Текст книги "Тайны старой аптеки (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

И тут словно кто-то подслушал его мысли. Откуда-то слева раздался собачий лай.

– Пуговка? – не веря своим ушам, прошептал Джеймс.

Это была она, его милая собачонка! Пуговка поняла, что он заблудился, и звала его!

Джеймс разрезал туман и двинулся на лай.

Стена дома обнаружилась довольно быстро – повезло, что он не отошел слишком далеко.

А вот и витрина аптеки! Осталось немного… совсем немного…

Джеймс лихорадочно заработал ножом. Туман будто почувствовал, что его жертва вот-вот ускользнет, и принялся затягивать раны быстрее, оплетая ноги и руки, засасывая их.

«Нет! Я выберусь! Ты меня не переваришь! Всего пара футов…»

Вот и дверь аптеки!

Повернув ручку, Джеймс кивнул: заперто. Но попробовать стоило, прежде чем…

Джеймс взял нож поудобнее и, вжав голову в плечи, ударил торцом рукояти в окошко над дверной ручкой. Хорошо, что дверь была разделена переплетом, иначе страшно представить, что произошло бы, если бы разбилось большое окно.

Осколки со звоном посыпались внутрь. Его сейчас не волновало, услышит ли автоматон. Все, чего хотелось, – просто оказаться поскорее в аптеке.

Просунув руку в окошко, Джеймс нащупал засов и отодвинул его в сторону. А затем повернул ручку и потянул было дверь на себя, но она и не думала открываться – туман залепил ее почти полностью!

«Да будь оно все проклято!»

Джеймс сжал зубы и с остервенением принялся расчищать проход. Туман неумолимо склеивался и зарастал…

«Давай же! Давай! Все не может закончиться вот так! Я же почти добрался!»

Джеймс резал и сек туман, отворачивал его в стороны, освобождая дюйм за дюймом, словно вскрывал непослушную обертку бандероли.

Наконец, повернув ручку уже, наверное, в десятый раз, Джеймс смог чуть приоткрыть дверь. Скрипнули петли, звякнул колокольчик над притолокой, но проем был слишком узким, и пришлось вернуться к потрошению этой склизкой белесой дряни.

Джеймс резал, отрывал куски тумана, тянул дверь… проем понемногу увеличивался. И вот уже почти-почти можно протиснуться…

Еще пара ударов ножом, еще на пару дюймов отодвинуть дверь…

…Оказавшись в аптеке, Джеймс сорвал с головы противогаз и тяжело задышал, хватая ртом воздух. Горло резало, перед глазами все плыло. Нет уж, «Чистому воздуху Лемони» он предпочитал грязный, пропахший лекарствами аптечный.

Джеймс закрыл дверь и стащил со спины баллон. Он все еще не верил, что ему удалось, что он дошел…

Глаза постепенно привыкали к темноте. У стойки на полу лежал стул, рядом на боку замерла перевернутая корзина, клубки из нее раскатились по всему полу.

Со стороны лестницы раздался грохот.

– Впусти меня, Лемюэль! – вторил ему механический голос.

Джеймс сжал кулаки. Автоматон, очевидно, не заметил его появления – он с такой яростью молотил в дверь провизорской, что не услышал ни звона выбитого стекла, ни колокольчика. А может, он просто не мог отвлекаться от поставленной хозяином задачи? В любом случае пока что все шло, как и говорил Лемюэль. Несмотря на преодоленный туман, самое сложное было еще впереди.

Подкравшись к стойке, Джеймс позвонил в звонок и быстро присел, опустившись к самому полу. Автоматон прекратил стучать, со скрипом повернул голову, но ни шага сделать не успел.

Лемюэль, заслышав условный сигнал, открыл дверь.

– Тебе нужен я?! Ну давай! Я здесь! Иди ко мне!

Механоид последовал приглашению и вошел в провизорскую. Дверь захлопнулась, а затем там что-то разбилось.

Джеймс разогнулся и, поправив сумку с банкой на плече, бросился к лестнице. Перепрыгивая через ступеньки, он ринулся наверх, заставляя себя не думать, что сейчас с Лемюэлем. Оставалось надеяться, что кузен справится с автоматоном.

Проскочив второй этаж, Джеймс поднялся на третий. Здесь дрожь здания ощущалась сильнее. Дверь чердака была открыта и покачивалась на петлях.

Достав банку из сумки, непослушными пальцами Джеймс вытащил пробку и отшвырнул ее прочь. Приблизившись к двери, он глянул вверх. Странный желтый свет стекал по ступеням. Помимо него, ничего видно не было.

Сглотнув вставший в горле ком, Джеймс начал подниматься. Ладони его вспотели, банка грозила выскользнуть, но он крепко прижимал ее к груди.

«Только бы сработало… – стучало в голове. – Только бы Лемюэль оказался прав…»

Оказавшись почти на самом верху, Джеймс опасливо выглянул с лестницы и отметил, как изменился чердак.

Горели ряды ламп-колб – от их яркого света тут же заболели глаза. Полотнища со столов были убраны, и взору открывались стоявшие на них невероятные механизмы. В этих штуковинах ощущалось что-то неправильное, зловещее, запретное… Просто обладать ими в Габене считалось преступлением.

Центральное место в мастерской занимали приставленные почти вплотную друг к другу два металлических стола, похожих на больничные, – один пустовал, а на другом лежало новое механическое тело Лазаруса Лемони. Над столами нависало напоминающее изломанное дерево устройство с шестью руками-манипуляторами: каждая из рук держала различные, видимо, хирургические инструменты, но Джеймс узнал только скальпель. В воздух из-за спины монструозного устройства поднимались снопы искр, а по протянутым к нему медным проводам скользили крошечные синие разряды. Пахло на чердаке как перед грозой.

Электриситет… ужасная наука, которую изучал и использовал в своих злодействах Замыкатель, любые следы которого многие годы искореняли из жизни и памяти города. И вот электриситет здесь – злобный, непредсказуемый, могучий… живет под крышей аптеки…

Как Джеймс и ожидал, Лазарус Лемони был на чердаке. Безумный ученый в своей мастерской, он стоял спиной к Джеймсу у стола с механическим телом, склонившись над ним и копаясь в его раскрытой, как шкатулка с откинутой крышкой, голове.

Из глубины чердака раздалось уже знакомое сдавленное мычание, и, Джеймс, прикрыв глаза от яркого света, увидел Хелен. Жена Лемюэля была привязана к стулу, ей в рот засунули кляп. Она глядела на Джеймса широко раскрытыми заплаканными глазами, и он приставил палец к губам. Хелен кивнула.

Безумный ученый был слишком занят подготовкой к своему эксперименту, и Джеймс воспользовался этим. Ступая на цыпочках, он поднялся на чердак и медленно двинулся к Лазарусу.

Половица под ногой скрипнула, но скрип потонул в рокоте генератора. Отец Лемюэля взял со стола клещи и сунул их в голову механоида, вытащил какую-то шестеренку и отложил ее в сторону. Опустив руку в коробку, полную пружин, Лазарус загремел ими, пытаясь найти нужную…

Джеймс был уже в трех шагах от него. Он поднял банку и…

– Долго же тебя пришлось ждать, – сказал Лазарус и обернулся. А затем удивленно изогнул брови. – Ты не Лемюэль. Я ждал Лемюэля. Где он?

Мысли в голове смешались. Джеймс мгновенно забыл, что должен был сделать. Забыл, что говорил Лемюэль…

– Он… он внизу, – зачем-то ответил Джеймс.

Лазарус повернулся к нему всем телом и сложил руки на груди. Трубка механического глаза чуть выдвинулась.

– Ты ведь Джеймс из Рабберота? Как поживает кузен Людвиг?

– Он умер, упал с крыши…

Лазарус подкрутил ус и пригладил лязгающей механической рукой бородку.

– Жаль слышать. Но я не раз говорил ему, чтобы пристегивался к креслу – ветер в Раббероте очень коварен. Что ты делаешь в Габене, Джеймс? Гостишь у нас? Лемюэль тебя пригласил?

– Я… я приехал учиться аптекарскому делу. Дядюшка Людвиг оставил мне в наследство аптеку. Мистер Лемони, я…

– Ну, Джеймс, что ты – для тебя я «дядюшка Лазарус».

Джеймс был сбит с толку. Все происходящее, если отбросить в сторону некоторые «незначительные» мелочи, напоминало обычную беззаботную беседу. Но эти мелочи… Джеймс с Лазарусом были в жуткой мастерской, будто вышедшей прямиком из какой-нибудь страшной истории, кругом буйствовал запрещенный электриситет, Хелен, связанная и с кляпом во рту, сидела в дальнем конце чердака и с расширенными от ужаса глазами слушала их «беседу».

– Ты пробудил меня, Джеймс, – сказал «дядюшка Лазарус». – Я благодарен.

– Я н-не хотел… н-не знал, – запинаясь, проговорил Джеймс.

– Ты вернул меня к жизни, – продолжил Лазарус, словно не услышав, и его лицо вдруг исказилось. – Но сейчас я стою на пороге эксперимента всей моей жизни, а ты, дорогой племянник, помеха… досадная помеха…

«Добрый дядюшка» исчез, и его место занял… нет, давно уже не человек – в буквальном смысле бессердечный механоид, который сохранял пока что какие-то человеческие черты, но будто бы и сам понимал, что все это дешевый балаганный маскарад, и стремился от него избавиться.

С узкого лица Лазаруса, будто выключенные рубильником, исчезли все эмоции. Механический глаз-монокуляр загорелся, луч света ударил Джеймсу прямо в лицо, и он машинально прикрылся от него рукой.

В следующий миг Лазарус качнулся. Обе его руки взмыли вверх – одновременно, как у куклы. Безумный ученый шагнул к Джеймсу, намереваясь схватить его.

Джеймс попятился.

– Не подходите! Стойте!

Но Лазарус Лемони не собирался останавливаться, и Джеймс сделал единственное, что мог, – крепко сжав банку, он резко дернул ею в сторону Лазаруса. Грудь безумного ученого обдало вязкой зеленой жижей.

Лазарус застыл. В первое мгновение он недоуменно уставился на Джеймса, а затем, макнув палец в жижу, поднес его к глазам, изучая.

– Что это? Какая-то кислота? Непохоже… Скажи на милость, дорогой племянник, зачем ты испортил мой костюм? Ты думал, это меня остановит? Лемюэль послал тебя остановить меня?

– Нет, я…

– Неужели годы сделали из моего сына труса? – проскрежетал Лазарус, и его губы искривились в презрении. – Не таким я знал Лемюэля. Подумать только, он подослал ко мне мальчишку, пока сам прячется в провизорской, как мышь в норе!

Джеймс бросил взгляд на лестницу, и Лазарус расхохотался. Его хриплый смех смешался с треском электриситетных разрядов и гулом генератора. Из-за этого жуткого многоголосого хора казалось, что смеется вовсе не один человек.

– Стоило лучше все продумать, Джеймс из Рабберота. То, что здесь происходит, только между мной и моим сыном. Напрасно он втравил тебя.

Лазарус снова вскинул руки в сторону Джеймса, и тот не успел отреагировать. За какой-то момент руки Лазаруса с лязгом удлинились на выдвижном механизме и схватили его за ворот рубашки.

Джеймс закричал и, выронив банку, попытался их отцепить, но руки Лазаруса мало того, что сжимали его рубашку, как тиски, так еще и начали укорачиваться и с неимоверной силой потянули его за собой. Они вернулись к прежним размерам. Свет из механического глаза слепил Джеймса, он отворачивался, жмурился и вслепую пытался освободиться.

Латунные руки безумного ученого вдруг отпустили его. Джеймс, щурясь, приоткрыл глаза. Лазарус не шевелился и просто смотрел на него. Свечение чуть померкло.

«Может, завод кончился?!» – с робкой надеждой подумал Джеймс, но он и сам понимал, что здесь что-то другое.

– Я и забыл… – негромко проговорил Лазарус. – Забыл, какое оно хрупкое, какое слабое и нелепое. Человеческое тело. – Он положил руку на грудь Джеймса, и тот ощутил, как от этого прикосновения к лицу подступил жар. – Человеческое сердце… ненадежное, ранимое… Люди из своего невежества приписывают сердцу какие-то чувства, как будто оно способно чувствовать хоть что-то, помимо боли. Избавиться от своего было моим лучшим решением…

И тут Джеймса будто посетило прозрение. Ключ… заводной ключ, торчащий в груди предыдущего хозяина аптеки… вырвать его и бежать… Логичная мысль «И как ты собрался убегать от этого человека, с его удлиняющимися руками?» в голове оформиться не успела.

Он дернул рукой за ключом, но Лазарус оказался быстрее и отвесил ему затрещину.

Удар был так силен, что Джеймс отлетел в сторону и упал на пол.

Хелен отчаянно задергалась в своих путах.

Джеймс застонал и с трудом поднял вмиг отяжелевшую голову – в глазах потемнело, чердак будто начал подпрыгивать и заваливаться с боку на бок. Боль была неимоверной. Казалось, скула раскрошилась.

Он прикоснулся к ней и взвыл. Пальцы окрасились кровью.

– Я не хотел этого, но ты сам меня вынудил, племянник, – сказал Лазарус Лемони подойдя и нависнув над ним. Он разглядывал свою руку – от удара запястье провисло, латунные пальцы со скрипом дергались, сгибаясь-разгибаясь невпопад. Подкрутив что-то под большим пальцем, он вернул остальные в норму, повел ими. – Это старье давно нужно было заменить. Кто мог знать, что «перенос» отложится на годы. Лемюэль помешал моему эксперименту тогда, но на этот раз у него не останется выбора, кроме как помочь мне.

– Он мне все рассказал! – воскликнул Джеймс. – Вы считаете, что он предал вас. Вы злитесь на него и хотите отомстить, я понимаю, но…

Лазарус хмыкнул.

– Отомстить? Кто я, по-твоему, Джеймс из Рабберота? Мой сын и правда предал меня, испортил эксперимент всей моей жизни, запер меня, держал в ящике на чердаке, как какую-то старую куклу, но я не хочу ему мстить.

– Нет? Что же тогда?

– Я хочу довести эксперимент до конца. Избавиться от этого хлама и обрести новое тело.

– А потом?

– Потом?

– Вы хотите сделать то же и с Лемюэлем, а потом и с прочими в Габене! Превратить их в механоидов!

Лазарус уставился на него с искренним недоумением.

– Что за бред? Кажется, я слишком сильно ударил тебя, дорогой племянник.

Джеймса возмутила эта наглая ложь.

– Я все знаю! Лемюэль мне рассказал, что вы задумали! Вы собирались открыть фабрику по переделке людей!

– Какую еще фабрику?! Хватит нести чушь!

– Он прокрался в вашу комнату накануне эксперимента и нашел чертежи – схемы будущей фабрики.

Лазарус в ярости сжал металлические кулаки и воскликнул:

– У меня нет никаких чертежей никакой фабрики!

– А еще, – продолжил Джеймс, – он нашел ваш дневник и прочитал последнюю запись. В ней говорится, что, как только вы обретете новое тело, настанет его черед. Она… она у меня здесь, с собой.

Джеймс полез в карман и достал страничку из дневника.

– Дай сюда! – прорычал Лазарус и, выхватив страничку из руки Джеймса, принялся читать. Его моноглаз выдвинулся, в линзе погасшей лампы отражались чернильные строки.

– Хотите сказать, что вы этого не писали? – с вызовом спросил Джеймс.

– Писал, – ответил Лазарус. – Я сделал эту запись, но… я и не думал… здесь же совсем не то… Неужели он воспринял… Проклятье!

Джеймс перестал что-либо понимать.

– Мистер Лемони…

– Я ни за что не стал бы проводить подобный эксперимент на своем сыне. Ни за что!

– Но там сказано, что вы собирались заняться им, что он на очереди.

– Да! – гневно пророкотал Лазарус. – Но я имел в виду другое! Я был слишком занят своей работой, эксперименты и опыты отбирали все мое время. Я просто хотел сперва довести эксперимент до конца, а потом поговорить с ним, объяснить все! Это подразумевалось! Я никогда не стал бы улучшать сына – особенно против его воли. Мое старое тело рассыпалось, требовало обновления, поэтому я так торопился. Но Лемюэль прочитал это и решил…

Лазарус скомкал страничку дневника и принялся бродить по чердаку, задумчиво почесывая затылок – прямо, как сын.

– Когда я только пришел в себя, я пытался… пытался понять, почему Лемюэль так со мной поступил, и не смог. Я был добр к нему, любил его, я был хорошим, заботливым отцом, пока меня не захватила работа, а он так мне отплатил! Я решил, что Лемюэль испугался того, что эксперимент провалится, что я не выживу, и поэтому не решился провести «перенос». Но сейчас… я начинаю догадываться…

– О чем?

– Чертежи какой-то фабрики, которые я и в глаза не видел, эта запись в дневнике… Лемюэля настроили против меня. А меня подставили – подбросили чертежи, убедили моего сына, что я… Это он! Он как-то прознал, что я хочу от него избавиться! И сделал все, чтобы избавиться от меня первым! Чтобы завладеть моим сыном.

– О ком вы говорите, мистер Лемони?

– Побочный эффект… У всех лекарств есть побочный эффект. Я думал, что объясню все Лемюэлю после того, как «перенос» завершится, но это была ошибка. Моя самая большая ошибка. Нужно было сперва рассказать Лемюэлю правду, а уже потом…

– Я не понимаю…

Лазарус остановился и уставился на Джеймса.

– Ты не задавался вопросом, почему аптека называется «Горькая пилюля»? Я молчал, скрывал правду всю свою жизнь, но она должна раскрыться. Сегодня! Сейчас! Ты спрашиваешь, о ком я говорю, Джеймс? Что ж, я говорю о самом мерзком, отвратительном человеке, которого знал этот город. Я говорю о…

Лазарус вдруг замолчал и повернул голову. В следующий миг в глубине чердака щелкнул рубильник.

Генератор затих, колеса остановились, и лампочки погасли. Чердак погрузился в темноту. Дом прекратил дрожать, эхо от рокота, который звучал все последнее время и к которому Джеймс уже неосознанно успел привыкнуть, медленно умирало.

В темноте зажегся механический глаз Лазаруса Лемони. Луч света вырвал из мрака фигуру в фартуке, замершую возле устройства для «переноса».

– Ну здравствуй, отец, – сказал Лемюэль.

Лазарус шагнул к нему.

– Сын…

Лемюэль сорвал ткань с клетки, которую держал в руке, и открыл дверку.

– Лемюэль, нет! – закричал Джеймс, но было поздно.

Из клетки, вереща, выбрались три злющих голодных гремлина, и, словно мыши, почуявшие запах сыра, они устремились к Лазарусу.

Тот попятился, но проворные коротышки запрыгнули на него.

Дальше все произошло очень быстро.

Лазарус кричал, вертелся на месте, пытался стряхнуть с себя гремлинов, но те были невероятно ловкими и юркими. Механические пальцы с лязгом хватали лишь воздух.

Джеймс мало, что видел. Луч света из глаза Лазаруса метался по чердаку. Порой он падал на длинные носы и клацающие острые треугольные зубы, впивающиеся в его тело. Чердак наполнился жутким скрежетом.

А затем Лазарус с грохотом рухнул на пол. Луч света из его глаза ударил туда, где сходились скаты крыши.

Джеймс с ужасом наблюдал, как тело Лазаруса дергается на полу, как крошечные темные фигурки ползают по груди безумного ученого, как когти разрывают его костюм, пытаясь добраться до груди. Один из гремлинов впился зубами в механический моноглаз и откусил его кусок. Луч погас. Гремлин начал жевать, с хрустом перемалывая латунь трубки и стекло линзы.

Лазарус поднял руку, чтобы стащить с себя гремлина, но другой вцепился в нее зубами и откусил палец, а затем и второй.

Третий гремлин меж тем вырвал из замочной скважины заводной ключ и отправил его в пасть, после чего вонзил когти в грудь Лазаруса. Они вошли в металл, как в мягкий податливый воск, вырвали кусок латунной пластины, и гремлин сунул в дыру голову, пожирая то, что было внутри.

Раздался треск. Конечности Лазаруса дернулись и замерли. Голова повернулась на бок.

Все было кончено. Лазарус Лемони был мертв.

Чиркнула спичка, и Лемюэль зажег висевшую на стене керосиновую лампу. Взяв ее за проволочную ручку, он подошел к распростертому на полу отцу. Тело Лазаруса было изуродовано, из-под него растекалась вязкая черная жидкость – машинное масло. А гремлины, хоть и возмущенно заворчали, злобно косясь мелкими глазками на лампу в руке аптекаря, продолжали ужин.

Лемюэль топнул, и коротышки, в испуге соскочив с тела, ринулись во тьму чердака.

– Что вы наделали, Лемюэль? – потрясенно прошептал Джеймс.

Аптекарь повернул к нему голову.

– То, что должен был. Остановил его, пока он не убил всех нас и не превратил в такие же бездушные конструкты, каким был сам. Вы молодец, кузен, – сделали все в точности, как мы и планировали: отвлекли его и облили раствором.

– Нет! – воскликнул Джеймс. – Он не собирался нас убивать или улучшать. Как и не собирался проводить эксперимент над вами много лет назад…

Лемюэль не слушал. Быстро подойдя к жене, он поставил лампу на пол и начал отвязывать ее. Узел разошелся, веревки спали, и Хелен, вытащив изо рта кляп, обняла Лемюэля. Ее сотрясали рыдания.

– Все хорошо, дорогая. Все закончилось. Я так за тебя боялся. Если бы он что-то с тобой сделал…

Джеймс поднялся и, не в силах смотреть на Лазаруса, на нетвердых ногах двинулся к кузену и его жене.

– Лемюэль, ваш отец сказал, что кто-то подбросил ему чертежи фабрики и настроил вас против него.

Поглаживая Хелен по спине, Лемюэль раздраженно поглядел на Джеймса.

– Кто?

– Он уже собирался сказать, когда вы… Вы говорили там, в провизорской, что кто-то раскрыл вам замысел Лазаруса Лемони. Кто это был?

Лемюэль покачал головой.

– Мой отец солгал вам, Джеймс. Но я успел вовремя и остановил его. Этот кошмар закончился – все позади.

– Вы не понимаете…

– Я понимаю, что вы пережили потрясение, Джеймс, – прервал его Лемюэль. – Но я больше не желаю говорить об отце. Нужно спуститься, освободить мадам Клопп, заняться вашей скулой и… думаю, да, нам всем не помешает успокоительное. Много успокоительного. – Он поцеловал жену в лоб и сказал: – Пойдем, дорогая.

Хелен кивнула, поцеловала его в щеку и вдруг застыла, точно обратилась в восковую статую.

– Хелен? – дрожащим голосом произнес Лемюэль. – Ты…

Хелен широко-широко распахнула глаза и раскрыла рот, словно в беззвучном крике.

– Нет! – закричал Лемюэль. – Только не сейчас!

Хелен задрожала, потянулась неимоверно трясущимися руками к мужу.

– Ле… мюэль… – прохрипела она. Из уголков ее глаз потекли черные слезы.

Джеймс непроизвольно попятился.

– Лемюэль, что происходит?!

– Приступ! – воскликнул Лемюэль. – Начинается новый приступ! Но почему сейчас?! Почему так рано?!

Лемюэль схватил жену, поднял ее на руки и двинулся к выходу с чердака.

– Нужно скорее отнести ее в комнату!

Он скрылся на лестнице, и Джеймс остался на чердаке один.

Лампа по-прежнему стояла на полу у стула, рядом лежал ворох веревок, которые совсем недавно удерживали Хелен. В темноте проглядывали очертания устройства для «перемещения», а на полу в центре чердака в луже машинного масла лежало изуродованное тело Лазаруса Лемони.

«Ужасы-за-пенни»… Не так они обычно заканчиваются…

И Джеймс ощутил – всем своим существом ощутил, что это еще не конец.