько рядов высоких, до потолка, полок вдоль стен. Пол здесь был усыпан обломками мебели и мусором, а в воздухе, как и везде в этом доме, висела стойкая вонь гнили и разложившейся еды.

Я не сразу понял, в чем заключалась необычность этой комнаты.

От вони спирало дыхание, но нигде я так и не увидел ничего, что могло, бы служить предположительным источником ее.

Ничего.

Покрытые пылью полки были пусты, а на полу была лишь грязь да куски сухого и твердого как камень дерева. Здесь не было ничего, что могло бы издавать этот мерзкий, бьющий в нос запах, – ни прелых листьев, ни гнилого мяса… В этом помещении не было ни крупинки ничего органического. Комната была стерильна.

Когтистая лапа страха сжала мне сердце. Я шагнул внутрь, потом, помедлив, обернулся – что–то на полу блеснуло в свете моего факела. Одолеваемый сильнейшим позывом ринуться отсюда прочь, я все же сумел преодолеть его – в этом мне немало помогло мое врожденное любопытство. Я присел на корточки, даже не удосужившись взглянуть на дверь и убедиться, что она открыта, на тот случай, если придется уносить отсюда ноги.

На полу виднелся след. Он был чуть шире, чем ладонь взрослого, здорового мужчины, и шел он причудливо и, как показалось мне, бессмысленно извиваясь, от двери через все помещение, касаясь всех по очереди стен и полок вдоль них. Словно некое неизвестное существо стремилось провести детальный осмотр этой комнаты. Или что–то искало. Что–то съедобное, например.

С отчаянно бьющимся сердцем я выпрямился, снова подошел к одной из полок, чуть выше подняв свой факел. И снова эти абсолютно голые доски показались мне чрезвычайно странными. На них не было даже пыли. Они были чистыми, словно вымытыми и… отполированными.

Или дочиста объеденными.

Как те самые деревья на этой жуткой лесной прогалине.

Как земля, в которой увязла наша повозка.

Как…

Я не успел додумать. Потому что в этот момент где–то наверху, как мне показалось, раздался крик, такой дикий и ужасный, какого мне еще в жизни слышать не доводилось.

Факелы сияли в ночи бледными, красноватыми островками. В течение последнего получаса дождь ослабел, буря исчерпала свою энергию и убралась от берега куда–то в необозримую даль моря, чтобы отбесноваться до конца уже там, а здесь, под покровом лесной листвы, дождь просто едва накрапывал. Однако двенадцать мужчин промокли до нитки, несмотря на морские плащи и зюйдвестки, надвинутые на самые уши. Теперь почти все они клевали носом – сказался безумный предыдущий день, тушение пожара в порту, и даже лошади, устало шлепавшие по жидкой земляной каше вот–вот готовы были свалиться от усталости. Никто из наездников даже и не пытался их пришпорить, и если бы не властный голос их вожака, то они бы уже давно повернули обратно.

Было далеко за полночь, когда эта группа достигла дорожной развилки и остановилась. Человек, который возглавлял ее, нерешительно посмотрел сначала направо, потом налево и, чтобы лучше видеть, поднял факел повыше. Естественно, успех их вылазки был равен нулю – такой дождь смыл бы все до одного следы, даже если бы здесь прошла и целая армия, а не несколько человек.

Один из всадников его показал рукой направо:

– Скорее всего, они туда отправились, – предположил он. – Это ведь самый короткий путь в Бэтхилл, Фредди.

– А кто сказал тебе, что им нужно именно туда? – пробурчал вожак. – Эти свиньи ведь с самим чертом на короткой ноге, так что они отправились именно по той дороге, по которой нам и в голову не придет их догонять. – Помедлив, он повернулся в седле и внимательно осмотрел осунувшиеся лица своих приятелей. – Мы разделимся, – велел он. – Ты берешь с собой Пита, Шина, Лероя, Билла и Норберта, и вы поедете направо, а я с остальными – налево.