Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Владимир Высоцкий

Песня о нейтральной полосе

 
На границе с Турцией или с Пакистаном —
Полоса нейтральная; справа, где кусты, —
Наши пограничники с нашим капитаном, —
А на ихней стороне – ихние посты,
 
 
А на нейтральной полосе – цветы
Необычайной красоты!
 
 
Капитанова невеста жить решила вместе —
Прикатила, говорит, «Милый!..» – то да се.
Надо ж хоть букет цветов подарить невесте:
Что за свадьба без цветов! – пьянка, да и все.
 
 
А на нейтральной полосе – цветы
Необычайной красоты!
 
 
К ихнему начальнику, точно по повестке,
Тоже баба прикатила – налетела блажь, —
Тоже «Милый» говорит, только по-турецки,
Будет свадьба, говорит, свадьба – и шабаш!
 
 
А на нейтральной полосе – цветы
Необычайной красоты!
 
 
Наши пограничники – храбрые ребята, —
Трое вызвались идти, а с ними капитан, —
Разве ж знать они могли про то, что азиаты
Порешили в эту ночь вдарить по цветам!
 
 
А на нейтральной полосе – цветы
Необычайной красоты!
 
 
Пьян от запаха цветов капитан мертвецки,
Ну и ихний капитан тоже в доску пьян, —
Повалился он в цветы, охнув по-турецки,
И, по-русски крикнув: «…мать!», рухнул капитан.
 
 
А на нейтральной полосе – цветы
Необычайной красоты!
 
 
Спит капитан – и ему снится,
Что открыли границу как ворота в Кремле, —
Ему и на фиг не нужна была чужая заграница —
Он пройтиться хотел по ничейной земле.
Почему же нельзя? Ведь земля-то – ничья,
Ведь она – нейтральная!
 
 
А на нейтральной полосе – цветы
Необычайной красоты!
 

Песня про снайпера, который через 15 лет после войны спился и сидит в ресторане

 
А ну-ка пей-ка,
Кому не лень!
Вам жизнь – копейка,
А мне – мишень.
Который в фетрах,
Давай на спор:
Я – на сто метров,
А ты – в упор.
 
 
Не та раскладка,
Но я не трус.
Итак, десятка —
Бубновый туз…
Ведь ты же на спор
Стрелял в упор, —
Но я ведь – снайпер,
А ты – тапер.
 
 
Куда вам деться!
Мой выстрел – хлоп!
Девятка в сердце,
Десятка – в лоб…
И черной точкой
На белый лист —
Легла та ночка
На мою жисть!
 

x x x

 
У нас – у всех, у всех, у всех,
У всех наземных жителей,
На небе есть – и смех и грех —
Ангелы-хранители.
 
 
И ты, когда спился и сник,
И если головой поник,
Бежишь за отпущеньем, —
Твой ангел просит в этот миг
У Господа прощенье.
 

x x x

 
Есть у всех, у дураков
И у прочих жителей
Средь небес и облаков
Ангелы-хранители.
 
 
То же имя, что и вам,
Ангелам присвоено:
Если, скажем, я – Иван,
Значит, он – Святой Иван.
 
 
У меня есть друг, мозгуем
Мы с Николкой все вдвоем,
Мы на пару с ним воруем
И на пару водку пьем.
 
 
Я дрожал, а он ходил,
Не дрожа нисколечко —
Видно, очень бог любил
Николай Угодничка.
 
 
После дела тяжкого
Ох, завидовал я как…
Вот святой Никола – во!
Ну, а мой Иван – дурак.
 
 
Я задумал ход такой,
Чтоб заране причитать:
Мне ж до бога далеко,
А ему – рукой подать.
 
 
А недавно снилось мне,
И теперь мне кажется:
Николай Угодник – не-,
А Иван мой – пьяница.
 
 
Но вчера патруль накрыл
И меня, и Коленьку —
Видно, мой-то соблазнил
Николай Угодника.
 
 
Вот в тюрьме и ожидай —
Вдруг вы протрезвеете.
Хоть пошли бы к Богу в Рай,
Это ж вы умеете.
 
 
Нет, надежды нет на вас!
Сами уж отвертимся!
На похмелку пьете квас —
Мы на вас не сердимся.
 

Дайте собакам мяса

 
Дайте собакам мяса —
Может, они подерутся.
Дайте похмельным кваса —
Авось они перебьются.
 
 
Чтоб не жиреть воронам
Ставьте побольше пугал.
Чтобы любить, влюбленным
Дайте укромный угол.
 
 
В землю бросайте зерна —
Может, появятся всходы.
Ладно, я буду покорным —
Дайте же мне свободу!
 
 
Псам мясные ошметки
Дали – а псы не подрались.
Дали пьяницам водки —
А они отказались.
 
 
Люди ворон пугают —
Но воронье не боится.
Пары соединяют —
А им бы разъединиться.
 
 
Лили на землю воду —
Нету колосьев, – чудо!
Мне вчера дали свободу —
Что я с ней делать буду?!
 

x x x

 
То была не интрижка, —
Ты была на ладошке,
Как прекрасная книжка
В грубой суперобложке.
 
 
Я влюблен был как мальчик —
С тихим трепетом тайным
Я читал наш романчик
С неприличным названьем.
 
 
Были слезы, угрозы —
Все одни и все те же, —
В основном была проза,
А стихи были реже.
 
 
Твои бурные ласки
И все прочие средства —
Это страшно, как в сказке
Очень раннего детства.
 
 
Я надеялся втайне,
Что тебя не листали,-
Но тебя, как в читальне,
Очень многие брали.
 
 
Не дождаться мне мига,
Когда я с опозданьем
Сдам с рук на руки книгу
С неприличным названьем.
 

x x x

 
Она на двор – он со двора, —
Такая уж любовь у них.
А он работает с утра,
Всегда с утра работает.
 
 
Ее никто и знать не знал,
А он считал пропащею,
А он носился и страдал
Идеею навязчивой:
 
 
У ней отец – полковником,
А у него – пожарником, —
Он, в общем, ей не ровня был,
Но вел себя охальником.
 
 
Роман случился просто так,
Роман так странно начался:
Он предложил ей четвертак —
Она давай артачиться…
 
 
А черный дым все шел и шел,
А черный дым взвивался вверх…
И так им было хорошо —
Любить ее он клялся век.
 
 
А клены длинные росли —
Считались колокольнями, —
А люди шли, а люди шли,
Путями шли окольными…
 
 
Какие странные дела
У нас в России лепятся!
А как она ему дала,
Расскажут – не поверится…
 
 
А после дела темного,
А после дела крупного
Искал места укромные,
Искал места уютные.
 
 
А если б наша власть была
Для нас для всех понятная,
То счастие б она нашла, —
А нынче жизнь – проклятая!..
 

Попутчик

 
Хоть бы – облачко, хоть бы – тучка
В этот год на моем горизонте, —
Но однажды я встретил попутчика —
Расскажу вам о нем, знакомьтесь.
 
 
Он спросил: «Вам куда?» – «До Вологды»,
«Ну, до Вологды – это полбеды».
 
 
Чемодан мой от водки ломится —
Предложил я, как полагается:
"Может, выпить нам – познакомиться, —
Поглядим, кто быстрей сломается!.."
 
 
Он сказал: "Вылезать нам в Вологде,
Ну, а Вологда – это вона где!.."
 
 
Я не помню, кто первый сломался, —
Помню, он подливал, поддакивал, —
Мой язык, как шнурок, развязался —
Я кого-то ругал, оплакивал…
 
 
И проснулся я в городе Вологде,
Но – убей меня – не припомню где.
 
 
А потом мне пришили дельце
По статье Уголовного кодекса, —
Успокоили: «Все перемелется», —
Дали срок – не дали опомниться.
 
 
И остался я городе Вологде,
Ну а Вологда – это вона где!..
 
 
Пятьдесят восьмую дают статью —
Говорят: «Ничего, вы так молоды…»
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью, —
Он бы хрен доехал до Вологды!
 
 
Он живет себе в городе Вологде,
А я – на Севере, а Север – вона где!
 
 
…Все обиды мои – годы стерли,
Но живу я теперь, как в наручниках:
Мне до боли, до кома в горле
Надо встретить того попутчика!
 
 
Но живет он в городе Вологде,
А я – на Севере, а Север – вона где!..
 

x x x

 
Смех, веселье, радость —
У него все было,
Но, как говориться, жадность
Фраера сгубила…
 
 
У него – и то, и се,
А ему – все мало!
Ну, так и накрылось все,
Ничего не стало.
 

Братские могилы

 
На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них на рыдают, —
К ним кто-то приносит букеты цветов,
И Вечный огонь зажигают.
 
 
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче – гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы —
Все судьбы в единую слиты.
 
 
А в Вечном огне – видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.
 
 
У братских могил нет заплаканных вдов —
Сюда ходят люди покрепче,
На братских могилах не ставят крестов…
Но разве от этого легче?!
 

x x x

 
Ты не вейся, черный ворон,
Не маши бойцу крылом,
Не накличешь сердцу горя,
Все равно свое возьмем!
 
 
В ночки темные, чужие,
Все мне снятся Жигули…
Ой, не спите часовые,
Как бы нас не обошли.
 

x x x

 
И фюрер кричал от «завода» бледнея,
Стуча по своим телесам,
Что если бы не было этих евреев,
То он бы их выдумал сам.
 
 
Но вот запускают ракеты
Евреи из нашей страны.
А гетто? Вы помните гетто
Во время и после войны?
 

Солдаты группы «Центр»

 
Солдат всегда здоров,
Солдат на все готов, —
И пыль, как из ковров,
Мы выбиваем из дорог.
 
 
И не остановиться,
И не сменить ноги, —
Сияют наши лица,
Сверкают сапоги!
 
 
По выжженной равнине —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр».
На «первый-второй» рассчитайсь!
Первый-второй…
Первый, шаг вперед! – и в рай.
Первый-второй…
А каждый второй – тоже герой, —
В рай попадет вслед за тобой.
Первый-второй,
Первый-второй,
Первый-второй…
 
 
А перед нами все цветет,
За нами все горит.
Не надо думать – с нами тот,
Кто все за нас решит.
 
 
Веселые – не хмурые —
Вернемся по домам, —
Невесты белокурые
Наградой будут нам!
 
 
Все впереди, а ныне —
За метром метр —
Идут по Украине
Солдаты группы «Центр».
На «первый-второй» рассчитайсь!
Первый-второй…
Первый, шаг вперед! – и в рай.
Первый-второй…
А каждый второй – тоже герой, —
В рай попадет вслед за тобой.
Первый-второй,
Первый-второй,
Первый-второй…
 

Высота

 
Вцепились они в высоту, как в свое.
Огонь минометный, шквальный…
А мы все лезли толпой на нее,
Как на буфет вокзальный.
 
 
И крики «ура» застывали во рту,
Когда мы пули глотали.
Семь раз занимали мы ту высоту —
Семь раз мы ее оставляли.
 
 
И снова в атаку не хочется всем,
Земля – как горелая каша…
В восьмой раз возьмем мы ее насовсем —
Свое возьмем, кровное, наше!
 
 
А может ее стороной обойти, —
И что мы к ней прицепились?!
Но, видно, уж точно – все судьбы-пути
На этой высотке скрестились.
 

x x x

 
Сколько павших бойцов полегло вдоль дорог —
Кто считал, кто считал!..
Сообщается в сводках Информбюро
Лишь про то, сколько враг потерял.
 
 
Но не думай, что мы обошлись без потерь —
Просто так, просто так…
Видишь – в поле застыл как подстреленный зверь,
Весь в огне, искалеченный танк!
 
 
Где ты, Валя Петров? – что за глупый вопрос:
Ты закрыл своим танком брешь.
Ну а в сводках прочтем: враг потери понес,
Ну а мы – на исходный рубеж.
 

x x x

 
В тюрьме Таганской нас стало мало —
Вести по-бабски нам не пристало.
 
 
Дежурный по предбаннику
Все бьет – хоть землю с мелом ешь, —
И я сказал охраннику:
«Ну что ж ты, сука, делаешь?!»
 
 
В тюрьме Таганской легавых нету, —
Но есть такие – не взвидишь свету!
 
 
И я вчера напарнику,
Который всем нам вслух читал,
Как будто бы охраннику,
Сказал, что он легавым стал.
 
 
В тюрьме Таганской бывает хуже, —
Там каждый – волком, никто не дружит.
 
 
Вчера я подстаканником
По темечку по белому
Употребил охранника:
Ну что он, сука, делает?!
 

x x x

И. Кохановскому

 
Сыт я по горло, до подбородка —
Даже от песен стал уставать, —
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать!
 
 
Друг подавал мне водку в стакане,
Друг говорил, что это пройдет,
Друг познакомил с Веркой по пьяни:
Верка поможет, а водка спасет.
 
 
Не помогли ни Верка, ни водка:
С водки – похмелье, а с Верки – что взять!
Лечь бы на дно, как подводная лодка, —
И позывных не передавать!..
 
 
Сыт я по горло, сыт я по глотку —
Ох, надоело петь и играть, —
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать!
 

x x x

Игорю Кохановскому

 
Мой друг уедет в Магадан —
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уедет сам, уедет сам —
Не по этапу, не по этапу.
 
 
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы: что, мол, – чудак, —
А просто так.
 
 
Быть может, кто-то скажет: "Зря!
Как так решиться – всего лишиться!
Ведь там – сплошные лагеря,
А в них – убийцы, а в них – убийцы…"
 
 
Ответит он: "Не верь молве —
Их там не больше, чем в Москве!"
Потом уложит чемодан,
И – в Магадан.
 
 
Не то чтоб мне – не по годам, —
Я б прыгнул ночью из электрички, —
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
 
 
Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, —
Про Магадан.
 
 
Мой друг поедет сам собой —
С него довольно, с него довольно, —
Его не будет бить конвой —
Он добровольно, он добровольно.
 
 
А мне удел от бога дан…
А может, тоже – в Магадан?
Уехать с другом заодно —
И лечь на дно!..
 

x x x

 
Перед выездом в загранку
Заполняешь кучу бланков —
Это еще не беда, —
Но в составе делегаций
С вами едет личность в штатском —
Просто завсегда.
 
 
А за месяц до вояжа
Инструктаж проходишь даже —
Как там проводить все дни:
Чтоб поменьше безобразий,
А потусторонних связей
Чтобы – ни-ни-ни!
 
 
…Личность в штатском – парень рыжий —
Мне представился в Париже:
"Будем с вами жить, я – Никодим.
Вел нагрузки, жил в Бобруйске,
Папа – русский, сам я – русский,
Даже не судим".
 
 
Исполнительный на редкость,
Соблюдал свою секретность
И во всем старался мне помочь:
Он теперь по роду службы
Дорожил моею дружбой
Просто день и ночь.
 
 
На экскурсию по Риму
Я решил – без Никодиму:
Он всю ночь писал – и вот уснул, —
Но личность в штатском, оказалось,
Раньше боксом увлекалась —
Так что – не рискнул.
 
 
Со мной он завтракал, обедал,
И везде – за мною следом, —
Будто у него нет дел.
Я однажды для порядку
Заглянул в его тетрадку —
Просто обалдел!
 
 
Он писал – такая стерьва! —
Что в Париже я на мэра
С кулаками нападал,
Что я к женщинам несдержан
И влияниям подвержен
Будто Запада…
 
 
Значит, личность может даже
Заподозрить в шпионаже!..
Вы прикиньте – что тогда?
Это значит – не увижу
Я ни Риму, ни Парижу
Больше никогда!..
 

Песня студентов-археологов

 
Наш Федя с детства связан был с землею —
Домой таскал и щебень и гранит…
Однажды он принес домой такое,
Что папа с мамой плакали навзрыд.
 
 
Студентом Федя очень был настроен
Поднять археологию на щит, —
Он в институт притаскивал такое,
Что мы кругом все плакали навзрыд.
 
 
Привез однажды с практики
Два ржавых экспонатика
И утверждал, что это – древний клад, —
Потом однажды в Элисте
Нашел вставные челюсти
Размером с самогонный аппарат.
 
 
Диплом писал про древние святыни,
о скифах, о языческих богах.
При этом так ругался по-латыни,
Что скифы эти корчились в гробах.
 
 
Он древние строения
Искал с остервенением
И часто диким голосом кричал,
Что есть еще пока тропа,
Где встретишь питекантропа, —
И в грудь себя при этом ударял.
 
 
Он жизнь решил закончить холостую
И стал бороться за семейный быт.
"Я, – говорил, – жену найду такую —
От зависти заплачете навзрыд!"
 
 
Он все углы облазил – и
В Европе был, и в Азии —
И вскоре откопал свой идеал,
Но идеал связать не мог
В археологии двух строк, —
И Федя его снова закопал.
 

x x x

 
В холода, в холода
От насиженных мест
Нас другие зовут города, —
Будь то Минск, будь то Брест, —
В холода, в холода…
 
 
Неспроста, неспроста,
От родных тополей
Нас суровые манят места —
Будто там веселей, —
Неспроста, неспроста…
 
 
Как нас дома ни грей —
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей, —
Будто с нами беда,
Будто с ними теплей…
 
 
Как бы ни было нам
Хорошо иногда —
Возвращаемся мы по домам.
Где же ваша звезда?
Может – здесь, может – там…
 

x x x

 
В плен – приказ: не сдаваться! – они не сдаются,
Хоть им никому не иметь орденов.
Только черные вороны стаею вьются
Над трупами наших бойцов.
 
 
Бог войны – по цепям на своей колеснице, —
И в землю уткнувшись солдаты лежат.
Появились откуда-то белые птицы
Над трупами наших солдат.
 
 
После смерти – для всех свои птицы найдутся,
Так и белые птицы – для наших бойцов.
Ну а вороны – словно над падалью – вьются
Над черной колонной врагов.
 

Песня завистника

 
Мой сосед объездил весь Союз —
Что-то ищет, а чего – не видно, —
Я в дела чужие не суюсь,
Но мне очень больно и обидно.
 
 
У него на окнах – плюш и шелк,
Баба его шастает в халате, —
Я б в Москве с киркой уран нашел
При такой повышенной зарплате!
 
 
И, сдается мне, что люди врут, —
Он нарочно ничего не ищет:
Для чего? – ведь денежки идут —
Ох, какие крупные деньжищи!
 
 
А вчера на кухне ихний сын
Головой упал у нашей двери —
И разбил нарочно мой графин, —
Я – мамаше счет в тройном размере.
 
 
Ему, значит, – рупь, а мне – пятак?!
Пусть теперь мне платит неустойку!
Я ведь не из зависти, я так —
Ради справедливости, и только.
 
 
…Ничего, я им создам уют —
Живо он квартиру обменяет, —
У них денег – куры не клюют,
А у нас – на водку не хватает!
 

Про черта

 
У меня запой от одиночества —
По ночам я слышу голоса…
Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —
Глянул – черт, – вот это чудеса!
Черт мне корчил рожи и моргал,
А я ему тихонечко сказал:
 
 
"Я, брат, коньяком напился вот уж как!
Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…
Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,
Сядь со мной – я очень буду рад…
Да неужели, черт возьми, ты трус?!
Слезь с плеча, а то перекрещусь!"
 
 
Черт сказал, что он знаком с Борисовым —
Это наш запойный управдом, —
Черт за обе щеки хлеб уписывал,
Брезговать не стал и коньяком.
Кончился коньяк – не пропадем, —
Съездим к трем вокзалам и возьмем.
 
 
Я устал, к вокзалам черт мой съездил сам…
Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:
Или он по новой мне пригрезился,
Или это я ему кажусь.
Черт ругнулся матом, а потом
Целоваться лез, вилял хвостом.
 
 
Насмеялся я над ним до коликов
И спросил: "Как там у вас в аду
Отношение к нашим алкоголикам —
Говорят, их жарят на спирту?!"
Черт опять ругнулся и сказал:
«И там не тот товарищ правит бал!»
 
 
…Все кончилось, светлее стало в комнате, —
Черта я хотел опохмелять,
Но растворился черт как будто в омуте…
Я все жду – когда придет опять…
Я не то чтоб чокнутый какой,
Но лучше – с чертом, чем с самим собой.
 

Песня о сумасшедшем доме

 
Сказал себе я: брось писать, —
но руки сами просятся.
Ох, мама моя родная, друзья любимые!
Лежу в палате – косятся,
не сплю: боюсь – набросятся, —
Ведь рядом – психи тихие, неизлечимые.
 
 
Бывают психи разные —
не буйные, но грязные, —
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно:
все ходят без смирительных
И то, что мне приносится, все психи эти жрут.
 
 
Куда там Достоевскому
с «Записками» известными, —
Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю
про нашу жизнь убогую, —
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
 
 
Вот это мука, – плюй на них! —
они же ведь, суки, буйные:
Все норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!
Вчера в палате номер семь
один свихнулся насовсем —
Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.
 
 
Я не желаю славы, и
пока я в полном здравии —
Рассудок не померк еще, но это впереди, —
Вот главврачиха – женщина —
пусть тихо, но помешана, —
Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»
 
 
Я жду, но чувствую – уже
хожу по лезвию ноже:
Забыл алфавит, падежей припомнил только два…
И я прошу моих друзья,
чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его, ему, меня отсюдова!
 

x x x

 
Есть на земле предостаточно рас —
Просто цветная палитра, —
Воздуха каждый вдыхает за раз
Два с половиною литра!
 
 
Если так дальше, так – полный привет —
Скоро конец нашей эры:
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы!
 
 
Сон мне тут снился неделю подряд —
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто – я в дом, а на кухне сидят
Мао Цзедун с Ли Сын Маном!
 
 
И что – разделился наш маленький шар
На три огромные части,
Нас – миллиард, их – миллиард,
А остальное – китайцы.
 
 
И что – подают мне какой-то листок:
На, мол, подписывай – ну же, —
Очень нам нужен ваш Дальний Восток —
Ах, как ужасно нам нужен!..
 
 
Только об этом я сне вспоминал,
Только о нем я и думал, —
Я сослуживца недавно назвал
Мао – простите – Цзедуном!
 
 
Но вскорости мы на Луну полетим, —
И что нам с Америкой драться:
Левую – нам, правую – им,
А остальное – китайцам.
 

x x x

 
Моя метрика где-то в архиве хранится,
А архив в сорок первом под Минском сгорел.
Так что, может, мне двадцать, а может быть тридцать,
Ну а месяц рожденья я выбрал апрель.
 
 
В апреле солнце припекает,
В апреле – первого – все врут.
А за апрелем май бывает,
А в мае любят, а в мае пьют.
 
 
Мать моя умерла в сорок третьем в Калуге,
Кто отец мой, быть может, не знала и мать.
Место жительства я себе выбрал на юге,
А места притыченья не нам выбирать.
 
 
В апреле солнце припекает,
В апреле – первого – все врут.
А за апрелем май бывает,
А в мае любят, а в мае пьют.
 

1966 год
Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате

 
Стоял тот дом, всем жителям знакомый, —
Его еще Наполеон застал, —
Но вот его назначили для слома,
Жильцы давно уехали из дома,
Но дом пока стоял…
 
 
Холодно, холодно, холодно в доме.
 
 
Парадное давно не открывалось,
Мальчишки окна выбили уже,
И штукатурка всюду осыпалась, —
Но что-то в этом доме оставалось
На третьем этаже…
 
 
Ахало, охало, ухало в доме.
 
 
И дети часто жаловались маме
И обходили дом тот стороной, —
Объединясь с соседними дворами,
Вооружась лопатами, ломами,
Вошли туда гурьбой
 
 
Дворники, дворники, дворники тихо.
 
 
Они стоят и недоумевают,
Назад спешат, боязни не тая:
Вдруг там Наполеонов дух витает!
А может, это просто слуховая
Галлюцинация?..
 
 
Боязно, боязно, боязно дворникам.
 
 
Но наконец приказ о доме вышел,
И вот рабочий – тот, что дом ломал, —
Ударил с маху гирею по крыше,
А после клялся, будто бы услышал,
Как кто-то застонал
 
 
Жалобно, жалобно, жалобно в доме.
…От страха дети больше не трясутся:
Нет дома, что два века простоял,
И скоро здесь по плану реконструкций
Ввысь этажей десятки вознесутся —
Бетон, стекло, металл…
 
 
Весело, здорово, красочно будет…
 

Песня о конькобежце на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную

 
Десять тысяч – и всего один забег
остался.
В это время наш Бескудников Олег
зазнался:
Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил —
и сгинул.
Вот наш тренер мне тогда и предложил:
беги, мол.
 
 
Я ж на длинной на дистанции помру —
не охну, —
Пробегу, быть может, только первый круг —
и сдохну!
Но сурово эдак тренер мне: мол, на-
до, Федя, —
Главно дело – чтоб воля, говорит, была
к победе.
 
 
Воля волей, если сил невпроворот, —
а я увлекся:
Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот —
и спекся!
Подвела меня – ведь я предупреждал! —
дыхалка:
Пробежал всего два круга – и упал, —
а жалко!
 
 
И наш тренер, экс– и вице-чемпион
ОРУДа,
Не пускать меня велел на стадион —
иуда!
Ведь вчера еще мы брали с ним с тоски
по банке —
А сегодня он кричит: "Меняй коньки
На санки!"
 
 
Жалко тренера – он тренер неплохой, —
ну и бог с ним!
Я ведь нынче занимаюся борьбой
и боксом, —
Не имею больше я на счет на свой
сомнений:
Все вдруг стали очень вежливы со мной,
и – тренер…