Текст книги "Мираж"

Автор книги: Владимир Рынкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Совет был назначен на вечер и должен был пройти в губернаторском доме. Впереди был день, процедуру можно использовать по-разному, и Кутепов не отказался от борьбы. На 2 часа дня его пригласили на предварительное совещание представители Дроздовской дивизии. Он, не думая, заявил, что приедет лишь к трём: пусть без него выговорятся, и он ответит всем сразу. Так и произошло. К его приезду все споры закончились, и начальник штаба дроздовцев заявил: «Совещание старших начальников Дроздовской дивизии решило просить генерала Деникина остаться у власти, так как все мы не могли мыслить об ином Главнокомандующем». Кутепов поднялся и сказал безапелляционно и коротко:

– Генерал Деникин твёрдо решил оставить свой пост, о чём вчера заявил мне лично.

В ответ возгласы: «Это интриги... Его вынудили... Его измучили недоверием... В штабе разногласия...» В таких дискуссиях Кутепов не участвовал, он поднялся и уехал к себе. Вызвал своего самого горячего сторонника – Кривского.

– Вы видите, Михаил Алексеевич, что Совет настроен оставить Деникина. А если проголосуют за Деникина, то завтра назначат Врангеля. Что делать?

   – Но у барона Врангеля иностранная фамилия, к тому же с титулом, чуждым для русского духа. Большевики, конечно, используют это в своей пропаганде. Он энергичен, талантлив как военный начальник, но, говорят, настолько честолюбив, что это мешает ему быть всегда беспристрастным. Думаю ещё, если Главнокомандующим будет генерал Врангель, то армии, как Добровольческой, наступит конец. На этом посту нужны вы, Александр Павлович.

Бородка генерала Кутепова в такие моменты автоматически взлетала вверх, и чингисхановские глаза источали слепящий серебристый огонёк.

   – Быть может, вы во многом правы, – сказал он, – однако Врангель талантливее меня и с этим тяжёлым положением, в которое попала армия, справится лучше. Если я сейчас на Совете предложу свою кандидатуру, что, разумеется, исключено, или кто-то выступит за меня, то это будет мой полный провал. Поэтому я сам предложу Врангеля.

   – Нет, Александр Павлович. Вы не должны этого делать. Сегодня все или почти все будут за Деникина. Вот вы первый и выступите за этот памятник.

   – Памятник, – усмехнулся Кутепов, – памятник Добровольческой армии... Что ж, пора ехать.

У выхода ждал озабоченный Ленченко.

   – Ваше превосходительство, происходят ужасные вещи, – сказал он. – Охрану во дворце несут дроздовцы и, не стесняясь, громко выкрикивают: «Никого не признаем, кроме Деникина, а всякого другого расстреляем!» И вот ещё, – добавил Ленченко, протягивая симферопольскую газету «Юг».

На первой её полосе – большое фото площади, на фонарях – повешенные. Рядом напечатано письмо-протест представителей Симферопольского земства и города Симферополя с заявлением, что население лишено возможности посылать своих детей в школы «по разукрашенным Кутеповым улицам».

   – Раздают поголовно всем, – сказал Ленченко, – и членам Военного совета.

   – Врангелевцы действуют, – сказал Кривский.

   – Сам он и не знает, – возразил Кутепов, – помощнички стараются.

Военный совет начался вовремя, но, как почти все русские собрания, советы, совещания и т. п., начался со споров по пустякам. Генерал Слащов заявил, что, поскольку его корпус находится на фронте, он не смог собрать на заседание Совета всех старших начальников, имеющих право на нём участвовать. Драгомиров объяснил, что это предусмотрено и оговорено, однако Слащов продолжал настаивать на своём и даже заявил, что это несправедливо по отношению к доблестному корпусу, дольше всех отстаивающему последний клок белой русской земли... Полемика между Драгомировым и Слащовым затянулась надолго, пока Слащов не зацепил 1-й корпус, прозрачно намекнув на обилие его представителей. Тогда Кутепов заявил, что согласен сократить число представителей своего корпуса, если наличие их вызывает такой протест о нарушении справедливости. Драгомиров снова заявил, что он не видит нарушения справедливости по отношению к какому-нибудь из воинских соединений, изменить приказ Главнокомандующего он не смеет, и дальнейшее обсуждение вопроса о представительстве прекращает.

Следующим вопросом Драгомиров поставил вопрос о необходимости избрания заместителя Главнокомандующего. Вновь вскочил Слащов и, сверкая глазами, доказывал недопустимость выбора нового Главнокомандующего. «Мы же служим не в Красной армии!» – восклицал он несколько раз.

Когда же, наконец, генерал Драгомиров приказал раздать бумагу и карандаши для закрытых выборов заместителя Главнокомандующего, вдруг попросил слова капитан 1 ранга Рябинин и начал с того, что «пути Господни неисповедимы», а закончил предложением назначить заместителем Врангеля.

Тем временем офицеры-кутеповцы собрались вместе и потребовали, чтобы от них дали слово командиру дроздовцев Витковскому. Тот заявил, что представители Дроздовской дивизии считают невозможным для себя принять участие в выборах. К его заявлению немедленно присоединились Все представители Кутеповского корпуса. Генерал Драгомиров строго заявил о недопустимости заявлений, в которых содержится отказ от выполнения приказа Главнокомандующего.

– Приказы Главнокомандующего мы всегда выполняем и вполне ему доверяем, – возразил Витковский. – Если Главнокомандующий решил сложить с себя власть, то мы подчиняемся его решению и его назначению себе заместителя. Но предварительно необходимо выразить Главнокомандующему доверие и просить его остаться у власти и немедленно донести до его сведения об этом нашем постановлении.

Сразу же кто-то закричал: «В честь Его высокопревосходительства главнокомандующего генерала Деникина – ура!» Кричали громко и дружно.

Кутепов свою позицию не изменял – он вместе со всеми поддерживал Деникина. Однако те, кто близко знали Александра Павловича, отметили его подавленное состояние.

Он упустил свой шанс, но где? Или это выражение просто не имеет смысла? Каждый получает лишь то, на что способна его человеческая сущность.

Сидели до позднего вечера, и в результате появилась на свет телеграмма.

«Генералу Деникину. Военный совет признал невозможным решать опрос о преемнике Главкома, считая это прецедентом выборного начальства, и постановил просить Вас единолично указать такового. При обсуждении Добровольческий корпус и кубанцы заявили, что только Вас желают иметь своим начальником и от указания преемника отказываются. Донцы отказались давать какие-либо указания в преемнике, считая своё представительство слишком малочисленным, не соответствующим боевому составу, который они определяют в 4 дивизии. Генерал Слащов отказался давать мнение за весь свой корпус, от которого могли прибыть только три представителя, и вечером просил разрешения отбыть на позиции, что ему и было разрешено. Только представители флота указали преемником генерала Врангеля Несмотря на мои совершенно категорические заявления, что Ваш уход решён бесповоротно, вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении Вами главного командования, ибо только на Вас полагаются и без Вас опасаются за распад армии; все желали бы Вашего немедленного прибытия сюда для личного представительствования в Совете, но меньшего состава. В воскресенье в полдень назначил продолжение заседания, к каковому прошу Вашего ответа для доклада военсовету.

3 апреля Драгомиров».

«Телеграмма

Драгомирову. Разбитый нравственно, я ни одного дня не могу оставаться у власти. Считаю уклонение от подачи мне совета генералами Сидориным и Слащовым недопустимым. Число собравшихся безразлично. Требуют Военного совета исполнения своего долга. Иначе Крым и армия будут ввергнуты в анархию.

Повторяю, что число представителей совершенно безразлично. Но если донцы считают нужным, допустите число членов сообразно их организации.

3 апреля. Деникин».

«Телеграмма

Деникину. Высшие начальники, до командиров корпусов включительно, единогласно остановились на кандидатуре ген. Врангеля. Во избежание трений в общем собрании, означенные начальники просят Вас прислать ко времени открытия общего собрания, к 18 часам, Ваш приказ о назначении без ссылки на избрание Военным советом.

4 апреля Драгомиров».

«ПРИКАЗ ВООРУЖЁННЫМ СИЛАМ ЮГА РОССИИ

4 апреля 1920 г.

   1. Генерал-лейтенант барон Врангель назначается Главнокомандующим Вооружёнными силами Юга России…

   2. Всем, шедшим честно со мною в тяжкой борьбе, – низкий поклон. Господи, дай победу армии и спаси Россию.

Генерал Деникин».

Кривского генерал Кутепов не принимал несколько дней – надо думать о новых победах, а не переживать прошлые поражения, – и поручик в одиночестве или с другими сочувствующими офицерами проводил вечера в симферопольских кафе, благо, штаб корпуса стоял ещё здесь, и вечерами на площадях регулярно светили фонари, с которых по требованию общественности убрали повешенных.

Ещё в новогодней речи Михаил Кривский, говоря о вожде, рождённом быть диктатором, которого выдвинет Белое движение и который приведёт к окончательной победе, подразумевал Кутепова, и слушающие понимали тогда, о ком идёт речь. Храбрейший командир единственного боеспособного русского корпуса, одержавший блестящие обеды в Кубанских походах, под Харьковом, под Орлом! Кто может соперничать с ним? Это же русский Бонапарт, у которого в запасе не один, а десяток Тулонов. И вся армия за него. Жесток? Да, жесток именно так, как этого требует время. Весь мир содрогается, узнавая о бессмысленных кровавых бойнях, устраиваемых большевиками. Кутепов тоже не боится крови, но это кровь истинных врагов.

Всё устраивалось. Ещё один шаг – и Кутепов диктатор. Ну, может быть, два консула – он и Слащов. Тот слишком слабонервен, чтобы тягаться с Кутеповым. Если бы не эта многолюдная, многочасовая поповская процедура, Кутепова бы избрали. Хитрый мужичок Деникин переиграл их со Слащовым. Лучше бы тогда, вечером, приехали вдвоём Кутепов и Слащов с конвоем в Ставку: подписывай, мол, Антон Иванович, приказ. И история России пошла бы другим путём. И он бы, Кривский, был рядом. Советником, министром, а может быть, третьим консулом! А теперь шли они с Дымниковым сквозь мимолётные южные сумерки искать какое-то вновь открывшееся кафе с музыкой. Лео, слегка пьяный и всегда горько иронизирующий, пытался напевать «Белой акации гроздья душистые...», но забывал слова и бранился: «Какие акации! Мираж и бред! Гнилые берёзки, где нас похоронят! А может, уже похоронили? Может быть, это нас расстреляли тогда под Чугуевом?..»

– Лео, не надо. Вот и кафе.

Действительно, новое: чистые скатерти, яркий свет, много хорошо одетых самоуверенных мужчин в штатском и женщин в длинных платьях. Говорят, Врангель хочет устроить республику, а республиканцы – уже вот они. Здесь вполне уместен Паша Макаров – о нём Дымников не забывал с той листовки.

И действительно – чудо: за столиком напротив ему не Макаров, но улыбающийся Игнатий Николаевич делал знаки – потом, мол, поговорим. С ним за столом такие же «республиканцы ».

Миша, разумеется, начал рассказывать подробности о 18 брюмера.

   – Он же был никто! – восклицал Кривский. – Маленький генеральчик, не умеющий чисто говорить по-французски. А он пришёл и взял власть! А наш...

   – Тихо, Миша. Я считаю последние шиллинги. «Колокольчики» здесь плохо идут.

   – Мне должны. Я отдам. Он был никто...

Наконец Миша задремал. Дымников попросил соседа-поручика присмотреть за ним и, сделав знак Игнатию, вышел на улицу, за угол, в тень. Он был готов ко всему – застрелить Игнатия, вызвать патруль и оказаться в контрразведке...

А Игнатий Николаевич словно радовался встрече. Хвалил Врангеля, излагал программу Республики Крым со всяческими свободами, вспомнил, конечно, Макарова:

   – Вы знаете, что произошло? Владимира расстреляли. Я едва не попал в засаду в его квартире.

   – Где Павел?

   – Ну... – Игнатий развёл руками, мол, думай как хочешь – может, знаю, может, и нет. – Он на свободе и действует. Вы-то сами, пожалуй, вряд ли состоите в РКП(б)...

   – Слушай, Игнатий. Ты меня не видал, я тебя не знаю. Иначе можем встретиться в контрразведке, а Климович меня знает.

   – Не к ночи будь помянут.

На площадь ввалилась ватага матросов с гармошкой. Пели и пританцовывали: «Эх, яблочко, куда котишься? В контрразведку попадёшь – не воротишься!..» – «Не так, ребята, надо: «В губчека попадёшь, не воротишься!»

Засвистали, затопали патрули. Матросы чинно оправдывались: «Извините, господа. Завтра идём в десант на красных. Немножко вот повеселились...» – «Кто старший команды? Шагом марш в казарму!»

– С ними будете республику строить? – спросил Дымников.

Игнатий только неопределённо пошлёпал губами.

И Дымников понял, что относительную безопасность может обеспечить только фронт. Вот если бы туда, где давай носят парижские манто и модные шляпки-каскетки, где шофёр подгоняет длинный сверкающий автомобиль на Маршалковскую к мадам Крайской...

Попасть на фронт было легче. Ещё апрельская грязь не высохла, когда штаб корпуса переехал в посёлок Армянский Базар, на Перекопе, где не было ни армян, ни базара. Зато посреди площади стоял слегка хмельной Витя Ларионов и с иронической торжественностью встречал приятелей.

   – Давно здесь загораете, Виктор Александрович? – спросил Леонтий.

   – С первых дней. Господин Кутепов распорядился выслать нас из столицы за хулиганские выходки. А мы вели себя чинно, благородно, гуляли на площади, любовались фонарями, тем более что повешенных сняли, и дёрнуло меня Льва Николаевича вспомнить – там у него на подоконнике сигару на пари курят. А я вызвался на пари выкурить сигару на фонаре. И вдруг... Ох, уж эти «вдруг» из авантюрных романов. Только я залез и устроился с сигарой, вдруг подъезжает его превосходительство Александр Павлович. Задрал бородку, приказал немедля вниз, а наутро всех артиллеристов марковцев сюда, в Армянский Базар, готовить место для штаба. Мы же все безлошадные, как и вы.

   – В самом деле, здесь армянок нет? – спросил Дымников.

   – Ну... Если поискать... Не в том дело, Леонтий Андреевич. Красные вот-вот пойдут. Каждый день с утра бьют одиночные орудия – это же пристрелка.

Не хватало орудий, погребённых в Новороссийском порту, не хватало лошадей, брошенных на берегу. Дымников осмелился обратиться лично к генералу. В кабинет не попасть – очередь. Дождался на улице, на мосточках – Кутепов шёл с Кривским, которого вновь приблизил к себе.

   – Ваше превосходительство, – говорил Кривский. – По-моему, эту связь надо обязательно укреплять.

   – Господин поручик, – сказал генерал, остановившись и метнув в офицера пылающий монгольский взгляд, – на вашей новой должности за лишнее слово на улице повешу, как шпиона. Пока свободны.

Подошёл Дымников.

   – Ваше превосходительство, я до сих пор при штабе. Я хочу в бой. Дайте мне батарею.

   – Артиллерии не хватает, господин капитан. Крупные калибры предназначены для обороны перешейка. Но я решил создать военно-артиллерийский взвод при своём конвое. Такие подразделения уже существуют. Они необходимы: приходится подолгу ехать открытыми степными дорогами. Пойдёте? Как говорится, за неимением гербовой...

   – Так точно, пойду, Ваше превосходительство.

   – И следующее звание вам надо выслуживать.

   – Позже Леонтий поинтересовался у Кривского:

   – Что он на тебя, Миша?

   – Назначил помощником по разведке, конкретно: по расположению и планам красных. А это сверхсекретно.

   – Вот и молчи. До тебя был один – его Кутепов каждое утро грозился повесить.

   – Где он? Неужели повесили?

   – Червонные казаки зарубили – полез сам разведданные проверять.

Однако слишком романтичен был Михаил Кривский – любил производить на окружающих впечатление, шепнул вечером: «Только тебе, Лео. Завтра, 13-го, они начнут. Спи в блиндаже, и пусть поднимут пораньше. Затемно».

Знал, конечно, не один Дымников: пулемётчики суетились у ячеек, проверяя подачу, офицеры объясняли новичкам, как надо правильно убивать красных. Таскали ящики с патронами. Хорошо поработал Кривский.

Леонтий проснулся сам. Вокруг серая туманная прохлада. Всего минут через 10 красные начали обстрел. Посыпались груды земли, завалившие окопы и блиндажи. В этот же момент открыли огонь и кутеповцы. Красные цепи со своим «ура!» сразу залегли...

На двое суток растянулось мучительное сражение.

Дымников вместе со всеми то бежал к Армянскому Базару, то вновь атаковал Турецкий вал, то часами отсиживался в блиндаже, ухитряясь даже спать. Наконец всё кончилось. Корпус Кутепова отстоял свои позиции.

Через несколько дней после боев генерал послал Дымникова в Симферополь получать орудия для своего конноартиллерийского взвода.

Вечером не обошлось без посещения ресторана « Крым». Те Же мужчины а шикарных костюмах, те же дамы в роскошных платьях, шелест газет, одобрительные возгласы: «Читали?» Дымников пришёл один – Воронцов где-то застрял. За столиком две юные дамы с умными глазами и непонятный молчаливый субъект, почему-то внимательно его разглядывающий. И на столе, конечно, газеты «Юг России», «Крымский вестник», «Вечернее слово», «Заря России»... «Создание для населения Юга России такого правопорядка, при котором население могло бы быть удовлетворено в своих чаяниях возможно шире, – вот основные задачи власти... Одна из главнейших задач – улучшение материального благосостояния рабочих и удовлетворение их профессиональных нужд... Настанут дни, и вихрь кровавый от нас умчится навсегда, взлетит опять орёл двуглавый, и сгинет красная звезда...»

«Читали?.. Победа на Перекопе!.. Кутепов – герой!..»

Валюта исчезала из карманов Дымникова. Заказал водку и редиску.

   – Господин офицер, наверное, кого-то ждёт? – спросила одна из умных девиц.

   – Да. Я жду счастья.

Девицы вежливо хихикнули, а счастье явилось в виде двух офицеров – поручика и штабс-капитана. Их могли бы вообще не заметить среди других офицеров, если б не голубые просветы на новых сверкающих погонах. Контрразведка.

   – Пошли, капитан, – сказал контрразведчик с погонами штабс-капитана. – Ахтырский, Аня и ты, солдат, дежурьте. Если что, разбегаться по разным улицам.

Долго шли по парку.

   – Если расстреливать, зачем так далеко? – спросил Дымников.

   – Шутишь не смешно, и памяти на лица нет. Для разведки не годишься.

Подошли к старой высокой стене. Возле неё – огромная яма, частично прикрытая досками. Сняли доски, постучали камнем в стену, услышали ответ. Внизу загремели, заскрипели отодвигаемые камни, и чей-то нарочито строгий голос проговорил:

   – Федьку и Дымникова сюда. Остальные на караул.

Подлезая под стену чуть ли не носами, столкнулись с тем, кого назвали Федькой. Смуглое нагловатое лицо с хитринкой.

Под стеной было довольно просторное помещение, горел светильник, на камнях лежало оружие, одежда, какие-то припасы.

   – Не узнаете, капитан Дымников? – спросил человек в очках и с длинной рыжей бородой. Так и осталась у Макарова привычка стараться быть более строгим и серьёзным, чем это требовалось. – Привыкайте пока, а я со своими разберусь.

Макаров набросился на злополучного Федьку с претензией, почему всё сделано неправильно.

   – В мирное время все отсидите на губе, – пригрозил Макаров и обратился к Леонтию:

   – Не знаю, как мне с вами быть, Дымников?

   – На «ты», Паша, как раньше.

   – Раньше-то мы оба у белых вертелись, а нынче я – командир партизанского коммунистического отряда, а капитан Дымников бьёт на перешейке латышских стрелков. Выбирать надо, Лео.

   – Ты же знаешь – моего выбора здесь нет. За письмо спасибо. Дошло и даже был ответ. Вот там мой выбор.

   – Точно. Мы здесь будем волохаться, расстреливать нас будут, а ты по Европе в автомобилях разъезжать.

   – Тебя тоже Жмудские звали.

   – Меня брат звал! Партия! Россия! Володя жизнь за нашу землю отдал!..

Дымникову показалось, что и здесь Павел переигрывает.

   – Ты меня нашёл для какого-то дела, Паша?

   – Я хочу знать, с кем я буду делать дело.

   – Раньше ты мне верил, и сейчас можешь верить. А насчёт красных и. белых, ты знаешь, за кого я.

   – Я могу тебя заставить, запугать, и ты всё сделаешь, но я хочу иметь такого же друга-товарища, как прежде. Которому верил во всём.

   – Для тебя я такой и есть, и ты за это мне поможешь уехать в те края.

   – Будет случай – помогу. Иначе тебе хана. Осенью Крым наш, не сомневайся, и всех офицеров расстреляют. Я тебя и не найду, чтобы выручить. А дело наше сегодня о жизни и смерти. Знаешь, почему 13 апреля операция XIII армии и Латышской дивизии потерпела неудачу?

   – Предполагаю.

   – Значит, знаешь. Кутепов знал план операции. Кто-то предал. Штаб фронта, да и Москва и Чека требуют: вынь да положь предателя. Тебе даётся неделя.

   – Я должен установить, каким образом Кутепову стал известен план операции красных?

   – Точно.

   – Паша, ты сам знаешь, что это нереально.

   – А весь комсостав 1-й Латышской бригады погиб – это реально? А разведбатальон 3-го полка латышей изрубили – это реально? Недели тебе много – пять дней. Я тебя знаю. Не такие дела быстро делали.

   – Паша, но ты же был офицером, я и сейчас – офицер. Я что-то узнаю, сообщу тебе, а твои расправятся с моими товарищами.

   – Не наводи тень на плетень. С твоими мы расправимся, когда возьмём Крым. Офицеров всех уложим, которые не сбегут. А сейчас нам нужен негодяй-разведчик из наших, который передал в кутеповский штаб план операции. Я сам во всём этом вертелся и знаю, как можно документы потеребить, с господами офицерами поболтать. Так что действуй. Слово?

   – Слово, – с натужным вздохом согласился Дымников.

   – Тогда, Федя, давай. У нас виноградный спирт отличного качества. Помянем брата Володю.

Потом говорили о войне, о том, что Ленин не пойдёт на перемирие и амнистию, предлагаемые англичанами, и никакой английский флот большевикам не страшен. Вспомнили и о мадам Крайской.

   – То, что твоё, Леонтий, то твоё, – сказал Макаров. – Бумаги на руках. Но почему ты на «Императоре» не рванул?

   – Стыдно было перед офицерами – им опять под пули, а я вроде дезертир.

   – А теперь? Всё равно ж хана вашим. Верно, Федь?

   – Генерал Кутепов против всей России? Курям на смех.

   – Порядочная сволочь твой Кутепов, Леонтий. Прямо сказал, что ему нужны такие судебные деятели, которые могли бы по его приказанию кого угодно казнить. «Нечего, – говорил, – заводить судебную канитель, расстрелять, и всё!»

   – А вы такому служите, – сказал Федя, жуя яблоко. – Забирайте у них разведку и к нам.

   – А мы тебя потом к Марысе отправим, – сказал Макаров.

Через пять дней Дымников должен был явиться в Симферополь и доложить о системе шпионажа, используемой разведкой Кутепова. Никого в городе не искать – его найдут в каком-либо людном месте. Конспирация Макарова основывалась на том, что в городе не организовывали никаких конспиративных квартир. Отряд стоял в горах, а если требовалось ехать в Симферополь, каждый раз назначались новые места встречи.

Армянский Базар после боев заполнила та же скука. Офицеры играли в карты и пили какой-то неочищенный медицинский спирт, который, как сказали Дымникову по секрету, обладает чудесными свойствами. Утром зашёл к Ленченко, пожаловался на волокиту: солдат две недели назад подал прошение на отпуск, а ответа нет, и бумага затерялась.

   – Ищи. Вон у меня их сколько.

Искал. Случайно могло что-то выскочить – схемка, незнакомая фамилия, особенная дата, например, 13 апреля... Ничего не нашёл. С Кривским был принципиально осторожен – о делах ни слова.

Проверял свои новые трёхдюймовки, панорамы налаживал, тормоза, лошадей смотрел. Послал ездового в штаб за нарядом на сено. Тот вернулся и доложил, что без пропуска не пускают. Пошёл сам, сказал адъютанту Ленченко:

   – Вы тут пропуска для истории храните. Может быть, там солдатская бумага затерялась?

   – Делать нечего – ищи.

Нашёл. «11 апреля 1920 г. – г-на Иванова из Симферополя пропустить к капитану Кривскому». «10 апреля 1920 г. г-на Петрова из Симферополя пропустить к капитану Кривскому до 24.00».

Вечером гуляли с Кривским. Луна заливала площадь, выискивая железки и бумажки.

   – Пойдём в переулки – там черешни цветут, с ума сойти, – предложил Леонтий.

Они не сводили с ума – просто ласково посмеивались над теми, кто внизу, во тьме, лишён счастья цвести, поднимать белеющие кроны над людской мелочностью, цвести для всех и ни для кого.

   – Дивчины не хватает, – сказал Кривский.

   – Выйдем на Днепр – там и дивчин сколько угодно. Мне бы сейчас в Симферополь к одной съездить хоть на ночку. Не поможешь? Вроде какие-то машины к тебе ходят.

   – То такие машины, знаешь... Впрочем, завтра может быть оказия. Подходи к концу дня.

Дымников подошёл к штабу на закате. Возле него – только машина Кутепова. Леонтий зашёл к Кривскому, сказал, что отпросился на сутки, но выгорит ли дело? Михаил пожал плечами.

   – А вот и она, – сказал Кривский, услышав шум мотора.

   – Ваше благородие, вчерашняя армяночка пропуск просит, – доложил вошедший часовой.

   – Вот ей до двенадцати. Шофёр пусть сидит.

Вошла худощавая быстрая девушка Ануш.

   – Здравствуйте, господа. Вдвоём меня будете допрашивать?

   – Зачем, Ануш, допрашивать – она сама всё рассказывает, – сказал Кривский. – Но только мне одному.

   – Сегодня мало, капитан.

   – Потом, потом.

Выйдя из штаба, Дымников попытался заговорить с шофёром, но тот был не только молчалив, но и чем-то странен: выбравшись из машины, чтобы размяться, как-то странно изгибался, напрягая мышцы, а его лицо двигалось, будто он поёт про себя какую-то песню и ей в ритм делает свои упражнения.

Беседа Кривского с Ануш оказалась короткой. Дымные крымские сумерки ещё только ложились на посёлок.

   – Господин капитан поедет с вами, – сказал Кривский. – Довезите, куда он попросит.

Над тёмными горами сияло звёздное небо, в городе сияли звёзды фонарей. Сидели с Ануш рядом. Она рассказывала о своей умной старшей сестре, которая где-то работает и много приносит денег, а она вот... Любит музыку, Чайковского и Шопена. Её учит один старик. Живёт на Алексеевской, за рынком. Далеко ходить. Да и какая сейчас музыка. Дымников не спросил ничего лишнего – шофёр начеку – вышел у ресторана Крым, сердечно попрощался. Он наивно надеялся, что вдруг здесь окажется Федя на извозчике. Оказался. Только без извозчика и появился не сразу, а минут через 15.

   – Хоть кое-что, – сказал Федя. – «Роллс-ройс» № 31. Они напрокат берут, но поищем. И что ещё? Рынок, Алексеевская, Шопен... Этот Шопен француз?

   – Поляк.

   – О-о! Тоже кое-что. Завтра давай на рынок и на Алексеевскую. Я подойду. Я на рынке по мелочам спекулирую.

Утро было шумное – газеты нарасхват: 25 апреля польская армия начала наступление на Советскую Россию! Дымников купил «Юг России» и рассматривал на опубликованной в газете схеме длинную линию фронта, протянувшуюся от границы с новым государством Литвой до Чёрного моря. Все злобные стрелки направлены на восток. Пилсудский добился своего: Деникина, которого он не любил и боялся, разгромил вместе с Лениным, а теперь вместе с Врангелем пошёл на Ленина. Его он, наверное, не боится. Государственное мышление. И Марыся так же думает.

   – Что, Леонтий Андреевич, наша берёт?

В толпе у газетного киоска стоял Игнатий Николаевич и размахивал смятой газетой.

   – А вы разве поляк? Я не знал.

   – Мы все европейцы. И Крым станет Европой. Вы знаете, что Врангель приглашает Кривошеина, Струве, других реформаторов? А как точно был рассчитан удар Кутепова. 13-го. Как раз перед наступлением поляков, чтобы оттянуть силы. Теперь Киев и Одессу нечем защищать...

Однако Игнатий великий стратег! Поляки теперь помогают Кутепову.

   – Наверное, польское представительство здесь откроют. Как вы считаете, Игнатий Николаевич? Вроде бы союзники.

   – Говорят, что уже открыли. Где-то возле Собора...

Дымников нашёл трёхэтажное скромное здание, в которое носили мебель, а снаружи спешно красили стены и готовили место для официальной таблички.

Стоя на противоположной стороне улицы, он наблюдал за суетой у заинтересовавшего его дома и, в конце концов, заметил Ануш. В тот дом она шла с толстой армянкой, наверное, старшей сестрой.

С Федей Дымников встретился на площади.

   – Как ты не боишься? – спросил Леонтий. – Контрразведка кругом.

   – Я человек рисковый – смерти не боюсь. Живым не дамся.

   – Передай начальнику, что информация шла через польский источник. В новом польском представительстве сёстры-армянки. Из них старшая – на линии связи. Младшую не трогать, иначе я горю.

   – Любишь ты молодых девок, капитан.

Так, значит, и было, господин Дымников. Польский агент с карманами, набитыми франками, нашёл стяжателя штабиста-латыша и купил у него оперативный план. Далее шифровка Варшава—Симферополь... А ты, умная армянка, развязывай язык и становись к стенке.

Потом он сидел в прокуренном «Крыме», слушал радостные разговоры об успехах поляков и о реформах Врангеля. Взят Киев! Земля в Крыму передаётся тем, кто на ней трудится, но... Всякое владение землёй подлежит охране государственной власти от захвата и насилия... В общем, пустые слова. А вместо царской копейки уже идёт 500 рублей-колокольчиков.

Фёдор промелькнул в толпе и подошёл.

   – Что с армянками? – спросил Леонтий.

   – Они служат в польском представительстве. Никто их не трогает. Припугнули, правда, малость. А предателя нашли. Из комсостава Латышской дивизии. Расстрелян перед строем.