Текст книги "Тайны старой аптеки (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6. Самая страшная тайна

Джеймс открыл глаза. Хотя правильнее будет сказать, что он разлепил их с таким трудом, будто пытался открыть заклинившие крышки чемоданов.

Он повернул голову, и та отдалась звоном. Хуже стало, когда Джеймс оторвал ее от подушки. Ощущение было таким, словно она заполнена маленькими, но чрезвычайно грохочущими колокольчиками.

Джеймс был в своей комнате. Холодное осеннее утро лезло в окно, часы на столе показывали половину восьмого.

«Как я добрался до кровати? – подумал он. – Когда лег?»

Джеймс потер веки и с удивлением себя оглядел – он был в костюме, хорошо хоть туфли снял: они стояли у кровати.

Пуговка лежала на комоде. Что она там делает?

– Что произошло, Пуговка? – Выбравшись из кровати, Джеймс на негнущихся ногах подошел к комоду, взял чучело и обнял его. – Как это ты не знаешь? Что? Я сам ничего не помню…

Джеймс напряг память.

– Мы с Лемюэлем были в лаборатории под аптекой, нам удалось изгнать Хорошего сына. Лемюэль нашел рецепт, но он… он был бесполезен. Лемюэль сказал что-то, а потом мы поднялись и… я помню, как гудел варитель. Кажется, мы выпили чай… очень горький чай, а потом…

Потом ничего не было. В голове клубился лишь туман, в котором звучали два голоса. Их обладатели спорили. Джеймс зажмурился.

Голос Лемюэля в тумане был тихим, едва различимым: «Где шприц, мадам Клопп? Он мне нужен. Да, я помню, что говорил. Крайний случай настал. Но планы изменились – простой яд уже не подходит, мне нужно добавить туда кое-что. Вы поможете мне выкачать эссенцию…»

В ответ раздался резкий каркающий голос мадам Клопп: «Ты не должен этого делать, Лемюэль! Одумайся! Ты же умрешь!»

На что Лемюэль отвечал: «Хуже, мадам Клопп, я просто исчезну…»

«Я запрещаю тебе это делать!»

«Вы не можете мне запретить. И не вы ли всегда желали этого? Чтобы я исчез?»

«Я никогда этого не желала! Ты подумал о Хелен?!»

«Я именно о ней и думаю. Я делаю это все ради нее…»

«Будь ты проклят, Лемюэль!»

А потом в тумане раздались безумные отчаянные крики Лемюэля, словно его медленно вспарывали десятком лезвий.

Джеймс открыл глаза. Дрожащей рукой вытер пот со лба.

– Я помню их разговор, – прошептал он. – Этот ужасный непонятный разговор. Мне все это приснилось? Или он и взаправду произошел? О чем они говорили? Лемюэль сказал, что…

И тут Джеймс вспомнил, что сказал ему Лемюэль в лаборатории прадедушки Лемони. Он умрет! Сегодня в полночь! Он хочет покончить с собой!

– Я должен его остановить!

Джеймс положил Пуговку на кровать и бросился к двери. Распахнув ее, выбежал в коридор и замер на месте.

В коридоре стоял Лемюэль. Он разглядывал один из портретов на стене.

– Что вы знаете о троюродном кузене Лаймоне Лемони, Джеймс? – спросил он, не поворачивая головы.

Вопрос был таким странным и неожиданным, что Джеймс мгновенно позабыл обо всем, что собирался сказать или сделать.

– Что?

– Лаймон Лемони. Подойдите…

Джеймс приблизился. Лемюэль выглядел как оживший покойник – лицо совершенно белое, черные круги под глазами углубились, а щеки, казалось, еще сильнее запали.

Он кивнул на портрет, который разглядывал. На картине был изображен молодой джентльмен с узким лицом, округленными глазами, словно он был чем-то испуган, поджатыми губами и тонким острым носом, на котором сидели очки с толстыми стеклами.

Джеймс мысленно перелистнул семейный фотоальбом и нашел нужную страницу – вот его знания и пригодились.

– Я знаю о нем немного. Дядюшка Людвиг рассказывал, что кузен Лаймон отправился в путешествие за редкими ингредиентами для каких-то лекарств, но по пути его дирижабль попал в бурю и потерпел крушение. Его тело так и не нашли, но считается, что он погиб.

– Нет, он не погиб. Он чудом выжил во время крушения, долгое время провел в диких местах, но смог выбраться и однажды вернулся в Габен. Отойдя от потрясения и восстановив силы, он продолжил свое обучение, чтобы стать аптекарем. Я обучал его.

– Прямо как меня?

– Верно.

– Но зачем вы мне все это рассказываете? – недоуменно спросил Джеймс. – Почему вдруг вспомнили про кузена Лаймона?

– Его история очень похожа на вашу.

– Я, конечно, очень рад, Лемюэль, но вообще-то мне нужно с вами поговорить. Зачем вы меня усыпили? Вы что-то подмешали мне в чай?

– Видимо, это традиция Лемони – подмешивать снотворное в чай родственникам, – многозначительно сказал Лемюэль, и Джеймс потупился – видимо, он имел в виду случай с мадам Клопп. – В любом случае хорошо, что вы проснулись, Джеймс. Я уже собирался вас будить. Нужно открывать аптеку – нельзя заставлять посетителей ждать.

– Лемюэль, о чем вы говорите?! Какие еще посетители?! Вы собрались… – он понизил голос: – вы хотите умереть.

– О, не драматизируйте, кузен, – ответил Лемюэль. – Я не хочу умирать. Мне придется, и только. Все рано или поздно умирают – мое время пришло.

Он сказал это так буднично, едва ли не равнодушно, что Джеймс по-настоящему разозлился, но Лемюэль предвосхитил уже готовую вырваться гневную тираду:

– Я знаю, что вас мучают вопросы, и я все вам расскажу. Но не сейчас. После закрытия аптеки. Вам предстоит важный день, кузен. Мы устроим вам проверку – сегодня именно вы встанете за стойку. Поглядим, готовы вы, или нет.

Джеймс опешил.

– Вы спятили! Я не готов!

– Если вы внимательно меня слушали, то готовы, – убежденно сказал Лемюэль. – Вы ведь все еще хотите стать аптекарем в «Полезных Ядах Лемони» в Раббероте? Если мне не изменяет память, именно за этим вы и приехали сюда, а дядюшке Людвигу нужен надежный помощник – он слишком стар и уже не справляется…

Джеймс ничего не понимал.

– О чем вы говорите, Лемюэль? Дядюшка Людвиг ведь умер.

Лемюэль поглядел на него так, будто не узнавал. Кажется, он сейчас был мыслями где-то далеко. Покивав своим мыслям, кузен сказал:

– Не трусьте, Джеймс. Это всего лишь работа за стойкой. Посетители не кусаются. Если, конечно, не брать в расчет миссис Пурвинкль. И мистера Клауха. И близнецов Доулзов с улицы Пчел. И младенца четы Брексли…

Лемюэль развернулся и направился в сторону лестницы, продолжая перечислять кусающихся посетителей:

– И мисс Пикок. И мистера Бреннерли. И Уолтера, племянника мадам Сноркли. И старого ветерана Враньего полка Гарбишема, хотя у него почти не осталось зубов. И миссис Лепшер. И…

Он скрылся на лестнице.

Джеймс глядел ему вслед, не представляя, что предпринять. С пылью, которая должна была подняться от того количества пыльных мешков, которыми его прихлопнули, не справился бы даже пневмоуборщик Хелен Лемони.

Джеймс возмущенно глянул на портрет кузена Лаймона.

– Этот безжалостный человек над вами тоже измывался? Или это он на меня за что-то взъелся?

Лаймон Лемони многозначительно промолчал.

***

– Аптекарь не на месте! – воскликнула дама в годах, вытерев губы платком. – Что за времена! Этот город обречен!

Джеймс вздохнул.

– Мадам, но я ведь выдал вам ваши лекарства.

– Это ничего не меняет! Я привыкла к мистеру Лемони – где он?

«Готовится к собственной скоропостижной кончине», – подумал Джеймс, но вместо этого сказал:

– У него возникли неотложные дела. К тому же я ведь тоже мистер Лемони.

– Вы – не настоящий мистер Лемони! Вы даже не сказали: «Добро пожаловать в “Горькую Пилюлю”, чем могу быть полезен?»!

Джеймс и правда не озвучил традиционное приветствие – забыл. И неудивительно, учитывая, сколько на него свалилось работы. Стоя за стойкой, он переживал свои худшие мгновения. Уж лучше, считал Джеймс, снова спуститься в клоаку или выйти в туманный шквал! Он даже с легкой ностальгией вспоминал сжимающие его горло пальцы Хорошего сына – даже тогда все казалось не настолько беспросветно.

Вот она, настоящая работа аптекаря! Лемюэль будто вытолкнул его на цирковой манеж с табличкой «Мясо» на шее, отдав на растерзание голодным львам. Одно дело помогать кузену, бегать по различным поручениям, и совсем другое – в одиночку управляться с тем, с чем, по словам Лемюэля, справится и ребенок. Что ж, ребенок, может, и справился бы, но он, Джеймс, делал аптекарскую работу из рук вон плохо.

Он не знал, который час – не было времени даже оглянуться и взглянуть на часы. Посетители сменялись посетителями, раздражение сменялось новым раздражением, а еще ворчанием и упреками.

В воздухе за стойкой висело густое облако мелованной пыли. Голова шла кругом и едва ли не дымилась. Джеймс весь взмок, лицо и руки были перепачканы уже упомянутым мелом, фартук покрывали мерзкие стекающие пятна – он то и дело что-то на себя неловко проливал. С всклокоченными волосами, красный и запыхавшийся, Джеймс метался от стойки к шкафам. Под ногами хрустели разбитые склянки – выражение «все валится из рук» сейчас образным не являлось.

Последовательность действий, которые Джеймс должен был выполнять, оказалась простой только на словах:

Узнать, что посетителю нужно;Найти лекарство;Завернуть;Проверить по книге цен стоимость;Пробить стоимость и код лекарства на кассовом аппарате;Принять оплату и выдать сдачу (если потребуется). Нанизать кассовый счет на шило. Занести проданное лекарство в книгу учета.

Затруднения начинались уже на втором пункте. И ладно, когда дело касалось простых пилюль от головной боли, сиропа от кашля или снотворного, но что-то хоть чуточку более серьезное приходилось искать, как закопанный клад, не имея ни карты, ни указаний, где этот клад может быть. Джеймс принимался выдвигать ящички и открывать дверцы шкафов и искать на полках, но этих ящичков, дверец и полок здесь было, казалось, бессчетное количество.

Наблюдая за его нелепыми поисками, посетители сопели, фыркали и велели ему поторапливаться. В итоге чаще всего их ждал ответ: «Простите, кажется, ваше лекарство закончилось», когда Джеймс понимал, что попросту не найдет те или другие пилюли, притирки, линименты или пинетки. И тогда разгневанный посетитель, не преминув отвесить парочку ругательств, уходил.

Но даже когда Джеймс находил, легче не становилось. Мало кто из посетителей знал, сколько лекарства им требуется, – приходилось действовать наугад.

Особое «удовольствие» было отмерять и разделять. Как управляться с весами, Джеймс так и не понял – взвешивать на них что-либо казалось ему настоящим таинством, и вытаскивать крошечные гирьки-разновесы из подставки он даже не стал. Вместо весов Джеймс пользовался ложечками и мерными наперстками. А вот что касается разделения…

«И как Лемюэлю удается разрезать пилюли? Это же решительно невозможно!»

Орудуя ножом, он хмурил брови и морщил нос, но сосредоточенное выражение лица никак не помогало. В итоге, спустя дюжину испорченных и улетевших куда-то пилюль, он более-менее наловчился их разрезать. Правда, аккуратненькие половинки или четвертинки так и не выходили…

Во время работы Джеймс понял, что не умеет обращаться не только с весами и ножом, но даже с ножницами.

Порой посетителям требовался бинт… Джеймс видел, как Лемюэль крутит установленную на стойке бобину с бинтом, разматывает его, а потом отрезает нужное количество ножницами. Беда в том, что у его помощника не было достаточно развитого глазомера, чтобы определить, сколько футов бинта отлелить. К тому же, как оказалось, чтобы резать бинт, также нужен опыт – ножницы цеплялись за марлю и подгибались, делали неаккуратные дыры и запутывались, не желая резать как надо…

Как ни странно, почти никакой мороки не было с посетителями, которые сами не знали, что им требуется, и просили совета. Для таких у Джеймса имелся заготовленный универсальный ответ: «Кажется, я знаю, что вам поможет». Лемюэль показал ему ящик с толченым мелом, и Джеймс без зазрения совести набирал в пакетики это вовсе-не-лекарство. Передавая посетителю такой пакетик, он неизменно добавлял: «Если не поможет, приходите завтра, и мы подыщем что-нибудь другое». Оставалось надеяться, что завтра Лемюэль вернется за стойку и все будет как всегда, а уж он знает, что чего и сколько кому нужно.

Отдельным кошмаром была упаковка. Наблюдая все предыдущие дни за тем, как Лемюэль ловко и быстро управляется с упаковочной бумагой, Джеймс и представить не мог, что обертывание, заворачивание, формирование конвертиков и повязывание аптечных твидовых лент – это настоящее искусство. Все, что выходило из-под его рук, было скомканным, мятым и рваным.

Кое-как справившись с упаковкой, Джеймс брался за книгу цен. Отыскав строку с нужным лекарством, он начинал высчитывать – а это тоже было непросто. Когда цифры все же складывались, наступал черед кассового аппарата. Эта древняя рухлядь скрипела и скрежетала, некоторые клавиши застревали. Джеймс управлялся с ним очень медленно: одним пальцем нажимал клавишу, потом искал следующую, нажимал ее, и таким образом со скоростью улитки набирал весь код, после чего ждал, когда лоток откроется, вспоминал, что он не откроется, если не дернуть рычаг, дергал его и складывал оплату в аппарат. Со сдачей тоже было нелегко – порой приходилось по-настоящему ломать голову в попытке узнать, сколько нужно вернуть посетителю…

Но худшим бедствием оказались вовсе не лекарства, кассовый аппарат или сдача, а мистер Грызлобич. Как выяснилось, у него был выходной, и он отчего-то решил провести его в аптеке. Узнав, что Лемюэль Лемони отсутствует, он пару раз пытался стащить череп прадедушки, а потом, оскорбившись за то, что в него швырнули пачкой ваты, принялся мелочно гадить – хотя, учитывая «размах» его злодейского «гения», правильнее будет сказать: подгаживать. Он раз за разом открывал-закрывал дверь, дергая колокольчик, чем вызывал раздражение, то и дело вставал в очередь и засыпал в ней, заваливаясь на кого-то и тем самым провоцируя склоки, а когда Джеймс слишком долго возился или что-то путал, обслуживая того или иного посетителя, выкрикивал, прячась в толпе: «У них есть жалобная книга! Требуйте жалобную книгу!».

В полдень спустилась мадам Клопп, и, стоило ей появиться, Грызлобича как ветром сдуло.

Теща аптекаря лишь поморщилась, увидев беспорядок, который устроил Джеймс, и забралась на свой стул с газетой. Настроение у нее было, вроде как, обычным, но она отчего-то решила сжалиться и время от времени подсказывала Джеймсу, где нужное ему лекарство стоит: «Шкаф справа!», «Третья полка, второй ряд!», «Полка над варителем!», «У трубы пневмопочты!»…

Постепенно Джеймс пообвыкся и прекратил метаться, облако белой пыли рассеялось, нужные лекарства и требуемые коды в книге цен уже находились намного быстрее, да и посетителей стало меньше, а собственный вопрос «Чем могу быть полезен?», адресованный заходящим в аптеку джентльменам и дамам, уже не вызывал столько страха.

Порой появлялся Лемюэль. Он выходил из провизорской, заглядывал в зал, говорил: «Превосходно справляетесь, Джеймс!», а затем отправлялся наверх, к себе. Какое-то время он проводил, видимо, в своей комнате, а потом спускался, что-то отсылал пневмопочтой и снова исчезал в провизорской. Джеймс пытался поймать его и осадить вопросами, но кузен отнекивался: «Все потом! Потом! Я очень занят!».

– Чем это он таким занят? – спросил Джеймс у тещи аптекаря. – Вы знаете, мадам Клопп?

Из-за разворота «Сплетни» последовал ответ:

– Занимается враньем, чтобы подготовить ложь и сделать увертку.

– Что?

– Мне лень придумывать отговорку, Джеймс. Можете сами подставить под «вранье», «ложь» и «увертку» то, что вам понравится…

Работа между тем шла своим чередом. Двери открывались, заглядывали все новые больные и страдающие.

В какой-то момент в аптеку вошел тощий долговязый мистер с фотографическим аппаратом, но лекарств он не попросил, а вместо этого как ни в чем не бывало расставил треногу, поднял повыше ручку с желобком для вспышки и дернул тросик. Раздался щелчок, загорелся магний, и на миг зал залило белым светом. После чего этот тип, ничего не говоря, сложил треногу и покинул аптеку.

– Что это было? – удивленно спросил Джеймс.

Мадам Клопп выглянула из-за газеты.

– А что было?

– Ни-ничего…

Все это казалось очень странным и – Джеймс чувствовал – было как-то связано с непонятными делами Лемюэля.

Когда часы пробили три раза, в аптеку зашел очень мрачный джентльмен в угольном костюме, цилиндре и с черной коробкой под мышкой. В глаз его был вправлен монокль, а на губах застыла тонкая ехидная улыбочка. Приподняв цилиндр, джентльмен походя поздоровался с черепом в шкафу и подошел к стойке.

– Добро пожаловать в «Горькую Пилюлю», – сказал Джеймс. – Чем могу быть полезен?

Джентльмен подмигнул ему, поставил коробку на стойку и, задрав голову, поприветствовал старуху:

– Добрый день, мадам Клопп. Как ваше самочувствие? Я вас все жду не дождусь в гости!

Глаза мадам Клопп над газетой исказились в гневе.

– Не дождетесь, доктор Горрин! У меня прекрасное самочувствие!

Джеймс нахмурился: он знал, что доктор Горрин – городской коронер и аутопсист. Очевидно, он имел в виду, что никак не дождется старуху на своем столе.

– У меня посылка с того света для мистера Лемони, – сказал аутопсист.

– Он ее ждал, – ответила мадам Клопп. – Джеймс, второй колокольчик.

Джеймс, ничего не понимая, дернул за струну сонетки указанного колокольчика. Не прошло и минуты, как Лемюэль спустился.

– О, доктор Горрин! Рад вас видеть!

– Прекрасно выглядите, мистер Лемони. Замечательный цвет кожи. Вас на днях выловили из канала?

Лемюэль проигнорировал «шутку».

– Здесь все? – спросил он, кивнув на коробку.

– Все, что вы просили. Знаете, мистер Лемони, в обмен на книгу, которую я так давно мечтаю заполучить, я с удовольствием предоставил бы вам его целиком.

– Этого мне хватит, благодарю. Ваша книга…

Лемюэль протянул доктору Горрину отцовский «Механико-анатомический справочник», и тот взял его осторожно, кончиками пальцев, как какое-то сокровище.

– Наконец… – прошептал аутопсист. – Я так долго этого ждал… единственный экземпляр… – Он поднял взгляд на аптекаря. – Не беспокойтесь, мистер Лемони, книга вашего великолепного отца попала в хорошие руки. Очень холодные хорошие руки. Обязуюсь как следует отмывать их от крови прежде, чем читать ее.

– Безмерно рад это слышать, – лишенным эмоций голосом ответил Лемюэль. – Хорошего дня, доктор Горрин.

Взяв черную коробку, он удалился. Доктор спрятал книгу под пальто и с улыбкой глянул на старуху.

– Мадам Клопп, я тут недавно изобрел новый бальзамирующий раствор – он замечательный, а как пахнет! Если вы вдруг заглянете ко мне, не беспокойтесь: этот раствор поможет сохранить вашу несравненную… хм… красоту. Никто не заметит разницы.

– Доктор Горрин! – в ярости процедила мадам Клопп. – Если вы не хотите стать первым аутопсистом, которому придется вскрывать себя же…

– Мы сегодня явно не в духе, – усмехнулся доктор Горрин и снова подмигнул Джеймсу. – К сожалению, мне пора: в морг доставили жертв экипажной катастрофы – столкнулись два кэба и один омнибус, еще поди разбери где чья нога или рука. Мое почтение!

Развернувшись на каблуках, доктор Горрин направился к выходу. Попрощавшись с черепом прадедушки, он вышел за дверь.

– Никто не заметит разницы, тоже мне! – фыркнула мадам Клопп и вернулась к чтению…

Еще через час в аптеку пришел джентльмен в темно-сером пальто и цилиндре, с холодными вкрадчивыми глазами, каштановыми нафабренными бакенбардами и тяжелым клювоподобным носом. В руках он держал трость и портфель для бумаг.

Увидев его, мадам Клопп так оживилась, что едва не свалилась со стула. Скомкав газету и отшвырнув ее прочь, она спустилась быстрее пожарного, соскальзывающего по шесту.

– О, мистер Гришем! – залепетала старуха, подскочив к стойке и отодвинув удивленного переменой в ее настроении Джеймса. – Лемюэль говорил, что вы зайдете! Безмерно счастлива вас лицезреть в нашей аптеке.

– Мое почтение, мадам Клопп. В контору пришло письмо от мистера Лемони – насколько я могу судить, дело срочное.

– Еще бы! – раздалось с лестницы, и в зал спустился Лемюэль. Он был одет в коричневый клетчатый костюм, пальто и котелок, вокруг шеи намотал шарф.

– Вы уходите, Лемюэль? – спросил Джеймс, хотя ответ и так был очевиден.

Лемюэль кивнул.

– У меня кое-какие дела в городе. Нужно зайти в банк, на почту и…

– В банк? – испуганно произнес Джеймс и подумал: «Что за дела у него могут быть в банке? Это как-то связано со мной? Он знает?»

– Не беспокойтесь, я скоро вернусь. Еще до закрытия аптеки, кузен.

– Кузен? – спросил посетитель. – Вы о нем мне писали, мистер Лемони?

Джеймс натурально похолодел. Ему очень не понравилось то, что здесь происходило.

– Верно, – сказал Лемюэль и глянул на Джеймса. – Позвольте представить: мистер Гришем, эсквайр, из адвокатской конторы «Гришем и Томм» – мой душеприказчик.

«Душеприказчик? Он что, затеял что-то с завещанием?»

– Кэб ожидает, мистер Лемони, – сказал адвокат, и Лемюэль кивнул на прощание:

– Прошу вас, мадам Клопп, пока меня нет, не съешьте кузена – он нам еще нужен. А вы, кузен, будьте добры, постарайтесь не разрушить мою аптеку.

Поправив шарф, он двинулся к выходу вслед за адвокатом. Миг – и они исчезли за дверью.

Джеймс и мадам Клопп остались в аптечном зале одни. Старуха презрительно бросила:

– Есть родственников? Фу. Если бы Лемони были не такими тощими и костлявыми… Пойду готовить обед. Скоро заглянет миссис Тоун, вдова Филина. Мы на дух друг друга не переносим, так что…

– Филина?! – воскликнул Джеймс. – Того самого? Злодея Золотого Века?

Мадам Клопп сморщила нос.

– Того самого Филина. Будьте с ней настороже.

– Она может учинить что-то… злодейское?

– Миссис Тоун души не чает в этих трех проходимцах, которые вечно норовят проникнуть в аптеку и стащить раствор валерьяны. Глядите в оба, чтобы коты не проникли сюда за ней.

Джеймс с тревогой закусил губу: посещение вдовы злодея Золотого Века – этот день просто не мог быть хуже…

…– Что-то вспоминается, мэм? – спросил Джеймс, пристально глядя на миссис Тоун.

Женщина свела глаза на кончике короткого скрюченного носа, подняла их к потолку, а потом описала ими пару кругов.

– Пока ничего…

– Мне жаль, мэм.

Вдова Тоун покивала и тяжело вздохнула. В аптеку она пришла за пилюлями для восстановления памяти и, как сказала Джеймсу, они ей были нужны, чтобы вспомнить, что именно случилось с ее мужем двадцать лет назад. Никто точно не знал, куда именно и в какой момент исчез Филин – в газетах о нем просто вдруг перестали писать. Говорили, что он умер, но при каких обстоятельствах это произошло, было загадкой. Вдова между тем считала, что все знает, вот только никак не могла вспомнить, словно кто-то покопался в ее голове и стер все воспоминания об этом. Она много лет приходила в аптеку, пила свои пилюли и кое-что прояснялось, но крупицы былых событий были слишком разрозненными…

Джеймс ожидал, что супруга Филина окажется чем-то жутким, и его даже постигло разочарование, когда она вошла. Это была немолодая женщина в старомодном полосатом платье с серебристой брошью-совой на лацкане жакетика. В руках она держала ридикюль, обшитый перьями, выпуск газеты «Мизантрополис» из Старого центра и зонтик.

Как только вдова Тоун переступила порог аптеки, прочие посетители, не сговариваясь принялись морщиться и шикать, а потом и вовсе поспешно ретировались на улицу, обходя ее стороной как прокаженную. Очевидно, все знали, кто она такая.

– Добрый день, Лемюэль, – сказала вдова Тоун подойдя – кажется, она не поняла, что за стойкой стоит вовсе не Лемюэль. – Я пришла за своими лекарствами.

– Разумеется, мэм. – Джеймс протянул женщине приготовленный для нее пакет. Одну пилюлю она предпочла выпить здесь же, на месте. Джеймс дал ей стакан воды.

– Вы ведь знаете, что я пытаюсь вспомнить, Лемюэль, – отстраненно проговорила вдова, безучастно оглядывая полки и шкафы за спиной Джеймса. Джеймс не знал, и она рассказала.

Он ее не перебивал, завороженно глядя на пилюлю, которую она перебирала между пальцами, словно в нерешительности.

– Ваш отец и мой супруг были очень дружны, – добавила вдова. – Лазарус заменил Брейкарду руки на механические, с такими чудесными когтями… В последний раз человека с механическими когтями видели на крыше здания суда Тремпл-Толл. Это было за день до гибели Горемычника и за неделю до ареста Замыкателя. Я тоже была там… на крыше… Ночь, гроза и сирена… больше я ничего не помню.

– Может, лекарство что-то прояснит?

Вдова Тоун кивнула и положила в рот пилюлю, сделала глоток воды и закрыла глаза. Она стояла так почти десять минут – Джеймс все порывался спросить у нее что-то, но никак не решался это сделать.

Наконец она открыла глаза и посмотрела на него…

Ничего не вспомнив, вдова достала из ридикюля маленькую книжечку и самозаполняющуюся чернильную ручку, что-то записала и снова вздохнула.

– Что вы пишете, мэм?

– Это мой дневник воспоминаний. Я записываю сюда все, что всплывает в памяти о той ночи. Но чаще я пишу: «Ничего не вспомнила». Я возлагаю особые надежды на монолог. Вижу, вы не понимаете, о чем я. Те, кого называют злодеями, страдали излишней театральностью, была даже традиция «злодейского монолога», обычно рассказанного в самый неподходящий момент. Они отвлекались на эти монологи – и их ловили. Мой Брейкард тоже обожал такие монологи, и я надеялась, что вспомню его… последний монолог.

Вдова бросила взгляд на часы и поспешно спрятала книжечку и ручку обратно в ридикюль.

– Мне пора, Лемюэль. Меня ждет «Чернильная тайна».

– Простите, что ждет?

– Это книжный клуб, который я основала. Мы собираемся в лавке «Переплет» и обсуждаем книги.

– Понятно. Хорошего дня, мэм.

– Хорошего дня, Лемюэль.

Вдова Тоун вышла из аптеки, а Джеймс все глядел задумчиво ей вслед. «Очень странная женщина. Пытается вспомнить, что произошло двадцать лет назад, ведет даже специальный дневник и… Дневник!»

Джеймс спохватился и достал из кармана вырванные странички дневника прадедушки.

«И как я мог о них забыть?!»

Он уже расправил странички, намереваясь тут же их прочитать, как колокольчик звякнул и вошли двое джентльменов.

«Посетители! Как не вовремя!»

Убрав странички в карман, Джеймс проскрипел сквозь зубы:

– Добро пожаловать в «Горькую Пилюлю». Чем могу быть полезен?

***

Влетев в свою комнату, Джеймс запер дверь на ключ и подошел к кровати.

– Да-да, Пуговка, сейчас…

Вытащив чучело из-под одеяла, он поставил его на пол.

– Можешь пока побегать по комнате. Только не лай, мне нужно кое-что прочитать…

Лемюэль так и не вернулся, и до самого закрытия изучить странички дневника не удалось. Как назло, после ухода вдовы Тоун посетители пошли один за другим. В те редкие моменты, когда никого не было, прочитать записи тоже не представлялось возможным – очень некстати спустилась мадам Клопп и тут же принялась рассылать лекарства пневмопочтой. При ней выяснять, что же на этих страничках такого понаписал прадедушка, что Хороший сын решил их вырвать и спрятать, не хотелось. Поэтому, пока часы не пробили шесть и старуха не сказала «Закрываемся», Джеймс не мог найти себе места от нетерпения. Ко всему прочему, как будто ожидание его и так недостаточно измучило, теща аптекаря заставила «дорогого кузена из Рабберота» убирать аптечный зал.

Когда наконец все осколки были собраны, пол подметен и вымыт, стойка натерта до блеска, а прошмыгнувшие коты (и как им удалось пробраться?!) изгнаны, ему позволили снять фартук и отправиться к себе. Старуха устроилась у кассового аппарата и начала с удовольствием пересчитывать дневную выручку, а Джеймс бросился вверх по лестнице, бегом преодолел коридор и нырнул в свою комнату…

– Я и сам пока не знаю, что это, Пуговка. Надеюсь, хоть что-то прояснится.

Джеймс достал странички, с досадой понял, что за окном стемнело и уже ничего не видно, зажег лампу, и, устроившись на подоконнике, взялся за чтение.

«Это случилось! Мои руки дрожат, сердце колотится, но я должен все записать. Только тебе, мой дневник, я могу доверять…

Произошло то, что все перевернуло. Я нашел! Нашел то, что так долго искал! Хотя правильнее будет сказать, что оно само меня нашло в тот момент, как я уже почти утратил надежду.

Все началось с того, что неделю назад в аптеку зашел некий господин. Закутанный в плащ, в треуголке на голове и с тростью. Представился он как доктор Дапертутто и попросил лекарство от «тяжких дум». Признаюсь, я бы даже не обратил на него внимания, если бы не тот, кто его сопровождал.

Вокруг доктора Дапертутто шныряла кукла. Она была ростом с десятилетнего мальчика, носила костюмчик, похожий на хозяйский, и такую же треуголку. Улыбчивый деревянный мальчишка оглядывался по сторонам, пританцовывал от нетерпения и тоненьким голоском спрашивал: «Ну когда, когда мы уже отправимся на ярмарку, Хозяин?!» Доктор постоянно одергивал своего маленького спутника и велел ему вести себя прилично.

Разумеется, я был весьма удивлен, ведь подобного не видел ни разу за всю свою долгую жизнь.

«А где же нити? – спросил я у странного доктора. – Как вы управляете вашей марионеткой? В чем здесь трюк?»

«Трюк в том, господин аптекарь, – ответил Дапертутто, – что это не марионетка. Никаких нитей нет и в помине».

Я не поверил ему:

«То есть вы хотите сказать, что эта кукла… сама все это вытворяет? Вы хотите сказать, что она… живая?»

Доктор кивнул и протянул мне контрамарку, на которой было написано: «Невероятное представление живых кукол доктора кукольных наук Дапертутто. Тарабар».

«Приходите на наше представление, и ваше любопытство будет удовлетворено», – сказал доктор, и, забрав лекарство, они покинули аптеку.

Я был заинтригован и все не мог выбросить странную куклу из головы. На следующее же утро, оставив за старшего какого-то там из своих наследников (я их вечно путаю), я отправился в Тарабар. Дорога была долгой, но этот Дапертутто заставил меня удивиться, а это чего-то да стоило. Впрочем, представление, к моему глубочайшему разочарованию, нисколько не удовлетворило мое любопытство.

Я увидел кукол. Их было около дюжины – они пели, плясали и отвратительно, бездарно актерствовали. Секрет их так и не раскрылся – мне предстал не более чем обыкновенный балаган, в котором кукловод всего лишь изобрел какой-то хитрый обман, чтобы выманивать денежки у наивных зрителей.

Представление окончилось, куклы отвесили поклон и спрятались в своих комнатках-ящиках кособокого дома на колесах. Дапертутто попрощался и скрылся за ширмой, деревянную сцену подняли, и она вновь стала стенкой фургончика.

Зрители начали расходиться, восхищенно переговариваясь и обсуждая представление и чудесных живых кукол. А я клокотал от обиды, гнева и разочарования. Он провел меня! Заставил волочиться в такую даль зазря! Стоило преподать ему урок.

Дождавшись, когда стемнеет, я прокрался в фургончик, намереваясь отравить этого фигляра, но то, что я там увидел…

Доктор кукольных наук «творил». Он надел фартук, перчатки и склонился над стулом, к которому был привязан какой-то бродяга. Доктор, видимо, его подпоил, и тот спал. Не проснулся он даже когда Дапертутто засунул ему в рот кляп и надел на голову какое-то весьма пугающего вида механическое устройство. Закрепив устройство ремнями, он вложил в ячейку на нем небольшой граненый черный камешек, несколько раз провернул заводной ключ на уровне лба подопытного и отошел.