Текст книги "Бремя Могущества"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Я попытался нырнуть поглубже и, задрав под водой голову, попытался определить конец этого жуткого огненного ковра. Мне не хватало воздуха. Грудь мою сдавливал невидимый железный обруч. Я чувствовал, что силы мои уходят, и изо всех сил старался побороть сильнейшее желание открыть рот и вдохнуть. Руки мои немели, перед глазами заплясали странные оранжевые, очень яркие круги, однако до края этой полыхавшей лужи, разлившейся по поверхности, оставалось еще добрых тридцать ярдов. Может быть, даже двадцать, но теперь это было уже неважно. С таким же успехом это спасительное место могло располагаться и в другом полушарии.

Последним усилием я повернулся на спину и поплыл вверх. А там…

Пламя раскрыло свои обжигающие объятия, и раскаленный, насыщенный копотью воздух потоком расплавленного металла стал вливаться в мои легкие.

И через несколько мгновений, когда мне уже казалось, что я задыхаюсь, сгораю заживо, превращаюсь в пепел, вдруг все прекратилось.

Пламя застыло в неподвижности. Исчез куда–то жар. В одну секунду стих рев бушевавшей толпы на причале, словно отделявшая нас звуконепроницаемая дверь бесшумно захлопнулась.

Я не сразу сообразил, что кричу, и далеко не сразу понял, что произошло. Впрочем, слово «понять» вряд ли было применимо к тому, что предстало моим глазам. Все, что я мог, – это лишь смотреть на застывшую в абсолютной неподвижности толпу и, словно запечатленные кистью художника, оранжевые, метровые языки пламени, которые превратили крохотную гавань в жерло вулкана.

Мир вокруг замер, словно остановилось время. Замерли люди, волны, клубы черного дыма над нами – все, словно незримый волшебник взмахнул своей волшебной палочкой.

Кто–то дотронулся до моего плеча, и, в испуге подняв голову, я увидел над собой перемазанное копотью лицо Рольфа. Он хотел что–то сказать, но, видимо, уже просто не мог и лишь молча указал рукой на север, в открытое море. Я с трудом повернулся в воде и посмотрел туда, куда была направлена его рука.

Мир вокруг замер, оцепенел, но там вдали, в нескольких милях от берега, оставалась небольшая часть, где еще присутствовали движение и жизнь.

Но жизнь жуткая, мрачная, ужасная, от которой леденела кровь в жилах.

Я видел лишь силуэты, тени, лишь намеки на форму: зловеще шевелившиеся щупальца, уродливые раздутые тела, искаженные злобой демонические лики, взиравшие на мир своими бездонными, темными зеницами. Беззвучный ураган, смерч, бешено завертевшийся темной огромной воронкой, закручивался все быстрее и быстрее. И я видел, даже скорее ощущал, как что–то протянулось из этого дьявольского вихря через время и пространство к замершей на причале толпе.

Что–то бестелесное. Нематериальное. Это было, как соединение двух сил – темной, мрачной пульсирующей энергии бушевавшего смерча и бешеной ненависти возжаждавшей крови толпы. Вся отрицательная энергия, накопленная за эти дни в городе, мгновенно перетекла в это ужасное Нечто, влилась в него, объединилась с ним, и вместе они создали нечто новое, еще более ужасное. В одно мгновение тела собравшихся у причала людей стали прозрачными, словно они просвечивались каким–то сильнейшим, ярчайшим светом, источник которого находился позади них. Одновременно черный торнадо над морем завихрился сильнее и потом, словно кулак титана, расколол море надвое. Тонкая, изломанная нить спустилась со свинцово–темных небес, вырастая темной молнией, и вот она разверзлась, подобно гигантской трещине, расселине, расколовшей действительность, отделившей время от пространства, устранившей рубеж между реальностью и измерениями, подвластными безумию.

И из расселины этой стали появляться они…

Титанические мерзкие твари, щупальца, покрытые слизью, отвратительные конечности, монструозные выродки, словно материализовавшиеся персонажи кошмарных сновидений, ужасные настолько, что разуму человека постигнуть ужас их не дано, гигантский трепыхающийся, пульсирующий, черный поток Не–Жизни, плодов безумия, канувших в Лету еще два миллиарда лет назад и восставших теперь в новых ипостасях. Два, три таких страшилища вынырнули из этой трещины, прорезавшей Измерения, и исчезли в море, за ними устремлялись все новые и новые, десятки их, целая армия ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ, каждый в отдельности из которых затмевал ужасным обличьем своим предыдущего, и одного лишь взгляда на них хватало, чтобы лишиться разума…

Вдруг расселина эта замерцала. Края ее зазубрились, истончились, стали распадаться на волокна, она съеживалась, искривлялась. Яркие, причудливые, разветвленные молнии вспыхивали в облаках и хлестали тонкими, смертельными хлыстами, вот они устремились вниз и пучками сконцентрированной энергии стали вонзаться в эти жуткие образы. Края расселины сомкнулись. Пламя огромной мощи заполнило этот коридор, убило многих из ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ, изгоняя тех, кого не успело уничтожить. Еще раз искривилась, изогнулась трещина в Измерении, уподобившись судорожно сокращавшейся гигантской ране, и вот вспыхнула последняя молния, и расселины больше не было.

И вслед за этим из глубин моря, из океанического чрева эхом прозвучал неистовый вопль ярости.

Я не помню, как очутился на берегу. Видимо, Рольф с Говардом вытащили меня из воды, потому что следующим, что я смог вспомнить, были камни брусчатки мостовой перед глазами и меня судорожно, жутко рвало желчью на них. Вот все и кончилось, вот и мне на мгновение довелось заглянуть в преисподнюю, на миг ощутить ненависть, составлявшую истинную внутреннюю сущность ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ, и событие это мне не забыть до конца дней своих!

Когда я в конце концов нашел в себе силы, помогая руками и коленями, встать, взору моему предстала иррациональная, жуткая картина. Весь порт стоял в огне, но огонь этот застыл, словно замерз, он больше не излучал жара, а воды залива, казалось, сковал невидимый лед. Замерли даже крохотные пузырьки белой пены на гребешках волн, а мельчайшие брызги так и повисли в воздухе.

Кто–то тихо, почти нежно прикоснулся к моему плечу. Говард. А за ним…

Толпа так и продолжала стоять на причале, внезапно окаменев, на лицах отражался страх, тела людей были полупрозрачны, словно они состояли не из плоти и крови, а из дыма и тумана, и я понял, что мы до сих пор балансируем на этом крохотном пятачке между овальностью и потусторонним миром. Но мысль эта лишь скользнула где–то у самого края моего сознания. Взор мой был прикован к высокой, худощавой фигуре, темноволосому мужчине, стоявшему позади Говарда и пристально смотревшему на меня своими темными глазами.

Я ощутил в нем даже какое–то сходство с собой. Теперь, когда спустя месяцы вновь оказался с ним лицом к лицу, я убедился, насколько сильно мы похожи. Он был на тридцать лет старше, но лишь это и составляло разницу. Внешне нас вполне можно было принять за братьев.

Однако этот человек был моим отцом.

– Роберт.

Странно звучал его голос – в нем слышались нотки скорби и страх. Чего он мог бояться сейчас?

Поднявшись на ноги, я бросил на Говарда полный недоумения взгляд, тот ответил мне улыбкой и отступил в сторону. Я приблизился к моему отцу.

– Отец? – спросил я. – Ты… вернулся?

Он улыбнулся.

– Я все время оставался с тобой, Роберт, – загадочно произнес он. – Но я не имел права открыться тебе.

– Ты был… – И тут меня внезапно осенило. – Шин! Так ты был Шином? – воскликнул я.

И снова он кивнул, и то выражение скорби, которое я сразу заметил в его взгляде, стало еще отчетливее.

– Я хотел еще раз увидеть тебя, перед тем как… я уйду.

– Уйдешь? – переспросил я.

Он кивнул.

– Да. Я сделал то, что должен был сделать. Моя задача выполнена, Роберт.

– Твоя задача? Ты хочешь сказать…

– Ничего из того, что произошло, не было случайностью, – серьезно произнес он.

– Но ведь ты… ты был…

– На стороне противника? – Он улыбнулся, и в улыбке этой было бесконечное терпение и прощение. – Никогда я не был с ними, Роберт. Никакая сила во Вселенной не способна заставить меня выступить против человечества. Но я вынужден был так поступить. Я был вынужден обманывать и тебя, и Говарда для того, чтобы предотвратить опасность, нависшую над всеми нами.

Я невольно бросил взгляд на море. Черный смерч исчез, но был ли это плод моего воображения, или же я видел его на самом деле? – глубоко в воде продолжали мерцать, пульсировать темные тени, множество их, напоминая зловредно бившиеся, темные, недобрые сердца.

– Этого требовал от меня Йог–Сотот, – ответил он на мой невысказанный вопрос. – Ему одному при помощи колдунов Иерусалимского Лота удалось проникнуть в наш мир, но с самого начала его единственной и главной целью было привести за собой всю свою свиту. Ты помнишь, о чем я тебе тогда говорил, на корабле?

Я молча кивнул и стал ждать, когда он заговорит снова. Через несколько мгновений он продолжал:

– Я вынужден был разочаровать его. А как он желал найти путь, прорваться через границы времени и без моего участия!

– А он и прорвался, – возразил я. – Кое–кто из его свиты…

– Лишь немногие, – перебил он меня. – Лишь тринадцати из них удалось пройти через время, и они – всего лишь призраки, фантомы, иллюзия. Сами они сейчас дремлют, они очень далеко, в ином измерении. Смогла прорваться лишь часть их духа. И теперь бороться с ними и одолеть их – твоя задача. Они будут пытаться пробудить ото сна свои спящие тела и снова начнут рваться к власти. И если это произойдет, – мир наш обречен. Никогда не забывай об этом, Роберт.

– А… остальные? – запнувшись, спросил я.

– Путь, которым они хотят пойти, надежно закрыт для них навеки, – убежденно сказал он. – Поэтому–то я и разыгрывал перед вами недруга, Роберт. Я просто внушил Йог–Сототу, что он сумел побороть мою волю, стать ее властелином и заставить меня прислуживать ему. И хотя я и впустил в наш мир тринадцать из них, – это был единственный способ уберечь мир от прорыва многих тысяч.

– Значит… это была ловушка?

– Да, – ответил Андара. – Я был вынужден это сделать. И надеюсь, ты сможешь меня простить за это.

Простить… Мне вспомнились Гордон и Тремейн, те женщины и мужчины, которые нашли смерть в горящем доме, все невинные жертвы.

– Почему ты так поступаешь?

Казалось, он читал мои мысли.

– В том самом письме я ведь предупреждал тебя, что в один прекрасный день ты меня возненавидишь, Роберт, – тихо произнес он. – Я и сам себя ненавижу за то, что произошло. Но иного пути не было. Нет прощения и оправдания тому, что было совершено мною, но я обязан был поступить так, а не иначе, – некоторое время он молчал, глядя куда–то мимо меня, на океан, и вздыхая. – Я ухожу, Роберт. Навсегда.

– Так ты сейчас… Ты сейчас… по–настоящему умрешь, да? – как ребенок, пролепетал я.

Он усмехнулся, будто я сморозил ужасную глупость.

– Умереть по–настоящему невозможно, Роберт. Не существует окончательной смерти, – сказал он. – Но пройдет немало времени, прежде чем мы увидимся вновь. Больше я не смогу тебе помогать.

– Помогать? Значит, ты…

– Да, это я изгнал демона, вселившегося в девочку, – пояснил он. – Это мое Могущество ты ощущал, Роберт. Но в будущем я не смогу тебе помогать. Теперь ты останешься один. Один со своим Могуществом, унаследованным от меня. Используй его по назначению, Роберт. Оттачивай мастерство. – Помолчав, он подошел и протянул руку, словно в желании прикоснуться ко мне, но потом опустил ее. – И прости меня, если сможешь, – тихо и очень печально произнес он.

И исчез.

Но я еще долго неподвижно стоял, молча уставившись на то место, где он только что стоял. «Однажды ты возненавидишь меня», – писал он в своем письме мне. Я попытался простить его сейчас, но не мог. Я пытался внушить себе, что он не мог поступить по–иному, что он вынужден был поступить так, что у него не было другого выбора, и понимал, что так оно и было. Но у меня перед глазами стояли невинные люди, обреченные на гибель, принесенные в жертву во имя того, чтобы планы его успешно осуществились.

Я не желал прощения ему.

Изо всех сил я пытался противостоять этому нежеланию, но все выходило именно так, как он и предсказывал, но ненависти к нему я не испытывал. И я поклялся отомстить тем, кто вынудил его стать тем, кем он стал.

ВЕЛИКИЕ ДРЕВНИЕ разрушили его и мою жизнь. И я не сложу оружия, пока эти мрачные божества Тьмы и Безвременья не будут мертвы. Они – или я…

НА ЭТОМ ЗАВЕРШАЕТСЯ КНИГА ВТОРАЯ.

КНИГА ТРЕТЬЯ
Демон деревьев

– Тихо! – Говард предостерегающе приставил палец к губам, сильнее прижался к стене и, затаив дыхание, ждал, пока приближавшиеся голоса и шаги не стихнут вдали. Лишь после этого он вышел из тени и, пригнувшись, перебрался к нам. Опустившись на корточки, он устало провел ладонью по лицу.

– Мне кажется, можно рискнуть, – пробормотал он. – Тут всего–то пройти чуть–чуть. К тому же, темнеет.

Его манера выражаться стала еще более лаконичной, и хотя я в слабом свете надвигающихся сумерек видел лишь его силуэт, не составляло труда заметить, насколько он измотан. Движения его стали порывистыми, утратили гибкость, естественность, словно теперь его конечности повиновались невидимым нитям, натягиваемым неким таинственным кукловодом.

Медленно подняв голову, я бросил взгляд туда, куда он показывал. Арка ворот показалась мне входом в пещеру, угрюмым и мрачным, а на едва различимых во тьме стенах домов то и дело вспыхивали зловещие сполохи – порт до сих пор продолжал гореть.

Говард, наклонившись вперед, оперся рукой о край одной из бочек, за которыми мы скрывались, а другой придерживал за плечо Рольфа. Тот застонал. Веки его чуть приоткрылись, но глаза под ними оставались мутными, невидящими, словно у слепца. Все лицо его было в ожогах, пузыри от которых в сером полумраке сумерек походили на пятна от оспы. От него исходил резкий, неприятный запах кислого пота. Несколько часов назад Говарду удалось отыскать эти задворки, и с тех пор мы затаились здесь, как крысы, спасавшиеся от котов, в мусоре и отбросах, дрожа от холода и страха, что нас снова будут гнать, травить, как диких зверей. За это время Рольф уже два раза терял сознание, и периоды относительного просветления, когда он не буянил так, что мы вдвоем его с трудом удерживали, становились все короче.

Больно было смотреть на него. Я знал этого неугомонного великана уже три месяца, но лишь в эти последние, страшные двое суток я понял, что он по–настоящему дорог мне. Невыносимо было сидеть и смотреть, как он пропадает.

– Ему необходим врач, – произнес я. Говард поднял глаза, несколько мгновений молча смотрел на меня, потом устало кивнул головой. В этом жесте была обреченность. Во всяком случае, мне так показалось.

– Я знаю, – ответил он. – Но он должен терпеть, пока мы не доберемся до Бэтхилла. Если сейчас нас увидит в городе хоть одна живая душа, то…

Он не договорил, но все и так было ясно. Ведь не просто ради забавы скрывались мы здесь, в этом дерьме, как отпетые негодяи или преступники. Стоило мне задуматься о событиях последних трех дней, как во мне холодной волной поднималось бешенство. Ведь когда мы появились в этом портовом городке под названием Дэрнесс, расположенном в северной части Шотландии, мы были просто обычными туристами, представителями того заезжего люда из больших городов, на который местные жители взирают со снисходительной улыбкой и всегдашним легким, характерным для шотландцев высокомерием, которое они проявляют по отношению ко всем приезжим, несмотря на то, что те оставляют свой деньги в их пабах и гостиницах. А теперь весь город вдруг возжаждал нашей крови.

Мысли мои вновь вернулись к событиям прошедшей ночи и утра, а Говард, тем временем, пытался растолкать Рольфа и поставить его на ноги. И снова я ощутил прилив знакомого бешенства, которое уже не в силах был отделить от беспомощности. Ведь они гнали нас, как зверей на охоте. И ярость этой обезумевшей толпы дошла до того, что они подожгли наш бот в своем желании уничтожить нас. Но они явно перегнули палку – отмщение пришло, причем, с самой неожиданной стороны. Вылитый ими же в воду горящий керосин почти мгновенно распространился по всей крохотной акватории порта, не пощадив ничего. Все эти суденышки, а их было там около десятка, вместе со всеми прилегающими складскими и другими зданиями охватил огонь, и пожар этот бушевал до сих пор, несмотря на то, что весь город сбежался тушить его. И это еще просто чудо, что огонь не перекинулся на остальную часть города и не превратил в пепел и его.

– Помоги–ка мне, – тихо попросил Говард. Я очнулся от своих мыслей и подложил руки под спину Рольфу. Он был сейчас в сознании и даже пытался как–то помочь нам, но не смог – обессилел окончательно. Едва мы подняли Рольфа, как ноги его подкосились и он повис у нас на плечах.

Ледяной дождь хлестал нам в лицо, когда мы едва тащились в направлении ворот. В этих безжалостных, косых струях поблескивали льдинки, и я даже ощутил запах снега. Каким бы абсурдным не могло это показаться, но сейчас я вдруг вспомнил, что на дворе уже почти декабрь и что совсем еще немного – и наступит Рождество. У меня онемела спина, когда мы наконец добрались до ворот и привалились к стене.

Говард аккуратно снял руку Рольфа со своего плеча и прислонил его к каменной кладке.

– Подержи его, – попросил он. – А я взгляну, нет ли там кого на улице.

– Какой смысл? – возразил я. – Говард, мы все равно не дотащим его. Да и сам Рольф не выдержит.

Говард сосредоточенно молчал. Потом перевел взгляд на Рольфа, и вдруг я заметил в его глазах выражение усталости и беспомощности, чего прежде мне никогда замечать в нем не доводилось. Наоборот, мне всегда казалось, что нет на свете таких вещей, которые смогли бы согнуть этого человека в бараний рог. Оказывается, были.

– Нам необходима помощь, – сказал я, видя, что Говард отвечать мне не собирается. – Необходим врач. Или хотя бы телега, повозка.

И на этот раз Говард промолчал, но теперь можно было обойтись и без слов. Жители Дэрнесса уже давно похоронили нас, многие из них теперь наверняка с пеной у рта доказывали своим друзьям и знакомым, что, дескать, своими собственными глазами видели, как мы корячились в огне. Впрочем, такой оборот был нам только во благо. А если они вдруг узнают, что мы, несмотря ни на что, живы, то охота на ведьм тут же возобновится с новой силой. А это действительно была охота на ведьм, причем в самом прямом смысле этого слова. Все мужское и женское население Дэрнесса вполне серьезно считало нас – и, в особенности, меня – колдунами, прислужниками Сатаны. И все беды, все паранормальные явления, свалившиеся на эту дыру, которые произошли по милости легкомысленного обращения с «Necronomicon», теперь автоматически приписывались нам, и реагировали жители на это так же, как испокон веку реагировали люди на все, что разум их был не в состоянии охватить, – со страхом и ненавистью.

– Никаких… врачей, – вдруг пробормотал Рольф. Он сумел понять мои слова, но прошло какое–то время, пока он смог собраться с силами и ответить мне. – Никто не должен… видеть нас здесь, малыш. Они не… должны знать, что мы еще… живы.

– Ну, знаешь, Рольф, что касается тебя, то тут все как раз может измениться, – сурово произнес я. – Ближайший врач, по–видимому, в Бэтхилле. А до него тридцать миль.

– Роберт прав, – мрачно подтвердил Говард. – Ты не выдержишь.

– Так оставьте меня здесь, – ответил на это Рольф. Голос его дрожал от слабости, но я не сомневался, что он вполне сознает, что говорит.

– А вот об этом вообще речи быть не может, – отрезал я. – Я все равно где–нибудь раздобуду для тебя врача. А если не врача, так, по крайней мере, хоть телегу. – Я сердито кивнул в сторону порта – над небом до сих пор полыхало зарево. – Должен же оставаться кто–то в этом проклятом городишке, кто еще не свихнулся окончательно.

– И ты можешь таких назвать? – по–прежнему мрачно вопросил Говард.

А теперь настала моя очередь проглотить язык. Злоба, с которой эти люди охотились на нас, вряд ли могла быть объяснена рационально. Они просто были околдованы, в прямом смысле околдованы. И мы вынуждены были противостоять силам, стоявшим вне всякой логики.

Взгляд мой машинально упал на объемистую, переплетенную в черную кожу книгу под мышкой у Говарда. Так безобидно выглядела она, так до ужаса банально. А между тем, ведь именно она была повинна в смерти огромного числа людей, равно как в том положении, в котором мы сейчас оказались.

Говард испугался, заметив мой взгляд. Он ничего не сказал, но то, что он крепче сжал фолиант, говорило мне о многом. Я даже на минуту подумал, а не воспользоваться ли силами «Necronomicon», чтобы выбраться отсюда. Конечно, об этом нечего было и мечтать. Книга эта – квинтэссенция зла. Кто прикасался к ней, был обречен расплачиваться за это. А насколько ужасна цена, это я видел собственными глазами…

– Возвращайтесь, – посоветовал я. – Я попытаюсь раздобыть какую–нибудь повозку.

Мне показалось, что Говард уже собрался возражать, но он только тяжело вздохнул и не очень охотно кивнул. Те несколько шагов, которые мы протащили на себе Рольфа, лучше всяких доводов и уверений доказали ему всю тщетность этого предприятия. Возможно – но только возможно, – нам даже удалось бы проскользнуть незамеченными до окраины города и миновать ее. Но ведь осталось бы еще тридцать миль – такая прогулка даже здорового человека с ног свалит, а для нас, и в особенности для Рольфа, она была просто немыслима. С таким же успехом можно было попытаться пешком пройтись до Лондона.

– Ну что ж, попробуй, – согласился он. – Так или иначе – другого выбора у нас нет.

– Выбор есть, – вмешался Рольф. – Вы сможете добраться туда, если оставите меня здесь. Как–нибудь я уж перекантуюсь.

– Что за чушь! – вспылил Говард. – Как только они там справятся с пожаром, здесь будет полным–полно людей. Роберт прав – либо мы выдюжим все вместе, либо ни один из нас.

Рольф не желал сдаваться.

– Но ведь…

– Но ведь это единственное здравое решение, – не дал договорить ему Говард. – Ты что, считаешь, у нас останется хоть какой–то шанс, если они тебя здесь сцапают? Они тут же прикончат тебя и бросятся искать нас. Нет, Рольф, единственное, что нам остается, так это забрать тебя с собой. – Он посмотрел на меня. – Отправляйся. Мы будем ждать тебя здесь. Но смотри, чтобы тебя никто не видел.

Кивнув, я без слов повернулся и, опустив голову, вышел на улицу. Небо над портом полыхало заревом, и сюда доносился шум толпы: крики, ругань и звон пожарных колоколов. Но вся улица, казалось, вымерла.

Покуда я бежал по направлению к центру города, голова моя работала с лихорадочной быстротой. Задача моя была вдесятеро сложнее, чем я пытался вдолбить это Говарду. Дэрнесс был хоть и маленьким, но все же городом, а не деревней, где почти у каждого есть лошадь и, разумеется, телега, и не следовало тешить себя надеждами, что кто–то здесь только и ждет, чтобы вот так, с бухты–барахты вручить мне повозку.

Но, может быть, здесь все же есть кто–то, кто мог бы нам помочь…

Здесь, глубоко под землей царила тишина. Нечто добралось до подножия меловой горы и легло на пляж комком тьмы и материализовавшегося зла, черный демон, восставший из безвременья и ада и вобравший в себя все ужасы тридцати миллионов поколений. Бесформенное и трепыхавшееся, словно до абсурда огромная амеба, оно проползло вверх по отвесной скале, добралось до края ее и, задержавшись там, словно решив подкопить сил для решающего броска и зарядить энергией свои неведомые органы чувств, – если оно таковыми вообще располагало – обратилось к югу, к лесу, движимое одновременно и инстинктом охотника, и желанием найти прибежище. Там, где проползло оно, оставалась лишь широкая, гладкая, словно отполированная, полоса из голого камня и пустой, лишенной органики почвы, дорога смерти, где не оставалось больше ни одного живого микроорганизма – почва эта была на несколько ярдов вглубь словно сожжена кислотой.

Чудовище ползло дальше, выпятив перед собой свои черные, осклизлые рецепторы и, в конце концов, добралось до опушки леса. Конечности его мгновенно расчленились, удесятерились, хищно замотались по сторонам в поисках любой формы жизни, чтобы утолить этот изводивший его на протяжении двух миллиардов лет праголод. Широкий, словно прожженный огнем, след оставался в лесу, полукруглый, прорезанный в гуще деревьев туннель – зловещая отметина пути Шоггота. Наконец, он добрался до лесной прогалины и снова замер, запустив свои тончайшие, с волос, щупы в землю и долго и сосредоточенно ища там до тех пор, пока не обнаружил то, что желал – пещеру, пазуху, полость без воздуха и света на тридцати– или сорокафутовой глубине под лесом, возникшую невесть когда по прихоти природы. Несмотря на свое кажущееся громоздким тело, ему не составило труда просочиться сквозь землю – он просто превратился в студнеообразное, бесформенное месиво, которое, словно густое масло, протекло сквозь почву и глубоко во чреве земли вновь соединилось в абсурдно огромную амебу – в свой прежний, жуткий образ, в каком он осуществлял свою высадку на сушу.

И снова он долго и неподвижно лежал – ужасное, на первый взгляд – бесформенное, совершенно аморфное образование, нагромождение черных клеток и лишенной разума и мозга протоплазмы, через равные промежутки времени сокращавшейся. Потом, спустя многие часы, он снова распустил свои щупы, тончайшие, во много раз тоньше человеческого волоса, проникавшие в почву глубоко и в огромном радиусе; невидимые человеческому глазу, они стали создавать грандиозную подземную сеть коммуникаций, что–то подобное колоссальной паутине, в центре которой восседал сам Шоггот. Он чуял любую форму жизни, и его снова обуяла извечная жажда – желание поедать все вокруг.

И все же на этот раз он не поддался ей. Щупы его добрались до корневищ деревьев, тонких корешков трав, грибниц, живым, самотканым ковром пронизавших лесную землю, и объединились с ними для того, чтобы создать что–то новое, неизвестное до сих пор и еще более ужасное…

Стемнело, и я, словно грабитель, перебегая от тени к тени, от одной подворотни к другой, пробирался к центру города, затем повернул в восточном направлении, чтобы обогнуть порт. Редкие прохожие, которые попадались на пути, не обращали на меня ровным счетом никакого внимания. Моими союзниками были тьма и продолжавшийся в порту пожар, да и Дэрнесс этот, хоть и сильно напоминал деревню, но ею все же не был, и даже здесь друг друга в лицо знали отнюдь не все. Но несмотря на это, я остерегся снять шляпу и старался не смотреть в лица тем, кто попадался мне навстречу.

Я не был уверен, что снова смогу отыскать этот дом, но, как ни странно, как раз благодаря темноте я и смог его обнаружить. Ведь тот первый и единственный раз, когда я побывал там, пришелся именно на темное время суток, и по пути туда и обратно глаз мой вольно или невольно фиксировал отдельные детали, и не прошло и получаса, как я уже стоял перед этим обшарпанным фасадом и в страхе озирался по сторонам. Теперь я был несколько ближе к порту, и вместе с порывами ветра сюда долетал смрад пожара и крики пожарных и зевак. Наверняка там сейчас собрался – без преувеличения – весь город. Судя по всему, им придется до утра тушить огонь. Этого времени нам с лихвой хватит…

На всякий случай я еще раз осмотрелся, потом решительно толкнул дверь и вошел в дом. Лестница на этот раз показалась мне еще более убогой и замызганной, чем в первый раз, и после холодного ночного воздуха вонь здесь была почти нестерпимой. Бесшумно закрыв за собой дверь и надвинув поглубже шляпу на случай неожиданной встречи на лестнице, я двинулся по ступенькам наверх.

Дойдя до узкой двери в конце коридора, я снова остановился. Вдруг мне пришли на ум сотни всевозможных мелких деталей, обстоятельств, которые, как мне казалось, я не учел и которые неминуемо должны были подвести меня. На какое–то мгновение я уже готов был повернуться и бежать отсюда сломя голову. В конце концов, решил я, мне все же повезет, и я достану повозку и лошадей – не зря же я, черт возьми, большую часть своей сознательной жизни провел среди воров и головорезов!

Но я так и остался стоять. Ведь речь шла не только о повозке: если мы действительно хотели выбраться из города, нам необходим был кто–то из местных, кто согласился бы помочь нам. Я положил ладонь на дверную ручку и, помедлив, решительно толкнул ее. Дверь открылась, и я снова оказался в этой квартире.

Слава Богу, здесь не было никого из посторонних. Миссис Уинден сидела на краю кровати дочери, склонившись над девочкой с белой салфеткой в руках, которой она, по–видимому, только что отерла лоб ребенка. Когда я открыл дверь, она повернулась ко мне, но поначалу не испугалась, однако, присмотревшись, замерла в оцепенении.

Я буквально бросился к ней. Когда она опомнилась и поняла, кто перед ней, то была уже готова поднять крик, но я быстро и не очень деликатно зажал ей рот.

– Прошу вас, – зашептал я, – Не надо кричать, миссис Уинден, ничего дурного я вам не сделаю!

Несколько секунд она пыталась бороться со мной, но сопротивление быстро угасло, и глаза ее расширились от изумления. Выражение недоумения на ее лице постепенно сменялось ужасом. Я слегка ослабил хватку, но ладонь моя по–прежнему зажимала ей рот.

– Обещайте мне, что не будете кричать, – быстро проговорил я. – Прошу вас, миссис Уинден, умоляю! Я только хочу, чтобы вы выслушали меня.

Она кивнула, но я не отпускал ее.

– Вы обещаете? – спросил я еще раз. На этот раз ответ ее последовал не сразу – она просто закрыла глаза, что должно было означать согласие. Я медленно убрал свою ладонь, но был готов снова тут же заткнуть ей рот в случае надобности.

Женщина, чуть отпрянув от меня, молчала, глядя на меня расширенными глазами от ужаса.

– Что… что вы от меня хотите? – испуганно зашептала она. – Что вам здесь нужно?

– Ваша помощь, – ответил я. – Нам нужна ваша помощь, миссис Уинден.

– Моя… – она не договорила. Ее руки судорожно сцепились. – Как вы оказались здесь? – чувствовалось, что женщина едва пришла в себя от изумления. – Вы же погибли или нет? Я слышала, что вы… что вас…

– Убили? – Я покачал головой, потом прошествовал к двери и плотно прикрыл ее. – Так все здесь думают, миссис Уинден, но это, как видите, не так. Нам удалось спастись. А теперь нам нужна помощь.

– Помощь? Моя помощь? – Слова эти прозвучали криком души. Она принялась трясти головой. – У меня с вами никаких дел быть не может. Идите. Идите отсюда. Я всего лишь жалкая, бедная женщина. Чем я могу вам помочь? Да и не стану.

Какое–то время я молча смотрел на нее, потом подошел поближе и стал рядом с кроватью, где спала девочка. Миссис Уинден тут же загородила мне дорогу. Я заметил, что ее трясет от страха, но желание защитить дочь пересиливало. Остановившись, я посмотрел через ее плечо на неподвижно лежавшую девочку. Лицо Салли по–прежнему, как и в прошлый вечер, было бледным и исхудавшим, а дыхание шумным и прерывистым, но теперь самое страшное было позади, и ей оставалось лишь перебороть горячку.