Текст книги "Тайны старой аптеки (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Устройство загудело, из него повалил пар, а затем несколько тонких игл вонзились в голову бродяги. По лбу и волосам потекла кровь.

Бродяга дернулся и распахнул глаза, исторг отчаянное мычание, но пытка только началась. Иглы погружались все глубже в его голову, а потом замерли, и по прикрепленным к ним трубкам потекло что-то мутно-серое.

Пленник доктора потерял сознание и провис на веревках, но процесс продолжался. Непонятная жидкость постепенно наполняла стеклянный резервуар в центре устройства. Когда она доползла до какой-то ведомой лишь Дапертутто отметки, раздалось шипение, и в воздух поднялся едкий черный дым – камень, который доктор поместил в устройство, расплавился, и, превратившись в вязкую чернильную жижу, потек по толстой трубке в тот же резервуар, который тут же начал вращаться, замешивая обе жидкости.

Вскоре ключик остановился. Процесс был завершен. Отсоединив резервуар от устройства, Дапертутто подошел к сидящей рядом, на верстаке, кукле и залил получившуюся смесь через воронку в ее голову. Кукла ожила почти мгновенно. Повернув голову, она уставилась на доктора.

«Здравствуй, Фенни-весельчак. Я твой хозяин, доктор Дапертутто. Отправляйся к остальным, – он вытянул руку и указал в другой конец фургончика. – Они выдадут тебе роль и всему научат…»

Кукла послушно кивнула и сползла со стола, а затем ломаной походкой, покачиваясь и пошатываясь, двинулась, куда было велено.

Доктор тем временем склонился над бродягой и, отсоединив устройство, спрятал его в сундук, после чего быстро отвязал своего пленника, обтер тряпкой его лоб, а затем поднес к его носу флакон нюхательной соли. Бродяга пришел в себя и задергался.

«Где я? Что творится? Вы кто?» – засыпал вопросами он доктора.

Дапертутто представился и «напомнил» бродяге, что тот пришел на кукольное представление. Предположил, что оно, видимо, его уморило, и добавил, что, пока он спал, его покусали слепни. Доктор сказал, что отогнал слепней, занес его в фургон и привел в чувство.

Бродяга задумался, с подозрением глядя на улыбающегося кукольника, но все его сомнения тут же развеялись, когда доктор «прописал ему для улучшения самочувствия» бутылочку «Угольщика», которую тут же и вручил. После чего бродяга был отпущен, а довольный доктор отправился спать…»

Джеймс отложил прочитанную страничку.

«Куклы? Что за странность? Что это за Дапертутто такой?»

Он так погрузился в записи, что не заметил, как из-за афишной тумбы выглянул констебль Тромпер, наблюдая в свой бинокль за окном Хелен, как ко входу в здание аптеки подъехал кэб, как из него кто-то вышел…

«В смятенных чувствах я выбрался из фургончика и отправился на станцию. Почти не помню того, как купил билет и сел на дилижанс до Габена. Меня не отпускали мысли об увиденном. Что именно произошло в фургончике Дапертутто? Что это было за устройство? Что он выкачал из бродяги? И как, будь он неладен, ему удалось оживить куклу?!

Я понял, что выводы мои были преждевременны: Дапертутто оказался вовсе не шарлатаном – то, что он провернул, меня заинтересовало настолько, что я ни о чем другом не мог думать. Всю ночь по возвращении в Габен я провел за размышлениями…

Намереваясь выяснить все, что только возможно, я взял несколько лекарств собственного изобретения и еще до рассвета снова поехал в Тарабар.

Дапертутто обнаружился в балаганчике – спорил с каким-то угрожающего вида бородачом, и, пока он отвлекся, мне удалось незаметно подмешать ему в вино одно из лекарств. Оставалось дождаться, когда он сделает глоток и оно подействует. Лечебные свойства самого лекарства были неважны, но вот побочный эффект… именно благодаря ему я должен был войти в доверие к Дапертутто – еще бы, ведь упомянутый побочный эффект убеждал принявшего лекарство в том, что первый, кого он встретит, его самый лучший друг.

Так и вышло. Дапертутто поверил в то, что знает «случайно» натолкнувшегося на него аптекаря всю жизнь, и мы отправились «отметить встречу после долгой разлуки» в местную харчевню «Три пескаря».

Я исподволь начал выпытывать, старательно подсыпая доктору в еду «правдивый порошок», и в какой-то момент он поддался и раскрыл свою тайну.

Дапертутто и правда был ученым. Он много лет занимался кукольной машинерией и искал способ заставить свои игрушки не просто притворяться живыми, а жить по-настоящему. Он много чего перепробовал, но затея все больше казалась обреченной. С какой-то стороны я понимал его как никто другой.

В поисках он объездил весь известный мир, общался с подлинными гениями, вызнавал их секреты и однажды понял, что подходит к своему затруднению с неверного конца. Куклам кое-чего не хватало, в то время как у людей это «кое-что» имелось в наличии. Душа. Все дело было в ней. Оставалось понять, как украсть эту душу или хотя бы часть ее, чтобы затем пересадить ее кукле.

Я слушал его рассказ, борясь с недоверием. «Что за чушь? – не отпускала меня мысль. – Все это какая-то ненаучная чепуха. Душа? Души не существует, есть лишь личность!» Но то, что я видел накануне в фургончике, заставляло меня на время отложить сомнения.

Дапертутто выяснил, где именно в человеческом теле обитает душа, у некоего доктора Ферро, о котором – я это особо отметил – он не хотел распространяться. У этого же доктора он подсмотрел и метод извлечения. А затем создал некое устройство, которое позволяет забирать у человека частичку его души. Эта частичка, по его словам, хранит в себе отголосок памяти о жизни человека до момента извлечения.

Впрочем, одной души было мало, и ему по-прежнему требовалось дать жизнь мертвому дереву. С этим было сложнее. Однажды поиски завели его в Ворбург…»

Страничка закончилась.

Читая, Джеймс чувствовал, что его собственная душа была не на месте, но когда всплыло это название «Ворбург»… он поймал себя на том, что не хочет дальше читать. И все же, будто против воли, он взялся за следующую страницу. Что за ужасы будут на ней записаны?

«О, Ворбург… это проклятое место – я сразу же понял, что оно каким-то образом связано с экспериментами Дапертутто, еще там, в фургончике.

Оказалось, что именно черный камень был той самой «искрой жизни», а еще выяснилось, что это никакой не камень, а засушенная частичка ворбургского паразита Вурмскадлинга. Я знал о Вурмскадлингах – путешествуя по известному миру, я несколько раз с ними сталкивался. Эти твари обладают уникальной способностью захватывать не только тела живых существ, но и неодушевленные предметы. Однажды такая тварь захватила мой «Таблеринн», избавить от нее судно было непростой задачей. Именно способность паразита Дапертутто и решил использовать в своих целях.

Я спросил его: «Допустим, у вас были и душа, и паразит, но как вам удалось сделать так, чтобы они могли сосуществовать, и Вурмскадлинг полностью не поглотил отголосок личности?»

«Это очень хороший вопрос, – ответил доктор. – Я тоже им задавался, и разгадка стала последним необходимым мне ключом. Вурмскадлинг самый агрессивный из паразитов. В Ворбурге обитает множество тварей, и если бы у них не было от него защиты, он давно захватил бы их всех. Мне требовалось найти и заполучить эту защиту».

«Вы поймали одну из ворбургских тварей?» – спросил я, уже зная ответ.

Дапертутто подтвердил мои догадки. Он знал, где найти такую тварь, и ради нее даже не пришлось снова отправляться в Ворбург. Кунсткамера «Диковинные необычности и странные чудовинки Горака» – в ней в виде одного из уродцев содержался Клохх: эта тварь из низших, слабейших обитателей Ворбурга – неудивительно, что Горак ее поймал. Ну а Дапертутто удалось похитить ее у него. Из желез Клохха он выцедил то, что ограничивало влияние Вурмскадлинга. Доктор назвал эту эссенцию: «Лилак».

Спустя множество месяцев экспериментов ему удалось подобрать нужное количество «Лилака», чтобы позволять Вурмскадлингу жить, но при этом почти полностью подавить его. Таким образом у него появилось средство оживления для его мертвого дерева.

Я слушал его, едва сдерживая ярость. Столько усилий ради кукол?! Столько исследований и экспериментов ради этих бессмысленных ничтожных игрушек?! Как можно было растрачивать такие знания, подобный потенциал на столь незначительные вещи?!

Но Дапертутто волновали лишь куклы – он был помешан на них. Получив механизм оживления, этот нелепый человек принялся создавать кукол, из которых потом лепил личности и амплуа для своего театра. Он говорил, что процесс перевоспитания и создания новой личности – очень сложный и трудоемкий, он может занять годы, но эту часть его рассказа я не особо внимательно слушал – лепка новых личностей меня не заботила. Как, впрочем, и оживление дерева с помощью Вурмскадлинга. Заражать себя паразитом, хоть и контролируемым, в мои планы не входило. Извлечение души! Вот, о чем я хотел узнать как можно больше. По сути меня интересовали всего два вопроса: что происходит с человеком, у которого похитили частичку души, и что произойдет с любым другим человеком, если ввести ему это «вещество изъятой личности».

На первый вопрос доктор ответил, что обычно последствий никаких нет – по крайней мере, он о них не знал. Второй же вопрос по-настоящему испугал Дапертутто: «Это слишком темные эксперименты даже для меня, – сказал он. – Я их не проводил. Это опасно и рискованно, последствия предугадать невозможно. Но осмелюсь предположить, что изъятая частичка личности может осесть и поселиться в сознании такого несчастного».

Я боялся поверить: кажется, это было то, что я так долго искал…»

С окончанием очередной страницы, Джеймс вдруг поймал себя на том, что почти не дышит, его кожа покрылась мурашками, а волосы на затылке шевелились. Кошмар! Это был овеществленный кошмар! Куда там «Ужасам-за-пенни»!

Оставалось всего две страницы. Джеймс боялся их читать, но глаза сами уткнулись в зеленые чернильные строки.

«С горечью, Дапертутто признался, что, хоть у него и оставался неплохой запас сушеных паразитов, «Лилак» был на исходе – похищенный Клохх давно отдал все и умер. Того «Лилака», что имелся в наличии у доктора, хватило бы разве что еще на двух кукол. Его слова навели меня на мысль, что нужно делать.

«Я помогу вам раздобыть еще «Лилак», Дапертутто, – сказал я. – Кажется, я знаю того, кто с этим поможет, – и предвосхищая вопросы, добавил: – Но мне потребуется кое-что взамен…»

Кто бы сомневался, что этот человек пойдет на любые условия, но даже он не ожидал, что я от него попрошу.

«Вы хотите воспользоваться моим извлекателем? – спросил он. – Но зачем вам это?»

Я уклончиво ответил, что у меня есть свои цели, тогда Дапертутто поинтересовался, каким образом я планирую предоставить ему «Лилак», ведь для этого понадобится живая ворбургская тварь.

Сказав, что напишу ему, как все будет готово, я отправился обратно в Габен. Уже какое-то время мне было известно, где обитает тот, кто мог дать то, что нужно Дапертутто. Разоблачив тварь, я полагал, что с ее помощью смогу как-нибудь отомстить этому неблагодарному городу, но все никак не мог придумать, как ее использовать. Что ж, кто мог знать, что именно она поможет мне добыть то, что я так давно ищу.

Улица Слив упиралась в цирюльню «Завиток и Локон». Ее владелец, господин Жоббр, раз в неделю заходил в аптеку за средством от Каштановой лихорадки, вот только я знал, что никакая лихорадка его не мучает. Его интересовал побочный эффект от лекарства, а именно – то, что принявший его не слышит боя часов. Боязнь боя часов – весьма характерная черта, и это навело меня на мысли обратить особое внимание на цирюльника. Я отметил и другие, неявные, симптомы, хотя правильнее будет сказать, «особенности» этого господина. Так я узнал его тайну.

Никто из посетителей цирюльни даже в страшном сне не мог предположить, что их бреет и ухаживает за их прическами вовсе не почтенный джентльмен, а паразит, однажды захвативший его тело. Как вскоре выяснилось, о том, что кто-то в нем сидит, не знал и сам господин Жоббр.

Заманить цирюльника было несложно. Я написал ему, что изобрел лекарство от его «болезни», которое раз и навсегда позволит ему не слышать бой часов. Он пришел той же ночью, взволнованный и заинтригованный. Я провел его в свою лабораторию, где уже была готова ловушка. В один момент спрятанные по всей лаборатории часы начали отбивать полночь, и паразит явил себя: цирюльник исчез, и его место занял Шаррах. Мерзкая трехглазая тварь сбросила личину и попыталась напасть, но была сбита с толку боем часов, и мне удалось сперва ослепить, а затем усыпить ее.

Дапертутто прибыл на следующее утро, и вместе мы начали выкачивать из Шарраха «Лилак». Доктор был вне себя от радости, но я напомнил ему об уговоре. Он сомневался, пытался меня отговаривать, но я был непреклонен, и тогда мы произвели «извлечение».

Ощущения, стоит признать, были весьма болезненными, но в итоге я получил эссенцию своей души.

Дапертутто вернулся в Тарабар, а я взялся за изучение эссенции. Меня ждало много работы…»

Джеймс дрожал. Дочитав предпоследнюю страницу, он какое-то время сидел, уставившись в одну точку.

«У него ведь не вышло! – думал он. – Я видел его череп, видел его скелет! Эксперимент провалился… не мог не провалиться…»

Что же было дальше?

Он опустил взгляд в последнюю страницу. Судя по датам, записи были сделаны спустя долгое время после предыдущих.

«Лукард умер. Как до него умерли Лиам, Льюис и Лестер.

Мои наследники умирали один за другим, не выдерживая эффекта замещенной души. Концентрация была слишком сильна, и Горькие пилюли, которые я сделал из эссенции, травили их. Пилюли не работали… хотя нет, они работали слишком хорошо! Я видел, что рецепт верен, я говорил с собой в теле сперва моего сына, следом внука, а после и правнука. Моя личность замещала личности моих наследников, но затем все шло прахом: их кожа зеленела, на губах выступала пена, а глаза вылезали из орбит, и они падали замертво.

Еще после Лиама я понял, что нужно делать, – требовалось снизить концентрацию, добавить в состав Горькой пилюли больше вспомогательного вещества и уменьшить количество вещества действующего. Этим я и занялся – поиском нужной дозировки и сочетания. К сожалению, нахождение достаточного количества действующего вещества заняло много лет, а подопытные… с ними приходилось обращаться очень осторожно – они не должны были заподозрить, что участвуют в моем эксперименте.

И вот, Лукард принял Горькую пилюлю и умер. Он продержался дольше прочих, но именно он дал мне понимание итогового, как я надеюсь, состава. Уверен, мои опыты завершатся на его сыне Леонарде. Я близок…

…Удалось. План сработал. Прошли годы, я постарел и чувствую, что мой конец в этом теле близок.

Но бессмертие уже можно пощупать. Я смог убедить Леонарда, что он получит то, на что надеялись все мои наследники: мою аптеку, мои знания и мою память. Я готовил его с детства: давал ему Горькую пилюлю, и он постепенно привыкал к ее действию. Леонард считал, что если эффект быстро проходит, то он в любой момент сможет отказаться от пилюль. Вот только он не знал, что его ждет: Самая горькая пилюля – концентрат, который уничтожит его личность и заместит ее. Скоро он будет готов принять его, и тогда замещение произойдет.

Леонард – не лучший выбор, но он все, что у меня есть. Жаль, что он пока так и не обзавелся наследником.

Я скоро умру, мое тело отнесут в семейный склеп, но я останусь здесь, им от меня не избавиться. Самая горькая пилюля ждет своего часа. Уже скоро…»

Джеймс сидел на подоконнике в оцепенении. То, что он прочитал… весь этот кошмар…

Теперь он знал, что это за «самая страшная тайна» Лемюэля. Его дед, его отец и он сам принимали Горькую пилюлю, вмещая в себе отголосок памяти и души этого монстра. «Прадедушка Лемони – настоящий гений» – сказал Лемюэль тогда в провизорской.

Это был он! Именно прадедушка помогал ему в работе. Именно он подсказывал своему наследнику те или иные рецепты для чудодейственных сывороток. «Секретных прописей» не существовало…

– Все было напрасно, – прошептал Джеймс. – Я не знаю… просто не знаю, что делать дальше. Я проник в аптеку зря. Мне не найти то, что я искал, потому что этого нет и…

В дверь постучали. От неожиданности Джеймс дернулся и выронил страничку. Подобрав ее, он быстро сложил желтоватые листы, покрытые изумрудными чернилами и кошмарными воспоминаниями, спрятал их в карман, и, подойдя к двери, открыл ее.

За ней никого не было, но у порога стояла черная коробка – та самая коробка, которую принес днем доктор Горрин. На ней лежал конверт.

Пытаясь понять, что происходит, Джеймс окинул подозрительным взглядом пустой коридор, после чего взял конверт и коробку и занес их в комнату. Первым делом он открыл конверт – внутри было письмо, адресованное…

Джеймс похолодел. Это имя! Почему там стоит это имя?! Он бросился к стоявшей на подоконнике лампе и принялся читать.

С каждой строкой ему становилось все страшнее, а еще он не верил в то, о чем там говорилось. Ложь! Обман! Это какая-то подделка! Потому что… всего этого просто не могло быть.

Дочитав, Джеймс бросил взгляд на Пуговку.

– Нас раскрыли, Пуговка! Он знает! Он все знает! Нужно бежать!

***

На лестнице было темно, и Джеймс, боясь споткнуться, спускался осторожно, на ощупь.

На нем были пальто и котелок, подмышкой он сжимал чемодан, в котором лежала Пуговка. Она сейчас совсем притихла – страх хозяина передался и ей или… просто побочный эффект от микстуры улучшения слуха развеялся. Как прошел и эффект самого лекарства.

Джеймс пытался слушать то, что происходит в аптеке, но кругом не раздавалось ни звука. «Горькая Пилюля» будто замерла, ожидая чего-то. Горькая пилюля… теперь он знал, почему это место так называется. Слова Лазаруса Лемони, сказанные ему на чердаке, обрели смысл.

Спустившись в аптечный зал, Джеймс снова прислушался – из-за двери провизорской раздавались какие-то звуки: рокот огня, там что-то булькало – видимо, Лемюэль готовил свои сыворотки или готовился к тому, о чем говорил ночью.

Джеймс одним прыжком преодолел дверь и нырнул в боковой проем стойки, под откидной крышкой. Поставив чемодан на пол, он схватил капсулу пневмопочты и засунул в нее записку. Капсула с тихим хлопком исчезла в черной горловине. Послание ушло: он должен был его отправить прежде, чем сбежать, должен был сообщить хоть кому-то! Сообщить о том, что здесь творится!

Джеймс взял чемодан и уже собрался выбраться из-за стойки, как вдруг кое-что увидел. На ней стоял череп прадедушки… что он здесь делает?

– Снова решили подышать свежим воздухом, Джеймс? – прозвучало в темноте.

Джеймс до хруста в пальцах сжал ручку чемодана. Голос раздался от входной двери аптеки и, прищурившись, Джеймс различил фигуру, стоявшую перед ней.

– Лемюэль, я…

– Какое же это, должно быть, разочарование, – продолжил Лемюэль. – Какое отчаяние вы испытали, когда поняли, что пробрались в мою аптеку, жили здесь все эти дни и притворялись моим кузеном напрасно. «Разо-разочарование доктора Мейдинга» стоит на третьей полке в шкафу слева от вас, а «Подавитель отчаяния Соллема» – на верхней полке в шкафу лекарств от неврозов и мыслительных недугов. Вы можете принять их – и сразу же почувствуете себя лучше.

– Я не стану пить ваши лекарства, Лемюэль! – с вызовом бросил Джеймс.

– Как пожелаете, «дорогой кузен». Думаете, я наивный простак? Думаете, я не понял, что вы лжете мне, как только вы представились? Тот, кто вас послал… Толстяк… он не знал о традиции Лемони называть всех без исключения появляющихся на свет мальчиков семейства Лемони на «Л». Откуда господину Медоузу из «Аптеки Медоуза» было об этом знать? Даже, если бы вы представились, как Лжеймс, это сработало бы. Лжеймс… Но должен признать, помимо имени, вы ни в чем не сплоховали и играли свою роль… гм… недурно. Отдаю должное вашему хозяину: подослать к конкуренту мнимого родственника, чтобы он вызнал его секреты, – очень изобретательно.

Джеймс, слушая аптекаря, не шевелился, ожидая, что произойдет дальше. Он много раз представлял себе этот жуткий момент – свое разоблачение, но даже в мыслях все обстояло не так мрачно.

– Вы могли сразу же раскрыть мою ложь, – сказал он, – но вместо этого позволили мне поселиться здесь и учиться у вас. Вы использовали меня, чтобы найти лабораторию и избавиться от Хорошего сына!

– Верно. Но это еще не все. Далеко не все. Вы ведь прочитали мое письмо, и должны знать, зачем понадобились мне.

– Мадам Клопп тоже знала?

– Разумеется. Я рассказал ей все в первый же вечер. Она сомневалась – попросту не верила, что такой, как вы, справится с задачей, но я убедил ее. Письмо, которое вы только что отправили… вы надеетесь, что он поможет вам? Что успеет?

Джеймс бросил взгляд на дверь поверх черного силуэта Лемюэля. Отрицать не имело смысла:

– Он обязан успеть! Констебль Тромпер…

– Констебль Тромпер примчится и поможет вам, спасет Хелен от злобного безумного аптекаря, арестует меня, и весь этот кошмар закончится. Все будут счастливы и даже птички запоют, а уличный музыкант Шляппс сыграет на своей гармошке какую-то веселенькую мелодию. Вы так все это видите? Есть только одно затруднение, Джеймс, вы так и не выполнили поручение, которое вам дал Медоуз – не достали мои «Секретные прописи».

Это была правда. Толстяк будет не рад отсутствию этих прописей – ведь с каким придыханием он о них говорил, как мечтательно закатывал глаза, представляя, что вскоре начнет готовить чудодейственные сыворотки.

– Мои «Секретные прописи», – продолжал Лемюэль. – Да, он очень огорчится… А вы, Джеймс, так рассчитывали, что Медоуз наградит вас, погасит ваши долги перед «Ригсберг-банком» и повысит вас – сделает аптекарем. Вы так мечтали, что ваша старая жизнь закончится… Что ж, моя аптека – это место, где есть лекарство даже для исполнения мечты. Ваша старая жизнь, и правда, вот-вот закончится.

Он качнулся и шагнул к стойке.

– Не подходите! – крикнул Джеймс. – Не подходите ко мне!

Но Лемюэль и не думал останавливаться. Он все приближался, и Джеймс, уяснив, что к главному входу не добраться, сделал единственное, что мог. Выскользнув из-за стойки, он ринулся к двери провизорской и распахнул ее.

Темный аптечный зал залило густым рыжим светом от ламп и горелок на химических аппаратах.

Джеймс обернулся. Лемюэль стоял у стойки и держал в руке череп прадедушки. Сейчас, частично окутанный тьмой, а частично подсвеченный газовым светом, он походил на подлинного злодея – настоящего Лемони.

– Он не сделал бы вас аптекарем, Джеймс, – сказал Лемюэль. – Он не выплатил бы ваши долги. Даже если бы вы принесли ему «Секретные прописи». Но теперь, когда вы их не добыли, потому что нет никаких «Секретных прописей», вы поплатитесь за то, что разочаровали его. Он вас выгонит и сдаст агентам банка – вас постигнет участь вашего отца. В этом городе вам не скрыться от людей с площади Неми-Дрё. Они не прощают долги. Вам некуда бежать, Джеймс. Мне жаль…

Джеймс развернулся и бросился через провизорскую. Дальняя дверь! Она должна быть открыта!

Оказавшись у двери, он схватился за ручку и повернул ее. Нет! Заперта… Заперта!

– Я же говорил, – раздался голос за спиной.

Джеймс обернулся, но ничего не успел сделать – тяжелый пестик для смешивания лекарств опустился на его голову.

Джеймс вскрикнул и рухнул на пол, чемодан упал тут же.

Лемюэль задумчиво уставился на неподвижного мнимого кузена.

– Вам некуда бежать, Джеймс.

***

Лемюэль Лемони положил пестик на стол, поставил рядом череп в парике и, достав из жилетного кармана часы, проверил время.

Скоро полночь.

Повернувшись к дистиллятору, он отметил, как вязкая рыжая капля медленно, будто нехотя, срывается из горлышка краника и падает в поставленную склянку. Очередной, тридцать первый, ингредиент готов. Остался последний – тайный.

Время пришло.

Бросив взгляд на главный рабочий стол, на котором уже были собраны все приготовленные ингредиенты, Лемюэль подошел к шкафу и, сняв с полки баночку с ядовито-зеленым раствором, откупорил ее и опорожнил одним глотком.

Средство начало действовать уже спустя пару минут. Перед глазами все поплыло, на лбу выступили мелкие капельки пота, Лемюэль ощутил подкативший к лицу жар и пошатнулся.

Нет, рано… это лишь первое блюдо, настал черед второго…

Непослушной рукой Лемюэль достал из кармана склянку с зеленой ленточкой на горлышке, вытащил пробку и поднес склянку ко рту. Наклонив ее, он подхватил влажными губами одну пилюлю и проглотил ее.

А потом на негнущихся ногах добрался до стула и тяжело опустился на него.

– Эх, Лемюэль-Лемюэль, – раздалось сбоку знакомое ворчание. – Какой же беспорядок ты учинил в моей провизорской.

Лемюэль повернул голову. На стуле у смесителя сидел прадедушка. На нем был его обычный зеленый камзол, расшитый золоченой нитью лиственной вязи, на голове сидел желтый, похожий на луковицу, парик, а на носу – очки в круглой оправе и с изумрудными стеклами.

– Здравствуй, прадедушка, – негромко сказал Лемюэль.

– О, ты наконец показал этому вредителю настоящее гостеприимство Лемони, – поправив пышный шейный платок, отметил прадедушка, кивнув на распростертого Джеймса. – Я ведь говорил тебе сразу же от него избавиться, но ты вечно меня не слушаешь. Ох уж эта молодежь… Впрочем, оставим его. Ты ведь сейчас занят изготовлением новой сыворотки, я прав? Не терпится взяться за работу. Что именно ты пытаешься создать?

Лемюэль тяжело поглядел на него.

– Лекарство… лекарство от гротескианы.

Прадедушка нахмурился и покачал головой.

– Мы ведь множество раз это обсуждали, Лемюэль. Я не помню последний ингредиент. Моя память не такая, как прежде. Но я вспомню. Однажды. И тогда мы вылечим твою жену.

Лемюэль невесело усмехнулся.

– Старый добрый мотив. «Я не помню, Лемюэль», «Я забыл, Лемюэль», «Однажды я вспомню, Лемюэль». Сколько лет я все это слышу…

Старик прищурился.

– Не забывай, с кем говоришь, Лемюэль. Мне не нравится твой тон. Неужели ты думаешь, что я бы стал от тебя скрывать…

– Хватит, прадедушка! Я все знаю. Можешь больше не лгать.

– Но, Лемюэль, я не лгу! Если бы я мог…

– Я говорил с отцом.

При этих словах лицо прадедушки застыло, и Лемюэль понял, что попал в точку.

– Но ведь это невозможно. Лазарус давно отключен.

– Джеймс включил его. Этот глупец вернул к жизни отца, и он едва всех здесь не убил.

– Где Лазарус? Что с ним?

– Рад, что тебя это волнует. Отец не оставил мне выбора, и я… – Лемюэль запнулся, – я убил его.

Прадедушка тяжело вздохнул, но Лемюэль с легкостью различил облегчение, промелькнувшее на его лице. Слишком давно он знал старика.

– Горько это слышать. Я любил Лазаруса. Но он был безумен, если бы ему удалось довести свой эксперимент до конца…

– Ты и при жизни был лжецом, верно?

Прадедушка грозно свел брови.

– Лемюэль, я не потерплю оскорблений! Ты забываешься!

– Я знаю, что произошло тогда, двадцать лет назад. Это ты все подстроил, заставил меня думать, что отец – безумец, который хочет провести надо мной эксперимент, а потом заменить на механоидов всех в городе. Это ты убедил меня помешать ему, моими руками ты отключил его и запер в шкаф. Что он на самом деле сделал, прадедушка? Хотя я и так догадываюсь: отец узнал, что ты задумал, и решил помешать тебе. Не так ли?

Прадедушка дернул головой, отчего его парик качнулся, после чего выхватил из кармана платок и принялся протирать очки. При этом старик ни на мгновение не спускал взгляда с Лемюэля. Кажется, он понял, что на этот раз отговорки не сработают. Он не знал, что Лемюэлю рассказал отец, и ожидаемо решил, что все. Этот разговор должен был состояться рано или поздно – старый господин Лемони осознавал, что время наигранного непонимания, бед с памятью и лживой любезности прошло.

– О, Лазарус… – протянул прадедушка. – Мое самое горькое разочарование. Сколько надежд я на него возлагал! Но он оказался таким же тюфяком, как и прочие – те, что были до него. Я был с ним с самого его детства, наставлял, как и тебя. Как думаешь, кто обратил его внимание на механику? Кто помогал ему? Кто дал ему цель в жизни?

– Ты вел его к своей цели.

– Верно. Он должен был провести эксперимент, должен был переместить себя в вечное, нестареющее тело, каждую деталь в котором можно легко в случае надобности заменить.

– Ты хотел захватить его, хотел сам занять нестареющее тело…

– Проклятье, как же близко я был! – с искренней горечью воскликнул прадедушка. – В каком-то шаге от исполнения того, о чем мечтал десятилетиями!

– Когда отец раскусил тебя?

– Я ненароком выдал себя. Когда уже почти все было готово к проведению эксперимента, я был так взволнован, что проговорился. Я сказал «мое тело». Лазарус сделал вид, что не услышал, но ты ведь знаешь: он совсем не умеет притворяться. Для меня стало очевидно, что он решил мне помешать – сперва провести «перемещение», а после уничтожить все Горькие пилюли, освободившись от меня раз и навсегда. Я не мог этого допустить.

– И ты подставил его! Заставил меня поверить, что мой отец – злодей! Что он планирует кошмарные вещи! А затем избавился от него моими руками!

– Он подвел меня! – воскликнул прадедушка. – Я сделал его тем, кем он был, Лемюэль! Гениальный Лазарус Лемони… но на деле он оказался посредственностью, а вся его гениальность – это я. Все лучшие идеи посещали его, когда он принимал Горькую пилюлю. Как жаль, что нестареющее тело так и не обрело жизнь…

– Но у тебя был запасной вариант, верно?

Прадедушка кивнул.

– Ты очень похож на отца, Лемюэль. В тебе живет искра – ее лишь нужно было раздуть и направить пламя.

– Лишившись нестареющего тела, ты решил захватить меня?

– «Захватить» – это так грубо.

– Почему за все эти годы ты до сих пор меня не захватил?

– Ты редко принимал Горькую пилюлю – нужен был регулярный прием. А редко ты ее принимал, потому что у тебя не было цели, как у твоего отца. Впрочем, я дал тебе такую цель…

– Хелен…

– Глупая девчонка, за которой ты вечно бродил тенью. Она была тем самым рычагом, который мне требовался, чтобы заставить тебя регулярно принимать пилюли. Еще бы – ведь ты так надеялся, что я помогу излечить ее гротескиану. Помню твой жалобный скулеж: «Ты ведь излечил эту болезнь однажды, расскажи, как излечить ее, как спасти мою Хелен…»

– А ты говорил, что «не можешь вспомнить». И выдавал мне по ингредиенту за год! Ты всегда знал, что нужно, чтобы вылечить Хелен!

– Разумеется. Но как я мог тебе выдать тайный ингредиент? Ты бы приготовил лекарство, и я стал бы тебе без надобности. Ну а пока она болеет…

– Пока она болеет, я вынужден пить Горькую пилюлю… Как ты заразил ее?

– О, это был не я. Это некий приятный мистер с твоим лицом. Однажды мы свели знакомство, и он признался, что ищет повод для шутки. Я посоветовал ему такой повод. Шутка вышла неплохой. Вот только я не учел, что ты весь в отца, Лемюэль. Как и он, ты решил меня предать.