Текст книги "Мираж"

Автор книги: Владимир Рынкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

1918. ДЕКАБРЬ

   – Кто же она всё-таки? – гадали только что получившие новые воинские звания штабс-капитаны Дымников и Макаров.

Они встретились в Иловайской, куда перевели батарею Дымникова, а Макаров прибыл с поручением генерала.

   – Я знаю только то, что и все: «дочь коллежского советника Лидия Давыдовна Кют, девица православного вероисповедания». Ведь он женился в Новороссийске, когда я перешёл в артиллерию.

   – Может, обыкновенная чухонская б..., которых в Питере кишмя кишит?

   – Если так, то была, а теперь – жена полковника.

   – Точно говоришь, Лео: жена и жена. И точка. Мне он помог в Новороссийске. Там один дотошный чинуша чуть было не поймал меня за руку, но твой полковник его точно на место поставил. Не доверяешь офицеру – скажи ему в лицо. Тут тебе или по харе, или на дуэль. Тот и затих. Хороший я там навар получил. Фунтами. С меня причитается. После кино. Потом в один дом пойдём.

На афише: «Французский киножурнал. Русский фильм «Отец Сергий» с Мозжухиным в главной роли. 1 сеанс для господ офицеров. 2 сеанс для господ унтер-офицеров и солдат. 3 сеанс для всех. Цена билета 2 рубля».

Сугробы, темень, огней мало, но возле электрокинотеатра – толпа.

В зале погасили свет, затрещал аппарат. Пыльно-голубой расширяющийся конус упёрся в мятую простыню экрана, тапёр ударил марш, на полотне задвигались неясные тёмные полосы, зрители закричали: «Сапожники!.. Рамку!..», и всё пришло в порядок. Леонтий понимал французские титры и переводил Макарову.

«Вагон, в котором был подписан в Компьенском лесу мирный договор[33]33
  Компьенское перемирие завершило Первую мировую войну, оно заключено во Франции 11 ноября 1918 г. между Германией, с одной стороны, и государствами антигерманской коалиции, одержавшей победу, с другой.


[Закрыть] между Францией и Германией, выставлен для всеобщего обозрения».

Тапёр играл «Марсельезу». Возле длинного вагона человечки делали кукольные движения, улыбаясь, приветствуя, махая руками: «Вся Америка танцует новый модный танец «шимми». Под яростные ритмы очень раздетые девушки танцевали с мужчинами в элегантных костюмах.

«Юзеф Пилсудский[34]34
  Пилсудский Юзеф (1867—1935) – польский дворянин. За участие в покушении на Александра III привлекался к суду вместе с А. Ульяновым, отправлен в ссылку. Один из лидеров польской социалистической партии. Во время Первой мировой войны командовал польским легионом, сражавшимся на стороне Австро-Венгрии против России. В1919—22 гг. – глава Польского государства («Начальник»). В 1920 г. руководил военными действиями против Советской России. С мая 1926 г. после осуществлённого им государственного переворота установил в стране авторитарный режим.


[Закрыть] провозглашён начальником свободного Польского государства – Речи Посполитой. Его горячо приветствуют жители Варшавы».

Тапёр заиграл мажорную маршевую мелодию. Пилсудский, похожий на изображение Тараса Бульбы из какой-то книжки, шёл посреди улицы. По сторонам и сзади – свита военных и гражданских. Совсем рядом с ним – не более чем на полшага сзади – молодая женщина в манто и шляпке-каскетке, из-под которой огромными потоками струились светлые слегка вьющиеся волосы.

В зале несколько человек вдруг запели под мелодию тапёра:

 
Марш, марш, Домбровский,
Веди в край ваш польский...
 

На них зашикали, затопали, закричали.

На экране бесновалась восторженная толпа с двухцветными флагами. Женщина, идущая рядом с Пилсудским, улыбалась. Дымников словно чувствовал особенный запах упругих овалов этих щёк.

После французского киножурнала великий артист Мозжухин честно отстрадал за отца Сергия.

Когда фильм кончился, Дымников сказал Макарову, что должен забежать в батарею, проверить лошадей, и затем можно встретиться в кафе, а сам смешался с толпой унтеров и солдат и вновь оказался в кинозале.

Вновь посреди улицы, добродушно хмурясь, шёл начальник польского государства, а рядом с ним – она, Марыся, улыбающаяся Леонтию с экрана, зовущая куда-то к себе – в Варшаву, в Харьков, в любовь...

1919. АПРЕЛЬ

И опять они чувствовали, что он чужой – не только не генштабист, но и вообще другой. Не надо думать, как он что-то воспримет, как поступит. С ним просто – прикажешь, и он сделает. И даже теперь, произведя Кутепова в генерал-майоры, к нему продолжали относиться, как к бессловесному исполнителю. Назначили приказом командующим ещё не существующим 1-м армейским корпусом – его надо было создавать из остатков 2-го корпуса, который и корпусом нельзя назвать... и т. д.

Мало того: по штабным картам место сосредоточения 1-го корпуса – район Иловайская—Кирпичная, к северу от Таганрога, а вновь назначенного командующего корпусом направили на Маныч, где жмут красные. А там, где плохо, – туда и Кутепова. В Екатеринодаре и Ростове генералам не до красных: Деникин стал Главнокомандующим вооружённых сил юга России, и, конечно, романовские, лукомские, Врангели и т.п. рвут друг у друга из рук добычу – должность командующего Добрармией.

Кутепов заставлял себя не только не говорить, но и не думать обо всём этом. Приказал подготовить штабной вагон с отделением для Лидии Давыдовны, набрал свой штаб, добился по телефону от Романовского конкретного ответа на вопрос, какие части поступают в его распоряжение. Оказалось, что это дивизия генерала Шатилова, следующая из Терской области.

Эшелон остановили на станции Торговая. Кутепов приказал выставить охранение, оставил Лидию в вагоне с адъютантом, сам со штабными офицерами прошёл на станцию. Начальник станции доложил, что эшелон с дивизией Шатилова прибудет часа через два, и попросил разрешения провести необходимый технический осмотр вагонов. Кутепов разрешил, но под наблюдением своих солдат.

Лезли под вагоны, стучали по колёсам, переговаривались двое. Один сильно хромал. Он говорил товарищу о весенней рыбной ловле:

   – Нам самим и глушилку не надо мастерить – завтра на Песчанокопской пушками набьют.

   – Той осенью ты здорово наработал, – похвалил напарник.

   – Я, брат, минёр: корабли топил, а здесь это так, безделица.

Дошли до штабного вагона.

   – Начальство едет? – спросил тот, что хромал.

   – Генерал-майор Кутепов, – ответил солдат, – с супругой.

   – О-о! Здесь надо поаккуратнее тормоза наладить, – сказал железнодорожник. – Уж мы постараемся.

Командир дивизии Шатилов появился только к вечеру, на тёмном предгрозовом закате, когда на востоке упрямо поднималась пятнисто-дымная туча. Кутепов пригласил Шатилова в свой вагон, не вступая в посторонние разговоры, подвёл к карте, разложенной на столе, объяснил замысел операции и закончил кратко:

   – Начало наступления завтра на рассвете, боевой приказ получите у начальника штаба.

   – Но, Александр Павлович, ещё не началась разгрузка, люди устали, я ещё не был на месте...

Кутепов выслушал Шатилова, не перебивая, затем улыбнулся по-своему, по-мужицки хитро, и сказал:

   – Распоряжение о наступлении на следующий день дано лично Главнокомандующим в связи с общей обстановкой.

Разговор был закончен.

Под Песчанокопской красные были разбиты, и вечером Кутепов пригласил на ужин многих отличившихся участников боя. Пили, как обычно при Кутепове, мало, но разговаривали долго, разойдясь группами по купе и даже вышли на улицу, благо ночь была тёплая.

Утром Александр Павлович проснулся от ужасного крика Лиды. Она в белой сорочке стояла у его постели и протягивала какой-то непонятный свёрток – не то коробка, не то бумаги, не то книги. Однако из свёртка свешивались электрические провода.

На крик вбежал мгновенно капитан Ленченко, смутившийся при виде неодетой дамы.

   – Не стесняйтесь, Сергей, – сказал Кутепов. – Дело опасное. Адская машина. Вызывайте охрану и быстро, но осторожно – к сапёрам.

Вскоре было созвано секретное совещание. На нём присутствовали начальник Ростовского отдела контрразведывательной части полковник Орлов, рыжебородый и молчаливый, что Кутепов счёл за удачу. Сапёры доложили, что взрывное устройство собрано из немецких деталей. Оно должно было взорваться, если наступить на него или зацепить за провод. Самое интересное: устройство было завёрнуто во вчерашнюю ростовскую газету.

   – Это обостряет дело и облегчает его раскрытие, – сказал Орлов. – Собирали ночью. Мы отследим все поступившие сюда экземпляры газеты.

   – Хорошо бы собаку, – вздохнул Ермолин.

   – И какого-нибудь Ната Пинкертона, – добавил с иронией Кутепов. – На этом совещание заканчивается. Расследование будет вести полковник Орлов. А наше дело – фронт. Жизнь одного генерала в такой войне не так уж и дорога.

1919. МАЙ

Впоследствии почти при каждой встрече Шкуро[35]35
  Шкуро (Шкура) Андрей Гргорьевич (1887—1947) – генерал– лейтенант (1919). В 1917 г. командир Кубанского партизанского отряда. В начале 1918 г. создал казачий отряд, в деникинской армии командовал Кубанской казачьей бригадой, затем дивизией, корпусом. В 1920 г. эмигрировал. Сотрудничал с фашистами. В 1945 г. захвачен английскими войсками и выдан советскому командованию. Казнён но приговору Верховного суда СССР.


[Закрыть] напоминал:

   – Если б не я, Саша, не видать бы тебе Харькова. Кутепов не спорил: действительно, в вагоне Деникина на завтраке в Тихорецкой, где участвовали Романовский, Врангель, Боровский и другие, захмелевший полковник Шкуро тряс пышной своей светлой шевелюрой и в обычной хамской манере говорил командующему:

   – Антон Иванович, слушай меня: только Саша Кутепов спасёт Донбасс. Антон Иванович, я тебя прошу, а то и... Мы ж с Нестором Махно[36]36
  Махно Нестор Иванович (1889—1934) – один из руководителей анархо-крестьянского движения на Южной Украине. В 1921 г. бежал в Румынию.


[Закрыть] можем всю Россию пополам разделить...

Врангель в изящной серой черкеске был брезгливо равнодушен: его волновал не Донбасс, а должность командующего Добрармией и даже пост Верховного руководителя России, на который претендовал Колчак. Хитрый Романовский шепнул Деникину, что с Андреем Шкуро ссориться не надо, и в конце завтрака Деникин, как нечто само собой разумеющееся, объявил:

   – А вы, Александр Павлович, направляйтесь в свой корпус и готовьте войска к наступлению.

Выходя из вагона последним, Кутепов услышал, как Деникин сказал негромко Романовскому:

   – Возьмём Москву, и я повешу Шкуро на Красной площади.

В Иловайской Кутепов вместе с генералом Май-Маевским организовывал встречу Деникина, провозглашённого Главнокомандующим вооружёнными силами Юга России. Душный донецкий ветер гнал чёрную пыль, засорял глаза, скрипел на зубах. В центре перрона, где должен был остановиться вагон Деникина, скучал почётный караул, духовой оркестр временами брал какие-то скрипучие аккорды. Отдельно стояли высшие руководители. Май-Маевский стоял неподвижно, выставив объёмистый живот, не позволявший сойтись нижним полам мундира. На лице – равнодушие, губы сжаты терпеливо-скептически. Так он обычно стоял и в бою под огнём. Адъютант Макаров, ставший уже капитаном, был неподалёку, ожидая указаний.

Кутепов озабоченно обходил перрон резкими мелкими шажками, выискивая непорядок. Его адъютант, наблюдая за ним, стоял в стороне.

За цепью охраны на перроне толпились остальные участники встречи, в основном, офицеры. Дымникова послал командир батареи, а сам проверял орудия и лошадей. Здесь же почему-то оказался Меженин. Объяснил, что у него теперь новое начальство.

   – Знаешь, Лео, кто этот Май-Маевский? – спросил он, кивнув на грузную неподвижную фигуру генерала. – Римский патриций времён упадка империи. У него два состояния: до обеда и после обеда. Причём Диккенса знает в обоих состояниях. Я с ним говорил о литературе. Считает «Пиквикский клуб» вершиной мировой литературы. Будто бы пишет статью о влиянии Диккенса на русскую литературу.

   – Как же он ладит с адъютантом? Тот, пожалуй, и фамилии Диккенса не знает.

   – Там другие отношения. Макаров у него – глаза и уши.

   – Поздравляю с новым званием, – сказал Дымников неожиданно очутившемуся рядом Макарову. – Звёздочки-то обмыть надо.

   – Это само собой. Ты не завидуй. Сделаю я тебе капитана. Точно. Сколько сейчас содержание? Полтыщи? До тыщи догоню. Ну, может, до 800. А Деникину, знаешь, сколько из кассы платят? Всего 6300. Особое совещание положило ему 12 тысяч, но он отказался и всем срезал. Но я тебе скажу точно: настоящие деньги не у казначея, а у коммерсанта. Только надо знать, как взять. Я тебя научу.

   – В Харькове?

   – И в Харькове. Только не спеши. Я могу тебя совершенно точно отправить туда с разведкой или с немецкими пленными, но лучше не надо. У красных чекисты зубастые стали. Засекут и хана. Харьков скоро мы так возьмём. У большевиков – провал. Мужики бунтуют – не хотят даром хлеб отдавать. Не хотят воевать. В плен сдаются – тем более мы сейчас не всех расстреливаем. Скоро будем наступать. Деникин не зря сюда едет. А в Харькове нас ждёт Степан. Может, помнишь, встретились с ним в поезде? У него там подвалы от товаров ломятся. Под видом секретных большевистских складов. А здесь уже готовы покупатели с вагонами, с валютой. Ещё есть такой Мопит – деньги требует за одни обещания. В Москву миллионерами придём.

   – Думаешь, придём?

   – Тогда в Париж. И там жить можно. У тебя на батарее есть свой передок? Набивай его постепенно я держи крепко. Ну, время. Побежал.

С грозным шумом приближался поезд с двумя паровозами. Ординарец расправлял складки мундира Май-Маевского. Он вышел к почётному караулу. Кутепов стоял скромно, несколько в стороне.

Со ступеней вагона степенно сошёл Деникин с умиротворённым лицом священника, за ним адъютант полковник Карташёв, генералы Романовский, Врангель и другие. Оркестр заиграл марш.

В толпе шептались о Романовском: «Вот он, хитрюга... Всё в его руках...» А тот приберёг для встречи сложную улыбку: не то приветливую, не то насмешливую, и во взгляде уверенность побеждающего игрока.

   – Ваше превосходительство, вверенные мне войска выполняют боевую задачу по охране Донецкого угольного района. Незначительный бой идёт в районе Харцызска. В остальных направлениях без перемен, – отрапортовал Май-Маевский.

Деникин пожал руки Май-Маевскому и Кутепову, поздоровался с почётным караулом, затем пригласил определённый круг лиц на обед в свой вагон.

Дымникова дёрнули за шинель. Он оглянулся – Меженин.

   – Посмотри на моего нового начальника – рыжий с рыжими усами. Он за Щукиным. Полковник Орлов из контрразведки.

   – Ты-то как там оказался, что делаешь?

   – Например, ищем преступника, организовавшего покушение на твоего Кутепова.

   – И что, нашли?

   – Пусто. Видимо, кто-то на его должность позарился.

Кутепов за обедом слушал внимательно и высказывался осторожно, в основном поддерживая Деникина.

Среди роскоши закусок с угрожающей серьёзностью выстроились графины с водкой, настоянной на лимонных корочках. Подняв бокал, Деникин встал и обратился к Май-Маевскому:

   – Дорогой Владимир Зенонович! Я очень рад поздравить вас с новым высоким назначением. Знаю вашу доблесть, честность и твёрдость характера, знаю о героической борьбе, которую вам пришлось вести в течение нескольких месяцев, чтобы удержать Донецкий бассейн. Родина велела нам назначить вас на пост командующего Добровольческой армией. Я уверен, вы с честью выполните возложенные на вас задачи; так же твёрдо, как и раньше, поведёте и выведете наши доблестные части из Донецкого бассейна на широкую московскую дорогу. По русскому обычаю, я поднимаю бокал и пью ваше здоровье. Ура! Ура! Ура!

Деникин и Май-Маевский расцеловались.

   – Да здравствует единая, неделимая великая Россия и её верные сыны! – воскликнул Май-Маевский. – Ура!

   – Ура! – подхватили все.

Итак, прямой начальник генерала Кутепова теперь известен. Настоящий боевой генерал. Теперь следовало определить линию поведения с Май-Маевским. Пока тот жаловался Главнокомандующему на нехватку обмундирования, снаряжения, боеприпасов и всего прочего, что необходимо для наступления, Деникин успокаивал его, как добрый дядюшка:

   – Полно вам, дорогой, беспокоиться. На этих днях прибывают несколько транспортов с обмундированием, снаряжением и, главное, с танками. Наше счастье, если эти танки окажутся пригодными в боевой обстановке, тогда успех обеспечен. Я их лично не видел, но, по словам союзников, танки производят колоссальнейшее моральное действие на противника. Под прикрытием их мы вышлем конницу Шкуро.

   – Но кто же будет управлять этими танками? – спросил Май-Маевский. – У нас же нет инструкторов.

   – Мы условились, – успокоил Деникин, – что первое время в боях будут участвовать англичане, а потом, когда наши подучатся, мы их сменим.

Кутепов осторожно поглядывал на Врангеля, который, по его расчётам, и должен был стать командующим Добрармией. Пожалуй, и сам барон на это рассчитывал. Он сидел хмурый, как донецкая пыль, и прямой, как спинка стула, и почти не участвовал в разговоре. Лишь когда речь зашла о наступлении на Москву, Врангель сказал, что операцию нельзя начинать, не установив оперативно-технических связей с войсками Колчака. Кутепов об этом уже думал и был готов предложить несколько маршрутов для соединения с колчаковцами, но вовремя заметил, что Деникин внимательно цепляет вилкой что-то из тарелки и с удовольствием отправляет в рот. Вытерев салфеткой губы, Деникин сказал:

   – Блестящая победа генерала Врангеля под Великокняжеской окончательно вырвала инициативу из рук красных, и, следовательно... – Деникин многозначительно улыбнулся.

   – ...И следовательно, Добрармия, вперёд! – воскликнул Май-Маевский. – Александр Павлович, готовьте корпус.

Адъютант Макаров шепнул генералу, что пора приглашать гостей на концерт.

   – Нет! – сказал Май-Маевский и вдруг стукнул кулаком по столу. – Как говорит герой великого Диккенса: «Сначала дело, потом удовольствие». Он имел в виду, что палач сначала отрубает голову королю, а затем его малолетним детям. И мы сейчас отрубим!..

   – Троцкого бы я повесил, – сказал Романовский.

   – Это удовольствие! – воскликнул Май-Маевский и зааплодировал. – Но сначала дело!

   – Эта жидовская морда имеет большую голову, – сказал Деникин. – Когда мы возьмём Троцкого в Москве, я произведу его в генералы, а потом повешу на площади.

   – И дело, и удовольствие! – воскликнул Май-Маевский. – И я приглашаю вас на дело. Паровоз и два вагона на Харцызск. Там идёт бой. Мы приезжаем и выигрываем бой.

Гости переглянулись. По-видимому, не всем хотелось под пули, но Деникин воспринял предложение генерала как вполне естественное.

   – Едем, господа, – сказал он, – подышим воздухом боя.

Кутепов успел приказать адъютанту:

   – Третью батарею в район высоты Круглая, штабс-капитана Дымникова – артиллерийским наблюдателем.

В батарее раздались команды: «Боевая тревога! Выводи лошадей! Запрягай! В передки! В колонну поорудийно шагом ма-а-арш!..»

Командир батареи хозяйственный мужик майор Бондаренко, более всего пекущийся о сохранности лошадей и имущества, был доволен, что останется с орудиями, а на наблюдательном пункте будет сидеть помощник. Стрельба с закрытой позиции – игра в карты: то ли попадёшь, то ли нет. Чаще – нет. И ты, конечно, виноват, хотя по всем законам, в соответствии с теорией, которую учили в Константиновском, вероятность попадания очень мала.

   – Леонтий, – предупредил командир батареи, – считай снаряды. Больше шестнадцати не дам. По четыре на орудие.

   – Алексей Онуфриевич, на пристрелку-то для первого.

   – Ладно. Ещё четыре и точка!

Вот это и есть настоящая служба. Ты едешь на прекрасной гнедой верховой лошади, металлические части седла и уздечки надраены до блеска, так же как и ножны клинка. Сапоги со шпорами в стремени. Девушки, хоть и шахтёрки, хоть и за красных все, а на тебя смотрят, как положено девушкам. За тобой – батарея. По четыре лошади на орудие. Ездовые с нагайками в порядке, орудие лоснится зелёной краской – надраено, затвор, прицел – сияют. На передках и зарядных ящиках – расчёты. Все в форме, с чёрными погонами...

«Рысью ма-а-арш!..» Едва ли не самое трудное в училище было научиться командовать очень громко и очень протяжно, чтобы лошади успели понять команду.

Впереди из-за высотки – не очень густая стрельба. Пулемёта три-четыре. Перед высотой, в кустарнике, батарею остановили. Майор выбрал место для первого орудия, и на этом месте вбили колышек. Поставили буссоль, определили места остальных орудий, скомандовали ездовым. Искусство ездового – поставить орудие так, чтобы прицел оказался точно над колышком. Раздались команды: «С передков! Орудие к бою! Передки в укрытие!..» И для Дымникова команда: «С вами разведчик Петрачков и связист Скалкин. Бегом на высоту. Готовность связи – 20 минут».

   – Не успеем, господин майор!

   – Ррраз-говорчики!

Бегом поднимались на высоту, телефонист разматывал провод. Спотыкались в ямах, царапались в кустах. Минут через 25 достигли гребня. Здесь изредка посвистывали пули. Серый день шёл к концу. Внизу залегла цепь корниловцев. Они почти не окопались: так – кучки земли перед головой. Далее – темнели полосы окопов красных. Короткие фейерверки пулемётных очередей, винтовочные вспышки. Какие-то серые дома, безжизненная заводская труба.

Самое интересное происходило справа, на железной дороге, где в предзакатных солнечных лучах золотистой россыпью светились погоны вышедших из вагонов офицеров. Красные немедленно обрушили туда пулемётный огонь. Кто-то из деникинской свиты упал, кого-то понесли в вагон.

   – Господин майор, – говорил по телефону с комбатом Дымников, – разрешите начать пристрелку по пулемётным гнёздам противника, а то они всех наших генералов положат.

   – Ррраз-говорчики! Пристрелку разрешаю.

Дымников командовал, телефонист повторял команды:

«Гранатой! Буссоль 10, прицел 45, первому один снаряд огонь!»

Сзади ухнуло, прожужжал над головой снаряд, взметнулся кустик разрыва метров за 30 до главных окопов, исходящих пулемётным огнём.

   – Так! – одобрительно воскликнул разведчик. – Давайте сразу шрапнелью.

   – А трубку?

   – 20 годится.

   – По пулемётам противника! – командовал Леонтий. – Шрапнелью. Буссоль 10. Прицел 50! Трубка 20! Батарея, 4 снаряда, беглый огонь!

Шестнадцать изящных желтовато-белых дымков один за другим возникли над грязными пятнами и полосами окопов. Цепь корниловцев внизу дружно поднялась и быстрым шагом бросилась в атаку. Впереди у красных возникло замешательство. Прекращали огонь пулемёты, помчались какие-то двуколки в разные стороны и, наконец, побежали красноармейцы. В группе генералов прошедший в цепь марковцев Кутепов засуетился, пробрался к Деникину.

   – Разрешите доложить, ваше превосходительство...

   – Без чинов, Александр Павлович.

   – Антон Иванович, это моя батарея решила исход боя.

   – Поздравляю, Александр Павлович, вы отлично спланировали.

Май-Маевский, находящийся в окончательном состоянии «после», доказывал вежливо слушающему Врангелю, что Деникин совершил ужасную ошибку, вступив в законный брак.

   – И всё потому, что не читал Диккенса, – объяснял новый командующий Добрармии. – Старый Уэллер у Диккенса говаривал: если тебе когда-нибудь перевалит за пятьдесят и ты почувствуешь расположение жениться на ком-нибудь – всё равно на ком, запрись в своей комнате и отравись, не мешкая.

   – Но у него удачный брак, – возразил Врангель. – Дочери уже три месяца.

   – За три месяца неженатый командующий дошёл бы до Москвы...

   – Дойдём и с жёнами, – усмехнулся Врангель. – Видите, как хорошо бегут.

Бежали не все. Некоторые части отступали в порядке, отстреливаясь. Какой-то зоркий красный пулемётчик разглядел блеск стёкол биноклей на высотке и направил туда очередь. Дымников почувствовал, что его правую руку ошпарили кипятком, а затем длинным острым ножом насквозь проткнули плечо. Он закричал, упал и потерял сознание.

Утром в лазарете первым, кого он увидел после врачебного осмотра, был Вальковский. Тот самый константиновец, с которым вместе ехали из Питера; тот самый, у которого трагически погиб друг юнкер. Вальковский сидел в инвалидной коляске. Обе ноги отрезаны выше колен.

   – В зимних боях, – объяснил Вальковский. – Осколки и мороз.

   – Возьмём Москву – для вас, для таких, как вы, всё будет, – не очень убеждённо сказал Дымников.

   – Может быть.

   – Что?

   – Может быть, возьмём Москву, а может быть, и нет. Все против нас. Кулаками грозят, камни в окна кидают, песни поют: «Смело мы в бой пойдём за власть Советов...»

   – Что родители?

   – Случайные вести доходят. О ногах я им не сообщал. Лучше умереть.

   – Жить всегда лучше.

Пришёл Кутепов, серьёзный, сочувствующий, готовый сражаться до конца. Вальковскому сказал:

   – Здравствуй, герой. Тебя не забываем. Всё, что надо – требуй.

   – Ноги! – вдруг закричал Вальковский. – Ноги мне на-адо! Дайте мои ноги!..

И забился в истерике. Появились медсёстры, Вальковского увезли. Кутепов хмуро сказал:

   – Солдат должен оставаться солдатом до конца и не хныкать. Мы расстреливаем мальчишек-комиссаров, и они не плачут, а поют свой «Интернационал».

Дымников промолчал: истерика Вальковского была ему ближе, чем «Интернационал».

   – А с вами всё хорошо, Леонтий Андреевич. Раны лёгкие, сквозные. Скоро вернётесь в батарею. Чем скорее – тем лучше: начинаем наступление. Только вперёд. Вас представили на капитана, получите крестик и значок первопроходца...

Меженин возвращался с упакованными в клеёнчатый пакет советскими деньгами, предназначенными для группы, отправлявшейся в тыл красных. Штаб Орлова помещался в вагоне на запасных путях. Рядом – товарняки, мёртвые паровозы, но к возвращению штабс-капитана здесь почему-то всё изменилось. Ушли товарные поезда, исчезли паровозы, и через несколько путей открылся длинный салон-вагон генерала Май-Маевского. У площадки – двое часовых. Из-за вагона трещал автомобильный мотор: кто-то пытался проехать через пути. Эти звуки насторожили молодую женщину в тёмном костюме и очках, спешащую к вагону Орлова. Пассажиры автомобиля вышли к вагону генерала. Всё произошло мгновенно. Меженин лишь успел спрятаться за одинокий товарный вагон и стал свидетелем странного эпизода.

К площадке салон-вагона подошёл полковник Шкуро с сопровождающими офицерами. Май-Маевский вышел им навстречу.

   – Отец! – закричал Шкуро, сняв фуражку и пытаясь поправить густую шевелюру. – Ты со своей ... стратегией не... Мои терцы и кубанцы на эти приказы...

   – Успокойся, Андрюша, – уговаривал его генерал, – исправим.

   – Ладно, отец! Едем обедать к девочкам. Такие есть. А вот идёт...

Женщина в тёмном костюме ускорила шаг.

   – А я её знаю! Лидуха... – закричал Шкуро и выругался в рифму нецензурно. – Ты ж в Харькове сидишь. А ну иди ко мне. Взять её, – приказал полковник своим. – Харьковские делишки забыла, сука?

Однако навстречу им из своего вагона вышел Орлов с несколькими унтер-офицерами.

   – Господин полковник, – вежливо, но строго сказал Орлов, – госпожа Горкина вызвана на допрос в контрразведку по приказу Главнокомандующего.

Шкуро выругался и махнул рукой.

   – Допрашивай, – сказал он, – может, я и обознался.

Спустя несколько минут Меженин вошёл в штаб Орлова. Тот встретил его недовольно.

   – Опаздываете. Что-то там у салон-вагона случилось? Вы видели?

   – Ничего не видел, господин полковник.

Орлов смотрел на него изучающе. Потом, когда деньги были выданы и курьершу отправили с сопровождающими, Орлов вновь вызвал Игоря. Двери плотно закрыты, в соседних купе никого, в коридоре – верный часовой.

   – Господин Меженин, я старый контрразведчик, и меня очень трудно обмануть. Вы видели выходку Шкуро и о многом догадались.

Орлов резко поднялся и громко, почти в крик, продолжил:

   – Куда направляется группа? Знаете? Быстро отвечайте, иначе...

   – В Харьков, – пробормотал Меженин.

   – Так. Ваша расписка в надёжном месте, и я спокойно даю вам ответственное задание. Вы включаетесь в группу немецких военнопленных, передаваемых красным. С этой группой приезжаете в Харьков. Там вам помогут оторваться от группы. Запоминайте адрес, по которому вы явитесь: Заводской переулок, дом 5, квартира 7. Запомнили? Там вас встретит старик. Скажете, что вы от дяди Ивана с хорошими вестями. Перед вашим отъездом я сообщу вам эти хорошие вести. Согласны?

Меженин согласился охотно, поскольку это соответствовало его планам.