Текст книги "Тайны старой аптеки (СИ)"

Автор книги: Владимир Торин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Прошу прощения, я вечно путаю эти замки, – сказала миссис Вудберри. – Никак не могу запомнить, какой нужно открывать… я очень рассеянная.

Что ж, это было очевидно, стоило только на миссис Вудберри взглянуть. Некоторые пуговицы на длинном клетчатом платье она не застегнула, на одной ее ноге была элегантная женская туфелька, на другой – стоптанная мужская туфля. Отдельного внимания заслуживала прическа женщины: часть волос была подвита и уложена, а часть торчала во все стороны перепутанным ворохом, похожим на ком проволоки, и в нем застрял забытый гребешок.

Под мышкой миссис Вудберри держала грустного рыжего кота в детском чепчике и слюнявчике, в руке сжимала ложку. Судя по всему, перед появлением Джеймса она собиралась его покормить.

– Я принес вам лекарства, миссис Вудберри, – сказал Джеймс и уже в который раз объяснил, почему пришел он, а не мадам Клопп.

Женщина обрадованно покивала:

– О, пилюли от рассеянности! Теперь я смогу прочитать моему сыночку Билли книжку про медвежонка Фредди, не перескакивая через строки…

Кот жалобно мяукнул, и миссис Вудберри недоуменно на него уставилась. Кажется, она ожидала увидеть кого-то другого.

– Моби? Что ты здесь?.. Но как же Билли? – Она обернулась, и Джеймс увидел упитанного младенца, который сидел на полу в прихожей и пил молоко из кошачьей миски. – Как я могла перепутать моего сыночка с котом! Ох, уж эта рассеянность! Нужно все исправить поскорее! Благодарю за пилюли. Доброй вам ночи, мисс.

Миссис Вудберри закрыла дверь, а Джеймс, почесав подбородок, направился к лестнице. Тут-то его беды и подстерегали…

Откуда-то снизу раздавалось пение:

Не гнушаюсь ничего!

Потому что я – злодей!

И мне нужно так немного…

Только слезы от людей!

Не гнушаюсь ничего!

Улыбаюсь до ушей!

Буду я творить злодейства,

Хоть и выгонят взашей!

Джеймс замер: только этого и не хватало! Он узнал голос человека, который пел. Хриплый, надтреснутый голос…

Он выглянул на лестницу. Все верно: у раскрытых дверей антресольной квартиры, располагавшейся между этажами, стоял мистер Грызлобич.

В руках он держал странный механизм, представлявший собой ящик с медными раструбами, поршнями и большой деревянной ручкой. На плече у этого типа висела бухта смотанного резинового шланга.

Почувствовав, что на него глядят, Грызлобич поднял взгляд. В первый миг он испуганно вздрогнул, а затем, узнав Джеймса, усмехнулся.

– О, мистер-из-аптеки!

– Добрый день, мистер Грызлобич, – сказал Джеймс. – Что вы здесь делаете?

– Что я делаю в этом доме? Или что делаю прямо сейчас? – спросил Грызлобич, и, не дожидаясь ответа, тут же объяснил: – Я здесь живу, вообще-то. А готовлю я сейчас очень коварное злодейство. Хотите расскажу вам свой план?

– На самом деле я тороплюсь – нужно доставить еще одно…

– Ладно, слушайте! – перебил Грызлобич, и Джеймс вздохнул: – Я раздобыл этот насос у одного типчика с канала. Вот, собираюсь присоединить к нему шланг. Точнее шлангов будет два. Один я просуну в окно, а другой – в щель для газет моего заклятого врага, этого Браммина из семнадцатой квартиры. А потом я включу насос и закачаю туман с улицы в квартирку Браммина. Вот его будет ждать сюрприз, когда он вернется. Изобретательно, правда?

– И очень по-злодейски, – соврал Джеймс, чтобы не огорчать горе-злодея.

– Вот-вот! И это еще не все! Когда он выскочит из своей квартиры, как ошпаренный, его будет ждать…

– Не говорите, мистер Грызлобич!

– Что? Почему?

Джеймс заговорщически приставил ладонь к губам:

– У стен есть уши. Вы же не хотите, чтобы мистер Браммин прознал о вашем плане раньше времени?

Грызлобич задумался, а затем кивнул и расплылся в улыбке.

– Точно!

– Хорошего дня, мистер Грызлобич, – сказал Джеймс и направился вниз по лестнице.

– Эй, почтенный! – бросил Грызлобич ему вслед. – Уговорите мистера Лемони продать мне череп! Он мне нужен!..

Джеймс вышел из дома с мыслью: «Хорошо, что этот Грызлобич занят своими злодействами, а то он – кто его знает? – еще увязался бы следом».

Впереди ждал последний адресат, и Джеймс пошагал в мастерскую «Звенящие рычажники Шмаэура».

Мастерская располагалась в подвальчике дома № 31, и, чтобы протиснуться внутрь, Джеймсу пришлось пробраться через настоящее загромождение сломанных автоматонов, кофейных варителей, часовых механизмов и прочего ржавого металлического хлама.

Толкнув дверцу, он оказался в тесном помещении с низким потолком. Как и на улице, здесь было не развернуться из-за различных механизмов разной степени собранности. Тусклый свет керосиновой лампы выхватывал из полутьмы помещения расставленных вдоль стен автоматонов, над головой висели механические конечности, повсюду стояли ящики с пружинами, шестеренками, часовыми стрелками, поршнями и рогами от граммофонов.

В глубине мастерской располагался верстак, над которым скрючился старик в фартуке, сплошь покрытом блестящими потеками от машинного масла. Седые бакенбарды, сморщенное лицо и копна взлохмаченных волос скрывались под тонким налетом бурой ржавчины, отчего и сам мастер походил на одно из своих творений. На его голове на ремешках крепился налобный фонарь, а на правом глазу сидел выдвижной монокуляр с несколькими линзами. Помимо собственных рук, в работе ему помогали две непрестанно жужжащие механические. Одна устанавливала детали, другая закручивала винты.

Помимо старика, в мастерской присутствовали две дамы, очевидно, ожидавшие свой заказ. Одна из них, в черном платье с турнюром и широкополой шляпке с вуалью выглядела так, будто то ли собиралась на кладбище, то ли только что там побывала. В ней ощущалось нечто паучье. Другая, в бордовом платье и полосатом жакетике в тон ему, сжимала в руках сложенный антитуманный зонтик и небольшую сумочку. Вуаль она не носила, и Джеймсу предстало довольно миловидное, чуть округлое лицо с большими карими глазами, коротким прямым носом и губами, на которых застыла легкая полуулыбка.

Джеймс уже было шагнул к верстаку, но дама в черном преградила ему путь.

– Дождитесь своей очереди, мистер! – воскликнула она.

– Но я только отдать…

– Своей очереди, – процедила строгая дама.

– Мастер скоро освободится, – мягко сказала вторая женщина – она была не в пример приятнее.

Джеймс кивнул и отошел в сторону. Оставалось надеяться, что долго он здесь не задержится – ему не терпелось как можно скорее отдать последний заказ и вернуться в аптеку: кто знает, вдруг он успеет и мадам Клопп все еще будет спать?

Дама в черном повернулась к спутнице и продолжила, очевидно, прерванный появлением Джеймса разговор:

– Я все еще не понимаю, Марго, зачем мы притащились аж к каналу?

– Прошу тебя, Джеральдин, говори тише, – негромко ответила Марго. – Твои слова могут задеть мастера.

Джеральдин на это презрительно фыркнула:

– Он сейчас ничего не слышит. И не видит, кроме консервной банки, которую собирает. Неужели нельзя было найти кого-нибудь поближе?

– Во-первых, это не консервная банка, а дирижабль. Ты ведь знаешь, как Калеб любит дирижабли. А во-вторых, мне очень рекомендовали мастера Шмауэра. Уверена, Калеб будет в восторге от своего подарка на день рождения.

– Ты его балуешь. И недостаточно строго воспитываешь.

– Ты боишься, что твой племянник вырастет недостойным членом общества?

– Я не уверена, что он вообще вырастет.

– Это еще что должно значить? – с подозрением спросила Марго.

– Ничего, – ответила Джеральдин. – Я больше переживаю, что он так похож на… – она сделала паузу и выцедила имя: – Джонатана.

Марго вздохнула.

– Надеюсь, Джонатан не забудет про день рождения Калеба и купит ему подарок.

– На него нельзя положиться. Я уверена, что он забудет.

– Не начинай…

Джеральдин явно собиралась продолжить и высказать Марго все, что у нее накопилось по поводу этого Джонатана, но тем не менее сказала:

– Ты подумала над моим предложением?

Марго возмущенно на нее взглянула и сжала сумочку, как показалось Джеймсу, очень нервно.

– Я ведь тебе уже говорила: у меня есть свой дом, – сказала она. – Я не стану к тебе перебираться.

– Я – твоя сестра, Марго, – ответила Джеральдин, – и хочу для тебя только добра. Эта жалкая лачуга на Каштановой улице не подходит Четвинам.

– Я уже не Четвин, Джеральдин, но ты постоянно об этом забываешь…

Джеральдин уже хотела что-то на это ответить, но тут мастер Шмауэр наконец поднял голову и провозгласил:

– Готово, миссис Мортон!

Сестры подошли к его верстаку, и мастер с гордостью кивнул на свою работу. Перед ним стоял небольшой игрушечный дирижабль, и выглядел он, надо сказать, просто потрясающе: алая оболочка, блестящие золоченые детали, крошечные светящиеся иллюминаторы… Джеймс не знал, как отреагирует мальчик, для которого эта игрушка предназначалась, но, если бы ему такое подарили, он был бы в восторге.

– Ключик завода здесь – под днищем, – пояснил мастер. – Нужно повернуть его ровно восемь раз, и дирижабль полетит. Вам показать, как все это работает?

– Обойдемся, – бросила Джеральдин. – Думаю, Калеб и сам разберется, а я хочу поскорее убраться из этой дыры.

Мастер обиженно поджал губы, а Марго поспешно сказала:

– Прошу вас, простите мою сестру, мастер Шмауэр. Но нам и правда пора – мне еще нужно обойти несколько лавок и зайти на рынок за грибами и рыбой. У нас сегодня будут пироги. День рождения сына, вы понимаете…

Мастер хмуро глянул на Джеральдин и кивнул.

– Что ж, тогда я заверну дирижабль. С вас сто фунтов, миссис Мортон.

– Сколько?! – возмутилась Джеральдин. – Марго, ты сошла с ума!

– Нет, я просто люблю своего сына.

– Я и говорю: сошла с ума. Детей нельзя любить, иначе из них вырастут лентяи и неженки. И уж точно они не стоят того, чтобы ради них разоряться!

– Но ведь у тебя самой два сына!

– И что с того?

Марго не ответила и, достав из сумочки деньги, заплатила мастеру. Пара механических рук быстро обернула дирижабль коричневой упаковочной бумагой и перевязала ее бечевкой.

Марго Мортон осторожно, боясь повредить, взяла игрушку.

– Благодарю вас, мастер Шмауэр. Хорошего дня.

– И вам, миссис Мортон.

Желать хорошего дня Джеральдин он явно не собирался и многозначительно кивнул ей на дверь.

Та фыркнула и величественной походкой направилась к выходу. Марго поспешила за ней, и вскоре дверь за ними закрылась. С исчезновением дамы в черном платье будто бы даже дышать стало легче.

Мастер повернул голову к Джеймсу.

– Чем могу вам помочь, молодой человек? У вас что-то сломалось?

– Нет, сэр. Я принес вам лекарства от мистера Лемони.

– Странно. Обычно лекарства приносит мадам Клопп.

– Ей не здоровится…

Вручив старику пакет с лекарствами и получив оплату, Джеймс уже развернулся было к двери, и тут подумал:

«Раз уж я в мастерской, стоит проверить одну догадку…»

Достав из кармана заводной ключ, найденный в клоаке, Джеймс протянул его мастеру.

– Мастер Шмауэр, я тут недавно нашел кое-что. Вы не подскажете, что это такое?

Мастер взял ключ, его монокуляр на глазу чуть выдвинулся.

– Гм… это заводной ключ. Для автоматона.

Джеймс кивнул: так он и думал.

– Говорите, вы нашли его? – спросил мастер Шмауэр и вернул ключ.

– Да, во время… гм… уборки в аптеке.

– В аптеке? Что ж, тогда, полагаю, это ключ завода для одного из аптечных автоматонов. Помню, Лазарус Лемони сделал несколько механических аптекарей. Какое-то время они работали в «Горькой Пилюле». Жаль, когда Лазарус оставил дела, их всех выключили.

Джеймс оживился.

– Вы хорошо знали Лазаруса Лемони?

– О, мы были добрыми друзьями. Лазарус обожал механику и все с ней связанное, а еще он обладал настоящим призванием к изобретению… Лазарус был гением: порой его посещали настолько поразительные идеи, что дух захватывало!

«Еще один гений Лемони», – подумал Джеймс и спросил:

– Вы сказали, «был»?

– О, от него давно не было вестей. Около двадцати лет назад Лазарус передал дела сыну, Лемюэлю, и отправился в Гамлин, где и открыл еще одну аптеку Лемони. Даже не попрощался – я до сих пор на него за это обижен.

Это была явная ложь. Нет, старик определенно убежден, что это правда, но что-то подсказывало Джеймсу, что на самом деле все обстояло совсем не так, как говорит мастер Шмауэр, и ни в какой Гамлин Лазарус Лемони не отправлялся. Джеймс точно знал, что в Гамлине нет аптеки семейства Лемони.

Попрощавшись со стариком, он покинул мастерскую и направился в аптеку.

Людей кругом, как ни странно, стало больше. Людей и волнения. Все тащили коричневые бумажные пакеты из лавок, наполненные покупками, джентльмены и дамы делали запасы, готовясь к шквалу, – точно никто не знал, сколько он продлится. У почтового окошка было настоящее столпотворение – как это и водится, кто-то из местных спохватился о том, что нужно успеть отправить письмо или посылку в последний момент. И таких спохватившихся оказалось с пол-улицы.

От соседнего окошка под вывеской «Кондитерская семейства Брюмм» расползался запах свежей выпечки, и Джеймс сам не заметил, как встал в очередь. Никакому хитрому манипулятору и коварному интригану никогда не достичь таких высот в управлении людьми, как запаху свежей выпечки.

Очередь в лучших традициях очередей представляла собой комок из сплетен, ворчания, ругательств и склок. Кто-то жаловался, что она едва сдвигается, а кто-то громко требовал, чтобы сосед выключил свою «треклятую тарахтелку», подразумевая работающий антитуманный зонтик. При этом оскорбленный господин постоянно отряхивался, жалуясь на то, что его лучший костюм уже весь пропитался брызжущим с зонтика раствором «Дефогг», который был нужен, чтобы рассеивать туман.

Парочка дам, стоявших перед Джеймсом, обсуждала статью в «Сплетне» – женщины уверяли друг дружку, что, пока на вокзале творятся такие ужасы, ноги их там не будет. Подслушивавший их беседу старик с тощим котом, лежавшим у него на плечах, встрял и заявил, что никакого убийства в поезде на самом деле не было, и все это просто подготовка новой аудиодрамы «Таинственное убийство», которую запустят в полночь по всем радиофорам города. Дамы возмутились и ответили, что, пока по радиофорам будут крутить подобные мерзости, они ни за что не станут ими пользоваться…

Наконец Джеймс дождался своей очереди, купил несколько сахарных коврижек и отправился дальше. Настроение его представляло собой мешок, полный пустых консервных банок. Мало того, что он, скорее всего, бездарно упустил возможность провернуть свой план с мадам Клопп, так еще и эти грубые люди, которых он встретил, разнося заказы, и эта сырая, промозглая погода… Выход в город будто встряхнул мешок настроения Джеймса, и консервные банки в нем зазвенели-застучали, наталкиваясь друг на друга…

И вот тогда-то мимо проехал трамвай, взвыла сирена штормовой тревоги, подыгрывая ей, взвыл и Джеймс.

Следуя вдоль ограды угрюмого парка Элмз, он поймал себя на мысли, что неимоверно устал от вредных, склочных и утомительных в своем невежестве обитателей улицы Слив.

Оставалось надеяться, что по пути в аптеку он больше никого не встретит.

Что ж, этот подлый город будто подслушал его мысли и, разумеется, тут же решил подложить ему свинью…

– Кто это там бродит, в тумане? – раздался голос от парковой ограды, а затем последовало: – Это ты, пёсик?

Джеймс вздохнул и, подойдя, увидел выкрашенную в синий сигнальную тумбу, у которой стоял стул. На стуле со скучающим видом сидел констебль. Это был не Тромпер. Хотя… правильнее будет сказать, что это был другой Тромпер. Констебль у тумбы весьма походил на своего коллегу, и Джеймс догадался, что на пост заступил брат полицейского, с которым он успел свести знакомство.

Этот Тромпер, в отличие от брата, на обычного громилу не походил. Скорее он напоминал громилу, который не отказывал себе в сладком. Что отразилось на его круглом, слегка будто бы поплывшем лице, да и, очевидно, на характере. Выглядел констебль довольно добродушным и, казалось, был полной противоположностью своего вечно хмурого брата.

– Я не пёсик, – сказал Джеймс. – Меня зовут Джеймс Лемони, сэр. Я кузен мистера Лемони из аптеки. Приехал из Рабберота.

– Да-да, – снисходительно махнул рукой констебль. – Брат мне о тебе рассказывал. Он говорит, ты неплохой парень, хоть и глупый.

– Глупый?

Констебль втянул носом запах и уставился на пакет в руке Джеймса с видом кота, учуявшего селедку.

– Это что там у тебя? Коврижки Брюмма? Ну да, они…

Он со значением глянул на Джеймса, и тот, достав одну коврижку, протянул ее констеблю.

– Угощайтесь, сэр.

Тромпер схватил коврижку и, сунув ее в рот, принялся жевать.

– Да, Терри правду сказал, – с набитым ртом произнес он, – ты вполне ничего, пёсик. А глупый ты потому, что тебе взбрело в голову сунуться в эту мрачную аптеку. Еще с тех пор, как за стойкой стоял Лазарус Лемони, ничего там не поменялось. Я-то еще ребенком уяснил, что в нашу аптеку захаживать не стоит. Как-то папаша отправил меня туда за мазью от натоптышей, так этот аптекарь сказал, что скоро папашу моего вышвырнут со службы, как и всех констеблей, а их заменят автоматонами. Я, было, ответил ему, что ничего подобного, так он сказал, что ему, видите ли, не нравятся мои руки и ноги, и что следует их отрезать, а вместо них поставить механические протезы. Я так перепугался, что с тех пор туда и не заходил. А Терри постоянно там ошивается, хотя у него есть свои причины…

Джеймс протянул констеблю очередную коврижку и осторожно сказал:

– Как мне показалось, ваш брат испытывает нежные чувства к миссис Лемони.

Констебль Тромпер поморщился.

– Есть такое. Хотя кругом бродит много более подходящих ему мисс, которые только и ждут, чтобы нацепить на нашего брата-констебля кандалы брака. К примеру, дочь мистера Брюмма из кондитерской – она вполне ничего. А какие коврижки делает! Но Терри с детства по уши втюхался в Хелен, дочь мистера Клоппа из «Запонок Клоппа», и ничего слушать не хочет о других дамочках. Угостишь полицию еще одной коврижкой, пёсик?

Джеймс дал ему коврижку и спросил:

– «Запонки Клоппа»? Это что такое?

– Была такая лавчонка на углу. Семейное дело Клоппов. Мистер Клопп продавал костюмные запонки.

– А что стало с этой лавчонкой? Ни Лемюэль, ни мадам Клопп ничего о ней не говорили. А мадам Клопп, как я понял, злится, когда при ней упоминают запонки.

– О, неудивительно. Лавка давно закрыта. На двери висит замок, а окна заколочены. Ничего странного в том, что мадам Клопп не любит вспоминать мужа, нет. Он был жестоким человеком и воспитывал дочь в строгости. Нет, наш с Терри папаша тоже нас бывало побивал, но то, что старина Клопп делал с дочерью… В общем, когда он однажды исчез, никто по нему не горевал особо. А Терри… я помню, как он таскался за Хелен, да и она была не против. Но подлый Лемони ее увел.

– Как это, увел?

– Без коврижки не скажу, – заявил констебль, и, когда Джеймс угостил его еще одной, сказал: – Она болела, и он пообещал, что вылечит ее. Этим он и покорил мадам Клопп, а уже та убедила Хелен, что Лемони – единственный верный для нее вариант. Вот только хитрый аптекарь солгал – ему так и не удалось вылечить Хелен. По сути, он обманул ее и до сих пор обманывает, а она верит. И это несмотря на все те знаки внимания, что Терри ей оказывал. Несмотря на то, что он сделал ради нее и ее матери. Уж любая на месте Хелен смогла бы оценить, но…

Констебль замолчал, и Джеймс сунул руку в пакет, чтобы достать еще одну коврижку, но, к его огорчению, их там больше не осталось.

– Что он такого сделал?

Не дождавшись угощения, Тромпер подбоченился и сложил руки на груди.

– Ничего. Что-то я и так разболтался с тобой, пёсик. И вообще, это все давно минувшие дела, да и не стоит их поминать…

Тумба неожиданно затряслась, из-под проклепанного колпака толстой медной трубы повалил дым, внутри ящика что-то стукнуло.

– О, ну наконец-то! – воскликнул констебль.

Отперев дверцу, он достал из приемника пневмопочты капсулу. Внутри оказался синий конверт. Развернув его, мистер Тромпер быстро прочитал содержание служебной записки и пояснил:

– Из Дома-с-синей-крышей. Общий приказ о роспуске всех полицейских Тремпл-Толл по домам в связи с приближающимся туманным шквалом. Я-то надеялся, что приказ поступит еще два часа назад, но хотя бы до вечера не продержали, и то праздник. Еще успею заглянуть в книжную лавку «Переплет»– заберу новый полицейский роман Коббни Пиллоу «Подвох и Шмяк». Не терпится прочитать – будет чем занять себя во время туманного шквала. Хотя Терри зазывает меня в «Колокол и Шар» – сегодня в полночь там организуется общее прослушивание свеженькой аудиодрамы «Таинственное убийство». Еще не решил, пойду, или нет. Если пойду, застряну там до окончания шквала, а книжку прочитать хочется… сложный выбор.

Посочувствовав «сложному выбору» констебля, Джеймс попрощался и, перейдя мостовую, двинулся в аптеку.

Шагая в тумане, он думал о том, что узнал: о Лазарусе Лемони, о Лемюэле и о семействе Клопп. Теща аптекаря ненавидит, когда при ней упоминают запонки, парики и пресс-папье. Что ж, теперь Джеймс понимал, что это не просто странная причуда злобной женщины. Его посетила мысль: «Кажется, мне очень не понравится, если я узнаю, при чем здесь парики и пресс-папье…»

***

Дверь скрипнула, и Джеймс замер.

«Проклятая дверь! Ты не можешь вести себя тише?!»

Из комнаты мадам Клопп, как и за миг до этого, раздавался все тот же храп.

«Хорошо, что я не пожалел снотворного порошка», – подумал Джеймс и быстро вошел в комнату, притворив дверь за собой.

Вернувшись в аптеку, он узнал, что мадам Клопп по-прежнему спит, а это значило, что план еще возможно провернуть…

Спальня мадам Клопп выглядела, как нутро дамского ридикюля, в который упомянутая дама много лет забрасывала различный хлам, да и сама, видимо, не помнила, что там хранится. По крайней мере, Джеймсу так показалось – сам-то он прежде в дамские ридикюли нос не совал.

Пахло в комнате чем-то ядовито-цветочным, и запах этот исходил от самой хозяйки спальни, лежавшей в кровати под пологом, который был похож на паутину.

Спала мадам Клопп очень беспокойно. Можно даже сказать, кошмарно. А все потому, что ей, вне всяких сомнений, сейчас снился кошмар. Она ворочалась с боку на бок, порой дергала руками и шевелила торчащими из-под края одеяла ногами с длинными коричневыми ногтями. Ее губы порой шевелились, храп прерывался, и она бормотала: «Прошу тебя, Уиллард…», «Она же не виновата, что…», «Остановись… хватит…»

Не сводя со старухи взгляда, Джеймс на цыпочках обошел кровать и подкрался к стоявшей справа от нее тумбочке. Рядом с многочисленными флаконами, скомканными носовыми платками, ломаными шпильками и гребешком, в котором застрял целый клок седых волос, лежал стеклянный шприц с выцветшей, едва читаемой этикеткой «На крайний случай».

Джеймс задумался было, что это за крайний случай такой, но тут увидел то, за чем он и провернул свой рискованный план с усыплением старухи.

– Я знаю, что делаю, дорогая… – пробормотала во сне мадам Клопп. – Нужно как следует смочить все трессы, нужно, чтобы он впитался…

Джеймс не знал, что такое эти «трессы», но будить мадам Клопп, чтобы уточнить, он не стал, а вместо этого, схватив связку ключей, ринулся к двери.

Мгновение – и он в коридоре. Еще пара мгновений – и он уже на лестнице – бежит вверх по ступеням на третий этаж…

Натолкнули Джеймса на мысль, где искать «Секретные прописи», слова кузена.

«Прадедушка Лемони – настоящий гений» – сказал Лемюэль вчера в провизорской, и Джеймс предположил: где бы прописям еще храниться, как не в комнате основателя рода Лемони, которого «прадедушкой» именовали сугубо по традиции.

Все утро он расспрашивал кузена о прадедушке. Свой интерес Джеймс объяснил тем, что очень мало о нем знает, и добавил: «Думаю, из меня не выйдет хорошего продолжателя семейного дела, если я ничего не узнаю о том великом человеке, каким прадедушка был». Лемюэль, немного подумав, согласился и кое-что рассказал.

История эта, признаться, испугала Джеймса, но, по правде, волновало его кое-что другое.

«Прадедушка ведь жил здесь, над аптекой?» – спросил он, когда кузен рассказал о том, как старый господин Лемони оказался в Габене.

«Разумеется, – ответил Лемюэль. – Его комната находится в тупике третьего этажа. Там все осталось, как и было при нем. Мы ничего не трогали, в комнате даже не убираются. Она стоит запертой с момента, как прадедушка умер».

Джеймс узнал то, что хотел. Ключ от комнаты прадедушки, определенно, был там же, где и все остальные ключи «Горькой Пилюли» – у мадам Клопп. Оставалось его раздобыть… Что ж, несмотря на проволочки и поход в город, в итоге все прошло, как и было задумано…

И вот он стоит у двери комнаты прадедушки и подбирает ключи на связке.

Щелк! Один из ключей подошел!

Джеймс обернулся, оглядел пустой темный коридор и, сделав глубокий вдох, повернул ручку.

Комната прадедушки Лемони напоминала каюту корабля. Через большое круглое окно, похожее на иллюминатор, проникал серый дневной свет, причудливо преломляясь на будто бы бутылочном стекле. Вдоль стен стояли старинные резные шкафы зеленоватого дерева, а в дальнем от входа конце комнаты располагалась кровать. О, что это была за кровать! Большая, крытая тяжелым бархатным пологом. А резьба! Ножки и столбики для полога оплетали щупальца деревянного осьминога, на панели изножья были изображены морские волны, из которых щупальца и «вырастали».

Джеймс двинулся по спальне прадедушки, с восторгом озираясь кругом и боясь моргнуть, чтобы что-нибудь не упустить.

Несмотря на слова Лемюэля о том, что здесь не убираются, пыли в комнате, как ни странно, почти не было, но затхлость и едкий «стариковский» запах были на месте.

У камина стояло кресло с высокой спинкой – и на миг Джеймсу почудилось, будто там кто-то сидит, но подойдя, он с облегчением понял, что испугался лишь света из окна и причудливых теней, которые тот создавал.

Над камином висела карта морей: на ней были изображены острова и порты, маяки и плавучие города. Рядом разместилась рамочка, в бархатной подложке которой зияла продавленная выемка; на золоченой табличке внизу что-то было написано, и, приблизившись, Джеймс прочитал: «Ключ от города Габен». Куда подевался сам ключ, было непонятно, впрочем, Джеймс знал, за что его вручили прадедушке.

В голове его тут же всплыла история, которую рассказал ему Лемюэль.

Прадедушка и правда был великим человеком. Но главное – он был удивительным человеком. До прибытия в Габен господин Лемони много лет плавал по морям и океанам на своем корабле-аптеке под названием «Таблеринн». Надолго он в портах не останавливался, да и сушу особо не жаловал. Прибывая в какой-нибудь город, господин Лемони широко открывал проделанные в борту «Таблеринна» люки и включал вещатели, по которым звучало сообщение: «Добрые жители города! К вам прибыл аптекарь! Покупайте лекарства у господина Лемони! Аптека пробудет в вашем городе только три дня! Спешите купить лекарства у господина Лемони!» Слава о его чудодейственных лекарствах, которые, как говорили, могли вылечить любую болезнь, расходилась повсюду, поэтому отбоя от посетителей у него не было. Спустя три дня он задраивал люки и отчаливал, держа курс на следующий город, в котором могли пригодиться его услуги.

Однажды странствия привели его в Габен, вот только здесь его встретила поразительная картина. Как и всегда, включив вещатели, он встал за стойку и приготовился встречать покупателей, но никто так и не пришел.

Господин Лемони прождал до вечера, а затем любопытство пересилило – он сошел на причал и отправился в город. И вскоре понял, почему так никого и не дождался.

Город тонул в черном зловонном дыму, сквозь который едва пробивался свет багровых фонарей. Еще только подплывая к Габену, господин Лемони подумал, что дымная туча, окутавшая город, – это следствие работы многочисленных фабрик, но, оказавшись на улице, он понял, что дело вовсе не в фабриках. Почти все окна были заколочены, на многих дверях смолой кто-то вывел: «ГР». Что это значит, господин Лемони, разумеется, не знал.

С каждым пройденным вглубь города кварталом картина становилась все ужаснее. По пути на улицах ему не встретилось ни одного прохожего, но вместо них он увидел там кое-что другое. Трупы. Множество изуродованных трупов лежало вдоль обочин. Все тут же встало на свои места: в Габене свирепствовала пандемия.

Бродя по улицам, в какой-то момент господин Лемони наткнулся на одетых в длинные кожаные плащи и носатые птичьи маски людей. Они называли себя «докторами», но вместо того, чтобы кого-то лечить, просто руководили местными полицейскими, которые стаскивали мертвецов на телеги, укладывали их штабелями и отвозили на площади, где были устроены гигантские костры, – именно эти костры, которые горели дни и ночи, и создавали черный дым. У докторов господин Лемони узнал, что в Габене не просто чума, а так называемая «гротескиана» (о такой болезни аптекарь прежде не слыхал) и что она бушует уже два года. Больше они ничего ему не объяснили и посоветовали убираться из города как можно скорее, пока он не заразился или не стал ужином для гротесков. О том, кто такие эти гротески, они также в подробности вдаваться не стали.

Последовав совету докторов, господин Лемони поспешно вернулся в порт, по пути отбиваясь от громадных, размером с собак, крыс. Тогда он подумал, что это и были гротески. Что ж, он ошибался.

Сбежать из города господину Лемони так и не удалось. Добравшись до причала, возле которого был пришвартован его «Таблеринн», он увидел большой черный экипаж с гербами Габена на дверцах, а также перегородивших все подступы к судну полицейских. Один из них «со всем уважением», но не терпящим возражений тоном, пригласил господина аптекаря пройти в экипаж.

Господин Лемони принял «приглашение». В экипаже сидела молодая дама в траурном платье и вуали. Она представилась вдовой недавно почившего бургомистра Габена.

Господин Лемони спросил у нее, чем может помочь, в тот момент даже не догадываясь, что эта обычная формальная фраза и станет тем, из-за чего он в итоге и останется в Габене навсегда.

Вдова бургомистра сказала, что наслышана о его талантах в изготовлении лекарств, которые, если верить слухам, способны творить чудеса, а Габену как раз и нужно чудо. Господин Лемони попытался было объяснить ей, что никогда не слышал о такой болезни, как «гротескиана» и попросту не представляет, чем ее лечить, но собеседница перебила его: «У вас нет выбора, господин аптекарь. Вы останетесь в Габене до тех пор, пока не изобретете лекарство».

Господин Лемони понял, что попал в капкан и единственным вариантом выбраться отсюда для него и правда является победа над ужасной болезнью.

«Что вы можете мне рассказать об этой гротескиане, мадам?» – спросил он, и вдова бургомистра сообщила ему все, что знала.