Текст книги "Мираж"
Автор книги: Владимир Рынкевич
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)
1919. ИЮЛЬ
«Московская директива
Имея конечной целью захват сердца России – Москвы, приказываю:
1. Ген. Врангелю выйти на фронт Саратов—Ртищево—Балашов, сменить на этих направлениях донские части и продолжать наступление на Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее – Нижний Новгород, Владимир, Москву.
Теперь же направить отряды для связи с уральской армией и для очищения нижнего плёса Волги.
2. Ген. Сидорину правым крылом, до выхода войск ген. Врангеля, продолжать выполнение прежней задачи по выходу на фронт Камышин—Балашов. Остальным частям развивать удар на Москву в направлениях: Воронеж, Козлов, Рязань и Н. Оскол, Елец, Кашира.
3. Ген. Май-Маевскому наступать на Москву в направлении Курск, Орел, Тула. Для обеспечения с запада выдвинуться на линию Днепра и Десны, заняв Киев и прочие переправы на участке Екатеринослав—Брянск.
4. Ген. Добровольскому выйти на Днепр от Александровска до устья, имея в виду в дальнейшем занятие Херсона и Николаева...»
Старые корниловцы были построены на станции Глазуновка. Генерал Май-Маевский вышел из вагона, едва не споткнувшись на ступеньке, поздоровался с Кутеповым, с войсками и прочитал деникинскую директиву. Громовое «ура» приветствовало начало похода на Москву.
– Доблестные корниловцы, сколько вёрст до Москвы? – вопрошал генерал.
– Четыреста.
– Четыреста двадцать.
– А сколько корниловских переходов?
– Двадцать!
– Восемнадцать!
– За восемнадцать – ура! – крикнул Май-Маевский.
Корниловцы поддержали единогласно и громогласно.
В вагоне был дан небольшой завтрак для высших офицеров. Кутепов по обыкновению почти не пил, но делал это деликатно, незаметно. Командующий же, выпив несколько» рюмок, если и не протрезвел, то перешёл в какую-то другую стадию опьянения.
– Александр Павлович, – спросил он вдруг строго, – кадим образом обеспечиваете войска фуражом? Чем кормите артиллерийских лошадей?
– Как обычно, реквизируем у крестьян. По законам военного времени.
– Квитанции выдаёте?
– Они их не берут – боятся красных.
– Значит, просто отбираете и ждёте, что русские крестьяне поддержат нашу армию?
Кутепов промолчал. Ему не нужна поддержка мужиков. Ему нужны верные корниловцы, готовые расстрелять хоть пол-России, если та половина будет против Белого дела.
– Ваше превосходительство, красные тоже объявили продразвёрстку и отбирают у мужиков всё до последнего зёрнышка, – сказал Ермолин.
– Вот и решение! – и генерал поднял вверх указательный палец. – Они отбирают, и мужики против них. Если бы мы не отбирали – мужики были бы за нас.
– Но как же, ваше превосходительство, зерно, хлеб – без этого же армия не может существовать.
– А по закону, мой милый. По закону. Особое совещание сидит и сочиняет законы. Но их же армия не выполняет. Были решения по 1/3 хлеба, 1/2 трав, 1/6 корнеплодов, закон о посевах на 19—20-е годы... Всё осталось на бумаге. Я сказал Антону Ивановичу, что снимаю с себя ответственность за массовые беспорядки крестьян до тех пор, пока не будет введена земельная реформа. Но он слушает Врангеля. С крестьянством меньше считаться. Принимать меры, не показывать слабость власти. Все реформы можно производить лишь после взятия Москвы. Почему Врангель решает за всех? Почему Деникин его слушает? В результате...
И его рука потянулась к графину с водкой.
Сразу после отъезда командующего Кутепов собрал штабное совещание, без тени юмора заявил:
– Всё, что говорил его превосходительство Владимир Зенонович, мы должны выполнять беспрекословно. Откройте оперативные карты. Подполковник Ермолин, уточните, пожалуйста, расстояние до Москвы от нашего переднего края. 420 вёрст, или 18 переходов?
– 605 километров, ваше превосходительство.
– Подполковник Ермолин рассчитал точно. При подготовке предложений к оперативному плану прошу руководствоваться его данными.
Некоторых посетителей Стефан Вацлавович принимал в Гранд-отеле, в комнате за гардеробом, откуда были выходы и в подвал, и в ресторан, и к чёрному ходу, ведущему в глухой переулок. Посетитель, одетый, как многие интеллигенты, разорённые Гражданской войной: потёртый пиджак, брюки от другого пиджака, разбитые ботинки, оказался в этой комнате, лишь получив надёжные уверения в безопасности, а до этого вёл себя осторожно, звонил, присылал записки, неожиданно появлялся рядом в уличной толпе, в пивных.
– Где-то раньше виделись? – спросил Стефан.
– Допрашивал вас в Киеве, в 16-м, по делу о пропаже эшелона с обмундированием. Мало улик... – сказал посетитель, который был наголо обрит, как переболевший сыпным тифом, что подтверждала справка больницы.
– Улик было мало, а денег много, – засмеялся Стефан. – Что теперь?
– Ещё месяц назад я был в контрразведке Добрармии. Но почувствовал слежку и ушёл.
– Что вы принесли нам?
– Полный список деникинского высшего военного командования с военными и политическими характеристиками. Указано предполагаемое отношение каждого офицера к союзу с новой Польшей.
– А вы хотите союз? – с хитрой улыбкой спросил Стефан и добавил: – Мы сможем работать с вами, если вы передадите нам вашу тайную агентуру в Красной армии.
– Она разгромлена. Остались единицы.
– Давайте эти единицы. Они помогут и нам, и Кутепову. Давайте немедленно. Сейчас. И мы подписываем с вами Соглашение. Вы получаете деньги. Много денег. Списки офицеров потом.
– Единственный надёжный агент, с которым у меня доверительные отношения, действует как раз на этом направлении. Фамилия: Меженин, шифр: Литератор.
1919. АВГУСТ
Кутепов, произведённый за успешную Харьковскую операцию в чин генерал-лейтенанта, не забыл наградить своих. Соболь стал полковником, и теперь, если генерал был не на фронте, его день в штабе обычно начинался со встречи с Соболем.
Весёлое утреннее украинское солнце мешало серьёзным разговорам, генерал опускал штору на окне и спрашивал:
– Где новые сведения о красных?
Соболь виновато вздыхал, объяснял, что в сложных боевых условиях при беспорядочном отступлении противника невозможно составить истинную картину обстановки на фронте корпуса.
– Одни пленные говорят о подкреплениях, прибывающих в XIII армию, другие – о том, что вся армия отводится в тыл на переформирование. Противник сам ещё ничего не знает о себе. Вот и у нас сложности. Наши войсковые разведчики донесли данные о столкновении между двумя красными частями.
– Что за столкновение?
– Эшелон Украинской красной бригады был разгромлен проходившим через станцию полком ХIII армии. Уничтожили секретные документы, порвали портреты революционных вождей, разоружили штабных и командиров, били их прикладами, провозгласив лозунг «Бей жидов и коммунистов».
– Гидра пожирает сама себя.
– В корпусе среди офицеров и в штабе армии ведутся всякие разговоры. Особенно после московской директивы. Говорят о претензиях Врангеля. Он очень обижен, что главный удар на Москву поручен нашему корпусу. Когда мы взяли Харьков, он сразу предложил Деникину создать ударную группку для наступления на Москву под его, конечно, командованием. Антон Иванович не принял это предложение, и теперь Врангель везде заявляет, что наш корпус и вся Добрармия не встречают сопротивления «в своём победном шествии к Москве». А его армия, мол, истекает кровью в неравной борьбе, что его солдаты оборванные, босые, простоволосые и голодные, а наши обеспечены всем, одеты, обуты и сыты. О нас ещё говорят, что мы без всяких причин прекратили наступление. Мне передали, что начальник штаба армии Ефимов говорил, что стратегия нашего корпуса его не вполне удовлетворяет. Он считает, что уже могли быть произведены операции с целью захвата ближайших узлов, например, Готни.
Кутепов задумался, почесал бородку.
– Они не понимают, – сказал он. – Не понимают, что идти вперёд можно только при выполнении двух условий...
Его прервал резкий гудок зуммера – выходить на генеральский телефон разрешалось лишь в экстренных случаях. Кутепов взял трубку.
– Ваше превосходительство, докладывает капитан Ленченко. Срочное сообщение капитана Большакова из Томаровки. Со стороны дубового леса его атакует неожиданно появившийся Интернациональный полк – китайцы и латыши. Бой идёт на подходах к женскому монастырю.
– Я же ещё ночью разрешил ему отступить.
– Они отказываются отступать и защищают монастырь. Большаков только просит дать хотя бы небольшое подкрепление.
– Что ж. Командиру, отказывающемуся отступать, надо дать подкрепление. А у нас ведь, кроме инженерной роты, ничего нет?
– Так точно, ваше превосходительство.
– Передайте начальнику штаба: срочно инженерную роту в Томаровку.
Кутепов положил трубку.
– Мне можно идти? – спросил Соболь.
– Подождите, полковник. Нам с вами надо что-то решить. Мы ничего не знаем о противнике – вдруг появляется Интернациональный полк – а они хотят, чтобы я наступал. Идти вперёд можно только при выполнении двух условий: обеспеченный тыл и точные данные о противнике. Тыл я стараюсь укрепить. Приказ по корпусу №100 сыграл свою роль: грабежи почти прекратились. Все поняли, что насилие и произвол будут караться по законам военного времени. С произвольными реквизициями тоже покончим. Никакие политические выступления против нашей армии не допускаются. Части корпуса пополнены, получено новое обмундирование и хороший запас продовольствия. Тыл есть. Но где сведения о противнике? Найдите среди наших офицеров человека, умеющего анализировать и сопоставлять имеющиеся данные. Шахматиста найдите. И пусть он занимается только уточнением положения красных частей и их планов. Дайте ему в распоряжение войсковые разведки полков и дивизий. Пусть даёт им задания, получает сведения и думает. Чтобы я в любой момент знал обстановку на фронте корпуса.
Батарея вела огонь прямой наводкой шрапнелью по бойцам Интернационального полка, скопившимся и окопавшимся на опушке дубового леса. Погода испортилась, заморосил мелкий августовский дождик, над лесом появилась голубоватая мгла. Очередная атака интернационалистов была отбита, Дымников приказал привести в порядок огневые позиции и, набросив плащ, направился к женскому монастырю – всего шагов пятьсот от орудийных окопов.
В крытой сторожке за стеной монастыря майор Бондаренко и ещё несколько офицеров пили из железных солдатских кружек сливки, которые принесла в большом кувшине старая монахиня. Налила и Дымникову, сказала: «Благослови вас Господь, защитников наших». Кроме этой монахини да ещё двух-трёх таких же старух, за все дни стоянки у монастыря не было больше видно ни одной монашенки. Л сливки замечательные: густые, холодные.
Бондаренко посмотрел на часы, сказал:
– 40 минут прошло – сейчас китайцы опять полезут.
– Без пехоты мы их не разобьём, – задумчиво проговорил поручик Арефьев, – у них большой численный перевес, А подкрепления что-то не видно.
– А вот и оно, – сказал Дымников: он первым услышал, что в лёгкий шумок мелкого дождя, прерываемый редкими выстрелами, вмешалась неожиданная песня:
Марш вперёд, Россия ждёт
Инженеров роты.
Звук лихой зовёт нас в бой.
Забывай заботы...
По лесной дороге в новеньких английских шинелях к монастырю подходили инженерные офицеры.
– Очкастые интеллигенты, – сказал кто-то.
– Р-разговорчики.
Появился капитан Большаков, приказал роту распустить на краткий отдых, вызвал к себе командира роты и командира батареи.
– Дождик, господин капитан, пойдёмте в сторожку.
Большаков посмотрел на небо, как на досадную помеху, сказал:
– От пуль не прячемся, а от дождя-то... Приказ такой. Немедленно атакуем. Я сам поведу роту. Перед этим дайте, майор, по интернационалистам 10 шрапнелей на орудие.
Огнём батареи Бондаренко поручил управлять Дымникову. Сложностей никаких – всё пристреляно, однако надо выходить под пули.
От момента, когда Леонтий скомандовал: «Шрапнелью, прицел, трубка та же, 10 снарядов беглый огонь!» – до наступившей после боя тишины прошло, наверное, не более получаса. Вспыхнули в голубоватой мгле дождя зловеще зелёные разрывы, зашевелилась на опушке леса черно-серая масса людей, выбирающихся из окопов, раздался крик капитана Большакова: «Вперёд, за Великую Россию! Штыки к бою!» Штыковая атака. Несколько минут непонятной издали возни на опушке леса, и Дымников с другими офицерами уже шёл туда, где всё успокоилось, затихло, и только инженерные офицеры отдыхали, покуривая, прислонясь к деревьям или прогуливаясь. Заколотые штыками в разных позах лежали в мокрой траве. Возле наспех вырытых окопов – трупы погибших от артиллерийского огня. Окровавленные гимнастёрки, разорванные шрапнелью» мёртвые лица с кровавыми впадинами вместо глаз. Наибалее удачные попадания шрапнели обозначались кучкой трупов в чёрной, пропитанной кровью земле окопов. Предсмертно съёжившиеся или, наоборот, вытянувшиеся лежали ничком, навзничь, на боку и маленькие сухощавые китайцы, и крепкие широкоплечие латыши.
Под ветвистым кустом – скрюченный труп китайца. Руки прижаты к кровавому месиву на животе и груди, азиатские глаза широко неподвижно раскрыты, а по эмали мёртвого белка уже ползают муравьи. Возле трупа – инженер с погонами поручика.
– Нет, я не инженер, – сказал он, – я историк. Это я его так. Штыком. Два раза. Я никогда не был на войне. Никогда не убивал, и вот... Штыковая атака. Он сам кинулся на меня с такой же винтовкой, с таким же штыком. Просто не понимаю, как я мог...
Мимо проходили офицеры, среди них Арефьев. Услышал сетования поручика и сказал:
– Привыкнете, господин инженер. Ещё и понравится.
– Смешно сейчас говорить, но я очень люблю военную историю. Жомини, Клаузевиц[37]37
Жомини Антуан Анри (1779—1860) – военный теоретик и историк; служил в швейцарской и французской армиях, с 1813 г. на русской службе, генерал от инфантерии. Клаузевиц Карл (1780—1830) – немецкий военный теоретик и историк, генерал– майор прусской армии.
[Закрыть]... Я преподаю историю. Яскевич Виктор Антонович...
– Войны были всегда, – сказал Дымников, представившись, – и всегда мужчинам приходилось это делать.
Леонтий говорил это не столько Яскевичу, сколько себе: никак не мог примириться с тем, что так нелепо проходит жизнь в убийствах и в ожидании смерти в любую минуту. Пытался искать объяснения, но все они были неубедительны. Оставалось одно – жить.
Когда перед самым закатом солнце пробилось через редкие вершинки леса и серебром засверкали капли дождя на зелени, Дымников почистился, причесался и направился к чёрному входу в монастырь – тут по вечерам собирались местные жители по разным делам. Война войной, а скотину надо кормить, надо траву косить, молоко продавать или менять на какой-то товар, да и со своими надо повидаться. В одной деревне белые, в другой – красные, а между деревнями в ноле общий покос. Правда, косари, в основном, старики и женщины. И у монастыря собирались бабы или в возрасте, или прячущие свои молодые глаза.
Мать Евдокия, угощавшая офицеров сливками, стояла с какой-то усталой, морщинистой крестьянкой, но рядом – из-под светлого платочка глаза – такие чёрные, жгучие...
– А ты, милая, откуда? – спросил её Дымников.
Та – лицо в платок, а ответила спутница:
– Ну, из Павловки мы. Это моя невестка. Принесли вот картохи в монастырь.
– А в Павловке-то красные. Шпионить пришли?
– Не пугайте их, господин офицер. Какие они шпионы? Они не знают, кто белые, кто красные.
– Всё я понимаю, матушка. Даже помогу твоим знакомым к Павловке пройти через наши посты.
– Нет уж, мы сами, – воспротивилась было старуха.
– А пускай он Катю проводит, – сказала вдруг мать Евдокия, – а то, знаешь, пристанут солдаты.
Леонтий шёл с Катей по лесной тропинке. Здесь их холодными брызгами обдавал кустарник, и начиналась внизу под ногами ночь, поднималась вдоль стволов к далёким вершинам.
– Муж-то за кого воюет?
– А ктой знает. Может, за ваших, а может, за тех. Ещё какой-то Махно мужиков собирает.
– Красивая ты, Катя. Любить тебя надо, а не воевать.
– Вот и некому любить-то – все воюют.
– А я? Так тебя расцелую, заласкаю...
– Ой, дак нет. Вы домой, и я домой.
– А если вот так я тебя...
– Дак разве ж можно в лесу?
– Можно, Катенька... Это везде можно...
А мать Евдокия тем временем объясняла Катиной свекрови:
– Пускай гуляют – мне с тобой большой разговор приказали вести. Хромой приказал: надо срочно прислать большую книгу. Чтобы там все. Поняла? Мужикам своим скажи: его кличут Игорь – Литератор. Вот так. Искать его при том же штабе. Наверное, в Курске. И ещё хромой сказал, чтобы мужики его припугнули, а то он вертлявый мужчина. Пусть ему скажут, что у хромого руки и там и здесь. От него ему не уйти. Нехай старается.
Поручика Яскевича вызвали в штаб корпуса к полковнику Соболю. Тот долго с ним беседовал, а затем вдруг попел к самому Кутепову.
Тот с недоброй иронией разглядывал не то удивлённого, не то испуганного поручика. Спросил резко:
– Вы помогали составлять разведсводку 3-й дивизии?
– Да... Так точно. Мне дали донесения и приказали.
– Там у вас пример из Русско-японской войны. Не умели тогда анализировать обстановку.
По тем данным, которые имелись в штабе Куропаткина[38]38
Куропаткин Алексей Николаевич (1848-1925) – генерал от инфантерии (1901). В1898—1904 гг. – военный министр. В Русско-японскую войну командовал войсками в Манчжурии, потерпел поражение под Ляояном и Мукденом.
[Закрыть], легко было предвидеть удар 16 мая на Вафангоу, потому что...
– Университет?
– Так точно. Петербургский.
– Студент? Либерал? На демонстрации ходил?
– Когда все ходили...
– Итак, поручик, за своё участие в беспорядках, разрушивших Российскую империю, вы заслужили расстрел. Однако расстрелять вас я всегда успею.
Ни в лице, ни в голосе генерала не было ни тени шутки. Скорее нечто злорадно ироническое.
– Но, ваше превосходительство, я же... это было ещё...
– Помолчите, поручик, – посоветовал ему Соболь.
– Мы дадим вам возможность искупить свою вину, – сказал генерал. – Полковник Соболь, покажите поручику карту обстановки на фронте.
– Но там же много неточностей, условностей, ваше превосходительство.
– Вот пусть и разберётся.
– Я не знаю, – робко начал Яскевич, – по-моему, XIII армия не так опасно расположена, как указано здесь, и атака интернационалистов на монастырь, судя по всему, имела демонстративный характер.
– Та-ак, – с одобрительным удивлением согласился генерал. – А что же мне ждать от них, как командиру корпуса?
– Приходится лишь догадываться, ваше превосходительство, но, по-видимому, они намечают контрудар ХIII армией на Белгород—Волчанск. Это видно...
– Да, из карты это видео, – согласился Кутепов, – но где разведданные? Где план красного командования? Тем более, что там сейчас командует бывший наш сослуживец, генерал Селивачёв, а он дело знает. Итак, приказываю: по первому требованию представлять поручику Яскевичу все имеющиеся в штабе разведданные. Вся войсковая разведка: дивизионная, полковая, батальонная – работает на него. Я дважды в день, утром и вечером, подхожу к вашей карте, и вы мне докладываете положение вверенных вам красных войск.
Теперь день командира корпуса начинался и заканчивался встречей с Яскевичем.
– Как вверенные вам красные войска? – спрашивал сначала Кутепов, а в заключение говорил: – Смотрите, повешу вас, если вы напутали.
Сильный ветер с дождём гнал мусор по вокзальной площади в Курске, однако алчущие хлеба, спирта или чего-нибудь пострашнее и не думали прятаться от непогоды. Меженин пробирался сквозь эту толпу, осторожно оглядываясь, – свидетели были не нужны. Нанюхавшиеся кокаина подростки с безумными глазами и нечленораздельной речью, наколовшиеся морфием его не интересовали, он не откликался на призывы «кока чистая 100 рублей», «марафет: ампула – сотня, прямо из госпиталя»...
Наконец нашёл того, кто ему был нужен: прислонившись к вокзальной стене, сидел весёлый, хитро улыбающийся восточный человек.
– Что надо красному солдату? – спросил этот человек. – Я знаю, что надо. Красному солдату гашиш надо.
– Тихо ты. Табак мне надо крепкий с этим. Понял?
– Ну, да, чтобы спать хорошо.
– Чтобы заснул сразу очень крепко часа на два.
– Вот такой мешочка 300 рублей. Дешевле нигде не найдёшь.
Меженин осмотрелся. Люди на него не смотрят. Наверное, смотрят на плакат «Все на борьбу с Деникиным».
Со своим приобретением Игорь направился в штабную столовую. По дороге попробовал хитрый табачок – сразу бьёт по мозгам, но и махорка тоже попадается страшно крепкая. Дождался в столовой Юркина. Тот последние дни ходил угрюмый, забывчивый, рассеянный – подтвердились известия о гибели Лизы; часто повторял: «Отомстим».
– План контрнаступления готов, – начал он, – после обеда разошлют. Мне дадут на два часа. Потом поеду в часть, в Новый Оскол, разъяснять солдатам.
Когда съели суп из селёдки и пшённую кашу, Меженин успел угостить Юркина специальным табаком.
– Такой забористый, – отрекомендовал он, – сам курю его третий день. Мозги хорошо прочищает.
Возле занимаемой ими комнатки Юркина уже ждал строгий курьер штаба с пакетами и с книгой регистрации документов.
– Товарищу Юркину для ознакомления, – сказал он. – Ровно на два часа.
– Ты, Игорь, извини.
– Я всё понимаю. Я здесь покурю за дверью. Буду тебя охранять.
Минут через десять Юркин спал, сидя за столом, уронив голову рядом с небольшой пачкой машинописных прозрачных страниц.
Теперь закрыться и понадеяться на память, карандаш, бумагу...
Следующее утро в штабе корпуса началось как обычно, с той лишь разницей, что, когда Кутепов вошёл в комнату Яскевича, там уже был полковник Соболь. По обыкновению генерал спросил:
– Как вверенные вам красные войска, поручик?
– Ваше превосходительство... – заволновался Яскевич. – Есть данные. Господин полковник знает.
– Я хочу, чтобы сначала вы мне доложили.
Поручик освободил от карандашей, лупы, каких-то бумажек приколотую к столу карту и положил рядом с ней небольшую пачку тонких машинописных листов.
– Это расшифрованное разведдонесение о плане операции красных.
– Чьи данные? Какой разведки?
– Нашей, корпусной, ваше превосходительство.
– Поздравляю, полковник. Докладывайте, поручик.
– Операцией поручено руководить помощнику командующего Южным фронтом бывшему генералу Селивачёву. В его распоряжении 33 полка XIII, XIV и VIII армий. Всего 150 тысяч штыков, 23 тысячи сабель, 719 орудий, 3197 пулемётов. Эта группа наступает на наш правый фланг с целью захватить район Короча—Белгород—Волчанск—Купянск. Это их славный удар.
– Не могу не напомнить вам, ваше превосходительство, как точно вы предугадали это направление, – сказал Соболь.
– Ваше превосходительство, – подхватил Яскевич. – Вы именно этот план контрнаступления красных и предвидели.
– Нетрудно было догадаться, – сказал Кутепов, как о чём-то само собою разумеющемся, – докладывайте дальше.
– В центре, в направлении Сажное—Белгород атакуют части так называемого «крепостного района»: примерно 12 неполных полков в сопровождении трёх-четырёх бронепоездов. На наш левый фланг планируется наступление XIII и XIV армий. Основное направление – Готня. Особую надежду красные возлагают на 7-ю дивизию, прибывшую с колчаковского фронта. Дивизия хорошо укомплектована, каждый полк – 1200 штыков, моральный дух высокий. С13 августа 7-я дивизия поступает в подчинение командующему ХIII армией. Её задача: развитие успеха. Южнее Готни во фланг и тыл корпуса наступают шесть полков группы Пархоменко, два полка конной бригады Гусева и ещё восемь отдельных полков с двумя-тремя бронепоездами.
– 80 полков и пять-семь бронепоездов должны окружить и раздавить наш корпус, – констатировал Кутепов, – Известна дата начала наступления?
– 16 августа, – доложил Соболь.
– Мы начнём раньше, – сказал Кутепов. – Сейчас свяжусь со штабом армии, а через час – оперативное совещание. Размножьте разведданные для офицеров. Туркула и других офицеров, отпущенных в Харьков, не вызывать. Они приедут завтра. Никакой тревоги. Штаб работает в обычном режиме. Все передвижения войск – только ночью.
Со штабом армии связываться не было смысла. Офицеры Дроздовского полка во главе с полковником Туркулом давали в Гранд-отеле обед в честь командующего Добровольческой армии генерал-лейтенанта Май-Маевского. Здесь присутствовали чуть ли не все офицеры штаба во главе с начальником. У того имелись некоторые отрывочные «ведения о готовящемся контрнаступлении красных, и он пытался доложить об этом генералу, но тот был в соответствующем состоянии.
– Оставьте, генерал, – говорил Май-Маевский. – На фронте всё благополучно. Если на таком чудесном обеде мы будем говорить о наших делах, я, как советует великий Диккенс, заставлю камни с Соборной площади восстать против вас.
Главным организатором обеда был капитан Макаров, которому пьяный разгул требовался для решения двух срочных вопросов: во-первых, неожиданно появился его старший брат, застрявший в младших унтер-офицерах, а во-вторых, Кубань брала по высшей цене эшелон спирта. Если б цистерну или пару бочек, Макаров сам бы подписался за генерала, но эшелон...
Первый вопрос решился положительно ещё в момент сборов генерала на обед. Он советовался с Макаровым, что предпочесть: мундир или лёгкий френч, когда капитан сообщил:
– Ваше превосходительство, ко мне приехал мой брат Владимир. Революция помешала ему закончить военное училище, он так и остался младшим унтер-офицером из вольноопределяющихся. Разрешите зачислить его на службу в конвой или охранную роту.
– Чудак вы этакий, – добродушно усмехнулся генерал. – Скажите дежурному генералу, чтобы его зачислили в мои ординарцы. Где ваш брат? Позовите его.
Макаров поблагодарил генерала, пригласил брата.
Генерал подал Владимиру руку, пригласил сесть, расспрашивал, отчего он до сих пор не офицер. Хорошо подготовленный младшим братом Владимир рассказал несколько историй о своих похождениях, и вопрос был решён.
– Вы с сегодняшнего дня зачисляетесь моим личным ординарцем, – сказал генерал. – Приступайте к исполнению своих обязанностей. Начнём с того, что вы будете сопровождать меня на обед в Гранд-отель.
Документ на эшелон спирта генерал подписал уже за столом под разговор о Диккенсе.
Пели Дроздовский марш:
Из Румынии походом
Шёл Дроздовский славный полк,
Для спасения народа
Нёс геройский, трудный долг.
..........
Шли дроздовцы твёрдым шагом,
Враг под натиском бежал,
И с трёхцветным русским флагом
Славу полк себе стяжал.
Пели не очень дружно, без особенного чувства – жара. В распахнутые окна проникала не прохлада, а раскалённый воздух. Генерал свалился одним из первых. Макаров с братом погрузили его в машину и отвезли домой – к Жмудским такого нельзя.
Начальник штаба Ефимов ночью получил от Кутепова шифровку о том, что он утром 13 августа, то есть уже сегодня, начинает операцию. Май-Маевского удалось разбудить лишь днём, когда войска 1-го корпуса наступали.
Яскевича направили в 3-ю дивизию уточнить на месте разведданные. На автомобиле довезли Яскевича до штаба, где он застал проходящую вперёд за наступающей пехотой батарею и узнал капитана Дымникова. Тот убедил командира батареи, чтобы он дал поручику лошадь и взял его с собой, дабы тому не завязнуть в пехотных цепях. Шли через прохладный, ещё не прогретый солнцем дубовый лес, лишь далёкие верхушки радостно сверкали.
Догнали вооружённых новыми английскими пушками марковцев, которые пели:
Марш вперёд... Труба зовёт!
Марковцы лихие!
Впереди победа ждёт!
Да здравствует Россия!
Ты не плачь, не горюй,
Моя дорогая,
Коль убьют, так не жалей,
Звать – судьба такая...
– Победа?! – полувопросительно сказал Дымников.
Яскевич робко высказал сомнения в правильности начатой операции: справа в тылу наступающих остались главные силы красных под руководством генерала Селивачёва. Это грозит окружением, отрывом от главных сил, от Харькова.
– Кто планировал? – спросил Дымников. – Штаб армии? Май-Маевский и Ефимов?
– Нет. Там у них... – замялся Яскевич.
– Там у них пир горой не прекращается, – уточнил Дымников. – У командующего вообще запой. Где уж тут операцию планировать. Значит, это кутеповское военное искусство. Не первый раз участвую и сомневаюсь. Решения вроде бездарные, а иногда всё получается. Везёт, что ли?
Выехали из леса на большую поляну. Впереди – село, некоторые избы догорают, испуская из черноугольных стен красное, едва заметное на солнце пламя. С поляны ещё не были убраны трупы. Пленные, человек 50, сидели в стороне под охраной.
– Мне нужен хороший пленный, – сказал Яскевич. – Чтобы говорил и всё знал. Какой-нибудь командир.
– Командиры – вон те, уже на травке лежат.
Конвой нашёл солдата, добровольно сдавшегося в плен, желающего сражаться за «Единую неделимую» и бойко разговаривающего. Майор Бондаренко разрешил капитану остаться с поручиком. «Лошадь приведёшь, – наказал он, – 15 минут, и без разговорчиков. Слышите, артиллерия уже близко бьёт!»
Солдат оказался из породы услужливых приказчиков, обычно выбивающихся в купцы.
– Всё как есть доложу, ваши благородия, – говорил он твёрдо, без заискивания, глядя в глаза и тому и другому. – Всё знаю, всё присмотрел. Из Сумов нас привезли на платформах, чтобы через три дня наступать. А нынче, как ваши начали, так вся наша Четырнадцатая армия побегла обратно.
– А Девятая дивизия здесь стояла? – спросил Яскевич.
– Так точно. Стояла, но обратно в Обоянь на поездах побегла. Я мог бы и с теми, и с этими, но я желаю сражаться...
– Ладно, мы скажем конвойному унтеру, чтобы тебя определил с нашими.
Лошади спокойно щипали траву, войска шли по дороге туда, где всё сильнее гремела артиллерия. Дымников достал флягу, огурцы, конфеты в затейливых обёртках.
– Не слабее нашей водки, – сказал он, протягивая флягу товарищу. – Сделано во Франции.
– С утра? – ужаснулся Яскевич.
– Вы ещё не понимаете, что именно с утра, до всего, до любого дела, до любой мысли надо сделать мир ярким и приветливым.
Выпили, закусили, и Яскевич начал рассуждать о ходе наступления.
– Вот видите, Виктор Антонович, вы уже ярко мыслите.
– Не ярко здесь, а сомнительно. На фланге и сзади огромные массы красных войск, но при этом левый фланг открыл себе совершенно не защищённый красными путь на Курск. Война – не шахматы. Падение Курска ликвидирует все оперативные преимущества красных. Ещё читая Жомини, я думал об этих абсурдных ситуациях.
– Угощайтесь конфетами. Тоже из Парижа.
– Спасибо, но если красные ударят сейчас на Волчанск—Белгород, я не знаю, как будет Кутепов выходить из положения. Там же Харьков... чудесный город. Знаете, Леонтий Андреевич, я недавно был там в ресторане Гранд-отель со своей знакомой барышней, и там, за одним из ближайших столиков увидел даму несравненной красоты. Золотистые локоны до плеч, милое, умное лицо, а глаза серебряно-голубые. Я никогда не видел таких красивых женщин. Сидела с каким-то обыкновенным мужчиной. Вы не поверите, но она взглянула на меня и улыбнулась.
