Текст книги "Латинист и его женщины (СИ)"
Автор книги: Владимир Полуботко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
Глава 23. ДАВАЛЬЩИК НАСТАВЛЕНИЙ
Уже в который раз она мне рассказывала о своём бывшем муже: лишь только увижу на фотографии или вспомню – дух перехватывает и делается плохо. И зачем мы только разводились? Ведь так жили хорошо; я его любила – он меня… А теперь вот – разве это жизнь?
– Вся твоя хандра ничего не стоит, – сказал я. – Надо почаще смеяться, почаще веселиться…
Зина покачала головой и печально возразила:
– Не с чего мне, рыженький ты мой, смеяться и не с чего веселиться. Жизнь ужасна.
– Ты ошибаешься, Зиночка: жизнь прекрасна! Кроме того, тебе надо почаще музицировать…
– Настроения нет.
– Надо заниматься спортом…
– Занимаюсь. Всю жизнь занимаюсь этим проклятым спортом… Думаешь, отчего у меня такая фигура?
– Вот и продолжай в том же духе! А кроме того: побольше интересуйся искусством, читай интересные книги и самое главное – время от времени хотя бы! – занимайся любовью.
Зинаида вдруг как бы очнулась от чего-то, посмотрела на меня с невыразимым презрением и проговорила резко изменившимся голосом:
– А с чего ты взял, что я время от времени не занимаюсь любовью?
Глава 24. ЧЁРНЫЕ ТУЧИ
1
Ни до, ни после я её не видел с таким неприятным и жестоким выражением лица.
И ни до, ни после она не вызывала у меня такого отвращения. Что она решила обо мне? Что я, будучи голодранцем, со всеми своими случайными и жалкими заработками претендую на высокую честь, которой не заслуживаю?
А если бы я и впрямь претендовал на высокую честь заниматься с нею любовью, то неужели – это такое уж преступление? Ведь чтобы так посмотреть на человека, как она посмотрела на меня, надо ну очень уж сильно презирать его и чувствовать своё сильнейшее превосходство над ним!
Но в чём же заключается её превосходство надо мною?.. И чем я заслужил такое презрение?.. А если бы я подошёл к ней с миллионом долларов и сказал: «Давай переспим!», разве бы она посмотрела на меня таким же взглядом?..
Я так никогда и не смог ответить на эти вопросы.
2
Итак, она сказала мне:
– А с чего ты взял, что я время от времени не занимаюсь любовью?
С показным равнодушием я пожал плечами:
– Занимаешься, ну так и занимайся на здоровье. Это ведь как раз то самое, что я тебе настоятельно советую для снятия стрессов.
– Дважды в неделю. По строгому графику. Мой мужчина человек очень занятой. Так же, как и я. После этих слов Зина встала из-за стола – дело происходило, как всегда, в моей комнате – и с каким-то новым для меня ядовитым выражением поблагодарила меня за гостеприимство (мы как раз пили чай с пирожными) и вышла.
Мне даже и перед самим собой не хотелось сознаваться в каком-то не совсем понятном для меня поражении. Словно бы продолжая изображать перед кем-то напускное равнодушие, я подумал: «В конце концов теперь-то уж проблема плохого настроения и стрессов решается полностью. У женщины есть любовник, вот пусть он её и развлекает и отвлекает, и лечит от хандры, и утешает, когда она разревётся. Ну причём здесь я?»
3
Целых два дня после этого мы то ли не виделись на самом деле, то ли избегали друг друга… Я вдруг понял, что вроде бы как обижаюсь на что-то, а она на меня вроде бы как злится, и, поняв это, решил быть выше мелких житейских страстишек. Был как раз канун нового года, и я, воспользовавшись случаем, даже и подарок ей преподнёс, рассудив про себя так: мол, любовник любовником, а это – от меня. Просто так, от чистого сердца. Я ведь ни на что не претендовал и ни на что не обижаюсь. Подарок – это было что-то из парфюмерии – был принят несколько сдержанно и недоверчиво, но я всеми силами дал понять: хочу, мол, чтобы между нами были самые добрые, самые приятельские отношения.
Глава 25. ВСПЫШКА МОЛНИИ
Был ли тот неприятный и странный разговор, не было ли его – какая разница? Так рассудил я тогда и правильно сделал. И словно бы та наша беседа состоялась не несколько дней назад, а только что закончилась, я уже после новогодних праздников спросил Зинаиду:
– Хотя бы фотографию показала, что ли…
Она молча принесла из своей комнаты две фотографии и почему-то с величайшим волнением протянула мне одну из них.
– Их у меня всего две, но эту не надо… Это я так просто…
– Не надо – так не надо, – согласился я.
– Его зовут Леонид Антонович. Он – банкир.
– Леонид Антоныч – так Леонид Антоныч; банкир – так банкир, – чуть ли не зевая от скуки и взяв в руки снимок, я приготовился тщательно и обстоятельно изучать его, проникать в самую глубинную сущность изображения…
Никакой глубинной сущности не оказалось, и никуда проникать не пришлось.
Удар был таким сильным, что я вздрогнул и побледнел от неожиданности. Ничего более гнусного я, кажется, ещё никогда не видел в жизни. Ну разве что в кино. В индийском. Когда показывают какого-нибудь злодея, роль которого исполняет тщательно подобранный по всей многолюдной Индии артист… Я смотрел на фотографию: смуглый и черноглазый человек сидит в ресторане и смотрит прямо в объектив; всё лицо, вроде бы и улыбчиво и даже как-то добродушно, но слеплено оно лишь из одного-единственного материала – из Порока. Порок так прямо и сочится из этого лица… Потрясённый, я откинулся на спинку кресла и долго молчал.
Похоже, что Зинаида ожидала от меня чего-то похожего, но всё-таки не в такой степени.
– Какой он, скажи, как ты думаешь?.. Что ты увидел в нём? – спросила она. – У него турецкая примесь, в роду у него были турки – поэтому он такой чёрный… Но это – ничего, он – очень порядочный…
Я молчал. «Если скажу ей правду, – с каким-то ужасом подумал я, – она меня возненавидит, и мы окончательно поссоримся».
– Что ты увидел в нём? Ты должен был что-то увидеть… ты же должен понимать…
«А скажу неправду – поймёт, что лгу. Я ведь ещё ни разу не обманывал её… Ну, возненавидит – так возненавидит, – продолжал размышлять я. – Как-нибудь переживу».
И я сказал нечто страшное:
– Да тут и понимать нечего. По его роже и так всё видно.
– Что видно? Что видно?.. Всё ты выдумываешь! Ничего такого и не видно!.. Это прекрасный человек! Я тебе не верю! – Зина вскочила и, подбоченясь и сверкая глазами, выкрикнула: – Зато в тебе самом – много гадостей! Я тебя ненавижу!
– Не веришь – так не веришь, много – так много, ненавидишь – ну и на здоровье, – равнодушно и устало ответил я. Теперь уже я не притворялся, мне теперь действительно было наплевать на эту женщину и на её судьбу. Вслух я сказал: – Да ты садись, чего ты всё стоишь? И глазами меня так не сверли – меня этим не прошибёшь. Показывай лучше вторую фотографию!
Зина снова уселась рядом со мною, но показывать фотографию не спешила – дрожащими руками прижимала её к своему животу.
– Не надо. Теперь-то уже зачем? Ты и так всё понял, – сказала она тихо.
– Ничего я пока ещё не понял! – прикрикнул я на неё. Главного не понял: как ты можешь ходить с таким человеком по улицам?
Зина снова вспыхнула:
– А я и не хожу! У него есть машина! Шикарная, между прочим! За семьдесят две тысячи долларов! И он меня в ней возит! Вот так-то!
– Но всё равно: приходится ведь где-то появляться на людях… Ведь люди о тебе плохо подумают, если увидят в таком обществе!
– Никто плохо не думает. Все только хвалят. Подружки – так даже и завидуют.
– Ну, хорошо, а твоя мать, твоя сестра – они-то видели?
– Видели.
– Ну и что?
– Ничего. Нормально. Мать только говорит: почему ты замуж за него не выйдешь, а мне стыдно признаться ей, что это не от меня зависит, и я сказала, что просто раздумываю и всё никак не решаюсь…
– Ничего не понимаю… Отказываюсь понимать!.. Ну ладно. Показывай же, наконец, вторую фотографию!
Она покорно показала.
Удар был ещё сильнее прежнего: самодовольный, цинично ухмыляющийся хам в майке и шортах сидел, широко расставив волосатые ноги, в каком-то плетёном кресле на фоне своей шикарной машины за семьдесят две тысячи долларов и каких-то пальм. В зубах сигарета. По роже одним сплошным пятном расплылось безграничное самодовольство.
Глава 26. ЗАТИШЬЕ
Может, она разыгрывает меня?.. Или это всё мне приснилось?.. Ведь снится же мне постоянно один и тот же дом на горе с видом на озёра; я выхожу из этого дома и гуляю вдоль озёрных берегов, или ухожу в лес, а потом возвращаюсь домой, и всё так натурально, будто наяву… Так, может быть, и это мне снится?
Затосковал. Какая всё-таки безотрадная штука жизнь! Потом успокоился – в конце концов меня это всё никак не касается; я в этой истории – чужой. Немного погодя сказал:
– В той газете, что ты мне тогда показывала, можно было бы найти лица и получше этого.
– А я же тебя просила: Павлик, напиши письма! Напиши письма! – Зина чуть не плакала. – А ты только смеялся надо мной. Благородного из себя корчил – работорговлей он не занимается! Сводничеством не занимается! Русских женщин не продаёт!..
– Но откуда же я знал, что твои дела настолько плохи?.. Ну ладно! Давай напишу! Прямо сейчас! Где твоя газета, где твои адреса?
– Выбросила я ту газету.
– Купи новую.
– А новую покупать не буду. Судьба это, Павлик. Вот и всё. И ты, – у Зины в горле что-то клокотнуло, – извини меня, пожалуйста, если я тебя чем-то обидела.
– Ну что ты, – сказал я. – Это ты меня прости.
Глава 27. ОВИДИЙ
«От безделья это всё, от безделья!.. – думал я потом с досадой на самого себя. – Вечно я лезу туда, куда не надо!» И в самом деле – ну чего соваться? Пусть женщина живёт себе так, как ей нравится. А Публий Овидий Назон таким балбесам, как я, прописал в своё время на такой случай мудрый рецепт:
Venus otia amat.
Qui finem aeris amoris,
Cedit amor rebus,
res age, tutus eris!
Что в моём немножко вольном переводе на русский язык звучит так:
Любит Венера безделье.
Коль больше влюбляться не хочешь,
Делом полезным займись
и вмиг исцелишься от страсти!
Глава 28. ГЕОМЕТРИЧЕСКИЕ ФИГУРЫ
1
После этого Зинаида стала приводить своего банкира уже открыто. А раньше она, оказывается, приводила его в квартиру лишь в моё отсутствие или сама приходила к нему домой.
А я и не знал.
В скором времени мы так даже и познакомились. Общались самым доброжелательным образом – в основном на кухне, как правило, – за чаем; иногда это бывало в комнатах Зинаиды, реже – в моей комнате. Зина при этом всегда усаживалась так, чтобы это было приблизительно на равном расстоянии от меня и от Лёни-банкира, ласково и спокойно смотрела на нас обоих и, поглаживая своего дымчато-серого собачонка, задумчиво приговаривала: «Мужчины вы мои, мужчины!..»
Я считал, такой треугольник делом совершенно ненормальным, но, поставив крест на Зинаиде как на человеке, уже ничему больше не удивлялся, и этот её гнусный тип уже не казался мне больше таким уж мерзким. В конце концов, мало ли каких людей не бывает на свете? Так что же теперь – всех их ненавидеть за то, что мне не нравится их внешность, не по душе их образ жизни? Ну а то, что Зиночка выбрала себе именно такого друга, – так это ведь её личное дело…
2
А потом меня с необъяснимою страстию потянуло на хулиганство. Мне тогда было ещё тридцать восемь лет, и страшное, несмываемое клеймо сорокалетнего ещё не отягощало моей совести. Я всё ещё пребывал в среднем возрасте, а не в старом, а ростовский мединститут – это ведь такое романтическое место: вокруг роскошный парк, рядом величественная, совершенно неповторимая в масштабе всей России Театральная площадь и вид с высоты верхних этажей института – куда-то в неизведанную даль азиатских степей… И вот какой номер я откинул по случаю моей принадлежности к средневозрастной категории и романтичности моего места работы: привёл домой молодую студентку.
Цитировать Овидия по этому случаю – не решаюсь.
Понятное дело, что никакой порядочный и умный преподаватель никогда в жизни не будет крутить со своими студентками. Но я закрутил. Ей было двадцать лет, и звали её Ларисой. У неё незадолго до этого возникли большие нелады с латынью, угрожающие ей отчислением из мединститута. Родители обратились ко мне за помощью, платили мне большие деньги, но с некоторых пор стали передавать мне их НЕ из рук в руки, а поручать эту простенькую финансовую операцию своей дочери: мол, ты у нас уже взрослая, занимайся там, будь умницей и сама же и плати этому дяде. Лариса же, искренне желая освоить латынь, одновременно с этим столь же искренне любила деньги и сразу же смекнула, чем это пахнет. И предложила мне сделку.
Заметим: ОНА – МНЕ предложила, а не Я – ЕЙ.
Я, конечно, поразился до глубины души её моральным достоинствам и умственным способностям, но согласился с условиями и, добросовестно обучая девушку латыни, принимал от неё плату уже не в денежном выражении. А совсем в другом.
Это был как бы мой вызов Зинаиде: ты так, ну а я так!
3
Первая Зинина реакция была глубочайшим изумлением. Она не ожидала от меня такой прыти. До сих пор она думала, что я человек комнатный, кабинетный, оторванный от жизни и не подозревала во мне таких невероятных способностей – развращать юных студенток…
А потом она успокоилась. Моё пояснение насчёт того, кто кого больше развращает – я девушку или она меня, Зина восприняла с сочувствием и с юмором. Более того: её отношение ко мне после первого же знакомства с Ларисой переменилось до неузнаваемости. Именно с этого момента мы с Зиной стали не просто хорошими приятелями или добрыми соседями, а жили в одной квартире душа в душу, словно нежно любящие друг друга брат и сестра.
К ней по-прежнему дважды в неделю приезжал Лёня-банкир, а ко мне теперь трижды в неделю наведывалась моя Лариса.
4
Ларисочка курила и похабно смеялась. Зину и Лёню называла на ты и обращалась с ними так, словно бы они были её ровесниками. Банкиру это было явно приятно – он как бы чувствовал себя от этого моложе, а Зина прощала это панибратство с закрытыми глазами – только потому, что эта девчонка была моя подруга.
Глава 29. ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ…
Такого у нас с Ларисой ещё никогда прежде не случалось: однажды она осталась у меня ночевать. Её наивные родители всегда строго следили за её нравственностью и не позволяли девочке не ночевать дома. Но на сей раз они были где-то в отъезде, и такая ночёвка стала возможна. И в это же самое время, согласно своему графику, остался на очередную ночёвку у моей соседки и её «жених» – Лёня-банкир.
Среди ночи я и Лариса проснулись от шума за стеною.
– Нет, это невозможно, – пробормотала Лариса. – В следующий раз, когда мои предки уедут, будем ночевать у меня. У меня квартира нормальная, без соседей… И вообще – очень большая…
– Непременно так и сделаем, – сказал я. – Будем кататься на велосипедах по всем вашим комнатам. А теперь спи и не обращай внимания на шумы.
– Но я не могу заснуть… Разве ж тут уснёшь?.. – сонным и одновременно ехидным голосом бухтела Лариса. – У них что там – выяснение отношений или это какие-то формы сексуального сотрудничества?
– Не знаю.
– Но как же, ведь это твои ближайшие соседи, и ты должен по малейшим звукам определять всё, что у них там происходит.
– Вот прицепилась! Говорю тебе: не знаю. Понятья не имею, что у них там такое происходит!
А я и в самом деле удивился и ничего не понимал: сын дома, а Зинаида расшумелась. Но внимательно прислушался и вдруг сообразил: эти звуки – отнюдь не эротического свойства.
А совсем другого.
Глава 30. ДРУЗЬЯ-ПРИЯТЕЛИ
1
Вскоре я и Лариса уже были в соседней комнате. Оказывается, Лёне-банкиру стало плохо с сердцем. Зина уверяла его, что нужно вызвать «скорую помощь», а тот утверждал, что не нужно, мол, такое и раньше с ним бывало, и каждый раз – проносило. С другой стороны: огласка – ну крайне нежелательна. Впереди выборы в какой-то там иностранный совет директоров, и, если в Америке станет известно, что один из претендентов не очень-то в форме, то возможны последствия…
И тогда моя Лариса как будущий врач героически бросилась мерить пульс и давление, делать уколы, а я и Зина героически бросились подносить какие-то таблетки и капли – всё необходимое предусмотрительный банкир на всякий случай хранил в Зининой комнате. И всё кончилось хорошо, и было ощущение какой-то большой и дружной семьи, в которой все – свои.
А потом Лёня-банкир заснул глубоким сном. Спал и ничего не услышавший Олег – сын Зинаиды, но мы-то, трое взрослых, уже спать не могли.
2
В скором времени обозначилась такая полусемейная сцена: две женщины и один мужчина – на коммунальной кухне. Лариса сидит на табуретке в своём потрясающе красивом халатике, купленном ею в Венеции – мелкие красные цветочки на зелёном фоне; одна нога очень эффектно закинута за другую. И курит. Зинаида стоит рядом – и тоже в халате, и тоже в дорогом, а не дешёвом, но только в длинном и торжественном, в лиловом, а не пёстром – и готовит по случаю ночной трапезы какой-то необыкновенный кекс собственного изобретения.
И вот моя Лариса, очень смешно пародируя меня, начинает рассказывать Зинаиде про меня же, делая при этом вид, что я где-то не здесь:
– И тогда он мне сказал: или ты постигаешь латынь, или ты никогда не станешь врачом! Ну я тогда и сама призадумалась уже всерьёз: а какой же врач без латыни? И взялась после этого за ум. Ты не представляешь, Зиночка, я всегда мечтала быть гинекологом. Боже, я всегда мечтала об этом!
Зиночка при этих словах в знак согласия и понимания облизывает кончики пальцев, выпачканные в чём-то невообразимо вкусном.
Я слушаю.
– Это ведь и бабки шальные, и полезные знакомства, и почёт, и уважение, и связи, и просто – интересная работа. Кропотливая. Мужики – они ведь такие сволочи! После них у женщин всегда так много неприятностей!
Тут Зиночка усиленно кивает головою. И в это время на кухне появляется проснувшийся от всей этой болтовни Олежек – симпатичный белобрысый мальчик. Увидев то, чем занимается мама, начинает канючить сонным голосом:
– Мама, дай мне кекса! Я очень люблю, когда ты делаешь такой кекс!
– Ну какой кекс посреди ночи!
– Ну вы же едите. Почему мне нельзя?
– Мы – взрослые. А ты – ребёнок. Завтра поешь, а пока марш в свой туалет да ложись-ка спать!
– Так вот я о мужиках, – продолжает Лариса, дождавшись, когда Олег окончательно уйдёт спать в свою комнату. – Им бы, гадам, лишь бы своё сделать, а что там у женщины после них – это ведь им, паразитам, неинтересно…
– Ой, и не говори! – тяжело вздыхает Зина.
– И тогда всё спасение – только в гинекологе! А я люблю приносить людям пользу. Терпеть не могу напыщенных слов, но это – моя жизненная позиция, Зиночка, моё кредо: быть полноценным членом общества! И вот представь: на пути к этой цели стоит латынь… Это какой-то бред сумасшедшего, а не язык! А эти древние римляне – просто маньяки какие-то! Разве можно было придумать такой язык!..
Зина сочувственно кивает.
– А врачом так хочется стать. А значит, и латынь надо учить. И вот тут в моей жизни появился Павлик.
– Павлик у меня молодец, – с гордостью за меня говорит Зина.
Ларисочка делает мощную затяжку и окутывается облаком дыма.
– Молодец-то молодец, но тоже – извращенец тот ещё.
– Паша? Извращенец? Никогда не поверю!
– Я, конечно, не в ТОМ смысле. Не в обычном. В обычном смысле он – нормален. Но вместе с тем, посуди сама: разве может нормальный человек знать в совершенстве латинский язык да ещё и получать от него кайф?
– А он получает?
– Ещё как! Он обалдевает от этой своей латыни! Он, оказывается, ещё в университете проникся к ней любовью на всю оставшуюся жизнь! Любил только одну её и никогда ей не изменял!
– Кому не изменял?
– Латыни!
– Так она ж ведь не живая!
– Вот то-то же и оно! Я теперь понимаю, почему жена сбежала от него в Испанию.
– Почему?
Ларисочка глубокомысленно затягивается табачным дымом и, хотя и видит, что я нахожусь совсем недалеко и всё прекрасно слышу, говорит заговорщическим и комическим шёпотом:
– По-моему, латинский язык заменяет ему женщину. Ну а какая ж баба вытерпит измену?
– Какой ужас!
– Так что, если бы не я в его жизни…
Где-то проносились поезда – пассажирские, товарные, я их легко различал по звуку. Отрывисто гудели маневровые тепловозы и грохотали формируемые составы, которые то и дело загонялись то на один путь, то на другой, то на третий, то на четвёртый… Голоса диспетчеров перекликались над железнодорожным полотном близлежащей станции. Я тогда слушал всё это и посмеивался. Зачем с женщинами спорить? Они всё равно ничего не поймут.
3
Потом события развивались так: Олег проснулся утром и перед уходом в школу получил кусок маминого кекса, а Лёня-банкир в тот же день выздоровел, после чего вся эта Ларисина ценная информация была целенаправленно доведена Зинаидой до сведения своего любовника: мол, наш Павлик безумно влюблён в латынь.
И Лёня-банкир успокоился ещё больше насчёт возможной конкуренции с моей стороны. Латинист – это не настоящий мужчина. Это что-то вроде гомосексуалиста. И оставлять свою собственную женщину в одной квартире с ненастоящим мужчиной – не страшно. А даже и полезно. Что-то вроде шута, сторожа или комнатной собачки.
