Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Владимир Высоцкий

Песни из кинофильма «Одиножды один»

1. Песня Вани у Марии

 
Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
А обратно меня за заслуги мои
С санитарным везли эшелоном.
 
 
Подвезли на родимый порог, —
На полуторке к самому дому.
Я стоял – и немел, а над крышей дымок
Поднимался не так – по-другому.
 
 
Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.
И хозяйка не рада солдату —
Не припала в слезах на могучую грудь,
А руками всплеснула – и в хату.
 
 
И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутемные сени,
За чужое за что-то запнулся в сенях,
Дверь рванул – подкосились колени.
 
 
Там сидел за столом, да на месте моем,
Неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нем, и хозяйка при нем, —
Потому я и псами облаян.
 
 
Это значит, пока под огнем
Я спешил, ни минуты не весел,
Он все вещи в дому переставил моем
И по-своему все перевесил.
 
 
Мы ходили под богом – под богом войны,
Артиллерия нас накрывала,
Но смертельная рана зашла со спины
И изменою в сердце застряла.
 
 
Я себя в пояснице согнул,
Силу-волю позвал на подмогу:
"Извините, товарищи, что завернул
По ошибке к чужому порогу".
 
 
Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило…
Ну а он – даже ухом в ответ не повел,
Вроде так и положено было.
 
 
Зашатался некрашенный пол,
Я не хлопнул дверьми, как когда-то, —
Только окна раскрылись, когда я ушел,
И взглянули мне вслед виновато.
 

2. Песня о черном и белом лебедях

 
Ах! В поднебесье летал
лебедь черный, младой да проворный.
Ах! Да от лета устал,
одинокий, да смелый, да гордый.
Ах! Да снижаться он стал
с высоты со своей лебединой.
Ах! Два крыла распластал —
нет уж сил и на взмах на единый.
 
 
Ах не зря гармонь пиликает —
Ваня песенку мурлыкает
С уваженьем да почтеньем,
Да, конечно, со значеньем.
 
 
Ах! На крутом берегу,
словно снег среди лета, не тая.
Ах! На залетном лугу —
лебединая белая стая.
Ах! Да не зря он кружил,
да и снизился не понапрасну.
Ах! Он от стаи отбил
лебедь белую – саму прекрасную.
 
 
Ах вы, добры люди-граждане,
Вы б лебедушку уважили —
Затянули бы протяжную
Про красу ее лебяжую.
 
 
Ох! Да и слов не сыскать,
вон и голос дрожит неумелый.
Ох! Другу дружка под стать —
лебедь черный да лебеди белой.
Ах! Собралися в полет
оба-двое крылатые вместе.
Ах! Расступися, народ,
поклонись жениху и невесте!
 
 
Ах спасибо, люди-граждане,
Что невестушку уважили,
Жениха не забываете
Да обоих привечаете!
 

3. Величальная – отцу

 
Ах не стойте в гордыне,
Подходите к крыльцу.
А и вы, молодые,
Поклонитесь отцу!
 
 
Он – сердитый да строгий:
Как сподлобья взглянет,
Так вы падайте в ноги —
Может, он отойдет.
 
 
Вам отцу поклониться —
Тоже труд небольшой, —
Он лицом просветлится,
Помягчеет душой.
 
 
Вы с того начинайте,
И потом до конца,
Во всю жизнь привечайте
Дорогого отца!
 

4. Частушки к свадьбе

 
Не сгрызть меня —
Невеста я!
Эх, жизнь моя
Интересная!
 
 
Кружи-ворожи,
Кто стесняется?
Подол придержи —
Подымается!
 
 
И в девках мне
Было весело,
А все ж любовь
Перевесила!
 
 
Кружи-ворожи,
Кто стесняется?
Подол придержи —
Подымается!
 
 
Сноха лиха
Да и кума лихая
Учат жить меня,
А я сама такая!
 
 
Кружи-ворожи,
Кто стесняется?
Подол придержи —
Подымается!
 

5. Студенческая песня

 
Кто старше нас на четверть века, тот
Уже постиг и близости и дали,
Им повезло – и кровь, и дым, и пот
Они понюхали, хлебнули, повидали,
Прошли через бригаду или взвод.
 
 
И ехали в теплушках – не в тепле,
На стройки, на фронты и на рабфаки.
Они ходили в люди по земле
И в штыковые жесткие атаки.
 
 
То время эшелонное прошло —
В плацкартах едем, травим анекдоты…
Мы не ходили – шашки наголо,
В отчаяньи не падали на доты!
 
 
И все-таки традиция живет:
Взяты не все вершины и преграды —
Не потому ли летом каждый год
Идем в студенческие наши стройотряды
И сверх программы мы сдаем зачет.
 
 
Песок в глазах, в одежде и в зубах —
Мы против ветра держим путь на тракте,
На дивногорских Каменных Столбах
Хребты себе ломаем и характер.
 
 
Мы гнемся в три погибели – ну, что ж,
Такой уж ветер… Только, друг, ты знаешь —
Зато ничем нас после не согнешь,
Зато нас на равнине не сломаешь!
 

6. Субботник

 
Гули-гули-гуленьки,
Девоньки-девуленьки!
Вы оставьте мне на память
В сердце загогулинки.
 
 
Не гляди, что я сердит:
По тебе же сохну-то!
Я не с фронта инвалид,
Я – любовью трехнутый.
 
 
Выходите к Ванечке,
Манечки-мотанечки!
Что стоите, как старушки, —
Божьи одуванчики?
 
 
Милый мой – каменотес,
Сильный он да ласковый,
Он мне с Англии привез
Лифчик пенопластовый.
 
 
Здеся мода отстает.
Вот у нас в Австралии,
Очень в моде в этот год
В три обхвата талии.
 
 
Уж не знаю я, как тут,
А, к примеру, в Дании
Девок в ЗАГСы волокут
При втором свидании.
 
 
Я не знаю, как у вас,
А у нас во Франции
Замуж можно – десять раз —
Все без регистрации.
 
 
Ох! Табань, табань, табань,
А то в берег врежемся.
Не вставай в такую рань,
Давай еще понежимся!
 
 
Без ушка – иголочка,
Оля! Олька, Олечка,
Поднеси-ка инвалиду
Столько, да полстолечка.
 
 
На пути, на перепутьи
Молодуху сватал дед,
Сперва думали, что шутит,
Оказалося, что нет.
 
 
Мой миленок все допил
Дочиста и допьяна,
Потому и наступил
В мире кризис топливный.
 
 
Ты не вой, не ной, не ной —
Этот кризис нефтяной,
Надо больше опасаться,
Что наступит спиртовой!
 
 
Гляну я – одна семья
На таком воскреснике:
Все друг другу кумовья,
Али даже крестники.
 

7. Грустная песня о Ванечке

 
Зря ты, Ванечка, бредешь
Вдоль оврага.
На пути – каменья сплошь,
Резвы ножки обобьешь,
Бедолага!
 
 
Тело в эдакой ходьбе
Ты измучил,
А и, кажется, себе
Сам наскучил.
 
 
Стал на беглого похож
Аль на странничка.
Может, сядешь, отдохнешь,
Ваня-Ванечка?!
Ваня!
 
 
Что, Ванюша, путь трудней?
Хворь напала?
Вьется тропка меж корней,
До конца пройти по ней —
Жизни мало.
 
 
Славно, коль судьбу узнал
Распрекрасну,
Ну а вдруг коней загнал
Понапрасну?!
 
 
Али вольное житье
Слаще пряничка?
Ах ты, горюшко мое,
Ваня-Ванечка!
Ваня!
 
 
Ходят слухи, будто сник
Да бедуешь,
Кудри сбросил – как без них? —
Сыт ли ты, или привык,
Голодуешь!
 
 
Хорошо ли бобылем
Да без крова?
Это, Ваня, непутем, —
Непутево!
 
 
Горемычный мой, дошел
Ты до краюшка!
Тополь твой уже отцвел,
Ваня-Ванюшка!
Ваня!
 

8. Песня Вани перед студентами

 
Эх, недаром говорится:
Мастер дела не боится,
Пусть боится дело это
Ваню – мастера паркета.
 
 
Не берись, коль не умеешь,
Не умеючи – не трожь,
Не подмажешь – не поедешь,
А подмажешь – упадешь!
 
 
Даже в этой пятилетке
На полу играют детки, —
Проливают детки слезы
От какой-нибудь занозы.
 
 
Пусть елозят наши дети,
Пусть играются в юлу
На натертом на паркете —
На надраенном полу.
 
 
Говорят, забудут скоро
Люди званье полотера, —
В наше время это мненье —
Роковое заблужденье.
 
 
Посреди родной эпохи
Ты на щетках попляши, —
С женским полом шутки плохи,
А с натертым – хороши!
 

Кто за чем бежит

 
На дистанции – четверка первачей, —
Каждый думает, что он-то побойчей,
Каждый думает, что меньше всех устал,
Каждый хочет на высокий пьедестал.
 
 
Кто-то кровью холодней, кто горячей, —
Все наслушавшись напутственных речей,
Каждый съел примерно поровну харчей, —
Но судья не зафиксирует ничьей.
 
 
А борьба на всем пути —
В общем, равная почти.
 
 
"Расскажите, как идут,
бога ради, а?"
"Телевиденье тут
вместе с радио!
Нет особых новостей —
все ровнехонько,
Но зато накал страстей —
о-хо-хо какой!"
 
 
Номер первый – рвет подметки как герой,
Как под гору катит, хочет под горой
Он в победном ореоле и в пылу
Твердой поступью приблизиться к котлу.
 
 
Почему высоких мыслей не имел? —
Потому что в детстве мало каши ел,
Голодал он в этом детстве, не дерзал, —
Успевал переодеться – и в спортзал.
 
 
Что ж, идеи нам близки —
Первым лучшие куски,
А вторым – чего уж тут,
он все выверил —
В утешение дадут
кости с ливером.
 
 
Номер два – далек от плотских тех утех, —
Он из сытых, он из этих, он из тех, —
Он надеется на славу, на успех —
И уж ноги задирает выше всех.
 
 
Ох, наклон на вираже – бетон у щек!
Краше некуда уже, а он – еще!
Он стратег, он даже тактик, словом – спец, —
Сила, воля плюс характер – молодец!
 
 
Четок, собран, напряжен
И не лезет на рожон, —
 
 
Этот – будет выступать
на Салониках,
И детишек поучать
в кинохрониках,
И соперничать с Пеле
в закаленности,
И являть пример целе-
устремленности!
 
 
Номер третий – убелен и умудрен, —
Он всегда – второй надежный эшелон, —
Вероятно, кто-то в первом заболел,
Но, а может, его тренер пожалел.
 
 
И назойливо в ушах звенит струна:
У тебя последний шанс, эх, старина!
Он в азарте – как мальчишка, как шпана, —
Нужен спурт – иначе крышка и хана!
 
 
Переходит сразу он
В задний старенький вагон,
Где былые имена —
прединфарктные,
Где местам одна цена —
все плацкартные.
 
 
А четвертый – тот, что крайний, боковой, —
Так бежит – ни для чего, ни для кого:
То приблизится – мол, пятки оттопчу,
То отстанет, постоит – мол, так хочу.
Не проглотит первый лакомый кусок,
Не надеть второму лавровый венок,
 
 
Ну а третьему – ползти
На запасные пути…
 
 
Сколько все-таки систем
в беге нынешнем! —
Он вдруг взял да сбавил темп
перед финишем,
Майку сбросил – вот те на! —
не противно ли?
Поведенье бегуна —
неспортивное!
 
 
На дистанции – четверка первачей,
Злых и добрых, бескорыстных и рвачей.
Кто из них что исповедует, кто чей?
…Отделяются лопатки от плечей —
И летит уже четверка первачей!
 

Песня про Джеймса Бонда, агента 007

 
Себя от надоевшей славы спрятав,
В одном из их Соединенных Штатов,
В глуши и дебрях чуждых нам систем
Жил-был известный больше чем Иуда,
Живое порожденье Голливуда —
Артист, Джеймс Бонд, шпион, агент 07.
 
 
Был этот самый парень —
Звезда, ни дать ни взять, —
Настолько популярен,
Что страшно рассказать.
 
 
Да шуточное ль дело —
Почти что полубог!
Известный всем Марчелло
В сравненьи с ним – щенок.
 
 
Он на своей на загородной вилле
Скрывался, чтоб его не подловили,
И умирал от скуки и тоски.
А то, бывало, встретят у квартиры —
Набросятся и рвут на сувениры
Последние штаны и пиджаки.
 
 
Вот так и жил как в клетке,
Ну а в кино – потел:
Различные разведки
Дурачил как хотел.
 
 
То ходит в чьей-то шкуре,
То в пепельнице спит,
А то на абажуре
Кого-то соблазнит.
 
 
И вот артиста этого – Джеймс Бонда —
Товарищи из Госафильмофонда
В совместную картину к нам зовут, —
Чтоб граждане его не узнавали,
Он к нам решил приехать в одеяле:
Мол, все равно на клочья разорвут.
 
 
Ну посудите сами:
На проводах в ЮСА
Все хиппи с волосами
Побрили волоса;
 
 
С него сорвали свитер
Отгрызли вмиг часы
И растащили плиты
Со взлетной полосы.
 
 
И вот в Москве нисходит он по трапу,
Дает доллар носильщику на лапу
И прикрывает личность на ходу, —
Вдруг ктой-то шасть на «газике» к агенту,
И – киноленту вместо документу,
Что, мол, свои, мол, хау ду ю ду!
 
 
Огромная колонна
Стоит сама в себе, —
Но встречает чемпиона
По стендовой стрельбе.
 
 
Попал во все, что было,
Тот выстрелом с руки, —
Ну все с ума сходило,
И даже мужики.
 
 
Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в «Национале», —
Но, несмотря на личность и акцент,
Его там обозвали оборванцем,
Который притворился иностранцем
И заявил, что, дескать, он – агент.
 
 
Швейцар его – за ворот, —
Решил открыться он:
«07 я!» – "Вам межгород —
Так надо взять талон!"
Во рту скопилась пена
И горькая слюна, —
И в позе супермена
Он уселся у окна.
 
 
Но вот киношестерки прибежали
И недоразумение замяли,
И разменяли фунты на рубли.
…Уборщица кричала: "Вот же пройда!
Подумаешь – агентишка какой-то!
У нас в девятом – принц из Сомали!"
 

x x x

 
Если где-то в чужой, неспокойной ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю —
Не таись, не молчи, до меня докричи, —
Я твой голос услышу, узнаю.
 
 
Может, с пулей в груди ты лежишь в спелой ржи —
Потерпи! – я спешу, и усталости ноги не чуют.
Мы вернемся туда, где и воздух, и травы врачуют,
Только ты не умри, только кровь удержи.
 
 
Если ж конь под тобой – ты домчи, доскачи, —
Конь дорогу отыщет, буланый,
В те края, где всегда бьют живые ключи,
И они исцелят твои раны.
 
 
Где же ты? – взаперти или в долгом пути,
На развилках каких, перепутиях и перекрестках?
Может быть, ты устал, приуныл, заблудился в трех соснах
И не можешь обратно дорогу найти?
 
 
Здесь такой чистоты из-под снега ручьи —
Не найдешь, не придумаешь краше.
Здесь цветы, и кусты, и деревья – ничьи.
Стоит нам захотеть – будут наши.
 
 
Если трудно идешь, по колена в грязи,
Да по острым камням, босиком по воде по студеной,
Пропыленный, обветренный, дымный, огнем опаленный —
Хоть какой, – доберись, добреди, доползи!
 

Расстрел горного эха

 
В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха,
На кручах таких, на какие никто не проник,
Жило-поживало веселое горное,
горное эхо,
Оно отзывалось на крик – человеческий крик.
 
 
Когда одиночество комом подкатит под горло
И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадет, —
Крик этот о помощи эхо подхватит,
подхватит проворно,
Усилит и бережно в руки своих донесет.
 
 
Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,
Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп, —
Пришли умертвить, обеззвучить живое,
живое ущелье.
И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.
 
 
Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха.
И эхо топтали, но звука никто не слыхал.
К утру расстреляли притихшее горное,
горное эхо —
И брызнули камни – как слезы – из раненных скал…
 

x x x

 
Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести —
Впрок пили воду черногорцы
И жили впрок – до тридцати.
 
 
А умирать почетно было
Средь пуль и матовых клинков,
И уносить с собой в могилу
Двух-трех врагов, двух-трех врагов.
 
 
Пока курок в ружье не стерся,
Стреляли с седел, и с колен.
И в плен не брали черногорца —
Он просто не сдавался в плен.
 
 
А им прожить хотелось до ста,
До жизни жадным, – век с лихвой
В краю, где гор и неба вдосталь,
И моря тоже – с головой:
 
 
Шесть сотен тысяч равных порций
Воды живой в одной горсти…
Но проживали черногорцы
Свой долгий век – до тридцати.
 
 
И жены их водой помянут —
И прячут их детей в горах
До той поры, пока не станут
Держать оружие в руках.
 
 
Беззвучно надевали траур
И заливали очаги,
И молча лили слезы в траву,
Чтоб не услышали враги.
 
 
Чернели женщины от горя,
Как плодородные поля,
За ними вслед чернели горы,
Себя огнем испепеля.
 
 
То было истинное мщенье —
Бессмысленно себя не жгут! —
Людей и гор самосожженье,
Как несогласие и бунт.
 
 
И пять веков как божьи кары,
Как мести сына за отца,
Пылали горные пожары
И черногорские сердца.
 
 
Цари менялись, царедворцы,
Но смерть в бою всегда в чести, —
Не уважали черногорцы
Проживших больше тридцати.
 
 
Мне одного рожденья мало —
Расти бы мне из двух корней!
Жаль, Черногория не стала
Второю родиной моей.
 

Очи черные

I. Погоня

 
Во хмелю слегка
Лесом правил я.
Не устал пока, —
Пел за здравие.
А умел я петь
Песни вздорные:
"Как любил я вас,
Очи черные…"
 
 
То плелись, то неслись, то трусили рысцой.
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штоф у горла скручу – и опять затяну:
 
 
"Очи черные!
Как любил я вас…"
Но – прикончил я
То, что впрок припас.
Головой тряхнул,
Чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул —
И присвистнул аж:
 
 
Лес стеной впереди – не пускает стена, —
Кони прядут ушами, назад подают.
Где просвет, где прогал – не видать ни рожна!
Колют иглы меня, до костей достают.
 
 
Коренной ты мой,
Выручай же, брат!
Ты куда, родной, —
Почему назад?!
Дождь – как яд с ветвей —
Недобром пропах.
Пристяжной моей
Волк нырнул под пах.
 
 
Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель пришла, а бежать – не суметь, —
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого – смерть!
 
 
Я ору волкам:
«Побери вас прах!..» —
А коней пока
Подгоняет страх.
Шевелю кнутом —
Бью крученые
И ору притом:
«Очи черные!..»
 
 
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс —
Бубенцы плясовую играют с дуги.
Ах вы кони мои, погублю же я вас, —
Выносите, друзья, выносите, враги!
 
 
…От погони той
Даже хмель иссяк.
Мы на кряж крутой —
На одних осях,
В хлопьях пены мы —
Струи в кряж лились, —
Отдышались, отхрипели
Да откашлялись.
 
 
Я лошадкам забитым, что не подвели,
Поклонился в копыта, до самой земли,
Сбросил с воза манатки, повел в поводу…
Спаси бог вас, лошадки, что целым иду!
 

II. Старый дом

 
Что за дом притих,
Погружен во мрак,
На семи лихих
Продувных ветрах,
Всеми окнами
Обратясь в овраг,
А воротами —
На проезжий тракт?
 
 
Ох, устал я, устал, – а лошадок распряг.
Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!
Никого, – только тень промелькнула в сенях,
Да стервятник спустился и сузил круги.
 
 
В дом заходишь как
Все равно в кабак,
А народишко —
Каждый третий – враг.
Своротят скулу,
Гость непрошенный!
Образа в углу —
И те перекошены.
 
 
И затеялся смутный, чудной разговор,
Кто-то песню стонал и гитару терзал,
И припадочный малый – придурок и вор —
Мне тайком из-под скатерти нож показал.
 
 
"Кто ответит мне —
Что за дом такой,
Почему – во тьме,
Как барак чумной?
Свет лампад погас,
Воздух вылился…
Али жить у вас
Разучилися?
 
 
Двери настежь у вас, а душа взаперти.
Кто хозяином здесь? – напоил бы вином".
А в ответ мне: "Видать, был ты долго в пути —
И людей позабыл, – мы всегда так живем!
 
 
Траву кушаем,
Век – на щавеле,
Скисли душами,
Опрыщавели,
Да еще вином
Много тешились, —
Разоряли дом,
Дрались, вешались".
 
 
"Я коней заморил, – от волков ускакал.
Укажите мне край, где светло от лампад.
Укажите мне место, какое искал, —
Где поют, а не стонут, где пол не покат".
 
 
"О таких домах
Не слыхали мы,
Долго жить впотьмах
Привыкали мы.
Испокону мы —
В зле да шепоте,
Под иконами
В черной копоти".
 
 
И из смрада, где косо висят образа,
Я, башку очертя гнал, забросивши кнут,
Куда кони несли да глядели глаза,
И где люди живут, и – как люди живут.
 
 
…Сколько кануло, сколько схлынуло!
Жизнь кидала меня – не докинула.
Может, спел про вас неумело я,
Очи черные, скатерть белая?!
 

x x x

 
Жили-были на море —
Это значит плавали,
Курс держали правильный, слушались руля.
Заходили в гавани —
Слева ли, справа ли —
Два красивых лайнера, судна, корабля:
 
 
Белоснежнотелая,
Словно лебедь белая,
В сказочно-классическом плане, —
И другой – он в тропики
Плавал в черном смокинге —
Лорд – трансатлантический лайнер.
 
 
Ах, если б ему в голову пришло,
Что в каждый порт уже давно
влюбленно,
Спешит к нему под черное крыло
Стремительная белая мадонна!
 
 
Слезы льет горючие
В ценное горючее
И всегда надеется в тайне,
Что, быть может, в Африку
Не уйдет по графику
Этот недогадливый лайнер.
 
 
Ах, если б ему в голову взбрело,
Что в каждый порт уже давно
влюбленно
Прийти к нему под черное крыло
Опаздывает белая мадонна!
 
 
Кораблям и поздняя
Не к лицу коррозия,
Не к лицу морщины вдоль белоснежных крыл,
И подтеки синие
Возле ватерлинии,
И когда на смокинге левый борт подгнил.
 
 
Горевал без памяти
В доке, в тихой заводи,
Зол и раздосадован крайне,
Ржавый и взъерошенный
И командой брошенный,
В гордом одиночестве лайнер.
 
 
А ей невероятно повезло:
Под танго музыкального салона
Пришла к нему под черное крыло —
И встала рядом белая мадонна!
 

x x x

 
Сначала было Слово печали и тоски,
Рождалась в муках творчества планета, —
Рвались от суши в никуда огромные куски
И островами становились где-то.
 
 
И, странствуя по свету без фрахта и без флага
Сквозь миллионолетья, эпохи и века,
Менял свой облик остров, отшельник и бродяга,
Но сохранял природу и дух материка.
 
 
Сначала было Слово, но кончились слова,
Уже матросы Землю населяли, —
И ринулись они по сходням вверх на острова,
Для красоты назвав их кораблями.
 
 
Но цепко держит берег – надежней мертвой хватки, —
И острова вернутся назад наверняка,
На них царят морские – особые порядки,
На них хранят законы и честь материка.
 
 
Простит ли нас наука за эту параллель,
За вольность в толковании теорий, —
И если уж сначала было слово на Земле,
То это, безусловно, – слово «море»!
 

I. Инструкция перед поездкой за рубеж, или Полчаса в месткоме

 
Я вчера закончил ковку,
Я два плана залудил, —
И в загранкомандировку
От завода угодил.
 
 
Копоть, сажу смыл под душем,
Съел холодного язя, —
И инструктора прослушал —
Что там можно, что нельзя.
 
 
Там у них пока что лучше
бытово, —
Так чтоб я не отчубучил
не того, —
Он мне дал прочесть брошюру —
как наказ,
Чтоб не вздумал жить там сдуру
как у нас.
 
 
Говорил со мной как с братом
Про коварный зарубеж,
Про поездку к демократам
В польский город Будапешт:
 
 
"Там у них уклад особый —
Нам так сразу не понять, —
Ты уж их, браток, попробуй
Хоть немного уважать.
 
 
Будут с водкою дебаты —
отвечай:
"Нет, ребяты-демократы, —
только чай!"
От подарков их сурово
отвернись:
"У самих добра такого —
завались!"
 
 
Он сказал: "Живя в комфорте —
Экономь, но не дури, —
И гляди не выкинь фортель —
С сухомятки не помри!
 
 
В этом чешском Будапеште
Уж такие времена —
Может, скажут «пейте-ешьте»,
Ну а может – ни хрена!"
 
 
Ох, я в Венгрии на рынок
похожу.
На немецких на румынок
погляжу!
Демократки, уверяли
кореша,
Не берут с советских граждан
ни гроша.
 
 
"Буржуазная зараза
Все же ходит по пятам, —
Опасайся пуще сглаза
Ты внебрачных связей там:
 
 
Там шпиенки с крепким телом, —
Ты их в дверь – они в окно!
Говори, что с этим делом
Мы покончили давно.
 
 
Но могут действовать они
не прямиком:
Шасть в купе – и притвориться
мужиком, —
А сама наложит тола
под корсет…
Проверяй, какого пола
твой сосед!"
 
 
Тут давай его пытать я:
"Опасаюсь – маху дам, —
Как проверить? – лезть под платье —
Так схлопочешь по мордам!"
 
 
Но инструктор – парень дока,
Деловой – попробуй срежь!
И опять пошла морока
Про коварный зарубеж…
 
 
Популярно объясняю
для невежд:
Я к болгарам уезжаю —
в Будапешт.
"Если темы там возникнут —
сразу снять, —
Бить не нужно, а не вникнут —
разъяснять!"
 
 
Я ж по-ихнему – ни слова, —
Ни в дугу и ни в тую!
Молот мне – так я любого
В своего перекую!
 
 
Но ведь я – не агитатор,
Я – потомственный кузнец…
Я к полякам в Улан-Батор
Не поеду наконец!
 
 
Сплю с женой, а мне не спится:
"Дусь, а Дусь!
Может, я без заграницы обойдусь?
Я ж не ихнего замесу —
я сбегу,
Я ж на ихнем – ни бельмеса,
ни гугу!"
 
 
Дуся дремлет как ребенок,
Накрутивши бигуди, —
Отвечает мне спросонок:
"Знаешь, Коля, – не зуди!
 
 
Что ты, Коля, больно робок —
Я с тобою разведусь! —
Двадцать лет живем бок о бок —
И все время: «Дуся, Дусь…»
 
 
Обещал – забыл ты, нешто?
ну хорош! —
Что клеенку с Бангладешта
привезешь.
Сбереги там пару рупий —
не бузи, —
Хоть чего – хоть черта в ступе —
привези!"
 
 
Я уснул, обняв супругу —
Дусю нежную мою, —
Снилось мне, что я кольчугу,
Щит и меч себе кую.
 
 
Там у них другие мерки, —
Не поймешь – съедят живьем, —
И все снились мне венгерки
С бородами и с ружьем.
 
 
Снились Дусины клеенки
цвета беж
И нахальные шпиенки
в Бангладеш…
Поживу я – воля божья —
у румын, —
Говорят – они с Поволжья,
как и мы!
 
 
Вот же женские замашки! —
Провожала – стала петь.
Отутюжила рубашки —
Любо-дорого смотреть.
 
 
До свиданья, цех кузнечный,
Аж до гвоздика родной!
До свиданья, план мой встречный,
Перевыполненный мной!
 
 
Пили мы – мне спирт в аорту
проникал, —
Я весь путь к аэропорту
проикал.
К трапу я, а сзади в спину —
будто лай:
"На кого ты нас покинул,
Николай!"