Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Владимир Высоцкий

Конец «Охоты на волков», или Охота с вертолетов

Михаилу Шемякину

 
Словно бритва рассвет полоснул по глазам,
Отворились курки, как волшебный сезам,
Появились стрелки, на помине легки, —
И взлетели стрекозы с протухшей реки,
И потеха пошла – в две руки, в две руки!
 
 
Вы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
Чуял волчие ямы подушками лап;
Тот, кого даже пуля догнать не могла б, —
Тоже в страхе взопрел и прилег – и ослаб.
 
 
Чтобы жизнь улыбалась волкам – не слыхал, —
Зря мы любим ее, однолюбы.
Вот у смерти – красивый широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.
 
 
Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу —
Псам еще не намылены холки!
Но – на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
 
 
Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивленные морды задрав:
Либо с неба возмездье на нас пролилось,
Либо света конец – и в мозгах перекос, —
Только били нас в рост из железных стрекоз.
 
 
Кровью вымокли мы под свинцовым дождем —
И смирились, решив: все равно не уйдем!
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял не Бог – человек:
Улетающим – влет, убегающим – в бег…
 
 
Свора псов, ты со стаей моей не вяжись,
В равной сваре – за нами удача.
Волки мы – хороша наша волчая жизнь,
Вы собаки – и смерть вам собачья!
 
 
Улыбнемся же волчей ухмылкой врагу,
Чтобы в корне пресечь кривотолки.
Но – на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
 
 
К лесу – там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки, – труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков
И скликаю заблудшие души волков.
 
 
Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу!
Отказали глаза, притупилось чутье…
Где вы, волки, былое лесное зверье,
Где же ты, желтоглазое племя мое?!
 
 
…Я живу, но теперь окружают меня
Звери, волчих не знавшие кличей, —
Это псы, отдаленная наша родня,
Мы их раньше считали добычей.
 
 
Улыбаюсь я волчей ухмылкой врагу,
Обнажаю гнилые осколки.
Но – на татуированном кровью снегу
Наша роспись: мы больше не волки!
 

Белый вальс

 
Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов!
Сердца стучали на три счета вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
На белый вальс традиционный – и захватывало дух.
 
 
Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
Давно решился пригласить ее одну, —
Но вечно надо отлучаться по делам —
Спешить на помощь, собираться на войну.
 
 
И вот, все ближе, все реальней становясь,
Она, к которой подойти намеревался,
Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс, —
И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.
 
 
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала —
Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, —
Не стой же ты руки сложа, сам не свой и – ничей!
 
 
Если петь без души – вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить – будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один – будет вальс, белый вальс.
 
 
Был белый вальс – конец сомненьям маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех, —
Сегодня дамы приглашали кавалеров —
Не потому, не потому, что мало храбрости у тех.
 
 
Возведены на время бала в званье дам,
И кружит головы нам вальс, как в старину.
Партнерам скоро отлучаться по делам —
Спешить на помощь, собираться на войну.
 
 
Белее снега белый вальс, кружись, кружись,
Чтоб снегопад подольше не прервался!
Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь, —
И ты был бел – белее стен, белее вальса.
 
 
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала —
Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, —
Не стой же ты руки сложа, сам не свой и – ничей!
 
 
Если петь без души – вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить – будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один – будет вальс, белый вальс.
 
 
Где б ни был бал – в лицее, в Доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе – как тебе везло, —
В России дамы приглашали кавалеров
Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.
 
 
Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину
Спешили женщины прийти на помощь нам, —
Их бальный зал – величиной во всю страну.
 
 
Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез, —
Припомни этот белый зал – и улыбнешься.
Век будут ждать тебя – и с моря и с небес —
И пригласят на белый вальс, когда вернешься.
 
 
Ты внешне спокоен средь шумного бала,
Но тень за тобою тебя выдавала —
Металась, ломалась, дрожала она в зыбком свете свечей.
И бережно держа, и бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа, —
Не стой же ты руки сложа, сам не свой и – ничей!
 
 
Если петь без души – вылетает из уст белый звук.
Если строки ритмичны без рифмы, тогда говорят: белый стих.
Если все цвета радуги снова сложить – будет свет, белый свет.
Если все в мире вальсы сольются в один – будет вальс, белый вальс.
 

x x x

 
Давайте я спою вам в подражанье рок-н-роллу,
Глухим и хриплым тембром из-за плохой иглы,
Пластиночкой на ребрах, в оформленьи невеселом,
Какими торговали пацаны из-под полы.
 
 
Ну, например, о лете, – которого не будет,
Ну, например, о доме, – что быстро догорел,
Ну, например, о брате, – которого осудят,
О мальчике, которому – расстрел!
 
 
Сидят больные легкие в грудной и тесной клетке.
Рентгеновские снимки – смерть на черно-белом фоне.
Разбалтывают пленочки о трудной пятилетке
И продлевают жизнь себе, вертясь на патефоне.
 

Запись в книге почетных гостей ледового дворца Северодонецка

 
Не чопорно и не по-светски —
По человечески меня
Встречали в Северодонецке
Семнадцать раз в четыре дня.
 

Ю. Яковлеву к 50-летию

 
Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
Любимцу публики, рампы, руля.
Желаем дома, в лесу и в загранке
Удач, оптимизма, добра и рубля.
Юрий Любимов и его команда.
 
 
Ты ровно десять пятилеток в драке,
В бою за роли, время и блага.
Все Яковлевы – вечно забияки:
Еще в войну повелевали «ЯКи»
И истребляли в воздухе врага!
 
 
Дела их – двояки и трояки,
Якшаться с ними славно и дружить.
Актеры – Яки, самолеты – «ЯКи»,
И в Азии быки – все те же яки…
Виват всем ЯКам – до ста лет им жить!
 
 
Желаем с честью выйти из виража и пьянки,
И пусть тебя минует беда, хула, молва…
Як-50, желают тебе друзья с Таганки
Счастливого полета, как «ЯКу-42»!
 

1979 год
x x x

 
В белье плотной вязки,
В шапчонке неброской,
Под буркою бати —
Опять шерстяной —
Я не на Аляске,
Я не с эскимоской, —
Лежу я в кровати
С холодной женой.
 
 
Идет моей Наде
В плетеной рогоже,
В фуфайке веселой,
В китайском плаще,
И в этом наряде
Она мне дороже
Любой полуголой,
А голой – вообще!
 
 
Не нашел сатана денька,
Все зимы ему мало! —
Нет, напакостил в праздник точь-в-точь!..
Не тяни же ты, Наденька,
На себя одеяло
В новогоднюю ночь!
 
 
Тьфу в нас, недоенных,
Чего мы гундосим!
Соседу навесить —
Согреться чуток?
В центральных районах
В квартирах – плюс восемь,
На кухне – плюс десять,
Палас – как каток.
 
 
Сожгем мы в духовке
Венгерские стулья
И финское кресло
С арабским столом!
Где надо – мы ловки:
Все прем к себе в улья,
А тут, интересно,
Пойдем напролом?
 
 
Вдруг умы наши сонные
Посетила идея:
Десять – это же с водкой полста!
Наливай же граненые,
Да давай побыстрее!..
Вот теперь красота!
 

x x x

 
Слева бесы, справа бесы,
Нет! По новой мне налей!
Эти – с нар, а те – из кресел:
Не поймешь, какие злей.
 
 
И куда, в какие дали,
На какой еще маршрут
Нас с тобою эти врали
По этапу поведут!
 
 
Ну, а нам что остается?
Дескать – горе не беда?
Пей, дружище, если пьется,
Все пустыми невода.
 
 
Что искать нам в этой жизни?
Править к пристани какой?
Ну-ка, солнце, ярче брызни!
Со святыми упокой…
 

Лекция о международном положении прочитанная человеком, посаженным на 15 суток за мелкое хулиганство, своим сокамерникам

 
Я вам, ребяты, на мозги не капаю,
Но вот он – перегиб и парадокс:
Ковой-то выбирают римским папою —
Ковой-то запирают в тесный бокс.
 
 
Там все места – блатные расхватали и
Пришипились, надеясь на авось, —
Тем временем во всей честной Италии
На папу кандидата не нашлось.
 
 
Жаль, на меня не вовремя накинули аркан, —
Я б засосал стакан – и в Ватикан!
 
 
Церковники хлебальники разинули,
Замешкался маленько Ватикан, —
Мы тут им папу римского подкинули —
Из наших, из поляков, из славян.
 
 
Сижу на нарах я, в Нарофоминске я.
Когда б ты знала, жизнь мою губя,
Что я бы мог бы выйти в папы римские, —
А в мамы взять – естественно, тебя!
 
 
Жаль на меня не вовремя накинули аркан, —
Я б засосал стакан – и в Ватикан!
 
 
При власти, при деньгах ли, при короне ли —
Судьба людей швыряет как котят.
Но как мы место шаха проворонили?!
Нам этого потомки не простят!
 
 
Шах расписался в полном неумении —
Вот тут его возьми и замени!
Где взять? У нас любой второй в Туркмении —
Аятолла и даже Хомейни.
 
 
Всю жизнь мою в ворота бью рогами, как баран, —
А мне бы взять Коран – и в Тегеран!
 
 
В Америке ли, в Азии, в Европе ли —
Тот нездоров, а этот вдруг умрет…
Вот место Голды Меир мы прохлопали, —
А там – на четверть бывший наш народ.
 
 
Плывут у нас по Волге ли, по Каме ли
Таланты – все при шпаге, при плаще, —
Руслан Халилов, мой сосед по камере, —
Там Мао делать нечего вообще!
 

x x x

 
Меня опять ударило в озноб,
Грохочет сердце, словно в бочке камень.
Во мне живет мохнатый злобный жлоб
С мозолистыми цепкими руками.
 
 
Когда мою заметив маету,
Друзья бормочут: «Скоро загуляет», —
Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!
Он кислород вместо меня хватает.
 
 
Он не двойник и не второе "я",
Все объясненья выглядят дурацки, —
Он плоть и кровь – дурная кровь моя —
Такое не приснится и Стругацким.
 
 
Он ждет, когда закончу свой виток,
Моей рукою выведет он строчку, —
И стану я расчетлив и жесток
И всех продам – гуртом и в одиночку.
 
 
Я оправданья вовсе не ищу, —
Пусть жизнь уходит, ускользает, тает.
Но я себе мгновенья не прощу,
Когда меня он вдруг одолевает.
 
 
Но я собрал еще остаток сил,
Теперь его не вывезет кривая:
Я в глотку, в вены яд себе вгоняю —
Пусть жрет, пусть сдохнет – я перехитрил.
 

x x x

 
Мой черный человек в костюме сером!..
Он был министром, домуправом, офицером,
Как злобный клоун он менял личины
И бил под дых, внезапно, без причины.
 
 
И, улыбаясь, мне ломали крылья,
Мой хрип порой похожим был на вой,
И я немел от боли и бессилья
И лишь шептал: «Спасибо, что живой».
 
 
Я суеверен был, искал приметы,
Что мол, пройдет, терпи, все ерунда…
Я даже прорывался в кабинеты
И зарекался: «Больше – никогда!»
 
 
Вокруг меня кликуши голосили:
"В Париж мотает, словно мы в Тюмень, —
Пора такого выгнать из России!
Давно пора, – видать, начальству лень".
 
 
Судачили про дачу и зарплату:
Мол, денег прорва, по ночам кую.
Я все отдам – берите без доплаты
Трехкомнатную камеру мою.
 
 
И мне давали добрые советы,
Чуть свысока похлопав по плечу,
Мои друзья – известные поэты:
Не стоит рифмовать «кричу – торчу».
 
 
И лопнула во мне терпенья жила —
И я со смертью перешел на ты,
Она давно возле меня кружила,
Побаивалась только хрипоты.
 
 
Я от суда скрываться не намерен:
Коль призовут – отвечу на вопрос.
Я до секунд всю жизнь свою измерил
И худо-бедно, но тащил свой воз.
 
 
Но знаю я, что лживо, а что свято, —
Я это понял все-таки давно.
Мой путь один, всего один, ребята, —
Мне выбора, по счастью, не дано.
 

x x x

 
Я никогда не верил в миражи,
В грядущий рай не ладил чемодана —
Учителей сожрало море лжи
И выплюнуло возле Магадана.
 
 
Но свысока глазея на невежд,
От них я отличался очень мало —
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала.
 
 
А мы шумели в жизни и на сцене:
Мы путаники, мальчики пока!
Но скоро нас заметят и оценят.
Эй! Против кто?
Намнем ему бока!
 
 
Но мы умели чувствовать опасность
Задолго до начала холодов,
С бесстыдством шлюхи приходила ясность
И души запирала на засов.
 
 
И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы, поднять не смея глаз, —
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас.
 

x x x

 
А мы живем в мертвящей пустоте —
Попробуй надави, так брызнет гноем…
И страх мертвящий заглушаем воем —
И вечно первые, и люди, что в хвосте.
 
 
И обязательное жертвоприношенье,
Отцами нашими воспетое не раз,
Печать поставило на наше поколенье,
Лишило разума, и памяти, и глаз.
 
 
И запах крови, многих веселя…
 

x x x

 
Мне скулы от досады сводит:
Мне кажется который год,
Что там, где я, – там жизнь проходит,
А там, где нет меня, – идет!
 
 
А дальше – больше, каждый день я
Стал слышать злые голоса:
– Где ты – там только наважденье,
Где нет тебя – все чудеса!
 
 
Ты только ждешь и догоняешь,
Врешь и боишься не успеть,
Смеешься меньше ты и, знаешь,
Ты стал разучиваться петь!
 
 
Как дым твои ресурсы тают,
И сам швыряешь все подряд.
Зачем? Где ты – там не летают,
А там, где нет тебя, – парят.
 
 
Я верю крику, вою, лаю,
Но все-таки, друзей любя,
Дразнить врагов я не кончаю,
С собой в побеге от себя.
 
 
Живу, не ожидая чуда,
Но пухнут жилы от стыда —
Я каждый раз хочу отсюда
Сбежать куда-нибудь туда.
 
 
Хоть все пропой, протарабань я,
Хоть всем хоть голым покажись,
Пустое все: здесь – прозябанье,
А где-то там – такая жизнь!
 
 
Фартило мне, Земля вертелась,
И взявши пары три белья,
Я шасть – и там! Но вмиг хотелось
Назад, откуда прибыл я.
 

x x x

 
Я верю в нашу общую звезду,
Хотя давно за нею не следим мы:
Наш поезд с рельс сходил на всем ходу —
Мы все же оставались невредимы.
 
 
Бил самосвал машину нашу в лоб,
Но знали мы, что ищем и обрящем, —
И мы ни разу не сходили в гроб,
Где нет надежды всем в него сходящим.
 
 
Катастрофы, паденья, – но между —
Мы взлетали туда, где тепло…
Просто ты не теряла надежду,
Мне же – с верою очень везло.
 
 
Да и теперь, когда вдвоем летим,
Пускай на ненадежных самолетах, —
Нам гасят свет и создают интим,
Нам и мотор поет на низких нотах.
 
 
Бывали «ТУ» и «ИЛы», «ЯКи», «АН»…
Я верил, что в Париже, Барнауле
Мы сядем, – если ж рухнем в океан,
Двоих не съесть и голубой акуле!
 
 
Все мы смертны – и люди смеются:
Не дождутся и нас города!
Я же знал: все кругом разобьются,
Мы ж с тобой – ни за что никогда.
 
 
Мне кажется такое по плечу —
Что смертным не под силу столько прыти! —
Что налету тебя я подхвачу,
И вместе мы спланируем в Таити.
 
 
И если заболеет кто из нас
Какой-нибудь болезнею смертельной,
Она уйдет, – хоть искрами из глаз,
Хоть стонами и рвотою похмельной.
 
 
Пусть в районе Мэзона-Лаффита
Упадет злополучный «Скайлаб»
И судьба всех обманет – финита, —
Нас она обмануть не смогла б!
 

Через десять лет

 
Еще бы – не бояться мне полетов,
Когда начальник мой Е. Б. Изотов,
Жалея вроде, колет как игла.
"Эх, – говорит, – бедняга!
У них и то в Чикаго
Три дня назад авария была!.."
 
 
Хотя бы сплюнул, все же люди – братья,
И мы вдвоем и не под кумачом, —
Но знает, черт, и так для предприятья
Я – хоть куда, хоть как и хоть на чем!
 
 
Мне не страшно, я навеселе, —
Чтоб по трапу пройти не моргнув,
Тренируюсь уже на земле
Туго-натуго пояс стянув.
 
 
Но, слава богу, я не вылетаю —
В аэропорте время коротаю
Еще с одним таким же – побратим, —
Мы пьем седьмую за день
За то, что все мы сядем,
И может быть – туда, куда летим.
 
 
Пусть в ресторане не дают на вынос,
Там радио молчит – там благодать, —
Вбежит швейцар и рявкнет: "Кто на Вильнюс!..
Спокойно продолжайте выпивать!"
 
 
Мне лететь – острый нож и петля:
Ни поесть, ни распить, ни курнуть,
И еще – безопасности для —
Должен я сам себя пристегнуть!
 
 
У автомата – в нем ума палата —
Стою я, улыбаюсь глуповато:
Такое мне ответил автомат!..
Невероятно, – в Ейске —
Почти по-европейски:
Свобода слова, – если это мат.
 
 
Мой умный друг к полудню стал ломаться —
Уже наряд милиции зовут:
Он гнул винты у «ИЛа-18»
И требовал немедля парашют.
 
 
Я приятеля стал вразумлять:
"Паша, Пашенька, Паша, Пашут.
Если нам по чуть-чуть добавлять,
То на кой тебе шут парашют!.."
 
 
Он пояснил – такие врать не станут:
Летел он раз, ремнями не затянут,
Вдруг – взрыв! Но он был к этому готов:
И тут нашел лазейку —
Расправил телогрейку
И приземлился в клумбу от цветов…
 
 
Мы от его рассказа обалдели!
А здесь все переносят – и не зря —
Все рейсы за последние недели
На завтра – тридцать третье декабря.
 
 
Я напрасно верчусь на пупе,
Я напрасно волнуюсь вообще:
Если в воздухе будет ЧП —
Приземлюсь на китайском плаще!
 
 
Но, смутно беспокойство ощущая,
Припоминаю: вышел без плаща я, —
Ну что ж ты натворила, Кать, а, Кать!
Вот только две соседки —
С едой всучили сетки,
А сетки воздух будут пропускать…
 
 
Мой вылет объявили, что ли? Я бы
Не встал – теперь меня не поднимай!
Я слышу: "Пассажиры на ноябрь!
Ваш вылет переносится на май!"
 
 
Зря я дергаюсь: Ейск не Бейрут, —
Пассажиры спокойней ягнят,
Террористов на рейс не берут,
Неполадки к весне устранят.
 
 
Считайте меня полным идиотом,
Но я б и там летел Аэрофлотом:
У них – гуд бай – и в небо, хошь не хошь.
А здесь – сиди и грейся:
Всегда задержка рейса, —
Хоть день, а все же лишний проживешь!
 
 
Мы взяли пунш и кожу индюка – бр-р!
Снуем теперь до ветра в темноту:
Удобства – во дворе, хотя – декабрь,
И Новый год – летит себе на «ТУ».
 
 
Друг мой честью клянется спьяна,
Что он всех, если надо, сместит.
"Как же так, – говорит, – вся страна
Никогда никуда не летит!.."
 
 
…А в это время гдей-то в Красноярске,
На кафеле рассевшись по-татарски,
О промедленье вовсе не скорбя,
Проводи сутки третьи
С шампанским в туалете
Сам Новый год – и пьет сам за себя!
 
 
Но в Хабаровске рейс отменен —
Там надежно засел самолет, —
Потому-то и новых времен
В нашем городе не настает!
 

x x x

 
Я спокоен – Он мне все поведал.
«Не таись!» – велел. И я скажу —
Кто меня обидел или предал,
Покарает Тот, кому служу.
Не знаю, как: ножом ли под ребро,
Или сгорит их дом и все добро,
Или сместят, сомнут, лишат свободы…
Когда? Опять не знаю, – через годы
Или теперь. А может быть – уже…
Судьбу не обойти на вираже
И на кривой на вашей не объехать,
Напропалую тоже не протечь.
А я? Я – что! Спокоен я, по мне – хоть
Побей вас камни, град или картечь.
 

x x x

 
Мы бдительны – мы тайн не разболтаем,
Они в надежных жилистых руках.
К тому же этих тайн мы знать не знаем —
Мы умникам секреты доверяем,
А мы, даст бог, походим в дураках.
 
 
Успехи взвесить – нету разновесов,
Успехи есть, а разновесов нет.
Они весомы и крутых замесов,
А мы стоим на страже интересов,
Границ, успехов, мира и планет.
 
 
Вчера отметив запуск агрегата,
Сегодня мы героев похмелим:
Еще возьмем по полкило на брата,
Свой интерес мы побоку, ребята, —
На кой нам свой, и что нам делать с ним?
 
 
Мы телевизоров понакупали,
В шесть – по второй – глядели про хоккей,
А в семь – по всем – Нью-Йорк передавали —
Я не видал, мы Якова купали.
Но там у них, наверное – о'кей!
 
 
Хотя волнуюсь, в голове вопросы:
Как негры там? – А тут детей купай! —
Как там с Ливаном? Что там у Сомосы?
Ясир здоров ли? Каковы прогнозы?
Как с Картером? На месте ли Китай?
 
 
«Какие ордена еще бывают?» —
Послал письмо в программу «Время» я.
Еще полно… Так что ж их не вручают?
Мои детишки просто обожают, —
Когда вручают, плачет вся семья.
 

Из детства

Посвящено Аркаше

 
Ах, черная икорочка
Да едкая махорочка!..
А помнишь – кепка, челочка
Да кабаки до трех?..
А черенькая Норочка
С подъезда пять – айсорочка,
Глядишь – всего пятерочка,
А – вдоль и поперек…
 
 
А вся братва одесская…
Два тридцать – время детское.
Куда, ребята, деться, а?
К цыганам в «поплавок»!
Пойдемте с нами, Верочка!..
Цыганская венгерочка!
Пригладь виски, Валерочка,
Да чуть примни сапог!..
 
 
А помнишь – вечериночки
У Солиной Мариночки,
Две бывших балериночки
В гостях у пацанов?..
Сплошная безотцовщина:
Война, да и ежовщина, —
А значит – поножовщина,
И годы – без обнов…
 
 
На всех клифты казенные —
И флотские, и зонные, —
И братья заблатненные
Имеются у всех.
Потом отцы появятся,
Да очень не понравятся, —
Кой с кем, конечно, справятся,
И то – от сих до сех…
 
 
Дворы полны – ну надо же! —
Танго хватает за души, —
Хоть этому, да рады же,
Да вот еще – нагул.
С Малюшенки – богатые,
Там – «шпанцири» подснятые,
Там и червонцы мятые,
Там Клещ меня пырнул…
 
 
А у Толяна Рваного
Братан пришел с «Желанного» —
И жить задумал наново,
А был хитер и смел, —
Да хоть и в этом возрасте,
А были позанозистей, —
Помыкался он в гордости —
И снова загремел…
 
 
А все же брали «соточку»
И бацали чечеточку, —
А ночью взял обмоточку —
И чтой-то завернул…
У матери – бессонница, —
Все сутки книзу клонится.
Спи! Вдруг чего обломится, —
Небось – не Барнаул…
 

x x x

 
Куда все делось и откуда что берется? —
Одновременно два вопроса не решить.
Абрашка Фукс у Ривочки пасется:
Одна осталась – и пригрела поца,
Он на себя ее заставил шить.
 
 
Ах, времена – и эти, как их? – нравы!
На древнем римском это – «темпера о морес»…
Брильянты вынуты из их оправы,
По всей Одессе тут и там канавы:
Для русских – цимес, для еврейских – цорес.
 
 
Кто с тихим вздохом вспомянет: «Ах, да!»
И душу Господу подарит, вспоминая
Тот изумительный момент, когда
На Дерибасовской открылася пивная?
 
 
Забыть нельзя, а если вспомнить – это мука!
Я на привозе встретил Мишу… Что за тон!
Я предложил: «Поговорим за Дюка!»
"Поговорим, – ответил мне, гадюка, —
Но за того, который Эллингтон".
 
 
Ну что с того, что он одет весь в норке,
Что скоро едет, что последний сдал анализ,
Что он одной ногой уже в Нью-Йорке?
Ведь было время, мы у Каца Борьки
Почти что с Мишком этим не кивались.
 
 
{Кто с тихим вздохом вспомянет: «Ах, да!»
И душу Господу подарит, вспоминая
Тот изумительный момент, когда
На Дерибасовской открылася пивная?}