Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Владимир Высоцкий

II. Случай на таможне

В. Румянцеву

 
Над Шере—
метьево
В ноябре
третьего —
Метеоусловия не те, —
Я стою встревоженный,
Бледный, но ухоженный,
На досмотр таможенный в хвосте.
 
 
Стоял сначала – чтоб не нарываться:
Ведь я спиртного лишку загрузил, —
А впереди шмонали уругвайца,
Который контрабанду провозил.
 
 
Крест на груди в густой шерсти, —
Толпа как хором ахнет:
"За ноги надо потрясти, —
Глядишь – чего и звякнет!"
 
 
И точно: ниже живота —
Смешно, да не до смеха —
Висели два литых креста
Пятнадцатого века.
 
 
Ох, как он
сетовал:
Где закон —
нету, мол!
Я могу, мол, опоздать на рейс!..
Но Христа распятого
В половине пятого
Не пустили в Буэнос-Айрес.
 
 
Мы все-таки мудреем год от года —
Распятья нам самим теперь нужны, —
Они – богатство нашего народа,
Хотя и – пережиток старины.
 
 
А раньше мы во все края —
И надо и не надо —
Дарили лики, жития, —
В окладе, без оклада…
 
 
Из пыльных ящиков косясь
Безропотно, устало, —
Искусство древнее от нас,
Бывало, и – сплывало.
 
 
Доктор зуб
высверлил
Хоть слезу
мистер лил,
Но таможенник вынул из дупла,
Чуть поддев лопатою, —
Мраморную статую —
Целенькую, только без весла.
 
 
Общупали заморского барыгу,
Который подозрительно притих, —
И сразу же нашли в кармане фигу,
А в фиге – вместо косточки – триптих.
 
 
"Зачем вам складень, пассажир? —
Купили бы за трешку
В «Березке» русский сувенир —
Гармонь или матрешку!"
 
 
«Мир-дружба! Прекратить огонь!» —
Попер он как на кассу,
Козе – баян, попу – гармонь,
Икону – папуасу!
 
 
Тяжело
с истыми
Контрабан-
дистами!
Этот, что статуи был лишен, —
Малый с подковыркою, —
Цыкнул зубом с дыркою,
Сплюнул – и уехал в Вашингтон.
 
 
Как хорошо, что бдительнее стало, —
Таможня ищет ценный капитал —
Чтоб золотинки с нимба не упало,
Чтобы гвоздок с распятья не пропал!
 
 
Таскают – кто иконостас,
Кто – крестик, кто – иконку, —
Так веру в Господа от нас
Увозят потихоньку.
 
 
И на поездки в далеко —
Навек, бесповоротно —
Угодники идут легко,
Пророки – неохотно.
 
 
Реки лью
потные!
Весь я тут,
вот он я —
Слабый для таможни интерес, —
Правда, возле щиколот
Синий крестик выколот, —
Но я скажу, что это – Красный Крест.
 
 
Один мулла триптих запрятал в книги, —
Да, контрабанда – это ремесло!
Я пальцы сжал в кармане в виде фиги —
На всякий случай – чтобы пронесло.
 
 
Арабы нынче – ну и ну! —
Европу поприжали, —
Мы в «шестидневную войну»
Их очень поддержали.
 
 
Они к нам ездят неспроста —
Задумайтесь об этом! —
Увозят нашего Христа
На встречу с Магометом.
 
 
…Я пока
здесь еще,
Здесь мое
детище, —
Все мое – и дело, и родня!
Лики – как товарищи —
Смотрят понимающе
С почерневших досок на меня.
 
 
Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,
Разденут – стыд и срам – при всех святых, —
Найдут в мозгу туман, в кармане фигу,
Крест на ноге – и кликнут понятых!
 
 
Я крест сцарапывал, кляня
Судьбу, себя – все вкупе, —
Но тут вступился за меня
Ответственный по группе.
 
 
Сказал он тихо, делово —
Такого не обшаришь:
Мол, вы не трогайте его,
Мол, кроме водки – ничего, —
Проверенный товарищ!
 

Памяти Василия Шукшина

 
Еще – ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина, —
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.
 
 
Должно быть, он примет не знал, —
Народец праздный суесловит, —
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
 
 
Коль так, Макарыч, – не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй, – останься живым.
 
 
Но, в слезы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понес,
Припал к земле, как верный пес…
А рядом куст калины рос —
Калина красная такая.
 
 
Смерть самых лучших намечает —
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму! —
Не поздоровилось ему, —
Не буйствует и не скучает.
 
 
А был бы «Разин» в этот год…
Натура где? Онега? Нарочь?
Все – печки-лавочки, Макарыч, —
Такой твой парень не живет!
 
 
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
"Снять со скуластого табу —
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
 
 
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу, —
Чтоб не испытывал судьбу, —
Взять утром тепленьким в постели!"
 
 
И после непременной бани,
Чист перед богом и тверез.
Взял да и умер он всерьез —
Решительней, чем на экране.
 

День без единой смерти

I

 
Секунд, минут, часов – нули.
Сердца с часами сверьте!
Объявлен праздник всей Земли:
«День без единой смерти».
 
 
Вход в рай забили впопыхах,
Ворота ада – на засове,
Без оговорок и условий
Все согласовано в верхах.
 
 
Старухе Смерти взятку дали
И погрузили в забытье —
И напоили вдрызг ее
И даже косу отобрали.
 
 
Никто от родов не умрет,
От старости, болезней, от
Успеха, страха, срама, оскорблений.
Ну а за кем недоглядят,
Тех беспощадно оживят —
Спокойно, без особых угрызений.
 
 
И если где резня теперь —
Ножи держать тупыми!
А если бой, то – без потерь,
Расстрел – так холостыми.
 
 
Указ гласит без всяких «но»:
"Свинцу отвешивать поклоны,
Чтоб лучше жили миллионы, —
На этот день запрещено.
 
 
И вы, убийцы, пыл умерьте, —
Забудьте мстить и ревновать!
Бить можно, но – не убивать,
Душить, но только не до смерти.
 
 
Конкретно, просто, делово:
Во имя черта самого
Никто нигде не обнажит кинжалов.
И злой палач на эшафот
Ни капли крови не прольет
За торжество добра и идеалов.
 
 
Оставьте, висельники, тли,
Дурацкие затеи!
Вы, вынутые из петли,
Не станете святее.
 
 
Вы нам противны и смешны,
Слюнтяи, трусы, самоеды, —
У нас несчастия и беды
На этот день отменены!
 
 
Не смейте вспарывать запястья,
И яд глотать, и в рот стрелять,
На подоконники вставать,
Нам яркий свет из окон застя!
 
 
Мы будем вас снимать с петли
И напоказ валять в пыли,
Еще дышащих, тепленьких, в исподнем…
Жить, хоть несильно, – вот приказ!
Куда вы денетесь от нас:
Приема нынче нет в раю Господнем.
 
 
И запылают сто костров —
Не жечь, а греть нам спины,
И будет много катастроф,
А смерти – ни единой!
 
 
И, отвалившись от стола,
Никто не лопнет от обжорства,
И падать будут из притворства
От выстрелов из-за угла.
 
 
И заползут в сырую келью
И вечный мрак, и страшный рак,
Уступит место боль и страх
Невероятному веселью!
 
 
Ничто не в силах помешать
Нам жить, смеяться и дышать, —
Мы ждем событья в радостной истоме.
Для темных личностей в Столбах
Полно смирительных рубах:
Особый праздник в Сумасшедшем доме…
 

II

 
И пробил час, и день возник,
Как взрыв, как ослепленье!
То тут, то там взвивался крик:
«Остановись, мгновенье!»
 
 
И лился с неба нежный свет,
И хоры ангельские пели,
И люди быстро обнаглели:
Твори, что хочешь, – смерти нет!
 
 
Иной до смерти выпивал —
Но жил, подлец, не умирал.
Другой в пролеты прыгал всяко-разно,
А третьего душил сосед,
А тот – его… Ну, словом, все
Добро и зло творили безнаказно.
 
 
Тихоня, паинька, не знал
Ни драки, ни раздоров:
Теперь он голос поднимал,
Как колья от заборов, —
 
 
Он торопливо вынимал
Из мокрых мостовых булыжник,
А прежде он был тихий книжник
И зло с насильем презирал.
 
 
Кругом никто не умирал,
А тот, кто раньше понимал
Смерть как награду или избавленье —
Тот бить стремился наповал,
А сам при этом напевал,
Что, дескать, помнит чудное мгновенье.
 
 
Ученый мир – так весь воспрял,
И врач, науки ради,
На людях яды проверял,
И без противоядий.
 
 
Вон там устроила погром,
Должно быть, хунта или клика,
Но все от мала до велика,
Живут, – все кончилось путем.
 
 
Самоубийц, числом до ста,
Сгоняли танками с моста,
Повесившихся – скопом оживляли.
Фортуну – вон из колеса! —
Да! День без смерти удался —
Застрельщики, ликуя, пировали.
 
 
Но вдруг глашатай весть разнес
Уже к концу банкета,
Что торжество не удалось,
Что кто-то умер где-то
 
 
В тишайшем уголке Земли,
Где спят и страсти, и стихии, —
Реаниматоры лихие
Туда добраться не смогли.
 
 
Кто смог дерзнуть, кто смел посметь,
И как уговорил он Смерть?!
Ей дали взятку – Смерть не на работе!..
Не доглядели, хоть реви, —
Он просто умер от любви.
На взлете умер он, на верхней ноте.
 

Театру «Современник»

 
Все начинается со МХАТА
И размещается окрест.
Был быстр и короток когда-то
Ваш самый первый переезд.
 
 
Ах, эти годы кочевые!
И вы попали с первых лет:
В цвет ваши «Вечные живые»,
«Два цвета» тоже – в самый цвет.
 
 
Как загуляли вы, ребята, —
Шагнули в ногу, как один, —
Из Камергерского, от МХАТа,
Сначала в «Яр», потом – в «Пекин».
 
 
Ты в это вникнуть попытайся,
Театр однажды посетив:
«Пекин» вблизи, но по-китайски
Никто – во это коллектив.
 
 
Еще не ночь, еще не вечер!
Хоть есть прогал в твоих рядах, —
Иных уж нет, а те далече,
А мы – так прямо в двух шагах.
 
 
Сейчас Таганка отмечает
Десятилетний юбилей.
Хотя таких и не бывает, —
Ну, так сказать, десятилей…
 
 
Наш «Современник»! Человече!
Театр, Галя, Лелик, все!
Еще не ночь, еще не вечер,
Еще мы в яркой полосе.
 

Театрально-тюремный этюд на таганские темы {к 10-летию театра на Таганке}

 
Легавым быть – готов был умереть я,
Отгрохать юбилей – и на тот свет!
Но выяснилось: вовсе не рубеж десятилетье,
Не юбилей, а просто – десять лет.
 
 
И все-таки «Боржома» мне налей
За юбилей. Такие даты редки!
Ну ладно, хорошо, – не юбилей,
А, скажем, – две нормальных пятилетки.
 
 
Так с чем мы подошли к «неюбилею»?
За что мы выпьем и поговорим?
За то, что все вопросы и в «Конях», и в «Пелагее» —
Ответы на историю с «Живым».
 
 
Не пик, и не зенит, не апогей!
Но я пою от имени всех зеков —
Побольше нам «Живых» и «Пелагей»,
Ну, словом, – больше «Добрых человеков».
 
 
Нам почести особые воздали:
Вот деньги раньше срока за квартал,
В газету заглянул, а там полным-полно регалий —
Я это между строчек прочитал.
 
 
Вот только про награды не найду,
Нет сообщений про гастроль в загранке.
Сидим в определяющем году, —
Как, впрочем, и в решающем, – в Таганке.
 
 
Тюрьму сломали – мусор на помойку!
Но будет, где головку прислонить.
Затеяли на площади годков на десять стройку,
Чтоб равновесье вновь восстановить.
 
 
Ох, мы поездим! Ох, поколесим! —
В Париж мечтая, а в Челны намылясь —
И будет наш театр и кочевым,
И уличным (к чему мы и стремились).
 
 
Как хорошо, мы здесь сидим без кляпа,
И есть чем пить, жевать и речь вести.
А эти десять лет – не путь тюремного этапа:
Они – этап нелегкого пути.
 
 
Пьем за того, кто превозмог и смог,
Нас в юбилей привел, как полководец.
За пахана! Мы с ним тянули срок —
Наш первый убедительный «червонец».
 
 
Еще мы пьем за спевку, смычку, спайку
С друзьями с давних лет – с таганских нар —
За то, что на банкетах вы делили с нами пайку,
Не получив за пьесу гонорар.
 
 
Редеют наши стройные ряды
Писателей, которых уважаешь.
Но, говорят, от этого мужаешь.
За долги ваши праведны труды —
Земной поклон, Абрамов и Можаич!
 
 
От наших лиц остался профиль детский,
Но первенец не сбит, как птица влет —
Привет тебе, Андрей, Андрей Андреич Вознесенский!
И пусть второго бог тебе пошлет.
 
 
Ах, Зина, жаль не склеилась семья —
У нас там, в Сезуане, время мало.
И жаль мне, что Гертруда – мать моя,
И что не мать мне Василиса, Алла.
 
 
Ах, Ваня, Ваня Бортник! – тихий сапа.
Как я горжусь, что я с тобой на ты!
Как жаль, спектакль не видел Паша, Павел, Римский папа —
Он у тебя б набрался доброты.
 
 
Таганка, славься! Смейся! Плачь! Кричи!
Живи и в наслажденьи, и в страданьи.
Пусть лягут рядом наши кирпичи
Краеугольным камнем в новом зданьи.
 

1975 год
Баллада о времени

 
Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но… развяжет язык молчаливый гранит —
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.
 
 
Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло —
И оно свои тайны отдаст.
 
 
Упадут сто замков и спадут сто оков,
И сойдут сто потов целой груды веков, —
И польются легенды из сотен стихов
Про турниры, осады, про вольных стрелков.
 
 
Ты к знакомым мелодиям ухо готовь
И гляди понимающим оком, —
Потому что любовь – это вечно любовь,
Даже в будущем вашем далеком.
 
 
Звонко лопалась сталь под напором меча,
Тетива от натуги дымилась,
Смерть на копьях сидела, утробно урча,
В грязь валились враги, о пощаде крича,
Победившим сдаваясь на милость.
 
 
Но не все, оставаясь живыми,
В доброте сохраняли сердца,
Защитив свое доброе имя
От заведомой лжи подлеца.
 
 
Хорошо, если конь закусил удила
И рука на копье поудобней легла,
Хорошо, если знаешь – откуда стрела,
Хуже – если по-подлому, из-за угла.
 
 
Как у вас там с мерзавцем? Бьют? Поделом!
Ведьмы вас не пугают шабашем?
Но… не правда ли, зло называется злом
Даже там – в добром будущем вашем?
 
 
И вовеки веков, и во все времена
Трус, предатель – всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна —
И всегда на нее уповаем.
 
 
Время эти понятья не стерло,
Нужно только поднять верхний пласт —
И дымящейся кровью из горла
Чувства вечные хлынут на нас.
 
 
Ныне, присно, во веки веков, старина, —
И цена есть цена, и вина есть вина,
И всегда хорошо, если честь спасена,
Если другом надежно прикрыта спина.
 
 
Чистоту, простоту мы у древних берем,
Саги, сказки – из прошлого тащим, —
Потому, что добро остается добром —
В прошлом, будущем и настоящем!
 

x x x

 
В забавах ратных целый век,
В трудах, как говорится,
Жил-был хороший человек,
По положенью – рыцарь.
 
 
Известен мало, не богат, —
Судьба к нему жестока,
Но рыцарь был, как говорят,
Без страха и упрека.
 
 
И счастье понимал он так:
Турнир, триумф, повержен враг,
Прижат рукою властной.
Он столько раз судьбу смущал,
Победы даме посвящал
Единственной, прекрасной!
 
 
Но были войны впереди,
И от судьбы – не скрыться!
И, спрятав розу на груди,
В поход умчался рыцарь.
 
 
И по единственной одной
Он тосковал, уехав,
Скучало сердце под броней
Его стальных доспехов.
 
 
Когда в крови под солнцем злым
Копался он мечом своим
В душе у иноверца, —
Так счастье понимать он стал:
Что не его, а он достал
Врага копьем до сердца.
 

Баллада о ненависти

 
Торопись – тощий гриф над страною кружит!
Лес – обитель твою – по весне навести!
Слышишь – гулко земля под ногами дрожит?
Видишь – плотный туман над полями лежит? —
Это росы вскипают от ненависти!
 
 
Ненависть – в почках набухших томится,
Ненависть – в нас затаенно бурлит,
Ненависть – потом сквозь кожу сочится,
Головы наши палит!
 
 
Погляди – что за рыжие пятна в реке, —
Зло решило порядок в стране навести.
Рукоятки мечей холодеют в руке,
И отчаянье бьется, как птица, в виске,
И заходится сердце от ненависти!
 
 
Ненависть – юным уродует лица,
Ненависть – просится из берегов,
Ненависть – жаждет и хочет напиться
Черною кровью врагов!
 
 
Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,
Но не злоба нас будет из плена вести.
Не слепая, не черная ненависть в нас, —
Свежий ветер нам высушит слезы у глаз
Справедливой и подлинной ненависти!
 
 
Ненависть – пей, переполнена чаша!
Ненависть – требует выхода, ждет.
Но благородная ненависть наша
Рядом с любовью живет!
 

Баллада о вольных стрелках

 
Если рыщут за твоею
Непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею
Сделать более худой, —
Нет надежнее приюта:
Скройся в лес – не пропадешь, —
Если продан ты кому-то
С потрохами ни за грош.
 
 
Бедняки и бедолаги,
Презирая жизнь слуги,
И бездомные бродяги,
У кого одни долги, —
Все, кто загнан, неприкаян,
В этот вольный лес бегут, —
Потому что здесь хозяин —
Славный парень Робин Гуд!
 
 
Здесь с полслова понимают,
Не боятся острых слов,
Здесь с почетом принимают
Оторви-сорви-голов.
И скрываются до срока
Даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрека —
Тот всегда не при деньгах!
 
 
Знают все оленьи тропы,
Словно линии руки,
В прошлом – слуги и холопы,
Ныне – вольные стрелки.
Здесь того, кто все теряет,
Защитят и сберегут:
По лесной стране гуляет
Славный парень Робин Гуд!
 
 
И живут да поживают
Всем запретам вопреки
И ничуть не унывают
Эти вольные стрелки, —
Спят, укрывшись звездным небом,
Мох под ребра положив, —
Им, какой бы холод ни был —
Жив, и славно, если жив!
 
 
Но вздыхают от разлуки —
Где-то дом и клок земли —
Да поглаживают луки,
Чтоб в бою не подвели,
И стрелков не сыщешь лучших!..
Что же завтра, где их ждут —
Скажет первый в мире лучник
Славный парень Робин Гуд!
 

Баллада о Любви

 
Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь —
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было – сорок сороков…
 
 
И чудаки – еще такие есть —
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, —
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же – неровного – дыханья.
 
 
Я поля влюбленным постелю —
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит – я люблю!
Я люблю, и значит – я живу!
 
 
И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви – великая страна!
И с рыцарей своих – для испытаний —
Все строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…
 
 
Но вспять безумцев не поворотить —
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой – и жизнью бы рискнули, —
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.
 
 
Я поля влюбленным постелю —
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит – я люблю!
Я люблю, и значит – я живу!
 
 
Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься – сколько не зови, —
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви…
 
 
И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться – со вздохом на устах —
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал, —
Потому что если не любил —
Значит, и не жил, и не дышал!
 

Баллада о двух погибших лебедях

 
Трубят рога: скорей, скорей! —
И копошится свита.
Душа у ловчих без затей,
Из жил воловьих свита.
 
 
Ну и забава у людей —
Убить двух белых лебедей!
И стрелы ввысь помчались…
У лучников наметан глаз, —
А эти лебеди как раз
Сегодня повстречались.
 
 
Она жила под солнцем – там,
Где синих звезд без счета,
Куда под силу лебедям
Высокого полета.
 
 
Ты воспари – крыла раскинь —
В густую трепетную синь.
Скользи по божьим склонам, —
В такую высь, куда и впредь
Возможно будет долететь
Лишь ангелам и стонам.
 
 
Но он и там ее настиг —
И счастлив миг единый, —
Но может, был тот яркий миг
Их песней лебединой…
 
 
Двум белым ангелам сродни,
К земле направились они —
Опасная повадка!
Из-за кустов, как из-за стен,
Следят охотники за тем,
Чтоб счастье было кратко.
 
 
Вот утирают пот со лба
Виновники паденья:
Сбылась последняя мольба —
«Остановись, мгновенье!»
 
 
Так пелся вечный этот стих
В пик лебединой песне их —
Счастливцев одночасья:
Они упали вниз вдвоем,
Так и оставшись на седьмом,
На высшем небе счастья.
 

Баллада о борьбе

 
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.
 
 
Детям вечно досаден
Их возраст и быт —
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.
 
 
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.
 
 
И пытались постичь —
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой, —
Тайну слова «приказ»,
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.
 
 
А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.
 
 
И злодея слезам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить;
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.
 
 
Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав – столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
 
 
Испытай, завладев
Еще теплым мечом,
И доспехи надев, —
Что почем, что почем!
Испытай, кто ты – трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.
 
 
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили – его, не тебя, —
 
 
Ты поймешь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал —
Это смерти оскал! —
Ложь и зло, – погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади —
Воронье и гробы!
 
 
Если путь прорубая отцовским мечом
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почем, —
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
 
 
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, палачом —
Значит, в жизни ты был
Ни при чем, ни при чем!
 

x x x

 
Знать бы все – до конца бы и сразу б
Про измену, тюрьму и рочок,
Но… друзей моих пробуют на зуб,
Но… цепляют меня на крючок.
 

x x x

 
Ублажаю ли душу романсом
Или грустно пою про тюрьму, —
Кто-то рядом звучит диссонансом,
Только кто – не пойму.
 

x x x

 
…Узнаю и в пальто, и в плаще их,
Различаю у них голоса, —
Ведь направлены ноздри ищеек
На забытые мной адреса.
 

x x x

 
И не пишется, и не поется,
Струны рву каждый раз, как начну.
Ну а если струна оборвется —
Заменяешь другую струну.
 
 
И пока привыкнешь к новой,
Иссекаешь пальцы в кровь:
Не звучит аккорд басовый —
Недостаточно верхов.
 
 
Но остались чары —
Брежу наяву,
Разобью гитару,
Струны оборву,
 
 
Не жалею глотки
И иду на крест —
Выпью бочку водки
За один присест.
 

x x x

 
Не однажды встречал на пути подлецов,
Но один мне особо запал, —
Он коварно швырнул горсть махорки в лицо,
Нож в живот – и пропал.
 
 
Я здоровый, я выжил, не верил хирург,
Ну, а я веру в нем возродил, —
Не отыщешь таких и в Америке рук —
Я его не забыл.
 
 
Я поставил мечту свою на тормоза,
Встречи ждал и до мести дожил.
Не швырнул ему, правда, махорку в глаза,
Но потом закурил.
 
 
Никогда с удовольствием я не встречал
Откровенных таких подлецов.
Но теперь я доволен: ах, как он лежал
Не дыша, среди дров!