Текст книги "Полк прорыва"
Автор книги: Владимир Осинин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
ПОЛИГОН
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Ветер подул с севера, и от высоких красных труб теплоцентрали дымовая туча протянулась через весь город, засыпая шоссе гарью. Между шоссе и набережной, будто в тени, стоял серый многоэтажный дом, совмещающий в себе черты разных стилей архитектуры: с большими современными окнами и колоннами у подъездов, с массивными дубовыми дверями и низкими серыми пристройками, и походил он не то на санаторий или музей, не то на казарму.
Со стороны набережной настилали асфальт, укладывали новый бордюрный камень вместо разрушенного, расширяли газоны, переносили на другое место газетные витрины.
Ремонтные работы шли и внутри здания. Что-то выламывали и выбрасывали, сооружали новое. У ступенек была рассыпана известка, на дверных ручках висели листы толстой бумаги: «Осторожно – окрашено».
Без четверти десять к подъездам стали подкатывать легковые машины: новенькие «Волги» и ЗИЛы, все черного цвета, на несколько минут останавливались, пока выйдут генералы и офицеры, и торопливо проезжали дальше, на площадь, где можно развернуться или встать на обочине.
На ходу приветствуя друг друга, военные оживленно валили в двери, вынимая из карманов красные книжечки и раскрывая их перед часовыми.
В общем потоке майор Шорников шагнул в лифт, погромыхивающий, как веялка, поднялся на шестой этаж, где в полутемном коридоре, в самом углу, находился его кабинет – 713-й, последний по счету.
В кабинете никого не было, но в пепельнице дымился окурок. Значит, подполковник Прахов уже здесь, вернулся из командировки, куда-то вышел. Когда Шорникова назначили на новую должность, Прахова в Москве не было, и они еще не виделись. Сейчас они познакомятся, им предстоит вместе работать, вдвоем сидеть в этом кабинете – столы сдвинуты, всегда будешь друг против друга, лицом к лицу.
Дверь мягко раскрылась, и на пороге появился подполковник. Воскликнул: «О!» – и широкими шагами направился к Шорникову, протягивая сразу обе руки:
– Здравия желаю! Вы и есть тот самый майор?
– Тот самый.
– А я – Прахов. Леонид Маркович.
– Догадываюсь. Мне о вас говорили. Шорников. Николай Иванович.
– Вот и прекрасно! – рассматривал его Прахов, прислонившись к столу, на котором ничего не было: ни бумаг, ни чернильного прибора.
Подполковник был гвардейского роста, новая огромная фуражка как-то слишком торжественно сидела на его голове, почти лихо. А шинель потертая и старенькая. Видимо, после дождя она потеряла всякую форму, сморщилась, на талии образовались складки. Эти шинели таковы: сразу садятся, но потом разомнутся и станут даже свободными. Их надо носить постоянно, не снимать с плеча, тогда они будут выглядеть и бывалыми и по росту.
– У нас вам понравится, – сказал Прахов, вешая шинель и фуражку на крючок. – Работа интересная, а начальство – поискать такого! Особенно генерал. Считайте, что вам повезло. А как там за границей, в ГДР, жили?
– Жили…
– Да, все же дома лучше, чем в гостях.
Прахов долго расчесывал копну своих черных с проседью волос.
– Должности у нас с вами равнозначные. Но я в этом кресле уже не одни штаны протер, можете всегда рассчитывать на мою помощь.
Кресло у него было жесткое, с гладкими подлокотниками. У стола Шорникова стоял обычный стул.
– А кто здесь с вами до меня работал? – поинтересовался Шорников.
– Товарищ один. Пошел на повышение, – ответил Прахов и больше ничего не сказал.
По коридору, который был очень длинным и потому казался узким, прихрамывающей походкой шел генерал-полковник и близоруко рассматривал таблички на дверях. Шорников остановился у стенки, чтобы пропустить его, отдал честь и только теперь заметил, что перед ним был их командир корпуса.
– Вы кого-то разыскиваете, Тимофей Федорович?
Генерал обернулся, удивился, что к нему так обратились, и ответил:
– Из гвардейского Сталинградского?
– Так точно.
– Здравия желаю, – генерал подал ему руку. – Ну и темнота у вас тут, сам черт ногу сломит. Только на танках и ездить!
– Это так с улицы, после яркого солнца. Сейчас присмотритесь.
– Да уж как-нибудь присмотрюсь. Но мне, видимо, надо было этажом ниже.
– Я вас провожу.
– Спасибо.
Они пошли рядом.
– Значит, вы сталинградец? Очень приятно. Не так часто уже встретишь офицера или солдата из нашего корпуса. Но что же вы не позвонили мне ни разу?
– Я недавно здесь.
– Тогда простительно. Вы уж извините меня, но напомните мне, пожалуйста, свою фамилию.
– Майор Шорников.
– Да, да. Был такой гвардии лейтенант Шорников. Припоминаю. Орден Отечественной войны я вам вручал. Одному из первых. Когда он появился, всем хотелось его иметь. Очень рад встрече. Так вы звоните и заходите. Все у вас в порядке тут?
– Спасибо, все в порядке.
– Не стесняйтесь. Заходите запросто. Для меня «сталинградец» звучит как пароль… Между прочим, сюда, в Москву, скоро съедется вся наша братия! Намечается первый сбор гвардейцев-сталинградцев. Вас тоже пригласят.
Генерал мало изменился. В нем и сейчас чувствовалось что-то от кавалерии, в которой он воевал в гражданскую войну. Ходит немного неуклюже, но ступает твердо. Танкистом он стал перед самой Отечественной войной, когда на смену кавалерийским соединениям создавались танковые и механизированные. А до этого командовал кавполком.
Осенью сорок первого года танковая бригада Прохорова сдерживала натиск немецких войск под Москвой. Под Сталинград он прибыл уже с корпусом. А теперь – видный военачальник.
Шорников проводил генерала до пятого этажа и вернулся.
В кабинете сидела девушка. Разложила на столе книги и рассматривает Шорникова каким-то холодным взглядом. У нее смуглое лицо цыганки и черные, слегка вьющиеся волосы, глаза темные, большие.
– Меня зовут Еленой, – сказала она немного насмешливо. – Я здесь вроде книгоноши. Помните, что мне надо выполнять план. Какими книгами вы интересуетесь?
Он смутился.
– Дайте хоть немного подумать. Интересуюсь!
– Надеюсь, не так, как всеми уважаемый наш Леонид Маркович. Он уже все перечитал, все знает. У него все есть! За весь год не купил ни одной книги. А я ему приносила самые лучшие. Вы уж повлияйте на него.
– Постараюсь.
– И не верьте ничему, что он обо мне вам будет говорить! – засмеялась она. – Знайте – по злому умыслу!
Шорников отобрал несколько книг, стал расплачиваться. Появился и подполковник Прахов.
– Порядочек! Берите, берите побольше, товарищ майор. Особенно литературу по тактике и стратегии. Остальное вам просто некогда будет читать. Разве в дороге, когда поедете в командировку.
Елена взяла две какие-то книги и положила их Прахову на стол:
– Деньги можете отдать после!
– Что вы! Что вы!
Но она направилась к двери и не остановилась.
– Видали! – сказал Прахов, – Генеральская дочка, ГИТИС закончила. С характером! Однажды она чернильницей в своего начальника запустила. Когда работала в другом месте… А вам, я вижу, она понравилась?
– Понравилась.
– Ну, пропала моя головушка! Теперь она все книги тащить к нам будет. И зачем она связалась с ними? Как будто для нее мало основной работы.
– А какая у нее основная работа?
– Она же секретарь у генерала. Сидит в приемной. Если пойдете, увидите.
Прахов стал смотреть в окно:
– Погодка-то какая – благодать! Весна! Был в командировке – в лугах все цветет.
Прахов окутывал себя клубами табачного дыма. Хотя окно было и раскрыто, можно было задохнуться.
Стекло ближней створки рамы находилось под острым углом к Шорникову, и он вдруг увидел странное отражение – сразу многих Праховых. Все они сидели в той же позе, что и Леонид Маркович, – сосредоточенные, тяжеловатые – и дымили. Не молодые и не совсем состарившиеся.
Ветер колыхнул створку – все видения исчезли.
– А вы, наверное, поедете на учения «Облако», – сказал Прахов. – В разработке его есть скромная доля и моего труда.
Бал гвардейцев-сталинградцев! Одни в погонах, другие в штатском. Знакомые фамилии, а людей как будто подменили. Только те, которые в войну были уже в летах, остались почти прежними, их меньше коснулось время.
Шорников ожидал этой встречи. Пе верилось, что возможно собраться снова всем вместе, – разбрелись однополчане по необъятной стране: одни на Курилах и Чукотке, другие в Кушке, третьи в Прибалтике.
Сбор был назначен на двенадцать часов в ЦДСА, но Шорников задержался в штабе и приехал только к часу. Работники телевидения уже сматывали свои провода и уносили горячие еще юпитеры. Играл духовой оркестр, несколько пар танцевали.
На площади Коммуны стоят автобусы, на них гости направятся в ресторан «Прага», предстоит торжественный обед.
– Коля! – окликнул кто-то Шорникова.
Он обернулся и увидел: по лакированному паркету, опираясь рукой на палку, к нему спешил невысокий, сухощавый человек. Рукав пиджака заправлен в карман.
– Павел!
Шорников и лейтенант Павел Морозов когда-то командовали взводами в одной роте.
– Ну, давай обнимемся, – Морозов отставил свою руку с палкой для объятий. – Тебя-то я хотел увидеть больше всех!
Морозов лет на десять старше Шорникова. Он сразу выделился среди взводных, почти мальчишек, и вскоре стал начальником штаба батальона. Но приятельские отношения у него с Шорниковым сохранились. Иногда по ошибке их называли братьями: они и правда были похожи – и ростом одинаковы, и оба синеглазые, даже в голосе было что-то общее. И фамилии путали: Шорникова называли Морозовым.
– Наверное, тебя генерал Прохоров перетянул в Москву? – сказал Морозов, когда узнал, где Шорников служит.
– Нет. Я даже не предполагал, что он здесь, совсем недавно встретились. А ты где?
– Я на целине!
– Сам попросился?
– Не сам, но и не возражал.
К ним приближался полковник. В новеньком парадном мундире, но почему-то в сапогах и с кортиком. Уже немного навеселе, улыбается.
– Неужели это Огульчанский? – говорит Морозов. – Не знаешь, как с ним теперь – на «ты» или на «вы»?
Полковник останавливается перед ними, щелкает каблуками и слегка кланяется. Морозов смотрит на его огненные погоны:
– Неужели полк получил?
– Дивизию!
– Ух ты! Поздравляю. Быть тебе генералом!
– Посмотрим. – И Огульчанский обратился к Шорникову: – Вы, наверное, представляете здесь высокий штаб?
– Нет, я представляю только самого себя.
– И все же… – Огульчанский взял под руку Морозова и Шорникова. – Идемте, я познакомлю вас со своей женой.
Он подвел их к женщине с девчоночьей челкой. На ней было шерстяное платье – английское джерси – и туфли со сверкающими пряжками.
– Зина? – удивился Морозов.
– Все меня помнят! – пожала плечами женщина. – Вот не рассчитывала.
Шорников тоже знал Зину. Она брила на фронте корпусное начальство, иногда и лейтенантов. Платили ей за стрижку и одеколон столько, что Зина, наверное, в мешке возила деньги. Прежде она была худенькая, а теперь перед ними стояла представительная дама, но не блондинка, а брюнетка.
На улице разразился ливень. Асфальтированные дорожки у подъезда стали руслами черных ручьев. Пузырьки на воде весело подпрыгивают, будто под ними пружинки.
– Когда я приезжаю в Москву, обязательно бывает дождь! – говорит Зина.
– Старики считали, что это к удаче, – ответил Морозов.
– Но какая у меня может быть удача!
По радио объявили, чтобы люди выходили на площадь, садились в автобусы.
– Борщ остывает! – сказал Огульчанский. – Пора ехать.
– Я не могу в своих туфлях под такой дождь, – возразила Зина. – Иди поищи машину!
И Огульчанский куда-то ушел. Шорников и Морозов направились по лужам к автобусу.
Уже в пути их обогнали Огульчанские, ехали с кем-то на новенькой «Волге».
Дождь сменился градом. Казалось, дороги были усеяны мелкими стеклянными шариками, и колеса разминали их.
Когда автобус остановился у ресторана «Прага», град уже прекратился, но дождь все еще густо сыпал и небо висело над самыми крышами, придавив дома. Все спешили зайти в подъезд. Там стоял полковник Огульчанский.
– Пожалуйста, пожалуйста, товарищи. Осторожно, не шумите, генерал уже здесь. Сейчас должен подъехать маршал.
Морозов иронически посмотрел на его сапоги и кортик.
– Ничего не поделаешь, люблю сапоги, – сказал Огульчанский.
Он то и дело отвлекается от разговора, посматривает в окно. Морозов смеется:
– Есть люди, которые, где бы ни оказались, стараются обязательно наводить порядок. Неуемный какой-то он, этот Огульчанский. Не то в генералы метит, не то за полковничьи звезды отрабатывает. Но не будем придираться. Главное, что наши товарищи – комдивы!
Шорников вспомнил, как однажды под Бобруйском ночевали они с капитаном Огульчанский в каком-то глухом селе, в стороне от большой дороги, по которой двигались войска. И утром хозяйка сообщила, что за стенкой – немцы. Трое спят, четвертый дежурит, штопает носки. Вместе с Шорниковым Огульчанский ворвался во вторую половину хаты. Они захватили тогда обоз с боеприпасами. Огульчанский любил рассказывать об этом случае.
Теперь он не походил на того неприметного парня, офицера связи одной из бригад корпуса. Полковник был плотный, будто отлитый из чугуна, голова побрита – может, стесняется лысины?
«Возмужал, – подумал Шорников. – А я все таким же взводным и остался».
– Давно майором ходите? – спросил у него Огульчанский.
– Давно уже.
– А до штаба вы на какой должности были?
– Комбатом.
– Что же это они вас держали в черном теле?
– По-разному ведь служба у людей складывается.
– Но я вас знаю по фронту. Мой друг комбат Неладин плохих офицеров у себя не держал.
– Вы, оказывается, и это помните.
– А как же! Рад, что вы в Москве оказались. Хотя, честно говоря, завидовать вам не следует. Работать с высоким начальством почетно, но сложно. Может, одной академии мало окажется. В свое время я мог тоже попасть в штаб, но отказался. Зачем? В дивизии я сам себе хозяин.
– Это не совсем так.
– Точно! Всюду каждый наш шаг на виду. Но все-таки комдив есть комдив! – Вдруг полковник Огульчанский заволновался: – Маршал приехал!
Шорников и Морозов стали подниматься по лестнице, навстречу им неслась раскатистая музыка вальса.
Столы были накрыты в голубом зале.
Рядом с генералом Прохоровым сидел какой-то маршал. Шорникову он показался очень знакомым. Но ведь он не встречался ни с одним маршалом.
– Ты не знаешь, как фамилия этого маршала? – спросил Шорников у Морозова.
– Хлебников.
– Хлебников?
«Так вот он какой!»
Шорников вспомнил то раннее утро, когда он сошел с поезда на маленькой глухой станции. Заезжал по пути из Берлина в Москву к матери. В пристанционном скверике одиноко стоял бюст. Шорников подошел к нему и прочитал на сером граните:
«Нашему земляку дважды Герою Советского Союза Хлебникову…»
Широкий лоб и островатый нос, немного впалые щеки.
Какой-то пожилой железнодорожник, может быть смазчик или стрелочник, проходя мимо, громко сказал:
– Посмотри, посмотри, товарищ военный. Наверное, и не знал, что у нас есть такие земляки. Слава всей России!
И вот нежданно-негаданно встретились. Можно посмотреть со стороны.
Генерал-полковник Прохоров встал, поднял руку: минуточку, мол, внимания.
– Разрешите начать, товарищ маршал?
Бывший комкор произнес небольшую речь. Вспомнил бои под Сталинградом, где корпус стал гвардейским, с горькой улыбкой сообщил, что знамена корпуса сданы в музей – хранятся для потомков, а сами бригады расформированы.
– Вы были моими подчиненными. И я счастлив, что мне довелось командовать такими солдатами. Сами знаете, как нелегко вести человека в бой…
Потом ветеранов приветствовал маршал Хлебников, пожелал им здоровья и успехов в службе и труде. В руке он держал рюмку, и Шорников заметил, что рука его походила на руку музыканта – может, маршал играл на каком-нибудь музыкальном инструменте? На скрипке, как Тухачевский?
Был он чем-то опечален, а может, устал – лицо бледное, почти хмурое, и говорил очень тихо, как будто в узком семейном кругу.
– Вспомним тех, имена которых не заслонила своим величьем даже Победа! Выпьем за тех, кому Родина многое доверила и на кого она может положиться. – Пить он не стал, пригубил рюмку и поставил на стол.
– Слава маршалу Хлебникову! – выкрикнул Огульчанский. – Ура!
Генерал Прохоров погрозил ему пальцем.
– Я от всего сердца, – приложил руку к груди Огульчанский.
– Все равно.
Рядом с Прохоровым сидят три генерал-лейтенанта, воспитанники комкора. Одному из них, бывшему офицеру оперативного отдела штаба корпуса, не более сорока пяти лет.
Огульчанский смотрел на молодых генералов. Он, конечно, тоже не в обиде, но все же не среди них. Может, в следующую встречу им придется потесниться.
Зина пригласила Прохорова на танго, он с удовольствием танцует, но каким-то своим стилем, медленно, через такт, бережет сердце. Улыбается, что-то говорит Зине, она смеется. Огульчанский издали ей подмигивает.
Майор запаса Морозов спокойно курит трубку, посматривая то в одну, то в другую сторону, будто здесь, кроме Шорникова, нет у него знакомых. Некоторым и тогда, во время войны, он казался странным. Когда его стали представлять к ордену, он попросил комбата наградить его медалью «За отвагу». Прощаясь с женой, пообещал ей вернуться с медалью. И получилось так, что он оказался, наверное, единственным офицером во всем батальоне, а то и в полку, который не получил ордена.
– А почему ты пообещал жене именно медаль? – спросил как-то его Шорников.
– На большее я тогда не мог рассчитывать.
Отвоевался он под Шяуляем. Немцы бросили в контрнаступление сотни танков, и одна из бригад корпуса была смята. Требовалось срочно закрыть брешь, удержать важный перекресток дорог. Комбат почему-то сам не поехал, договорился, что его заменит майор Морозов. Шорникова назначили к нему заместителем. Отряд не очень большой: два «валентайна» – легких английских танка, два бронетранспортера, две противотанковые пушки и мотоцикл для связи.
Морозов слишком долго прощается, обнимает комбата, с которым он не очень ладил, писарей, которые его обожали. А Шорников получил противотанковые гранаты и сидит в бронетранспортере, ждет, пока закончится эта церемония.
– Хватит вам, в конце концов! Ну прямо как бабы!
– Не торопись, Коля, – спокойно ответил Морозов. – Принеси-ка лучше еще один ящик гранат.
– Я уже принес.
– Принеси еще, пригодятся.
Вместо одного Шорников получил два ящика. Забыл расписаться в ведомости, начальник боепитания прибежал за ним следом.
– Распишись.
– А квитанцию об израсходовании вам тоже привезти?
Капитан не обиделся:
– Желаю удачи.
Шорников опять закричал:
– Поехали, товарищ майор! Или мы одни уедем.
– Чудак ты! Зачем лишаться нескольких спокойных минут, которые у нас остались в запасе? Может, они окажутся последними.
– К черту все! Я не хочу слышать!
Морозов обнял его за плечи:
– Ладно, поехали.
Вечерело, и в лесу уже стало совсем темно. Дорога старая, в колдобинах лужи. Моторы дико ревели, под колесами трещал валежник.
– Может, фары включим?
– Не надо, – ответил Шорников, вылез из бронетранспортера и пошел впереди броневичка, который шел в голове колонны. То и дело оборачивался и показывал рукой водителю, куда надо взять – вправо или влево. Позади, на бронетранспортерах и грузовиках, которые тащили противотанковые пушки, было шумно – солдаты стали ужинать. Вскоре раздалось:
Эх, ехали казаки…
Пусть поют. Все равно гул моторов слышен далеко.
Когда лес кончился и дорога стала лучше, он снова забрался на бронетранспортер к Морозову.
– Прекратить песню! – сказал Морозов. – Скоро уже будем на месте. Да здесь, оказывается, тише, чем там, у нас.
Миновали еще одну поляну, опять начался лес, густой ельник, черный, будто осыпанный сажей. Впереди ничего не видно. Шорников хотел сойти, чтобы пересесть на броневик, но Морозов удержал его:
– Сиди. Сейчас опять начнется поляна.
Карту он знал хорошо, обычно колонны водил не комбат, а начальник штаба Морозов.
Показался какой-то пруд, через дамбу переваливал белесый туман, сырой и холодный. Солдаты стали напяливать на себя шинели.
Дамба оказалась настолько узкой, что по ней с трудом могли пройти машины.
– Вот и наш перекресток…
Неожиданный взрыв не дал договорить Морозову. Рядом с бронетранспортером вздыбилась земля, о броню зацокали осколки. Над прудом повисла на парашютике ракета, бледная, почти белая. Но туман, который переваливал через дамбу, был синим, а вода казалась зеленой и ярко сверкала.
То ли дальнобойные орудия ударили по дамбе, то ли это начали взрываться фугасы, не разобрать. Морозов выскочил из бронетранспортера, побежал вперед.
– За мной! Давай, давай скорее!
Машины с трудом переваливали через воронки, создалась пробка. С бронетранспортеров крупнокалиберные пулеметы ударили куда-то в сторону перекрестка. Загорелся грузовик, который тащил пушку.
– Сваливай его в воду! Вперед!
Минута тишины.
– Шорников! – зовет Морозов. – Иди ко мне, посоветуемся.
Он стоял где-то у самой кромки воды на противоположном конце дамбы.
Горящий грузовик опрокинули под откос, пламя расползлось по воде. Пламя белое, а дым черный.
Снова артиллерийский налет – видимо, дамба была заранее пристреляна. Шорников лег на землю, прикрыл голову руками, он всегда делал так, когда негде было укрыться. Его окатило пеплом и пылью. Но только наступило затишье, он вскочил и опять закричал:
– Вперед! Танки – вперед!
Танкисты, объезжая воронки, двинулись по дамбе, за ними потянулись бронетранспортеры, а пушки артиллеристы отцепили и покатили на руках.
– Ура-а!
Но где противник? Бежали и стреляли просто в темноту. Достигли перекрестка, затем и опушки леса, но никого не обнаружили.
Шорников подошел к Морозову:
– Теперь можно и посоветоваться.
И вдруг они увидели перед собой огромную угловатую тень с длинным стволом. Едва Шорников успел повалить Морозова, тень выстрелила и поползла на них. Они покатились в оказавшийся рядом овражек. Морозов застонал.
– Положи меня и руководи боем. Помни: отходить нельзя. Нас посылали…
– Все знаю!
Шорников приподнял голову и увидел еще одну такую же тень, как та, которая выстрелила, и еще… И с двух сторон над ним со свистом полетели болванки, оставляя искрящийся след, тянулись трассирующие разноцветные цепочки.
– Добровольцы – с гранатами! – прохрипел Морозов. – По опушке и в обход!
Три немецких танка были подожжены, остальные отошли. Замолчали и немецкие автоматчики.
Шорников приказал всем рассредоточиться и окапываться, а сам побежал к Морозову. Майор уже шел к нему навстречу. С одной рукой. На месте второй болтался пустой, влажный от крови рукав.
Шорников остановился в растерянности.
– Коля, разорви на мне рубаху и перевяжи, бинтами здесь не обойдешься. И не забудь про раненых.
В кузов грузовика уложили убитых и покрыли брезентом, в бронетранспортер – раненых и отправили в тыл. Остальные, как в лихорадке, дожидались утра…
– Я тогда считал, что ты не дотянешь до медсанбата, – сказал Шорников. – Ведь у тебя половины плеча не было. Ключица торчала.
– Зато сердце стальное было. Только теперь подкачало. Три месяца пролежал в постели. Видно, уж доля наша такая! На побегушках не сладко, а начальником быстро инфаркт заработаешь.
– И, однако же, все почему-то лезут в начальники!
– Пищат, а лезут! – засмеялся Морозов.
Они наполнили рюмки остатками коньяка.
– Слушай, Коля, а что там у вас в батальоне произошло после того, как меня ранило? – спросил Морозов.
Шорников молчал.
– Ладно, не надо. Я кое-что знаю. А как сложилась твоя личная жизнь?
– И это не простой вопрос. Живу…
– На меня тоже в последние годы сваливалось несчастье за несчастьем. Сначала жену похоронил, потом сына – совсем недавно. Поехал парень со студентами на целину урожай убирать и попал на провод высокого напряжения.
Морозов и сам почернел, будто начал обугливаться, – наверное, от горячих целинных ветров и песка.
«Зря я не рассказал ему обо всем. Кому же тогда доверяться?»
– Так что, брат, мы сюда привезли не только радость своих успехов, – сказал Морозов. – Мы привычны были в те годы ко всему и меньше всего к мирной жизни. Она легко нащупывала у нас слабые места.
– Нет, я с тобой не согласен. Мы просто стали забывать о том, что было. Стали забывать! Многие… Если им есть что забывать. – Шорников взглянул на огромную хрустальную люстру, и ему показалось, что она сейчас рухнет вместе с потолком, что это не люстра, а взорвавшаяся бомба.
Люстра плясала, как церковный колокол, который раскачивали за веревку, лучистые осколки ослепляли.
«Неужели я уже пьян? Или просто душно?»
Он выпил немного минеральной воды и опять посмотрел на люстру – она висела ровно. Но хрусталики дрожали. Видимо, потому, что в соседнем зале танцевали. Издали он видел, как там кружились пары, даже было слышно, как Зина смеялась.
А генерал Прохоров и маршал Хлебников тоже смотрели в зал, сидя на своих местах, и озабоченно о чем-то разговаривали. Долетали только отдельные фразы.
– Очень многое зависит от вас, товарищ маршал. Мы надеемся.
– Уговариваете меня? Но вы же отлично знаете, что я никогда не скажу «да», если думаю иначе.
На столе кто-то забыл газету. Шорников взял ее в руки, развернул. На второй полосе был помещен снимок: «Пахота». Танк тащил за собой плуги.
Он показал газету Морозову:
– Что ты скажешь?
– …Веселая эта девчонка Зина!
И опять качалась люстра, голоса и музыка сливались, и казалось, что он сидит где-то на солнечном берегу и перед ним шумит море.
Нет, то был вовсе не берег моря! Плацдарм на Одере. У знаменитых Зееловских высот.
Предполагали, что за передовым отрядом сразу же переправятся главные силы, но помешала вражеская авиация, мост навести не удалось, а о паромах и говорить было нечего. А потом пошли «тигры». Из усиленной роты осталось только четверо: капитан Неладин, девушка-санинструктор и один солдат. Четвертый – Шорников. Он там представлял штаб.
Ждали ночь, думали – придет подкрепление, не дождались. Перед рассветом вплавь переправились на восточный берег. Доложили и уснули.
Вскоре их разбудили и взяли под стражу – без приказа покинули занимаемый рубеж. Капитан Неладин попытался взять всю вину на себя, мол, остальные выполняли его распоряжение, но это не было принято во внимание. Тогда он попросил разрешения попытаться снова высадиться на западном берегу, в этом тоже им отказали.
Но на следующий день неожиданно им вернули оружие и ремни.
…Шорников вдруг почуял, что здесь кого-то не хватает.
«А где же он, наш комиссар?»
– Где гвардии полковник Демин?
– Я его здесь не видел, – ответил Морозов.
И опять все заслонил тот самый плацдарм у Зееловских высот.
Капитан Неладин тогда вскоре стал комбатом. Но говорили, что в одном из боев его разорвало в клочья тяжелым снарядом или миной.
…Играет оркестр, блеск парадных погон, у многих на груди золотые звездочки. И шум, и смех! Все как надо! О такой встрече не могли они и мечтать там, на путях к Берлину.
Шорников опять начал глазами искать комиссара корпуса. Может быть, он уже умер? Но почему же тогда никто не объявил об этом? Почему не сообщили, кто уже умер от ран?
Он подошел к Огульчанскому, но полковник не слушает его. Сложив ладони рупором, он кричит:
– Прославленному полководцу Тимофею Федоровичу Прохорову – ура!
Генерал Прохоров подозвал его:
– Огульчанский! Успокойтесь, а то мы не дадим вам больше водки.
– Я же от души, товарищ генерал!
– Не надо. Прошу вас.
Маршал улыбнулся:
– Если бы этот ваш полковник своей дивизией так командовал!
– Это верно!
Мимо проходил бывший порученец комиссара корпуса капитан Голябин. Шорников остановил его:
– Извините, я что-то не вижу здесь Демина.
– Вас это удивляет? Меня тоже.
– Как вам не стыдно! Вы же…
– Вы не так меня поняли, дорогой товарищ майор. Лично для меня он…
– Вы на что-то намекаете?
– Я намекаю на то, что многим из нас он вручал партийные билеты! И вам, и мне!
Шорников хотел подойти к генералу Прохорову и выяснить, почему нет Демина, но Морозов остановил его:
– Не надо, Коля, а то еще посчитают, что ты уже пьян. По-прежнему кипятишься.
– Нет, брат, я теперь тоже остепенился.
– Может, и к лучшему. А может, и нет.
Музыка оборвалась. Полковник Огульчанский – самозваный тамада – появился в центре зала и похлопал над головой в ладоши:
– Товарищи! Через несколько минут… – И замолчал, пока все голоса не стихли. Потом продолжал: – Через несколько минут о нас узнает вся страна! Нас покажут на голубом экране!
В углу засветился экран телевизора. Искрясь, подрагивает. Все замерли. Оглушает музыка песни «Вставай, страна огромная». Мелькнул портрет Верховного Главнокомандующего. Потом пошли кадры, заснятые в ЦДСА. Комкор в окружении Героев Советского Союза; Морозов – секретарь целинного райкома партии; солдат-разведчик, кавалер трех орденов Славы; экипаж танка… Полковника Огульчанского не было. И Зины тоже. Телевизор выключили, все потянулись к столам, почувствовав себя трезвыми.
– А ведь снимали и меня, гады! – пытался шутить Огульчанский.
– Вас покажут завтра! – ответил ему кто-то.
Поднялся высокий подполковник с узкими плечами и длинной шеей, встал и как-то не в тон всему металлическим, с картавинкой, голосом произнес:
– Представляюсь – подполковник Шамисов! Если помните… До некоторых из нас дошли слухи, что маршала…
– О слухах здесь говорить не будем, – остановил его Прохоров. Но подполковник не сел.
– У меня не все, Я прилетел сюда с Чукотки. Есть товарищи и из других приятных мест. Мы хотели бы, чтобы нас лично приняли маршал Хлебников и генерал Прохоров.
– Ясно, товарищ Шамисов, – кивнул Хлебников.
– Зачем сейчас об этом? – сказал полковник Огульчанский.
– Может, хотите поменяться со мной гарнизоном?
Все засмеялись, полковник Огульчанский ответил с нотками обиды:
– Я всегда служил там, куда меня посылали.
– Товарищи! Товарищи! – постучал вилкой по графину генерал Прохоров.
Маршал Хлебников сидел и спокойно все созерцал. Казалось, он наперед знал, кто и как будет вести себя, понимал – у людей нелегкая жизнь, за многие годы собрались вместе и им надо наговориться. Примет он завтра Шамисова и других, скорее всего поможет им перевестись в лучшие места, но все равно надо будет кому-то служить на Чукотке, в Кушке.
– Посторонись!
Неожиданно в зал вкатилась коляска. В ней сидел радостный человек. Одет он был строго, со вкусом: новый модный костюм, кожаный желтый галстук. Седые волосы гладко причесаны.
– Здравия желаю! Братья родные, гвардейцы-сталинградцы!
Генерал Прохоров растерянно посмотрел на гостя. Маршал торопливо встал, подошел к коляске:
– Располагайтесь вот здесь, поближе к своему бывшему начальству.
– Спасибо. Мне бы где-нибудь поскромнее. Среди ротных и взводных.
– У нас сегодня здесь не Военный совет, а дружеская встреча, – ответил Прохоров. – Извините, но я призабыл вас.
– Неужели не помните, товарищ генерал? Взгляните же на меня! Неужели не помните? Командир батальона автоматчиков гвардии капитан Неладин.
– Я так и подумал! – Прохоров осторожно обнял его, и лицо у генерала покрылось белыми пятнами. – Простите. И за то, что не узнал, и за…
