Текст книги "Мираж"

Автор книги: Владимир Рынкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

13 августа вечером, в самый сладкий час гуляний в Харьковских садах, исходящих ароматом роз, вышел специальный выпуск «День за днём», где торжественным шрифтом объявлялось о величайшей победе Добровольческой армии, о том, что взяты Готня и Ворожба, открыт путь на Курск.

Стефан и Крайская отправили с Холодной горы очередной эшелон с товаром, получили деньги в фунтах стерлингов, спокойно за ужином обсуждали газетные сообщения.

«Артиллеристы майора Бондаренко метким огнём поразили бронепоезд противника «Третий Интернационал»...»

   – Это ж наша батарея, – расчувствовалась Марыся. – Там же мой Леончик. Дай Бог ему счастья остаться живым и здоровым.

   – Если Суворин не врёт и наши возьмут Курск, Начальник скажет слово. Какой бы ни был великий полководец Деникин, какой бы храбрый ни был Кутепов, далеко они не дойдут. Их войска состоят из пленных красных, а на этих, как они их называют, первопроходцах, до Москвы не дойдёшь. Недавно был июльский Пленум ЦК РКП, и там Вацетис требовал прекратить борьбу с Колчаком и все войска бросить на нас. Ленин выступил категорически против. Вацетиса сняли. Значит, Ленин не боится этих кутеповских вылазок и у него достаточно сил, чтобы подождать, а потом разбить Деникина. А если так, то Начальник должен сказать своё слово. 100 тысяч штыков польских легионеров решат всё.

   – За это мы мало не возьмём, – сказала Марыся с победоносной улыбкой. – Речь Посполитая до Днепра. И Киев наш.

   – Об этом придётся говорить с Деникиным.

Домой приехали, когда уже светало.

   – Ну, я на свой второй, – сказала Марыся.

   – Зачем тебе туда одной, – и Стефан осторожно обнял её за плечи.

   – Но ты, холоп. Знай своё место. Меня лично Начальник знает.

Она оттолкнула его и побежала по лестнице к себе.

   – Так я ж пошутил. Не прими во зло. Завтра отдыхай целый день. Дел нет. Может, твой капитан приедет после победы.

   – А вот и приедет.

На следующий день 14-го она проснулась поздно, подошла к окну, и первое, что она увидела – это знакомый легковой автомобиль Жмудских – длинный, серый, с огромным радиатором. Вместо пассажиров – чемоданы и ящики. Даже рядом с шофёром ящик. Автомобиль направлялся к вокзалу. За ним туда же тащилась повозка с кладью. На тротуарах прохожие, некоторые с грузом, тоже тянутся в сторону вокзала.

Она звонила Стефану, в Гранд-отель, на склады – или никого нет, или ничего не знают. Собралась и сама побежала в Гранд-отель, в штаб армии. С огромным трудом добилась, чтобы её допустили к адъютанту командующего. Капитан Макаров был весь в звонках и срочных бумагах.

   – Это зашифровать и телеграфить Кутепову, – приказывал он одному офицеру, – этот пакет лично в руки Шкуро. Аллюр «три креста». Бери штабной автомобиль, лошадей и исчезай, – говорил другому и при этом сердито смотрел на Марысю.

Наконец нашлась дня неё минута.

   – Что случилось?

   – Кутеповская стратегия. Говорят, ротой хорошо командовал. Вот и не лез бы дальше. На Москву нацелился, а здесь, в тылу, оставил чуть не десятитысячную армию красных. Уже взяли Волчанск, Купянск, подошли к Белгороду. От Харькова уж в сорока вёрстах...

К ним приблизился аккуратный унтер-офицер, и Павел сказал:

   – Знакомьтесь, Мария Конрадовна, это мой старший брат, Владимир.

   – Пани Крайская, – представилась Марыся и спросила: – Вместе будем от красных спасаться?

   – Должны отбиться, – не очень уверенно ответил капитан Макаров. – Шкуро уже вышел на боевые позиции. А так, милая пани, война есть война. Ценности компактно, документы – не придерёшься, от своих не отставать.

   – А Леонтий?

   – А Леонтий нас защищает.

   – Но если отступать, возьмёте меня?

Раздался звонок, резкий, как выстрел, и вспыхнула красная лампочка.

   – Генерал, – прошептал Макаров и, сделав знак, чтобы вели себя тихо, взял трубку.

   – Слушаю, Ваше превосходительство. Немедленно прикажу. Через пять минут будет у входа.

Схватил трубку другого телефона.

   – Гараж! Буркина! Тогда любого генеральского шофёра. Лебедев! Чтобы через три минуты машина генерала стояла у парадного входа!

– Володя! Собирай охрану, – сказал он, положив труб. – Чтобы через минуту все стояли у входа. Владимир Зенонович в открытом автомобиле выезжает на прогулку по Харькову. А вы говорите – отступать.

Несмотря на демонстративную прогулку командующего, всё оставалось тревожно неясным. Поздно вечером Марыся оделась попроще, нашла знакомого извозчика и поехала в Садовый переулок, В тех краях её и увидел случайно Лео.

По договорённости в переулке всегда должен был бродить, гулять, сидеть на лавочке с гармошкой, в общем, существовать один из тех, о ком никто не знает.

   – Кого ищешь, бабонька? – спросил Марысю некто в гимнастёрке, сапогах и папахе – будто уже знакомы, тот же, что и всегда, так были похожи эти люди одеждой и незаметными лицами.

   – Да мне бы к рынку.

   – А чего ночью на рынке?

   – Тётка там рядом живёт больная, а я из Лозовой приехала...

   – Да знаю я тебя – с самим Весёлым видел. Сядем на скамеечку пожмёмся, а то ночь прохладная.

Сели. Конечно, облапил – здесь всё приходилось терпеть.

   – Ваши наступают, – сказала Марыся. – Возьмут город?

   – Наши наступают, вот и я наступаю. Не бойсь – я так, поиграть. Руки замёрзли – погреть надо.

   – Что он говорит?

   – Весёлый? Говорит, навряд возьмут – Кутепов, сволочь, старается.

   – Но если возьмут, меня же здесь все знают.

   – Если с теми не успеешь уйти, тогда беги сюда. Только без хвостов.

Утром 14 августа в полевом штабе на станции Ржава Кутепов, прочитав донесение о наступлении красных на фланг и тыл, вышел на наблюдательный пункт на высотке за станцией. Вокруг свита – штабисты, артиллеристы. Майор Бондаренко взял с собой Дымникова, и тот стоял в сторонке, едва не засыпал. Замаскировались здесь хорошо, и прицельных выстрелов красных не было. Солнце поднялось сзади, и офицеры смело смотрели в бинокли, не боясь демаскирующих «зайчиков».

   – Что за деревня перед окопами красных? Кем занята?

   – Колбасовка. Пока нейтральная, – доложил командир корниловцев, молодой изящный полковник Скоблин, который напоминал Дымникову Лермонтова.

   – Немедленно захватить. Занять оборону по северной окраине, вести беспощадный огонь и периодически атаковать. Только один ваш полк, Николай Владимирович, остаётся здесь, лицом к Москве. Дивизия поворачивается кругом и бьёт Селивачева. Ермолин, готовьте приказ. В течение дня разгромить части красной VIII армии, действующие на линии Короча—Белгород. Вам, Скоблин, передаётся бронепоезд «Слава офицера» и артиллерия: марковская батарея, майор Бондаренко. Скоро все мы пойдём туда, – Кутепов показал на север, туда, где Курск, Орел, Москва. – А сейчас еду бить Селивачёва.

Дымников увидел на лице Кутепова прежнюю злобно-злорадную гримасу, а генерал, заметив старого знакомого, обратился к нему:

   – Капитан Дымников, что-то вы опять стали похожи на Дантеса. Стреляйте не в Пушкина, в красных. Против вас бывший русский генерал Геккер[39]39
  Геккер Анатолий Иванович (1888—1938) – в Гражданскую войну начдив, командовал рядом армий на Южном и Кавказском фронтах.


[Закрыть]. Почти Геккерн. Бейте его.

Скоблин приказал занять оборону и окопаться у села Колбасовка. Начались почти ежедневные и почти безрезультативные бои. Уже на рассвете все деревенские собаки убегали куда-то в степь – знали, что вскоре начнётся пальба. Артиллерия красных била с закрытых позиций и гранатами, и шрапнелью. Бондаренко командовал: «Батарея к бою!», иногда менял позиции. Горели избы, кричали раненые, но главный бой шёл на станции Ржава. Там гремели шестидюймовки красных бронепоездов, расстреливающих «Славу офицера».

Командиры юнкерских батарей придумали план уничтожения красного бронепоезда «Третий Интернационал»: ночь, поставить орудия в кустах вплотную к полотну, а затем расстрелять бронепоезд в упор. Батарею Бондаренко тоже назначили в эту ночную вылазку.

Дымников помнил, что во время последней встречи с Марысей она сказала: «Сделай всё, чтобы уйти с фронта в штаб. Лучше в Таганрог к Деникину. Здесь же война, убивают каждый день. Леончик, ты должен жить».

Приказав солдатам обмотать колеса соломой, он, когда стемнело, повёл первое орудие батареи к полотну в кустарник. Ночь, конечно, спутала ориентиры, но хорошая топографическая память Леонтия не подвела, благополучно миновали яму и сумели хорошо замаскироваться. Капитан привалился к передку, накрылся английской шинелью и, приказав унтеру разбудить его на рассвете, закрыл глаза. «Здесь, милая, – подумал Дымников, – меня не убьют, а ты расскажешь мне, с кем встречаешься в Харькове».

И его здесь не убили. Проснулся он на рассвете, стояла мирная тишина, наполненная щебетанием птиц. Бронепоезд «Третий Интернационал» появился, но, не дойдя километра 2 до своего обычного места, дал один выстрел в сторону белых (причём, снаряд не разорвался) и ушёл обратно на станцию Солнцево. Операция не удалась.

Марыся говорила: «Подольстись к Кутепову. Он падок на это. Пусть переведёт тебя в Таганрог». Однако льстить по плану Дымников не умел. Помогло, что генерал сам приехал после тяжёлого боя.

Из Харькова на тракторах «Лонг Том» привезли батарею английских дальнобойных пушек. Шестидюймовки били по Солнцеву, но вреда вражеским бронепоездам не приносили. Да и обслуживали их какие-то тыловики. Однажды ночью в безлунной и беззвёздной тени вспыхнули злобно яркие гремящие огни артиллерии красных бронепоездов. Она наносила удары по станции Ржава и английской батареи. Та молчала – видно, неопытный расчёт разбежался.

«Батарея, к бою! Передки на батарею! По местам! По-орудийно за мной ша-агом ма-а-арш!» Ещё ездовые не проснулись в сёдлах, а лошади, услышав команду, пошли. Рысью выехали на позицию, и Бондаренко уже командовал: «Прямой наводкой, прицел 20, первому – по правому броневагону, второму – по второму справа... гранатой, до команды «стоп» беглый огонь!»

Шестидюймовые пушки бронепоезда сразу начали отвечать, недолго бы оставалось жить и батареям и капитану Дымникову, но между линией железной дороги и огневыми позициями батарей был небольшой, меньше метра гребень, и морские скорострелки бронепоездов с их большой начальной скоростью и настильностью не могли поразить юнкерские батареи и батарею Бондаренко. Снаряды бронепоездов или попадали в гребень и рвались со страшным грохотом, или перелетали через головы и рвались далеко сзади. Гранаты тем временем одна за одной сыпались на броневагоны. Дымников подошёл к наводчику первого орудия, отстранив его, сказал: «Дай я выпущу снаряд». Его граната врезалась именно туда, куда он хотел, – давно присмотрел командную платформу с людьми, сверкающими стёклами биноклей. На этом бой и закончился. Паровозы задымили, огонь прекратился, бронепоезда ушли на Солнцево.

К вечеру приехал Кутепов. Поздравлял солдат и офицеров и, разумеется, Дымникова. Тот нашёл возможность вставить в разговор восхищенные оценки операций Кутепова. по взятию Харькова и разгрому группы красных войск Селивачева.

   – Наши офицеры, – говорил Леонтий, – считают, что это лучшие операции Добрармии 19-го года. Они войдут в военную историю. Я горжусь, что участвовал в этих боях.

Потом был скромный ужин в уцелевшей избе Колбасовки, и Дымников решился на разговор с Кутеповым.

   – Ваше превосходительство, вы, по-видимому, знаете, что у меня в Харькове есть гражданская жена, но я не могу с ней обвенчаться: католичка.

   –  А мне повезло, – усмехнулся генерал. – Моя, хоть и латышка, а православная. Что же будем делать?

   – Буду уговаривать. Но она работает на наших складах, и сейчас её переводят в Таганрог. Далеко ездить с фронта.

   – Понял. Откомандирую. Ленченко! Свяжись с Романовским – нужна у него вакансия для боевого офицера капитана Дымникова. Завтра доложи.

Провожали генерала до станции. Ночь наступала прохладная. Кутепов сел в вагон.

   – После такой блестящей победы над большевистскими бронепоездами я могу ехать спокойно, – сказал он и вдруг заметил какую-то тёмную фигуру, прячущуюся в развалинах станционного здания. – Взять! Допросить! Кто такая?

Женщина в тёмной одежде и в тёмном платочке держала в руках какие-то мешочки. Её быстро обыскали: документов нет, в мешочках – остатки творога.

   – Без документов – шпионка, – сказал Кутепов. – Всё успела высмотреть. Немедленно расстрелять.

   – Да я... да ваше благородие... да творожок продаю...

Дымников сразу узнал её, мог не вмешиваться, но не всегда можно оставаться благоразумным:

   – Ваше превосходительство, я эту женщину знаю, – сказал он. – Катерина из деревни Павловки, из которой женский монастырь в Томаровке обеспечивали продуктами, а теперь она сюда ездит. Екатерина Прохорова – честная женщина. Муж воюет где-то в наших частях...

Кутепов махнул рукой и молча вошёл в вагон.

Лежать бы тебе, Катенька, в луже крови... С этой картиной Леонтий не мог смириться.

1919. СЕНТЯБРЬ

Собрались в тайной комнате на складе в Холодной горе. Чтобы избавиться от Паши Макарова и его слежки, ему обещали полуторную долю. Глухие забелённые стены, глухие запертые двери, одна неяркая лампа, но Стефан, сидевший во главе стола, вроде бы светился изнутри.

   – Дорогие панове и господа, товарищей вроде нет среди нас, – говорил он, расплываясь в улыбке, – настал наш час послужить Великой Речи Посполитой. Начальник Государства ясновельможный пан Пилсудский решил начать переговоры с Деникинской армией о совместном наступлении на Москву.

   – Позвольте два уточнения, пан Стефан, – перебил его тайный курьер из Варшавы Марек, очень серьёзный, патриотически и религиозно настроенный. – Judica me Deus[40]40
  «Judica me Deus» – от лат. judica – суд, судебное разбирательство, Deus – Бог – Бог-судья, судить Богу.


[Закрыть], но, во-первых, окончательное решение будет принято лишь только после взятия Курска, а во-вторых, польская делегация готова к переговорам не с деникинской армией, а с вооружёнными силами Юга России.

   – Учёный малый, но педант, – пробормотал Дымников.

   – Вы хотите что-то сказать, Леонтий Андреевич? – спросил Стефан, сидевший напротив капитана.

   – Я хочу сказать, что дорога на Курск открыта. Красные сдадут его без боя, – ответил Дымников, который все взоры направлял на Марысю, сидящую во всём блеске аристократически дипломатического наряда – японский красный шёлк и белоснежный французский шифон.

   – Вот тогда в Таганрог и приедет наша делегация, – сказал Марек. – А теперь надо точно знать позиции всех крупных военачальников и советников Деникина по вопросам, касающимся границ Речи Посполитой. До Днепра и Киев наш!

Стефан и Марыся захлопали в ладоши. Дымников и Рыжицкий скептически улыбались.

   – Мы занимаемся позицией военных, – сказал Рыжицкий.

   – Как с Кутеповым, – съязвил Стефан.

   – Но мы же...

   – Не спорьте, Панове, – вдруг вступила Марыся, – лично Кутеповым будет заниматься капитан Дымников, которому мы все доверяем.

   – Кутепов это... это... – не находил слов Марек. – Его корпус нацелен на Москву. С ним хорошо надо заниматься, господин капитан.

   – Ещё Романовский, Юзефович, Туркул, Штейфон, Врангель, – напомнил Рыжицкий.

   – Юзефович – поляк, – отмахнулся Марек. – Врангель – понимающий генерал. У многих есть слабые места. Используйте их, господа. Валюта у нас есть.

   – Май-Маевский, – вставил своё слово Рыжицкий.

   – Вот и Май-Маевский, – согласился Марек. – А сейчас надо готовиться к совещанию. Тексты выступлений Деникина и представителя Речи Посполитой готовы. Разумеется, предварительные. По личному распоряжению Начальника я передаю их пани Крайской. Он просит её быть особым его личным секретарём и переводчиком. Тексты изучить, подумать, что надо убрать, что добавить. Помимо вас, разумеется, работают другие люди. Все вы, кроме, конечно, русских офицеров, получите в Таганроге паспорта Речи Посполитой и станете полноправными польскими гражданами. Споем:

 
Марш, марш, Домбровский,
Веди в край наш польский...
 

После тайного совещания машины были в разгоне, и Дымников с Марысей взяли извозчика. Харьковский сентябрь – ещё лето. У вокзала на площади толпа торгующих, пьющих, закусывающих, спорящих.

   – Как жаль, что тебе приходится уезжать, – сказала Марыся, но Леонтий почувствовал в этом «жаль» – «не очень жаль».

   – Могу по телефону уговорить дежурного и остаться на ночь. Таганрогский есть ещё рано утром.

   – Стоит ли? На днях я совсем туда приеду. А сегодня... Ты же знаешь, я должна быть в той группе, в которой ты меня, помнишь, поймал.

   – Отложить нельзя?

   – Никак не можно. У нас всё так запутано. Вокруг Начальника несколько групп советников. Нельзя, чтобы Стефан знал о моих связях с той группой. Они готовы перебить друг друга. Те хотят союза, – она покосилась на извозчика и зашептала, – не с Деникиным, а с Лениным. Вот я и должна их предупредить.

Проводив Таганрогский поезд, Марыся накинула лёгкий плащ, укрыв свой неуместный блеск.

Свидание Яскевича с Лидой было назначено у кассы первого класса. Лида оказалась не одна – рядом с ней сияла красотой и ласково улыбалась Виктору та самая пани Крайская, поразившая его в ресторане. Лида познакомила их, сказала, что у неё срочное дело, и исчезла.

   – И цветы, и яблоки теперь мои, – сказала Марыся. – Вам легче, чем Парису – не надо выбирать.

   – О! Если бы все богини собрались здесь, я выбрал бы только вас.

   – Спасибо, Виктор. Я это почувствовала, когда вы смотрели на меня в ресторане.

   – Мы и сейчас можем пойти...

   – Нет, нет. Лида любезно оставила мне ключи.

В квартире всё было приготовлено для любви – даже постель со свежими простынями, не говоря уже о бутылке французского вина.

   – Боже, как жарко, – сказала Марыся. – Раздень же меня, Витя.

После полуночи он отвёз её на извозчике до угла Садового и, прощаясь, долго не мог оторваться от поцелуев.

   – Витя, ради бога, не забудь – никому! Иначе ты погубишь меня. Да и себя тоже.

Сказала, что до дома провожать не надо – соседи, и Яскевич уехал.

Вскоре после ухода Яскевича появился усталый и злой человек.

   – Сидишь ночами, как пёс, – сказал он, – а вы тут лижетесь. Кто такой?

Марыся сообщила точные данные об офицере.

   – Сгодится? – спросил встретивший.

   – При случае сгодится. Мне нужен Весёлый.

   – Не будет. Он далеко. Здесь облавы бывают.

   – Но у меня документы. Секретные.

   – Давай. Доставим.

   – Головой отвечаешь.

   – Я уж столько отвечал, что её у меня нет, головы-то. Если спросит, где искать?

   – Два дня ещё здесь, а потом в Таганроге, гостиница «Морская». По польскому документу.

Из приказа по 1-му корпусу Добрармии

от 20 сентября 1919 г.

«Из глубины истории встают образы русских чудо-богатырей, и вы, их потомки, равны им. Пусть в сердце каждого наградой за их нечеловеческие усилия будет сознание, что пройден ещё один тяжёлый этап на путях к златоглавой Москве и что в этот момент сотни тысяч людей в Курске, Льгове и Рыльске, освобождённые вашими подвигами, благословляют вас…»

Незадолго до приезда в Таганрог польской делегации Деникин собрал генералов на небольшой ужин для разговора» но не получилось ни ужина, ни разговора. Врангель то ли случайно, то ли демонстративно сел подальше от Деникина и почти все его утверждения подвергал негромкой, но безжалостной критике.

Главнокомандующий отметил только что закончившийся рейд Мамонтова[41]41
  Мамонтов (Мамантов) Константин Константинович (1869– 1920) – генерал-лейтенант (1919). Во главе конного корпуса ВСЮР (9 тыс. сабель и штыков) в августе-сентябре совершил рейд по тылам Красной армии. Мамонтовцы были разбиты конным корпусом Будённого, сам Мамонтов отстранён от командования и умер от тифа.


[Закрыть] по большевистским тылам.

   – Посеял панику, – говорил Деникин. – Огромные трофеи...

   – Трофеи на 60 вёрст – все донские бабы теперь оденутся в кружевное бельё, – прокомментировал Врангель. – И телеграмму ещё дал: «Посылаю привет. Везём родным и друзьям богатые подарки, донской казне 60 миллионов рублей на украшение церквей – дорогие иконы и церковную утварь». Бандит с большой дороги, а не генерал. И не панику наводил, а от Будённого бегал. В своей армии я не потерплю присутствия Шкуро и Мамонтова.

   – Вообще-то мы хотели поговорить о будущей встрече с поляками, – продолжал Деникин, – однако обсуждать конкретные вопросы, связанные с будущими границами, сейчас преждевременно.

   – Какими границами? – в своём стиле пошутил Кутепов. – Варшавскую губернию все знают.

За столом расхохотались.

Врангель тихо сказал:

   – Этот хоть туп, но прям.

   – Однако на Волынском фронте стоят перед красными около 100 тысяч легионеров, – сказал Деникин, – если объединить усилия наших и их войск, разгром большевиков неизбежен.

   – С Колчаком бы объединялся, когда тот был в силе, – вполголоса сказал Врангель, но многие услышали, – так нет – хотелось самому Москву взять. А теперь с полячишками договориться хочет.

– И я считаю, господа, – продолжал Деникин, – что мы встретимся с поляками, как с хорошими друзьями, не затрагивая острых тем.

23 сентября Деникин дал банкет в честь польской миссии. Военную миссию возглавлял бывший генерал русской службы Карницкий, экономическую – бывший польский министр торговли и промышленности Иваницкий.

В польской миссии волнения начались часа за два: костюмы, платья, причёски, места за столом и, главное, тексты официальных выступлений. Марыся несколько раз прочитала текст выступления Карницкого, написанного и на русском, и на польском языках, и всё-таки перед самым началом банкета просмотрела документ ещё раз. Стефан был доволен: «Ты, Марысенька, и сама теперь выступишь, если генерал голос потеряет».

Вспыхнули люстры в банкетном зале, оркестр заиграл встречный марш – из-за неясности политического положения сторон гимны решили не исполнять.

Поднялся благообразный Деникин и в своём неторопливом убедительном стиле произнёс приветственную речь:

   – После долгих лет взаимного непонимания и междоусобной распри, после тяжёлых потрясений мировой войны и общей разрухи два братских славянских народа выходят на мировую арену в новых взаимоотношениях, основанных на тождестве государственных интересов и на общности внешних противодействующих сил. Я от души желаю, чтобы пути наши более не расходились. Подымаю бокал за возрождение Польши и за наш будущий кровный союз!

Карницкий начал ответную речь с такой же высокой ноты, но, вглядевшись в текст, смял фразы, зачастил и сник так же, как его странный недружественный текст:

   – Польская миссия благодарит вооружённые силы Юга России за тёплый приём, – закончил он своё выступление и сел, ни на кого не глядя.

За столами зашумели, задвигались, кто-то хотел встать, но его удерживали – дипломатический скандал. Начальник штаба польской миссии майор Пшесдецкий сказал сидящему рядом Кутепову:

   – Судя по речи Деникина, здесь чествуют союзников, но поляки вам ещё не союзники и, быть может, попали сюда по ошибке.

   – Именно по ошибке, – согласился Кутепов.

Как обычно, выручил оркестр, заиграв старые марши. Стефан, едва не потеряв сознание, искал Марысю. Вытащил её чуть ли не из женского туалета и требовал объяснений: где настоящий текст речи Карницкого? Марыся плакала и ничего не могла объяснить.

Ленин и Дзержинский в очередной раз вели речь о том, что никто не должен был знать, никто не должен был видеть, какие документы лежат перед ними на столе. Сейчас это были карты Западного и Южного фронтов.

   – Я понимаю, что этот срыв и произошёл не без участия ваших людей, – сказал Ленин.

   – У меня там работают несколько групп.

   – Не собираюсь вас хвалить, Феликс Эдмундович, потому что срыва ещё нет. Поляки остались и будут договариваться с Деникиным. Вопрос в том, что они потребуют и что он может дать. Наша задача или, вернее, ваша задача – сорвать переговоры.

   – Поляки потребуют Прибалтику, Минск, Украину до Днепра с Киевом.

   – Пожалуй.

   – Вы правы, Владимир Ильич. Мои люди их настроили. Ведь другая группа, да и сам Пилсудский...

   – Вот, вот. Они не хотят договариваться с Единой неделимой. Это для них синоним той России, которая держала их в Варшавской губернии. Мы договоримся с другой группой, и Пилсудский поддержит договорённость. Поручаю это вам лично и Мархлевскому. Главное условие: никаких письменных документов. Обещайте Пилсудскому всё. «Од мора до мора», как они говорят, но ни слова на бумаге. Джентльменское соглашение. Поляки держат нейтралитет, мы снимаем с Западного фронта все войска. Главное, Латышскую дивизию. Мы получаем 46 тысяч свежего пополнения для удара по зарвавшемуся Кутепову. Возможно, он ещё успеет взять Орел, но это – последние судороги.

Настоящий текст речи Карницкого легко нашли в бумагах Стефана:

«Мы счастливы, что наша встреча кладёт конец исторически ошибочной, надолго затянувшейся вражде двух великих славянских народов. Наше будущее основывается на общности социальных, политических и военных интересов. Начальник нашего государства пан Пилсудский и председатель Правительства Падеревский, напутствуя меня, подчёркивали необходимость создания военного союза между Войском польским и Вооружёнными силами Юга России. Поднимаю бокал за наш будущий нерушимый кровный союз!»

Эту речь напечатали в газетах, переговоры продолжились, но Стефан постоянно чувствовал чью-то крепкую противодействующую руку. Капитан Дымников, друг Марыси, близкий Кутепову человек, а тот каждый день выступает с резкими заявлениями против военного союза. Ведь стоит Кутепову сказать Деникину, что он заключил этот союз – и через две недели белые будут в Москве. Для Май-Маевского можно из Диккенса найти цитату, подтверждающую необходимость союза. Впрочем, он и так согласен с любым решением – лишь бы стол был полон. Врангель ждёт окончательного решения Деникина, чтобы немедленно выступить против.

Произведя самую тщательную проверку, Стефан установил, что пани Крайская была последней, кто держал в руках текст злополучной речи. Значит, ни с ней, ни с Дымниковым говорить об этом нельзя.

Сначала всё обдумать самому. Кому выгоден срыв переговоров? Ленину. Значит, действуют красные, причём действуют методично. Статьи в газетах, резкие высказывания Кутепова, анонимное угрожающее письмо Юзефовичу – всё это направляется из одного центра. Красные не жалеют золота для решения политических вопросов – Стефан же общался лично с Троцким, когда тот был в Харькове. Сорвут переговоры, и кутеповский корпус будет, конечно, разбит – только из ненависти к Врангелю Деникин направил на Москву не барона, а солдафона-недоучку. Рухнет всё. Не бывать Речи Посполитой до Днепра.

С Макаровым тоже говорить нельзя – он друг Дымникова в вообще тёмный человек. Единственным, с кем Стефан мог поделиться сомнениями и опасениями, оставался Рыжицкий.

Разговаривали на улице, прогуливаясь. С моря несло Холодом, и чайки кричали зловеще, словно предупреждала, что никому верить нельзя.

   – Скорее всего действует какая-то подпольная большевистская организация, – сказал Рыжицкий.

   – Но пани Крайская с ними! Она что? Красная?

   – Большевики могут действовать и под польским флагом.

   – Просто убрать её нельзя – она личный секретарь Пилсудского. Ваши прежние наблюдения могут нам помочь? У вас же есть сильный агент у красных, передавший план Селивачёва. Кстати, Селивачёв умер – не вынес поражения.

   – Попытаюсь, но надо ехать в Харьков.

   – Даю машину, шофёра и пропуск.

В Харькове Рыжицкий остановился в гостинице, на извозчике доехал до Заводского переулка. Постучал:

   – Это к вам дядя Иван из Ростова.

Игнатий Николаевич по обыкновению был хорошо одет и вежлив. Угостил чаем. Узнав суть дела, задумался, затем сказал:

   – Переговоры должны продолжаться. Надо бы эффектно разоблачить красную шайку, пытающуюся их сорвать. Объявить на весь мир. Это даже его ударило бы.

   – Кого?

   – Не важно. Помимо всех прочих действий, сразу уберите Кутепова. На фронте это просто.

   – Он сейчас в Таганроге.

   – Это ненадолго. Связь с Литератором установлю. Пани обязательно связана, и её надо выследить. Попросите для неё охрану штабных унтер-офицеров. Вот вам и слежка. И Стефан пусть её оберегает. Она будет возмущаться, избегать охраны, и здесь можно разыграть различные эпизоды. Разумеется, следить за друзьями. Только не надо стрелять.

   – Сегодня вечернего заседания не будет – у нас уйма времени, – сказала Марыся, которая отдыхала в кресле в роскошном халате, листая французский журнал мод.

Дымников приглядывался, присматривался, обдумывал.

   – Теперь, когда тебя охраняют два молодца-унтера, мы можем всю ночь спокойно гулять по Таганрогу.

   – О-о! И ещё как.

   – Стефан выбил для тебя охрану, чтобы снова не подменили текст?

   – Наверное. Смотри, какое красивое платье.

   – А ведь ты переживаешь, нервничаешь.

   – С чего бы? Что дождь пошёл?

   – Тебе самой надо идти к тем, о которых ты мне не говоришь, но теперь тебе не уйти – мешает охрана.

   – А ты хочешь мне помочь?

   – Если б и хотел, то не смог – за мной будут следить.

   – Но ты хочешь помочь мне?

   – Во имя чего?

   – Во имя Великой Польши, которая будет дружить с Великой Россией. Ты же знаешь, что мне сам Начальник поручил заниматься переговорами. Не Стефану, а мне. И Стефан не может знать то, что я знаю. Не может знать тех людей.

   – Как я их найду?

   – Греческая кофейня на Зелёном бульваре. Там за ней угольные склады, где можно спрятать целую армию. Сегодня до полуночи я должна передать туда бумагу. Кофейня почти всегда закрыта – кофе нет, но если стукнуть три раза, они откроют. За стойкой там Зайцевич. Очень всего боится. Скажешь: от меня.

   – И в этот момент ворвутся контрразведчики.

   – А ты как-нибудь их обмани. Ты же хитренький.

Владимир Макаров остановил автомобиль у дверей кофейни, на которых навечно, наверное, прилипло объявление: «Кофе нет». Три крепких удара Леонтия – и дверь приоткрылась, за ней показалась испуганная бледная лопоухая физиономия, накрытая белым колпаком.

   – Я от пани Крайской – живо открывай.

Расчёт был на то, что, оторвавшись на машине от преследователей, Леонтий успеет передать конверт с бумагами и уехать, а этот Зайцевич тем временем исчезнет. Но Зайцевич был хоть и трус, но дотошный: выспрашивал о Марысе, отказывался брать бумаги, со страхом шарахался от офицера.

– Бери. Это же ждут. И мотай отсюда, куда знаешь, – возмутился Макаров.

Конверт Зайцевич взял и сунул куда-то под стойку.

«Отпечатано в 5 экз.

Экз. № 1 тов. В. И. Ленину

Перед началом сегодняшнего совещания польской и русской миссий Карницкий заявил, что для Польши соглашение с Россией – вопрос жизни и смерти. Иначе наше положение между Германией и Россией грозит чрезвычайными потрясениями. Затем он предложил для обсуждения карту будущей Великой Польши, охватывающей Курляндию с Балтийским побережьем, Литву, Белоруссию и Волынь. Отдельно отмечены земли польского расселения, приникающие далеко на восток, до Киева и Одессы.

Кутепов довольно резко заявил, что предложения польской стороны не имеют никакого отношения к границам бывшего Царства Польского, установленным ещё в прошлом веке. О Курляндии или об Одессе здесь не может быть никаких обсуждений.